Она вдруг разозлилась на Катерину, встала с кресла и дала девочке подзатыльник.Катерина перестала играть и с удивлением посмотрела на бабку. Ей не было больно, и она не очень обиделась, потому что герцогиня часто шлепала ее, но не сильно – ведь она старая, и сил у нее почти не было.– Возмутительно! – бушевала старая леди.Катерина не понимала, в чем дело. Единственное, что у нее получалось, так это игра на музыкальных инструментах. Она не знала, что герцогиня, думая о Саффолке, где ее другая внучка вела себя как королева, еще не имея этого звания, не слышала ее игры, и думала, что герцогиня ударила ее за то, что она плохо играет.– Катерина Ховард, – сказала герцогиня, пытаясь убедить себя в том, что во всем виновата сама девчонка, – ты позоришь наш дом! Как ты думаешь, что скажет королева Анна, если я попрошу ее найти тебе место при дворе, которое, конечно, она найдет тебе, если я ее попрошу, тем более, что она твоя кузина? Посмотри на свои волосы. А платье? Ты скоро вылезешь из него – оно мало тебе. Ну а твои манеры просто возмутительны. Я так тебя изобью, что ты не обрадуешься, грязнуля ты эдакая! Бестолковая девчонка. И это тем более обидно, что у тебя смазливое личико. Теперь уж мы займемся твоим воспитанием как следует. Довольно проводить дни в мечтаниях. Ты будешь работать, Катерина Ховард, и не вздумай лениться – я спрошу с тебя! Слышишь?– Слышу, бабушка.Герцогиня позвонила, и вошла горничная.– Позови ко мне сейчас же этого юношу, Генри Мэнокса. Горничная вышла, и вскоре появился молодой человек с низким узким лбом, но с красивой походкой и довольно элегантный. Его черные глаза поблескивали гордо и смело, что делало его достаточно привлекательным. Он низко поклонился герцогине.– Мэнокс, это моя внучка. Боюсь, с ней нужно позаниматься, многому научить ее. Я хочу, чтобы ты сел за спинет и немного поиграл нам.Он улыбнулся Катерине, давая ей понять, что они будут друзьями. Катерина, всегда готовая к дружбе, улыбнулась ему в ответ. Он сел за инструмент и стал играть. Играл он великолепно, и Катерина, любившая музыку, была восхищена его игрой и громко захлопала в ладоши, когда он закончил.– Вот, дитя мое, – сказала герцогиня, – как нужно играть. Мэнокс, ты будешь заниматься с моей внучкой. Можешь начать прямо сейчас.Мэнокс встал и поклонился, потом подошел к Катерине и поклонился ей тоже, взял ее за руку и повел к инструменту.Герцогиня наблюдала за ними – она любила наблюдать за молодежью. В них есть что-то совершенно очаровательное, решила она. Движения их так грациозны. Особенно ей нравились юноши, ибо мужчин она любила с пеленок. Она вспомнила свою молодость. У нее был замечательный учитель музыки, и такой красивый. Он ей очень нравился, но в этом не было ничего плохого – она всегда соблюдала приличия. Однако было очень приятно, что музыке ее учил такой обаятельный человек. Она тоже ему очень нравилась. Но герцогиня соблюдала дистанцию.Вот они сидят – эти двое детей – за инструментом. Для нее они только дети. Вместе они кажутся более привлекательными, чем в отдельности. Если бы Катерина была постарше, думала герцогиня, мне следовало бы последить за Мэноксом. Кажется, у него не слишком хорошая репутация – любит прихлестнуть за девушками.Наблюдая за своей внучкой, герцогиня думала: теперь я буду сама следить за ее образованием. Быть кузиной королевы – это кое-что да значит. Когда придет время, она должна не упустить возможностей, которые перед ней откроются.И чувствуя себя очень благородной и хорошей бабушкой, она решила, что не стоит оставлять девочку один на один с Мэноксом, у которого неважная репутация. Уроки всегда должны проходить в этой комнате, и она должна присутствовать при них.В сотый раз герцогиня уверяла себя в том, что это счастье, что воспитание маленькой Катерины Ховард поручено ей. Ведь кузина королевы должна быть хорошо воспитана, потому что ее могут ожидать большие почести.
