В противном случае она немедленно запретила бы ему давать уроки музыки своей внучке и даже могла бы выгнать его из дома, а Катерину бы хорошенько побила.Катерина вся дрожала.– Я так испугалась, что она увидела, и отныне запретит нам заниматься.– Значит, для тебя наши занятия так много значат?Катерина посмотрела ему в глаза.– Да, очень, – сказала она. Она была еще совсем ребенком по своему разуму, но тело ее уже созрело и жаждало любви. По природе она была не слишком умной, но достаточно хорошо развитой физически, что и преобладало в ее натуре. Ей нравились мужчины, нравилось находиться с ними рядом, нравилось целоваться. Ей был симпатичен Мэнокс, и она рассказывала ему о своих чувствах. А он, не отличаясь щепетильностью, считал создавшееся положение очень интересным и занимательным и пользовался этим вовсю.Ему нравилось держать ее в своих объятиях и целовать в губы в то время, как герцогиня похрапывала, находясь в одной комнате с ними. А Катерина поворачивала к нему свое лицо в ожидании поцелуя, как цветок поворачивается к солнцу.Герцогиня спала, когда кто-то тихонько постучал в дверь. Вошла Изабел. Урок затянулся, и она, которой очень хотелось увидеть, как он проходит, воспользовалась этим предлогом, чтобы посетить покои герцогини. Изабел остановилась на пороге, пораженная представшей ей сценой. Герцогиня спала, тихонько похрапывая. Лицо юноши побледнело, глаза его горели. Волосы Катерины были растрепаны, глаза широко раскрыты, на подбородке красное пятно. Он поцеловал ее в подбородок, мерзавец! – подумала Изабел.Герцогиня внезапно проснулась.– Заходи! Заходи! – крикнула она Изабел, увидев ее на пороге. Изабел подошла к герцогине и стала с ней разговаривать. Катерина поднялась на ноги. Мэнокс последовал ее примеру.– Ты можешь идти, – сказала герцогиня Катерине. – А ты, Мэнокс, подожди: мне нужно с тобой поговорить.Катерина поспешила уйти. Ей хотелось остаться одной, чтобы вновь в мыслях пережить то, что между ними было, вспомнить, что он говорил ей, как выглядел. И мечтать о следующей встрече.Герцогиня отпустила Изабел. Изабел вышла из комнаты, но не ушла, а осталась дожидаться Мэнокса.Увидев Изабел, Мэнокс низко поклонился ей и широко улыбнулся, полагая, что произвел на нее хорошее впечатление, потому что его очарование и репутация, как он считал, действуют неотразимо на многих леди, живущих в этом доме. Он смотрел, улыбаясь, на бледное лицо Изабел и сравнивал его с кругленькой розовой мордашкой Катерины. Катерина ему очень нравилась, она возбуждала его больше, чем кто-либо. Эта его любовная история с маленькой девочкой была чем-то новым, и хотя она требовала осторожной и обдуманной тактики и терпения, ему казалось это очень забавным.Изабел сказала:– Я никогда не видела вас у нас на вечеринках.Он улыбнулся ей и ответил, что слышал о вечерах, устраиваемых девушками, но, к сожалению, не имел чести на них присутствовать.– Вы должны побывать у нас, – сказала ему Изабел. – Я сообщу вам когда. Но вы ведь знаете, что это тайна!– Не беспокойтесь. Я ничего не расскажу ее милости.– Наши вечеринки безобидны, – поспешила добавить Изабел.– Не сомневаюсь в этом.– Мы немного забавляемся, вкусно едим. В этом нет ничего плохого. Просто развлекаемся, веселимся.– Да, я слышал.– Я сообщу вам, когда приходить.– Вы добрейшая из всех леди, которых я знал.Он вежливо поклонился и пошел своей дорогой, думая о Катерине.
