Вспомнилось мое невыносимое одиночество – как страстно я стремилась назад, в Индию, как мне не хватало отца и моей дорогой айи.
Интересно, что она делает сейчас? У Фрилингов ей было не очень хорошо. В разговорах со мной она постоянно на что-то намекала, но я так до конца и не поняла, на что именно.
Как все изменилось! Скоро я покину Хамберстон. Отныне моим домом станет Минстер, но перед этим мне предстоит волшебный медовый месяц в Венеции.
Я счастлива, повторяла я себе вновь и вновь. Я уверена в себе и своем женихе.
Многие молодые женщины, окажись они на моем месте, наверняка сочли бы себя любимицами фортуны. Ведь если рассудить здраво, я совсем не красавица. Волосы у меня рыжеватые. Они, безусловно, могли восхищать своим необычным цветом, но были настолько густые и прямые, – что уложить их в приличную прическу иногда становилось делом отнюдь не простым. А мои зеленые глаза!.. Вообще-то они прекрасно сочетаются с моими волосами, но ресницы и брови у меня, к сожалению, белесые, да и кожа слишком белая. Она доставила много забот моей бедной айе. Няня очень боялась, что такую нежную кожу сожжет беспощадное индийское солнце. Мне никогда не позволяли выходить из дома без большой широкополой шляпы, даже в пасмурные дни. Но больше всего я была недовольна своим ростом. Именно из-за него, как я считала, природа обделила меня женской привлекательностью. Дело в том, что я была очень высокой. На многих молодых людей, мне приходилось смотреть сверху вниз, а это, по мнению света, не служило для женщин украшением. Мужчины сами предпочитают взирать на своих женщин свысока – это утверждение верно не только в переносном, но и в самом прямом смысле. Однако именно я, пусть не совсем заурядная особа, но уж точно не красавица на взгляд подавляющего большинства, легко добилась того, на что многие девушки-красавицы наверняка положили бы массу усилий. Мне и вправду повезло! За день до моей свадьбы приехала кузина Эллен с двумя своими дочерьми. Она была очень рада моему замужеству, и говорила со мной без того всегдашнего напряжения, которое ранее сопутствовало нашим беседам. Мы начали вспоминать различные эпизоды прошлого. Она припомнила много разных случаев, и мне приятно было вновь погрузиться в атмосферу тех дней. Именно Эллен вдруг заговорила об инциденте, который в моей собственной памяти не всплывал уже несколько лет.
– Ты помнишь Тома Дженнингса – молодого человека, который упал с лестницы?
– Да, конечно. Кажется, он сломал ногу.
– Я никогда не забуду, с каким видом ты встала рядом с ним на колени. Ты ведь только погладила юношу по лбу и мягко заговорила с ним, но каким-то образом ты сумела его успокоить.
Я протянула кузине свои руки. Мы внимательно посмотрели на них.
– Айя говорила, что мои руки лечат.
– Мне всегда казалось, что у этих иностранцев странные представления обо всем.
– Просто однажды в Бомбее с одним мальчиком произошло нечто подобное, и мне тоже удалось его успокоить. Вот тогда айя и заметила это.
– Тебе надо было стать сестрой милосердия. Несколько минут я размышляла.
– А ты знаешь, кажется… мне бы это понравилось. Эллен рассмеялась.
– Слава Богу, об этом не может быть и речи! Ты выходишь замуж – вот и прекрасно. Мы все так рады за тебя! Ухаживать за больными – вряд ли подходящее занятие для молодой леди. Это одна из самых низких профессий. Все равно, что быть солдатом.
– Не забывай, что ты говоришь с дочерью солдата.
– Разумеется, я не имела в виду людей вроде твоего отца. Я подразумевала простого солдата. Почему они начинают этим заниматься? Да просто потому, что не способны ни на что иное. А часто потому, что не в ладах с законом. Говорят, что и сестры милосердия такие же.
– Все это звучит ужасно, – задумчиво произнесла я. – Разве защищать свою родину не благородное дело? А ухаживать за больными и ранеными?
– Конечно, так и должно быть. Но как часто в жизни все происходит так, как происходит, а не так, как должно было произойти! Но мы теряем время на обсуждение вещей, которые впрямую нас не касаются, а между тем предстоит столько всего сделать и подготовить! Ты наверняка и минутки свободной не имеешь.
Дел у меня действительно было много, но этот разговор всколыхнул массу воспоминаний. Я опять посмотрела на свои руки – красивой формы, очень белые. В длинных узких пальцах таилась спокойная сила, несмотря на их кажущуюся хрупкость. Я улыбнулась. Если во мне и есть хоть какая-то крупица красота, то это, несомненно, именно мои руки.
Итак, время пролетело незаметно.
Наступила ночь перед свадьбой. Мой отец уже прибыл в Хамберстон и сейчас мирно почивал в одной из маленьких спален, дверь которой выходила в коридор. Эллен с семьей занимали еще две спальни. Словом, домик приходского священника заполнили гости. А неподалеку, за церковным двором, в номере гостиницы «Черный кабан» спал Обри.
Я тоже отправилась спать и увидела сон – сон, который оставил меня в недоумении и тревоге. Вновь и вновь я задавала себе вопрос: что могло навеять такое странное сновидение?