Анна одевалась к банкету. Леди, помогавшие ей в этом, суетились вокруг и делали лестные замечания. Счастлива ли я, спрашивала она себя, вспоминая годы, когда стремилась достичь высот власти и роскоши, годы, полные неприятностей, опасений и даже страха.Она очень сильно изменилась, и никто не понимал это лучше, чем она сама. Стала твердой, расчетливой. Больше не было той девочки, которая так глубоко и страстно любила Перси. Она уже не была так добра к людям, чувствовала, как в сердце ее другой раз закипает ненависть, а вместе с ней новое, удивительное для нее чувство – мстительность.Она смеялась, встречаясь с Перси. Он больше не был тем нежным и красивым юношей, которого она любила. Он все еще оставался тоненьким, так как страдал какой-то неизвестной болезнью, и лицо его было таким несчастным, что ей хотелось плакать, глядя на него. Но она не плакала – она горько смеялась, думая, какой же он дурак, что навлек на себя эту муку, испортил свою и ее жизни! Пусть же он теперь страдает за свою глупость, а она попробует извлечь из этого выгоду для себя!Но какую выгоду может она извлечь для себя из его страданий? Теперь Анна научилась прекрасно понимать короля. Она может им командовать. При дворе больше нет такой красавицы и умницы, как она. И он будет ее рабом. Но как долго? Как долго может такой мужчина, как Генрих, оставаться верным одной женщине? Иногда она подолгу раздумывала над этим вопросом. Уже сейчас она видела, что он изменился. Нет, он все еще влюблен в нее, хочет нравиться ей, исполняет ее малейшее желание. Но кто был больше всего возмущен тем, что они не могут пожениться, что женитьба откладывается? Анна или Генрих? Генрих хотел развода, он очень хотел, чтобы Катарина освободила трон для Анны. Но Анна уже была его любовницей. И он мог подождать. Анна должна была что-то делать, чтобы ускорить ход событий, она вынуждена была беспокоиться и то и дело спрашивать себя, согласится ли Папа на развод.Иногда эти мысли бесили ее. Она уступила, несмотря на то, что заявляла, что никогда ему не уступит. Уступила, поверив королевскому обещанию, что он сделает ее королевой. Он ничего не обещал ее сестре Марии. Но в чем разница между ней и Марией, которая шла на поводу у своего сладострастия? Она, Анна, тоже уступила, только в обмен на корону. И она видела себя в Хивере, сломленной, побежденной или же вышедшей замуж за какого-нибудь незначительного человека, вроде Уильяма Кэри.Генрих пожаловал Томасу Уайатту пост главного маршала Кале, поэтому его теперь часто не бывало в Англии. Анна думала еще и об этой стороне характера Генриха. Да, он любил своих друзей, и Томас был одним из них. Он не посадил Уайатта в башню Тауэр, что было бы очень просто сделать, а просто выслал его… Генрих мог быть сентиментален по отношению к тем, кого он действительно любил. Томаса нельзя не любить, думала Анна, и на глазах ее появлялись слезы.Анна пыталась ясно и без прикрас вспомнить о прошедшем годе. Был ли это счастливый год? Конечно, конечно, счастливый! Она не может сказать, что была несчастна. Она была счастлива и даже очень! Будучи гордой и надменной, она получала большое наслаждение от почестей, которые ей воздавали. Сознавая свою красоту, как она могла не получать удовольствия от прекрасных одежд, принадлежащих ей? Такие, как королева Катарина, называют это тщеславием. Разве нет ничего общего между гордостью и тщеславием? И разве она не должна радоваться, когда ее сравнивают со звездой, называют самой красивой и просвещенной женщиной, самим совершенством, женщиной, которую любит король?У нее были враги, и самый главный среди них – кардинал. Ее дядя Норфолк считался ее другом, но она никогда не могла любить его и доверять ему. И ей казалось, что теперь, когда король не уделил внимания его старшей дочери Марии Ховард, которая была более высокого происхождения, чем Анна Болейн, он затаил злобу. Еще один враг, опасный и жестокий. Анна вспомнила о днях и ночах, проведенных во дворце в До-вере, когда Мария Тюдор рассказывала ей о великолепии какого-то Чарлза Брэндона. Это был безжалостный и честолюбивый человек. Он женился на сестре короля и оказался тем самым очень близко к трону. А так как Анна была к трону еще ближе, стал ее врагом. Все эти мысли пугали ее.