Анна гуляла в саду в Хэмптон-Корте с Генрихом. Генрих был возбужден. Голова его была полна различных планов, потому что кардинальский дворец принадлежал теперь ему. Он спросил как-то кардинала, каким образом его подданный мог приобрести такой дворец. Кардинал, будучи умным человеком, что помогло ему в свое время сделать столь головокружительную карьеру, и понимая, что звезда его закатывается, решил, что если он сделает королю подарок, то сможет в какой-то мере снискать его расположение. Поэтому он ответил ему, что подданный построил этот дворец только для того, чтобы показать своему королю, какой прекрасный подарок этот подданный может ему сделать.Генрих был восхищен его ответом. Он даже хотел обнять своего старого друга, глаза его блеснули. Генрих унаследовал от своего отца стремление все захватить себе, и мысль о новом приобретении его безмерно радовала. Он с удовольствием облизнул губы в предвкушении лакомого кусочка.– Дорогая, – сказал он Анне, – мы должны поехать в Хэмптон-Корт. Там нужно будет многое переделать. И ты должна будешь мне помочь в этом. Мы превратим его в великолепный дворец.Они отправились вверх по реке на королевской барже. Никаких церемоний по этому случаю не было. Возможно, король не хотел устраивать большого шума, так как чувствовал себя несколько неудобно, приняв такой дорогой подарок от своего старого друга. Всю дорогу они с Анной шутили по поводу того, что подданному не пристало жить в таком прекрасном дворце.– Он думает, что он второй король или станет им, – говорила Анна. – Ты слишком потакал ему.– Да, счастье мое, я всегда бываю слишком снисходителен к тем, кого люблю.Она подняла свои прекрасные брови и насмешливо на него взглянула.– Ты имеешь в виду меня?Он ударил себя по ноге ладонью – так он всегда делал – и захохотал. Она забавляла его своими замечаниями. С ней он становился сентиментальным. Он уже давно любил ее, но она ему не надоела. Было приятно ее любить. Он чувствовал, что жертвует для нее собой. Она будет иметь великолепные апартаменты, думал Генрих. Он сам все распланирует! И рассказал ей, что хочет сделать.– Дворец для моей королевы будет переоборудован в первую очередь. Мы повесим золотые занавеси, любовь моя. Я сам придумаю, как оформить стены.Он думал о замысловатом рисунке, в центре которого должны быть перевитые лентой две буквы – Г и А. Он поделился с ней своим замыслом, голос его был нежен, полон любви.– Представляешь себе, любовь моя, перевиты, как наши жизни с тех пор, как я тебя увидел! Я хочу, чтобы все знали, что нас ничто не может разлучить!Они подъехали к замку и вышли на берег. Сад был прекрасен. Но это был сад кардинала, а не короля, заметил Генрих.– Не знаю, почему мне так нравятся сады, – сказал Генрих.А она подумала, как странно, что он напоминает ей о своей верности именно здесь, в имении, силой отнятом у кардинала, которому он за многое должен был быть благодарен. Но это так похоже на Генриха! Здесь, в этом столь любимом Уолси месте, он должен был убедить себя, что он ей верный друг, несмотря на то, что совершил предательство по отношению к хозяину Хэмптон-Корта.– Красные и белые розы, – говорил король, дотрагиваясь до щеки Анны. – Пусть здесь будет, как в саду твоего отца в Хивере. Мы выроем здесь пруд, и ты будешь сидеть на берегу и беседовать со мной, любуясь своим отражением в воде. Теперь ты будешь немного добрее ко мне, чем тогда, верно?– Возможно, – с улыбкой ответила она.Он был захвачен своими планами. Говорил о клумбах, на которых будут расти розы, белые и красные, символизируя союз домов Йорка и Ланкастера. Это будет напоминать всем, кто будет посещать этот дворец, что Тюдоры выступают за мир. Клумбы будут окружены деревянной оградой, выкрашенной в его цвета – белый и зеленый. Он поставит столбы, украшенные геральдикой. Здесь все будет напоминать людям, включая его самого, что он верный человек и что если он полюбил, то полюбил навсегда. Г и А! Эти инициалы должны быть повсюду, где только можно.– Пойдем в дом, дорогая. Я выберу для тебя покои. Это должны быть лучшие комнаты в доме. И мы их украсим так, как никогда никто не украшал.