А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

На улице стало темнее - очередной летний вечер на кошачьих лапах вступал в город. На востоке небо потемнело до фиолетово-синего удивительно нежного оттенка, а потом вдруг эта пастельная благость вдруг ощетинилась колючей и пронзительной звездочкой. По улице пробегали смутные тени, порождения сумрака. Редкие машины зажгли фары и улицы наполнились вечной битвой тьмы и электрического света. Окна домов тоже зажигались одно за одним - желтым светом электрических ламп и белым мерцающим ламп газоразрядных. Толстые шторы закрывали эти окна от мира и свет, проходя через них преобразовывался в десятки разных оттенков зеленый, синий и багрово-красный. А иногда из-за них на тротуар падали сотни маленьких игривых радуг - от люстр с хрустальными лепестками. Одно из окон неритмично мерцало синеватым неопределенным цветом - там смотрели телевизор и диалоги громко доносились через открытую форточку. Где-то далеко разговаривали люди, спорили, кричали, может быть все та же не рассасывающаяся очередь у колонок. Лаяли собаки и на пределе слышимости стучали колеса пригородной электрички. -Так куда мы теперь? - спросил Мельников шагая вслед за Хоноровым вдоль Покаянной улицы. Дорога здесь была на редкость ухабиста и зачастую радовала водителей узкими проломами почти полуметровой глубины, которые, будучи наполняемыми водой во время дождя умело притворялись неглубокими лужицами. -Как я уже говорил, нас таких, повстречавших чудовищ не одни и не два. Нас много. Часть из них, я в меру сил смог объединить, и мы образовали нечто вроде группы, потому что заметили, когда мы рядом, монстры на время оставляют нас в покое. Ведь много людей, это сила, Васек. И не только физического плана. Хоноров покосился на поотставшего Василия и быстро заметил - да не боись ты так! Мы сейчас пойдем на квартиру, где эти самые пострадавшие собираются. Никакое ходячее зеркало до тебя уже не доберется. И потом, я... - и в этот момент над головами идущих с резким щелчком включился фонарь. Помигал нежно-розовой точкой, а потом этот слабый светляк стал разгораться, крепчать, наливаться своим естественным голубоватым светом. Фонари зажглись по всей улице - тоже разноцветные, розовые оранжевые и синие, мигом придав обшарпанной Покаянной какой то праздничный и веселый вид. Обшарпанные старые стены и пыльные огрызки деревьев отступили в густую тень, припрятались до поры. Это было красиво, уходящая вдаль улица расцвеченная цепочкой разгорающихся фонарей - а над ней светлое закатное небо. Однако на освещенном синим мерцающим светом лице Хонорова была только нервозность и озабоченность. Он вздрогнул, когда заработал фонарь, а теперь вот оглянулся назад в образовавшуюся густую тень между домами. -"А ведь он боится", - подумал вдруг Мельников - "тоже боится!" -Говоришь, город полон чудовищ? - спросил он вслух. -Да, - откликнулся его спутник слегка отстранено, - Прибавим шагу. Сейчас ночь, а он очень любит темноту. -Кто он? - спросил Василий. Но Хоноров только нервно качнул головой. -Смотри на небо! - приказал он резко. Василий поднял голову и вгляделся в закатное небо. Ничего. -Не туда, правее, вон над крышей того дома. Ты видишь его? Приглядевшись внимательнее к указанному строению Мельников различил на его крыше какое то шевеление. Он не отрываясь смотрел, как что-то черное ползет по крытому шифером скату, а потом вдруг соскальзывает вниз и вместо того, чтобы упасть, распахивает широченные слабо обрисованные крылья и взмывает в небо стремительным силуэтом. -Кто это? - спросил Мельников. -Откуда я знаю, - пожал плечами его спутник, - чей то страх. Чей то вечный спутник. Они быстрым шагом шли дальше и на перекрестке свернули с Покаянной на Ратную улицу, еще более запущенную и обшарпанную. Тут даже фонари не помогали, да и не было их почти - горел дай бог один из четырех. -Они везде, их все больше и больше. Вон смотри, кто там роется в мусорном баке? Бомж? Бродяга? -Нет, - тихо сказал Мельников - их больше не осталось в городе. -А ну пшла! - рявкнул Хоноров на смутно виднеющуюся в темноте тень. Та проворно выскочила на свет, на миг замерла - крупная серая собака. Она смерила двоих потревоживших ее зеленоватыми удивительно дикими глазами, а потом заскользила легко прочь. -Зверь, чудовищный зверь, принявший обличье пса! - провозгласил Хоноров. и двинулся дальше. Василий