Какой она чувствовала себя счастливой, танцуя с королем на Рождество в Гринвиче, смеясь в лицо тем, кто осуждал ее за то, что она отмечает праздник в Гринвиче, тем самым бросая вызов королеве, ненавидя королеву, которая отказывалась уйти в монастырь и тем самым признаться в том, что она действительно жила с Артуром. Танцевала она великолепно, делая колкие замечания в адрес королевы и принцессы, показывая свое превосходство над ними, а потом ненавидя себя за это, презирая свое отражение в зеркале, смотрящее на нее с упреком возбужденно блестящими глазами.Принцесса ее ненавидела и не скрывала этого. Она шептала на ухо придворным из окружения Анны Болейн, что с ней сделает, когда станет королевой.– Если бы я была королевой, – говорила она, – я посадила бы ее в подвалы Тауэра. Посмотрим, что останется от ее красоты после того, как ею займется палач. Я сама лично посадила бы ее на дыбу! Сможет ли она тогда говорить колкости крысам, которые соберутся там, чтобы погрызть ее кости? Но я не хотела бы, чтобы ее сожрали крысы. Ее нужно сжечь живьем на костре. Она ведьма. И я слышала, что вокруг нее собираются люди, распространяющие новую веру. Я бы собрала вязанки хвороста у ее ног и подожгла их. Но я не хочу, чтобы она сразу сгорела. Я бы тушила костер и зажигала его снова. Пусть она уже на земле испытает то, что ее ждет в аду – вечное горение в огне.Глаза принцессы фанатично сверкали, когда она видела Анну, в них была ненависть к ней, а Анна смеялась в лицо этой глупой девчонке, притворяясь, что это ее не трогает, хотя эти глаза преследовали ее и во сне и наяву. Но Анна понимала, что будет значить для этой девушки восхождение на трон ее, Анны. Мария пользовалась всеми привилегиями, которые имеет дочь короля, принцесса Мария, наследница английского престола. Король же хотел объявить ее незаконнорожденной, и это означало бы, что у нее будет меньше привилегий, чем у герцога Ричмондского, который, хотя еще и мальчик, имеет их больше.Лежа в постели в объятиях короля, Анна говорила о принцессе:– Она не должна так ко мне относиться! Это невозможно! Кто-то из нас должен покинуть двор!Генрих успокаивал ее, защищал Марию. Он чувствовал слабость по отношению к своей дочери – сказывалась сентиментальность его натуры. Он был привязан к ней, хотя всегда мечтал о сыне. До того, как ему пришла мысль о том, чтобы освободиться от Катарины, а Анна ему заявила, что никогда не станет его любовницей, он успел смириться с мыслью, что его дочь может стать в будущем королевой.– Я уезжаю в Хивер, – заявила Анна. – Не желаю быть предметом оскорблений.– Я не позволю тебе уехать в Хивер, моя возлюбленная. Твое место здесь, рядом со мной.– Тем не менее, – холодно заметила Анна, – я еду в Хивер!Страх, что она покинет его, не оставлял Генриха ни на минуту. Он не мог себе представить, что не будет видеть ее. Она могла влиять на короля, угрожая отъездом.Когда Мария оказалась в немилости и отец перестал ее поддерживать, нашлись люди, которые стали ее жалеть и обвинили Анну в мстительности. Такую же позицию они заняли в отношении Уолси. Это правда, что Анна не забыла унижений, которые от него вынесла, и постоянно его преследовала, твердо решив добиться смещения Уолси с высокого поста. Возможно, те, кто ее обвиняли, забывали, что Анна ведет борьбу не на жизнь, а на смерть. Несмотря на богатства и власть, восхищение и любовь короля, сыпавшиеся на нее, Анна понимала, что люди шепчутся за ее спиной, что враги строят козни, пытаясь уничтожить ее. Самыми опасными были Уолси и принцесса Мария. Что было ей делать, как не бороться с ними. И раз у нее в руках было такое эффективное оружие, она использовала его, как это сделали бы на ее месте Уолси и Мария.Однако ее победа не приносила ей радости, а только горечь. Она любила, когда ею восхищаются, одобряют ее, она не хотела иметь врагов. И она, и Уолси, хотя внешне были очень любезны друг с другом, притворяясь друзьями, прекрасно понимали, что кто-то из них должен сдать позиции, что вместе им наверху не быть. И Анна сражалась так же упорно, как в свое время сражался за власть Уолси. И так как звезда Уолси закатывалась, а звезда Анны восходила, она побеждала. Многое указывало на это. Но борьба продолжалась, что подтверждалось хотя бы и не слишком значительными, но все же характерными событиями. Одним из них было, по мнению Анны, конфискация ее книги, которая каким-то образом оказалась у ее конюха, молодого Джорджа Зача. Говорили, что Анна – и эти слухи не могли не беспокоить кардинала – интересовалась новой религией, которая вызывала интерес на континенте, и один из реформаторов подарил ей перевод Священного писания.