Они прошли через большой холл и поднялись по лестнице. Анна свернула направо, спустилась на несколько ступенек вниз и оказалась в комнатах, обшитых деревом, которые были покоями Уолси. Генрих не пожелал входить туда, но, увидев их великолепное оформление, мебель, дорогие занавеси, прекрасную посуду, обитые красным плюшем диваны у окон, лепные потолки, выкрашенные золотой краской, не смог устоять. Он много раз видел все это великолепие, но тогда этот дворец принадлежал Уолси, а теперь он его.Анна показала на дамасские ковры, лежавшие на полу, и напомнила королю о слухах о том, каким образом они достались Уолси. Теперь он собирался защищать своего бывшего фаворита. И он пересказал Анне историю о взятке, полученной в Валенсии. Губы его при этом скривились, хотя раньше он не придавал слухам значения.Они прошли через великолепно обставленные спальни, восхищаясь атласными покрывалами, бархатными, атласными и парчовыми подушками.– Дорогая моя, – сказал Генрих, – думаю, твои покои должны располагаться здесь, потому что это лучшее место в Хэмптон-Корте. Комнаты, конечно, должны быть расширены. Я заменю потолки. Здесь все будет великолепно. И это нужно сделать как можно скорее.– На это придется потратить несколько лет, – заметила Анна. – К тому времени, возможно, ты получишь развод, если, конечно, ты его когда-нибудь получишь!– Дорогая моя, – он обнял ее за плечи. – Мы долго ждали, и терпение наше лопается, но теперь ждать осталось недолго. У Крэнмера есть идеи. Да и этот простолюдин, Кромвель, тоже не дурак! Действительно, на переоборудование дворца понадобится год или два. Но не волнуйся, задолго до того, как мы закончим эти работы, ты станешь королевой Англии!Они немного посидели у окна, так как день был теплым. Он с энтузиазмом рассказывал о том, что собирается сделать. Она не слишком внимательно его слушала. Хэмптон-Корт навеял ей воспоминания о лунной ночи, когда они с Перси вот так же сидели у окна и говорили о будущем счастье!И она спрашивала себя, будет ли она когда-нибудь жить в этих комнатах, которые король собирается для нее перестроить? Ведь Уолси тоже когда-то строил свои планы в этом доме.– Представляешь, дорогая, наши перевитые лентой инициалы! – говорил король. – Дорогая, ты дрожишь. Пойдем отсюда.
В своем доме в Вестминстере Уолси ждал прибытия Норфолка и Саффолка. Дни его были сочтены, и Уолси знал это. Это был конец его славы, его ждет безвестность, и то, если повезет. Ведь история доказала, что если великие люди теряют благосклонность их повелителя, они вслед за этим теряют и голову. Те, кто жил в славе, должны умирать насильственной смертью. Так часто случалось. А Уолси был болен душой и телом. Он чувствовал боль в районе солнечного сплетения и в горле. Это было предвестником того, что называли разрывом сердца. Но самым неприятным моментом его жизни стал тот момент, когда он прибыл вместе с Компеджио в Грэфтон, и оказалось, что при дворе ему не приготовили места для отдыха. Для его коллег кардиналов были приготовлены покои в соответствии с их положением, но для Уолси, бывшего любимца короля, не предоставили даже кровати, где он смог бы дать отдохнуть своему больному телу. И тогда он понял, что король его не любит. И если бы не молодой Генри Норрис, он не знал бы, что ему делать. Он уже и без того пережил множество унижений, способных разбить сердце гордого человека. Норрис, конюх, красивый юноша с добрыми глазами, предложил уставшему с дороги старому человеку свою комнату. И это несколько обрадовало кардинала. На следующий день, когда Уолси вместе с Компеджио были приняты королем, Его Величество не смягчился. Его маленькие глазки зло смотрели на кардинала, а губы были поджаты. Однако чувствовалось, что Генрих был не в своей тарелке. Он никогда не стал бы ненавидеть старого друга, встретившись с ним лицом