последовал за ним с некоторым сомнением, ему все меньше начинала нравиться эта темная улица. Эти шевеления в густой тени зданий. -Послушай... - сказал, было он, но тут Хоноров остановился. Замер как изваяние. Потом обернулся к Мельникову - глаза его растерянно бегали, голова смешно наклонена. -Ты что ни будь слышишь? Ваську стало смешно, смешно до истерики и колик. Этот спаситель рода человеческого стоит и прислушивается ко тьме, как малый ребенок, который впервые отважился гулять во дворе до темноты. Ничего смешного в их положении в общем то не было, особенно если вспомнить Витька - потустороннего следопыта, который сейчас рыскал где-то в городе. -Я много чего слышу. - Сказал Василий - я слышу как лают собаки и шумит вода у плотины. Еще музыка где-то... далеко. -Нет, - напряженно сказал Хоноров - такие характерные звуки. Хлюпающие... Мельникову честно послушал, но ничего подобного не уловил. -Пойдем, пойдем! - торопил Хоноров, - если успеем дойти до квартиры считай спасены. Они ускорили шаг, углубляясь во все более старый район города. Фонари здесь не просто не горели, а были вдребезги разбиты и зачастую осколки ламп валялись прямо под ними. Впереди на асфальте что-то чернело. Вблизи обнаружилось, что это давешняя собака. Вернее труп давешней собаки. Псина лежала свободно вытянувшись, на боку, словно прилегла сладко подремать на самой середине дороги. Но пустые, обильно кровоточащие глазницы рассеивали иллюзия сна - животное было мертво. Как только Хоноров увидел эти кровавые неглубокие ямки, он остановился и обхватил голову руками. -Нет! - произнес он, - Эта тварь меня выследила. Она здесь! Она где-то рядом!! - он обернулся к Василию и теперь на лице его озабоченность уступила место откровенном страху. Оглянулся и Мельников - абсолютно пустая улица уходила во тьму. Только сейчас он заметил, что кроме них на ней нет ни одного человека. -Что делать, Мельников?! - закричал Хоноров - Что нам теперь делать!? От собственного крика он вздрогнул, прошептал: -Я его слышу, ясно слышу как он идет. Вдалеке завыла собака. Василий отступил к одному из фонарных столбов и прижался спиной к шершавому бетону. В душе он уже проклинал свою неожиданную надежду, из-за которой он доверился этому малодушному типу и дал себя завести в трущобы. -Куда ты идешь?! - в панике крикнул Хоноров - он любит глаза, знаешь!? Он их обожает! Мельников прерывисто вздохнул борясь с желанием побежать. Евлампий Хоноров быстро отступал с середины улицы на тротуар - собираясь видимо уйти через одни из проходных дворов. Не успел - из чернильной тьмы возле полуразрушенной хрущобы выметнулось гибкое фосфоренцирующее щупальце. Полупрозрачное, и обросшее каким то шевелящимся и судорожно дергающимся мхом. Было в нем что-то неуловимо омерзительное в этой конечности, и Мельникову оно сразу напомнило змею, гибко скользящую среди трав. Вырост этот знал свое дело хорошо, потому что стремительно и резко вцепился Хонорову в глаза и Василий четко услышал как треснули очки его нелепого проводника. На асфальт частым дождем посыпались осколки стекол, а сразу после этого забарабанили крупные темно-красные капли. Один из осколков отражал свет фонаря и мерцал как диковинный самоцвет. Хоноров закричал - тонким, хорошо знакомым криком попавшейся дичи. Он попытался руками оторвать щупальце от лица, но тут же отдернул их, словно обжегшись. Василий стоял у фонаря не в силах бежать, не в силах оставаться. И тут на свет явился хозяин щупальца - бесформенная, источающая вонь туша. Может быть именно ее, столь страшный для жертвы вид придал сил погибающему Хонорову? Факт есть факт - тщедушный борец с монстрами, не колеблясь снова схватил присосавшуюся к его лицу конечность и с усилием отодрал ее. Вокруг глаз у Хонорова теперь были новые очки - сильно кровоточащие обода. Он последний раз посмотрел на замершего Мельникова, а потом отшвырнул щупальце в сторону и, шатаясь, побежал дальше по Ратной. Щупальце вяло изогнулось вслед за ним и стало видно, что на содрогающейся слизистой поверхности остались четкие кровавые отпечатки ладоней. Туша мощно вздохнула стоя не месте, щупальца ровно колыхались смотря в ту сторону, куда убежал Евлампий Хоноров. Затем чудовище медленно двинулось дальше, миновало Василия, обдав того целой смесью одинаково омерзительных запахов и скрылось в одном из дворов в вечном своем преследовании.