Анна прочла эту книгу, обсудила ее со своим братом и друзьями, сочла очень интересной и дала почитать одной из близких ей леди, которую звали Гейнсфорд и которую она считала умной девушкой. Анна думала, что книга ее заинтересует. За девушкой ухаживал Джордж Зач. Однажды он застал ее за чтением этой книги, решил пошутить, выхватил ее и убежал. Он взял книгу в часовню короля и во время мессы открыл ее и стал читать. Это привлекло внимание настоятеля, который попросил показать ему книгу. Познакомившись с ее содержанием, он поспешил с книгой к кардиналу Уолси. Леди Гейнсфорд очень испугалась, узнав об этом, и поспешила к Анне. Анна, возмущенная действиями кардинала, пожаловалась королю и потребовала, чтобы ей немедленно вернули книгу. Книгу тотчас вернули.– Что это за книга, наделавшая столько шума? – спросил король.– Вы должны прочесть ее, – ответила ему Анна. – Я настаиваю на этом.Генрих пообещал ей и выполнил свое обещание. Кардинал очень расстроился, что Его Величество так же, как и молодой Зач, заинтересовался книгой. Это указывало на поражение Уолси.Этот год, думала Анна, сидя перед зеркалом, был довольно неудачным для кардинала. Суд затягивался. Удастся ли когда-нибудь получить этот развод? Папа был непреклонен, а народ выражал недовольство. Нэн Бален никогда не будет нашей королевой, шептались повсюду.Генрих почти ничего не рассказывал о том, что происходило на суде, но Анне кое-что стало известно. Катарина вошла в залу и преклонила перед королем колени, прося справедливости. Анна представляла себе, как это все происходило: торжественная обстановка, майское солнце светит сквозь окна, король, возмущенный всей этой процедурой, Уолси с посеревшим лицом, молящий Бога, чтобы король образумился и отказался от своего сумасшедшего намерения жениться на Анне Болейн, старик Кампеджио, страдающий от подагры и постоянно откладывающий вынесение приговора. Король произнес длинную речь, в которой рассказал о том, как его мучает совесть. Здесь губы Анны скривились. Конечно, он утверждал, что просит развода не потому, что его сжигают плотские желания – ведь королева нравится ему так же, как любая другая женщина. Его беспокоит его совесть… только совесть… его сомневающаяся совесть…Суд тянулся все лето, пока наконец Генрих, потеряв терпение, не потребовал окончательного решения. И тогда Кампеджио вынужден был взять слово, чтобы выразить свою позицию, которая заключалась в том, чтобы не давать развод. Он обязан, сказал Кампеджио, чем привел в бешенство короля, посоветоваться со своим наставником, Папой. И вот тут Саффолк решил начать открытую войну против кардинала. Он поднялся и крикнул: «Пока нами будут править кардиналы, в Англии никогда не будет порядка!» Король в бешенстве вышел из зала суда, проклиная Папу, проволочки, Кампеджио и вместе с ним Уолси, которого он считал чуть ли не сообщником Кампеджио.Анна думала о двух людях, которые за последний год приобрели большую известность, двух Томасах – Кромвеле и Крэнмере. Оба нравились Анне, и они с Генрихом очень на них надеялись. Крэнмер был известен своими современными взглядами, особенно по вопросу о разводах. Он был тактичен и сдержан, хитер и образован. Будучи ученым, преподавателем и священником, пользующимся уважением в Кембридже, он интересовался лютеранством. Он предложил Генриху обратиться к церковному суду Англии, вместо того чтобы обращаться к Папе. Он столь часто выступал с этим предложением, что оно достигло ушей короля.И Генрих, пытающийся выпутаться из паутины Рима, готов был приветствовать любого, кто мог бы помочь ему разорвать эту паутину. Ему понравилось предложение Крэнмера.– Боже, – воскликнул король, – этот человек прав!Послали за Крэнмером. Генрих тщательно обдумал вопрос. Он знал, что Уолси тесно связан с Римом – Рим опутал его паутиной, как это делает паук с мухой. И король хотел, чтобы место Уолси занял новый человек. Он понимал, что такого, как Уолси, ему больше не найти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61