к лицу. Слишком много воспоминаний их связывало. Слишком много планов они задумывали вместе, и планы эти увенчались успехом. Старику было больно смотреть на эти безразличные, следящие за каждым его движением глаза придворных. И Уолси заметил, как они расстроились, когда Генрих по-дружески положил ему руку на плечо. Черные глаза леди Анны зло блеснули – она считала, что возвращение влияния Уолси на короля означает то, что приходит конец ее влиянию. Ее красивое лицо приобрело жесткое выражение, хотя она продолжала любезно улыбаться кардиналу. И Уолси, отвечая на ее улыбку улыбкой, почувствовал, как снова сжалось его сердце. Враг был силен, и у него не оставалось никакой надежды!Придворные, обслуживавшие Анну и короля во время обеда, сообщили кардиналу, что Анна была возмущена тем, что король проявил знаки симпатии по отношению к кардиналу. Будучи смелой и уверенной в своем влиянии на короля, Анна без колебаний осудила его поведение.– Зря ты забываешь, в какое опасное положение ставит тебя кардинал перед твоим народом.– Я не понимаю тебя, – удивился король.И тогда она напомнила ему о займе, который сделал кардинал якобы для нужд короля. Рассмеялась и добавила:– Если бы такое сделал лорд Норфолк, лорд Саффолк, мой отец или кто-нибудь другой из твоего окружения, им бы не сносить головы!На что король ей ответил:– Вижу, ты не любишь кардинала.– А за что мне его любить? – возразила ему Анна. – Я не люблю его, как и все остальные подданные, любящие вашу милость. И если вы вспомните его поступки, вы поймете – почему!За столом о нем больше ничего не было сказано, но Уолси понимал, что королю было очень приятно услышать, что его любовница не любит кардинала за то, что тот плохо себя вел по отношению к нему, Генриху. Она была очень опасным противником. Уолси больше не удалось встретиться с королем, так как на следующее утро леди Анна каталась с Генрихом верхом и сделала так, что они вернулись с прогулки тогда, когда кардиналы уже уехали. Что говорила эта женщина его властелину днем и ночью, какой грязью обливала его, Уолси? Но кардинал знал, что винить за это он должен только себя – это он делал ошибочные шаги. Он был слишком умен, чтобы не понимать, что, будь он на месте леди Анны, он действовал бы точно так же. Подняться вверх ему помогли интриги. Потому сейчас он легко смог поставить себя на ее место. Он даже испытывал по отношению к ней жалость, потому что ее путь был еще более опасным, чем его. Те, чье благополучие зависит от благосклонности короля, да еще такого короля, как Генрих, должны обдумывать каждый свой шаг, если хотят выжить. Ему не удалось добиться развода. Думая о своих действиях в этом направлении, он понимал, что так и должно было случиться, потому что он кардинал и должен был быть верен Папе, а король пытался разорвать цепи, связывавшие его с Ватиканом. Кардинал был хитрецом и большим дипломатом, но его миссия провалилась. Анна же была высокомерна, требовательна и импульсивна. Какая судьба ей уготовлена? По отношению к ней он вел себя глупо, к тому же ему не хватило воображения. Люди не винят себя, когда порождает врагов их величие, они обвиняют себя, если враги рождаются в результате их глупости. Возможно, ему было бы легче переносить унижения, зная, что он сам в них виноват.Его капельдинер, Кавендиш, вошел, чтобы сообщить, что герцоги Норфолк и Саффолк прибыли. Кардинал принял их с почестями. Глаза Норфолка были холодны, как лед, глаза Саффолка горели злобой и ненавистью. Оба казались счастливыми, что власти кардинала приходит конец.– Король просил, – сказал Саффолк, – чтобы вы передали большую печать нам, а сами переехали в Эшер.В Эшер! В дом, расположенный недалеко от Хэмптон-Корта, который подарило ему Винчестерское епископство. Уолси собрал все свое мужество и спросил:– Кто отдал этот приказ?