Вся битва заняла минут пять от силы. И только на кровь на покореженном асфальте напоминала теперь Василию о его кратковременном компаньоне. -Все правильно, - сказал Мельников вслух, - оно не настроено на меня. Оно не мое. Откуда-то сзади послышались четкие и уверенные шаги. Оборачиваясь Васек уже знал, что он увидит. Витек выходил из полутьмы - высокая и нескладная фигура. Вечная улыбка на неживом лице. Его страх, его монстр, его самый верный спутник. -Слышишь ты! - закричал Василий, переходя с быстрого шага на бег - я теперь знаю, что тебя можно убить! До тебя можно добраться, и я вспомню, черт подери, вспомню, что случилось со мной в детстве! Я вспомню о зеркале! Но Витек не ответил, ведь зеркала не могут разговаривать. Они лишь могут отражать тех кто в них смотрится, приукрашивая или уродуя - каждое в меру своей испорченности.
В яркой огненной вспышке город лишился газа. Нет, сам газопровод остался в целости и сохранности, вот только пропан по нему уже не шел, иссякнув не то на входе в город, не то на выходе из земных недр. Но приписали это естественно взрыву - людская молва в поселении в последнее время отличалась недюжинной пластичностью. В один из ярких и солнечных дней конца июля, Антонина Петровна Крутогорова - страдающая лишним весом и сердечным недугом учительница младших классов поставила эмалированный чайник веселенькой желтой расцветки на одну из закопченных камфорок своей кухонной плиты. Отработанным движением повернула ручку плиты и из камфорок обильно извергнулся бесцветный, но обладающий характерным запахом газ, который обтекая сосуд стал возноситься к идеально белому потолку кухни Антонины Петровны. Пухлой с расширенными суставами рукой педагог со стажем достала полупустой коробок спичек с яркой рекламой и извлекла одну спичку. Затем выверенным и четким движением (Антонина Петровна слыла в школе деспотом и обращалась с вверенными ей школярами, как злобный сержант какой ни будь пограничной части обращается с рядовыми), она подняла спичку, твердо держа ее между большим и указательным пальцем. Но опустить ее не успела, потому что старый сердечный недуг, давний нелюбимый гость, решил что этот день вполне подходит для того, чтобы взяться за хозяйку по настоящему. Резкая боль, возникшая там где сердце, помешала педагогу выдавить хотя бы слова о помощи - выпустив из непослушных рук спичку Антонина Петровна тяжело упала на пол и спешно покинула этот мир, оставшись только в памяти коллег, да в сердцах своего подшефного класса, выходцы из которого (те, кто впоследствии покинул город) уже через много лет вспоминали о своей бывшей мучительности с грустью и теплотой, показывая приятелям свою пятерню, со словами: "Наша первая учительница была строгая, но справедливая. Наказывала хоть и линейкой, а всегда за дело. И никогда, слышите, никогда не брала взятки!" Комфорка шипела как потревоженный джинн, который бесконечно долгое время выбирается из своей бутылки, и вскоре комната с наглухо закрытыми окнами (Антонине Петровне с ее тонким слухом очень мешал уличный шум. Педагог со стажем могла отдыхать только полной тишине) была заполненная резко пахнущей смертью. И окажись сейчас в этом помещении кто-то, кто смог бы дышать этой смесью, он бы увидел как по комнате гуляет мощное игривое марево, бросающее на белоснежный потолок причудливо извивающиеся тени. Соседи Крутогоровой слева были в этот день в отъезде, а справа спал мертвым сном алкоголик Сева Иванкин находящийся в глубоком запое с позавчерашнего дня, так что никто не мог засечь предательский запах газа. Это продолжалось аккурат до вечера, когда примерно в десять часов в квартиру позвонил Костя Слепцов - родной племянник Антонины Петровны, который принес давно обещанные дидактические материалы. Не добившись ответа, Костя решил что тетки куда то вышла (мысль о том, что одинокой пожилой женщине негоже где-то шляться в четверть одиннадцатого вечера просто не пришла Косте в не очень умную голову), и открыл дверь своим ключом. Войдя, он споткнулся обо что-то в полутемном коридоре и выпустил из рук дидактические