Они ответили, что действуют по поручению короля, который дал им его устно.– Этого недостаточно, – сказал Уолси, – потому что печать доверена мне королем лично, и я могу пользоваться ею в течение всей моей жизни. Вы должны привезти мне письменный приказ короля.Герцоги были возмущены словами Уолси, но, не имея в руках письменного приказа короля, вынуждены были вернуться ни с чем.Уолси понимал, что всего лишь отсрочил свое падение. Большая печать, символ его величия, оставалась в его руках ненадолго, возможно, всего на день. Завтра утром герцоги вернутся и привезут письменный приказ короля, и кардиналу ничего больше не останется делать, как вернуть печать.Бывший канцлер был полон дурных предчувствий и поручил своим придворным сделать инвентаризацию всех ценностей, находящихся в доме. Эти богатства он передаст королю – если король не был тронут его любовью и привязанностью, его, может быть, тронет щедрость. Уолси часто замечал, что маленькие глазки короля завистливо поблескивали, когда он видел все эти ценности. Если человек тонет, думал Уолси, он сбрасывает с себя все богатые одежды, мешающие выплыть. Что такое богатство по сравнению с жизнью!Он велел подготовить лодку, на которой должен был доплыть до того места, где его будут ждать лошади с коляской. Спустившись к реке, увидел, что на ней полно лодок. Новости распространяются быстро. И многие люди хотели получить удовольствие, присутствуя на спектакле падения некогда великого человека. Он видел, как они ухмылялись, веселились, слышал их разочарованные замечания по поводу того, что его не заключили в подвалы Тауэра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Анна гуляла в саду в Хэмптон-Корте с Генрихом. Генрих был возбужден. Голова его была полна различных планов, потому что кардинальский дворец принадлежал теперь ему. Он спросил как-то кардинала, каким образом его подданный мог приобрести такой дворец. Кардинал, будучи умным человеком, что помогло ему в свое время сделать столь головокружительную карьеру, и понимая, что звезда его закатывается, решил, что если он сделает королю подарок, то сможет в какой-то мере снискать его расположение. Поэтому он ответил ему, что подданный построил этот дворец только для того, чтобы показать своему королю, какой прекрасный подарок этот подданный может ему сделать.Генрих был восхищен его ответом. Он даже хотел обнять своего старого друга, глаза его блеснули. Генрих унаследовал от своего отца стремление все захватить себе, и мысль о новом приобретении его безмерно радовала. Он с удовольствием облизнул губы в предвкушении лакомого кусочка.– Дорогая, – сказал он Анне, – мы должны поехать в Хэмптон-Корт. Там нужно будет многое переделать. И ты должна будешь мне помочь в этом. Мы превратим его в великолепный дворец.Они отправились вверх по реке на королевской барже. Никаких церемоний по этому случаю не было. Возможно, король не хотел устраивать большого шума, так как чувствовал себя несколько неудобно, приняв такой дорогой подарок от своего старого друга. Всю дорогу они с Анной шутили по поводу того, что подданному не пристало жить в таком прекрасном дворце.– Он думает, что он второй король или станет им, – говорила Анна. – Ты слишком потакал ему.– Да, счастье мое, я всегда бываю слишком снисходителен к тем, кого люблю.Она подняла свои прекрасные брови и насмешливо на него взглянула.– Ты имеешь в виду меня?Он ударил себя по ноге ладонью – так он всегда делал – и захохотал. Она забавляла его своими замечаниями. С ней он становился сентиментальным. Он уже давно любил ее, но она ему не надоела. Было приятно ее любить. Он чувствовал, что жертвует для нее собой. Она будет иметь великолепные апартаменты, думал Генрих. Он сам все распланирует! И рассказал ей, что хочет сделать.– Дворец для моей королевы будет переоборудован в первую очередь. Мы повесим золотые занавеси, любовь моя. Я сам придумаю, как оформить стены.Он думал о замысловатом рисунке, в центре которого должны быть перевитые лентой две буквы – Г и А. Он поделился с ней своим замыслом, голос его был нежен, полон любви.– Представляешь себе, любовь моя, перевиты, как наши жизни с тех пор, как я тебя увидел! Я хочу, чтобы все знали, что нас ничто не может разлучить!Они подъехали к замку и вышли на берег. Сад был прекрасен. Но это был сад кардинала, а не короля, заметил Генрих.– Не знаю, почему мне так нравятся сады, – сказал Генрих.А она подумала, как странно, что он напоминает ей о своей верности именно здесь, в имении, силой отнятом у кардинала, которому он за многое должен был быть благодарен. Но это так похоже на Генриха! Здесь, в этом столь любимом Уолси месте, он должен был убедить себя, что он ей верный друг, несмотря на то, что совершил предательство по отношению к хозяину Хэмптон-Корта.– Красные и белые розы, – говорил король, дотрагиваясь до щеки Анны. – Пусть здесь будет, как в саду твоего отца в Хивере. Мы выроем здесь пруд, и ты будешь сидеть на берегу и беседовать со мной, любуясь своим отражением в воде. Теперь ты будешь немного добрее ко мне, чем тогда, верно?– Возможно, – с улыбкой ответила она.Он был захвачен своими планами. Говорил о клумбах, на которых будут расти розы, белые и красные, символизируя союз домов Йорка и Ланкастера. Это будет напоминать всем, кто будет посещать этот дворец, что Тюдоры выступают за мир. Клумбы будут окружены деревянной оградой, выкрашенной в его цвета – белый и зеленый. Он поставит столбы, украшенные геральдикой. Здесь все будет напоминать людям, включая его самого, что он верный человек и что если он полюбил, то полюбил навсегда. Г и А! Эти инициалы должны быть повсюду, где только можно.– Пойдем в дом, дорогая. Я выберу для тебя покои. Это должны быть лучшие комнаты в доме. И мы их украсим так, как никогда никто не украшал.Они прошли через большой холл и поднялись по лестнице. Анна свернула направо, спустилась на несколько ступенек вниз и оказалась в комнатах, обшитых деревом, которые были покоями Уолси. Генрих не пожелал входить туда, но, увидев их великолепное оформление, мебель, дорогие занавеси, прекрасную посуду, обитые красным плюшем диваны у окон, лепные потолки, выкрашенные золотой краской, не смог устоять. Он много раз видел все это великолепие, но тогда этот дворец принадлежал Уолси, а теперь он его.Анна показала на дамасские ковры, лежавшие на полу, и напомнила королю о слухах о том, каким образом они достались Уолси. Теперь он собирался защищать своего бывшего фаворита. И он пересказал Анне историю о взятке, полученной в Валенсии. Губы его при этом скривились, хотя раньше он не придавал слухам значения.Они прошли через великолепно обставленные спальни, восхищаясь атласными покрывалами, бархатными, атласными и парчовыми подушками.– Дорогая моя, – сказал Генрих, – думаю, твои покои должны располагаться здесь, потому что это лучшее место в Хэмптон-Корте. Комнаты, конечно, должны быть расширены. Я заменю потолки. Здесь все будет великолепно. И это нужно сделать как можно скорее.– На это придется потратить несколько лет, – заметила Анна. – К тому времени, возможно, ты получишь развод, если, конечно, ты его когда-нибудь получишь!– Дорогая моя, – он обнял ее за плечи. – Мы долго ждали, и терпение наше лопается, но теперь ждать осталось недолго. У Крэнмера есть идеи. Да и этот простолюдин, Кромвель, тоже не дурак! Действительно, на переоборудование дворца понадобится год или два. Но не волнуйся, задолго до того, как мы закончим эти работы, ты станешь королевой Англии!Они немного посидели у окна, так как день был теплым. Он с энтузиазмом рассказывал о том, что собирается сделать. Она не слишком внимательно его слушала. Хэмптон-Корт навеял ей воспоминания о лунной ночи, когда они с Перси вот так же сидели у окна и говорили о будущем счастье!И она спрашивала себя, будет ли она когда-нибудь жить в этих комнатах, которые король собирается для нее перестроить? Ведь Уолси тоже когда-то строил свои планы в этом доме.– Представляешь, дорогая, наши перевитые лентой инициалы! – говорил король. – Дорогая, ты дрожишь. Пойдем отсюда.