пособия, звучно шлепнувшиеся на гладкий паркет. Возможно в этот момент он бы и смог учуять предательский запах газа, но его подвила природная хлипкость - Костя страдал аллергией, и в тот момент нос его был пермаментно заложен. Дальше все прошло как в дешевых боевиках. Костина рука автоматически нашарила выключатель из белой пластмассы и нажала на него. Пол секунды спустя скопившийся в квартире газ сдетонировал с оглушительным громом, который был слышен за много километров у дачников. В моментной яркой вспышке квартира, а также весь лестничный пролет были разрушены. От тетки с племянником осталось очень немного, уехавшие соседи остались этим летом на даче, пятеро человек из квартир ниже были погребены под развалинами, которые тут же начали активно полыхать. Языки пламени из разрушенного подъезда вознеслись высоко в небо, создав над местом катастрофы багровое подобие зари, хорошо видимое со всех сторон города, и даже его окрестностей. Оперативно сработавшие пожарные были на месте уже спустя пятнадцать минут, а потом еще пятнадцать минут медленно продирались сквозь густую толпу, по большей части состоящую из потрясенных жильцов соседних подъездов, в головах которых наверняка крутилась одна единственная мысль: "Пронесло, а могло ведь..." Баков пожарных машин, а также помощь самих жильцов, бегавших с ведрами на недалеко расположенную колонку помогли остановить разгорающееся пламя. Потом вода кончилась, но кончился и пожар, остановившийся на границе третьего этажа. В этот самый момент где-то на уровне пятого (где и находилась злополучная квартира) раздался громкий вибрирующий рык в котором смешалось удивление и нарастающая злость. Ошеломленные пожарники, вкупе с не менее ошеломленной толпой увидели, как в окне соседней с взорвавшейся квартиры появился нетвердо стоящий на ногах силуэт в одни изрядно драных трусах и не менее драной майке, и стал обильно жестикулировать мосластыми конечностями. Силуэт этот был настроен весьма агрессивно, и когда к нему по приставной лестнице полезли борцы с огнем, засуетился и стал поливать подходящих отборными матюгами. Потом он все-таки дал себя скрутить и в городском травмпунке рассказывал участливым докторам (не спускавшим однако с него глаз), что его зовут Сева Иванкин, и он полчаса назад пробудился от резкого сотрясения, и грохота. Позже выяснилось, что в квартире Иванкина осталось целой только одна стена - та самая под которой спал на раскладушке невменяемый хозяин. Каким образов он выжил, никто так объяснить и не смог (а ведь на теле соседа Крутогоровой не было ни одной царапины). Сам Сева объяснил это не иначе как божественным вмешательством, в результате чего завязал пить, а через некоторое время покинул город и подвизался в одном из монастырей в Ярославской области. Вы и сейчас сможете найти его там - он трогательно рассказывать паломникам историю своего счастливого исцеления от алкоголизма, приговаривая: "Господь дает нам в этой жизни один шанс исправиться, и горе тем, кто его не увидел!" В отношении жителей города этот шанс, пожалуй, заключался в мгновенном его, города, покидании. Но увидели его не все. Далеко не все. Пожар был потушен, "Замочная скважина" разразилась заголовком: "Огненная западня: шестеро человек еще живут под обломками", что конечно полный бред - под обломками никто уже не жил. Толпа постояла до часа ночи, наблюдая, как спешно вызванные спасатели и ветеран-экскаватор роются в развалинах, а потом потихоньку начала рассасываться. К тем часа ушли самые стойкие, и лишь жильцы окрестных домов, нет-нет да и выглядывали в окна, чтобы, полюбоваться на панораму работ. То, что газ больше не шипит в камфорках обнаружили только с утра. Но так как весть о взрыве быстро разлетелась по городу, то отсутствие огня на плите приписали именно ему. Хуже всех пришлось Нижнему городу, где почти все дома имели газовые плиты и газовые же колонки (счастливые владельцы этих анахронизмов еще недавно свысока поглядывали на Верхнегородцев у которых иссякла горячая вода).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67