В своем доме в Вестминстере Уолси ждал прибытия Норфолка и Саффолка. Дни его были сочтены, и Уолси знал это. Это был конец его славы, его ждет безвестность, и то, если повезет. Ведь история доказала, что если великие люди теряют благосклонность их повелителя, они вслед за этим теряют и голову. Те, кто жил в славе, должны умирать насильственной смертью. Так часто случалось. А Уолси был болен душой и телом. Он чувствовал боль в районе солнечного сплетения и в горле. Это было предвестником того, что называли разрывом сердца. Но самым неприятным моментом его жизни стал тот момент, когда он прибыл вместе с Компеджио в Грэфтон, и оказалось, что при дворе ему не приготовили места для отдыха. Для его коллег кардиналов были приготовлены покои в соответствии с их положением, но для Уолси, бывшего любимца короля, не предоставили даже кровати, где он смог бы дать отдохнуть своему больному телу. И тогда он понял, что король его не любит. И если бы не молодой Генри Норрис, он не знал бы, что ему делать. Он уже и без того пережил множество унижений, способных разбить сердце гордого человека. Норрис, конюх, красивый юноша с добрыми глазами, предложил уставшему с дороги старому человеку свою комнату. И это несколько обрадовало кардинала. На следующий день, когда Уолси вместе с Компеджио были приняты королем, Его Величество не смягчился. Его маленькие глазки зло смотрели на кардинала, а губы были поджаты. Однако чувствовалось, что Генрих был не в своей тарелке. Он никогда не стал бы ненавидеть старого друга, встретившись с ним лицом к лицу. Слишком много воспоминаний их связывало. Слишком много планов они задумывали вместе, и планы эти увенчались успехом. Старику было больно смотреть на эти безразличные, следящие за каждым его движением глаза придворных. И Уолси заметил, как они расстроились, когда Генрих по-дружески положил ему руку на плечо. Черные глаза леди Анны зло блеснули – она считала, что возвращение влияния Уолси на короля означает то, что приходит конец ее влиянию. Ее красивое лицо приобрело жесткое выражение, хотя она продолжала любезно улыбаться кардиналу. И Уолси, отвечая на ее улыбку улыбкой, почувствовал, как снова сжалось его сердце. Враг был силен, и у него не оставалось никакой надежды!Придворные, обслуживавшие Анну и короля во время обеда, сообщили кардиналу, что Анна была возмущена тем, что король проявил знаки симпатии по отношению к кардиналу. Будучи смелой и уверенной в своем влиянии на короля, Анна без колебаний осудила его поведение.– Зря ты забываешь, в какое опасное положение ставит тебя кардинал перед твоим народом.– Я не понимаю тебя, – удивился король.И тогда она напомнила ему о займе, который сделал кардинал якобы для нужд короля. Рассмеялась и добавила:– Если бы такое сделал лорд Норфолк, лорд Саффолк, мой отец или кто-нибудь другой из твоего окружения, им бы не сносить головы!На что король ей ответил:– Вижу, ты не любишь кардинала.– А за что мне его любить? – возразила ему Анна. – Я не люблю его, как и все остальные подданные, любящие вашу милость. И если вы вспомните его поступки, вы поймете – почему!За столом о нем больше ничего не было сказано, но Уолси понимал, что королю было очень приятно услышать, что его любовница не любит кардинала за то, что тот плохо себя вел по отношению к нему, Генриху. Она была очень опасным противником. Уолси больше не удалось встретиться с королем, так как на следующее утро леди Анна каталась с Генрихом верхом и сделала так, что они вернулись с прогулки тогда, когда кардиналы уже уехали. Что говорила эта женщина его властелину днем и ночью, какой грязью обливала его, Уолси? Но кардинал знал, что винить за это он должен только себя – это он делал ошибочные шаги. Он был слишком умен, чтобы не понимать, что, будь он на месте леди Анны, он действовал бы точно так же. Подняться вверх ему помогли интриги. Потому сейчас он легко смог поставить себя на ее место. Он даже испытывал по отношению к ней жалость, потому что ее путь был еще более опасным, чем его. Те, чье благополучие зависит от благосклонности короля, да еще такого короля, как Генрих, должны обдумывать каждый свой шаг, если хотят выжить. Ему не удалось добиться развода. Думая о своих действиях в этом направлении, он понимал, что так и должно было случиться, потому что он кардинал и должен был быть верен Папе, а король пытался разорвать цепи, связывавшие его с Ватиканом. Кардинал был хитрецом и большим дипломатом, но его миссия провалилась. Анна же была высокомерна, требовательна и импульсивна. Какая судьба ей уготовлена? По отношению к ней он вел себя глупо, к тому же ему не хватило воображения. Люди не винят себя, когда порождает врагов их величие, они обвиняют себя, если враги рождаются в результате их глупости. Возможно, ему было бы легче переносить унижения, зная, что он сам в них виноват.Его капельдинер, Кавендиш, вошел, чтобы сообщить, что герцоги Норфолк и Саффолк прибыли. Кардинал принял их с почестями. Глаза Норфолка были холодны, как лед, глаза Саффолка горели злобой и ненавистью. Оба казались счастливыми, что власти кардинала приходит конец.– Король просил, – сказал Саффолк, – чтобы вы передали большую печать нам, а сами переехали в Эшер.В Эшер! В дом, расположенный недалеко от Хэмптон-Корта, который подарило ему Винчестерское епископство. Уолси собрал все свое мужество и спросил:– Кто отдал этот приказ?Они ответили, что действуют по поручению короля, который дал им его устно.– Этого недостаточно, – сказал Уолси, – потому что печать доверена мне королем лично, и я могу пользоваться ею в течение всей моей жизни. Вы должны привезти мне письменный приказ короля.Герцоги были возмущены словами Уолси, но, не имея в руках письменного приказа короля, вынуждены были вернуться ни с чем.Уолси понимал, что всего лишь отсрочил свое падение. Большая печать, символ его величия, оставалась в его руках ненадолго, возможно, всего на день. Завтра утром герцоги вернутся и привезут письменный приказ короля, и кардиналу ничего больше не останется делать, как вернуть печать.Бывший канцлер был полон дурных предчувствий и поручил своим придворным сделать инвентаризацию всех ценностей, находящихся в доме. Эти богатства он передаст королю – если король не был тронут его любовью и привязанностью, его, может быть, тронет щедрость. Уолси часто замечал, что маленькие глазки короля завистливо поблескивали, когда он видел все эти ценности. Если человек тонет, думал Уолси, он сбрасывает с себя все богатые одежды, мешающие выплыть. Что такое богатство по сравнению с жизнью!Он велел подготовить лодку, на которой должен был доплыть до того места, где его будут ждать лошади с коляской. Спустившись к реке, увидел, что на ней полно лодок. Новости распространяются быстро. И многие люди хотели получить удовольствие, присутствуя на спектакле падения некогда великого человека. Он видел, как они ухмылялись, веселились, слышал их разочарованные замечания по поводу того, что его не заключили в подвалы Тауэра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61