Медовый месяц в Венеции
Итак, мы с Обри поженились.
Как только церемония была окончена, я переоделась в зеленое габардиновое платье, специально купленное для поездки, и мы отправились в свадебное путешествие.
Что за чудесное время! Все мои прошлые страхи и сомнения улетучились, все тревоги исчезли. Обри был неподражаем, настоящий светский человек, – он понимал, что я была в этом смысле совершенно невежественна.
Будучи уверенным в моей неопытности, он обращался со мной с такой нежностью, любовью и деликатностью, что, несмотря на то, что произошло потом, я благодарна за это Обри.
Чрезвычайно осторожно и нежно он посвятил меня в волшебное искусство любовной игры. Должна признаться, что я следовала за ним с наслаждением и открывала в своем характере черты, которые не только были мне доселе неизвестны, но даже о самом существовании которых я не догадывалась.
Так вот какова она, любовь! Благодаря Обри, все было чудесно. Я отныне смотрела на него другими глазами. Он принадлежал к числу редких мужчин, понимающих женщин, их чувства и желания. Казалось, он и думать забыл о разочаровании по поводу потерянного наследства. Наша взаимная любовь – это единственное, что его в данный момент интересовало. Весь мир был озарен взаимным чувством и представлялся поистине волшебным. К тому же прелести замужней жизни открывались мне в самом романтическом месте на свете.
Палаццо Тоналетти выходил окнами на канал, и часто мы, сидя на веранде, следили за проплывавшими мимо гондолами. Они были очень красивы в час заката, когда гондольеры пели для своих пассажиров, а гондола медленно скользила по водной глади под многочисленными венецианскими мостами.
Палаццо был великолепен. По обеим сторонам его фасада возвышались башни, а подлинным украшением служила веранда и живописные арки. Особенно меня потрясли мозаичные панно, выложенные на мраморном полу. Вместе с домом наши друзья уступили своих слуг, которые угадывали и выполняли малейшее наше желание. Среди них имелся торжественный и важный мажордом, заправлявший всем в палаццо, – он сообщил, что мы можем называть его Бенедетто, – и многочисленные постоянно хихикавшие горничные, которых очень веселило, что они прислуживают новобрачным. Изумительная комната, стены и пол которой были выполнены из пестрого мрамора восхитительного пурпурного оттенка служила нам спальней. Тут же стояли светильники на алебастровых подставках, а над кроватью свешивался шелковый балдахин цвета лаванды с зеленью.
По утрам горничная приносила нам завтрак, бормоча на итальянском языке:
– Доброе утро, синьор и синьора.
И тут же спешила прочь, как будто была не в силах удержаться от смеха, видя нас вместе в постели.
Днем мы бродили по улицам, омываемым водами многочисленных каналов, пили кофе или вино на площади Святого Марка, стояли на мосту Риальто и наблюдали за гондольерами, проплывавшими по Канале Гранде. Город постоянно изумлял меня своей красотой и особым очарованием. Обри хорошо знал Венецию, и ему доставляло большое удовольствие показывать мне достопримечательности. Я до сих пор иногда вижу все это – стоящего рядом со мной Обри и рассказывающего мне о чудесах Кампаниле, которую жители Венеции начали строить еще в 902 году, а закончили много лет спустя. Меня восхитила и Часовая башня – там на циферблате располагались две бронзовые фигуры, отбивавшие часы. Вокруг было столько чудесного и изумительного, но даже в те безоблачные дни меня не покидала мысль о существующих в городе контрастах. Прекрасные палаццо, построенные из цветного мрамора, алебастра из красного порфира и походившие на шоколадное мороженое или иную изысканную сладость, Дворец дожей во всем своем великолепии соседствовали с мостом Взломов – символом отчаяния и горькой судьбы тех, кто, проходя по нему, знал, что уже никогда больше не увидит Венецию.
Улицы рядом с каналами были всегда очень оживленными, а рядом, в узких извилистых переулках, сгущалась темнота и там, казалось, жил страх. Когда я поделилась мыслями об этих контрастах с Обри, он заметил:
– Но такова жизнь! Разве тебе не показалось бы скучным, будь все вокруг одинаково красивым и благостным?
– А почему мне должно так показаться?
– Потому что в таком случае ты даже не сумела бы оценить настоящую красоту – ведь не было бы зла, с которым его можно сравнить.
– Я думаю, что подлинную красоту оценить можно в любом случае.
– Как жаль, что весь остальной мир не так мудр, как моя Сусанна!
Вместе мы посмотрели множество прекрасных картин – полотна Тициана, Тинторетто и Беллини. Обри хорошо разбирался в искусстве и давал мне подробные пояснения. Так я познавала не только любовь, но и окружающий мир.
Так шли дни, похожие на странный волшебный сон. Завороженная той жизнью, что мы вели в Венеции, я начала думать, что теперь, после замужества всегда все так и будет.
Я была молода и невинна, а вокруг текла настоящая жизнь, которой я почти не понимала.
Однажды, проходя по набережной канала, мы увидели толпу и начали спрашивать, что произошло. Нам удалось выяснить, что утром из воды вытащили тело какого-то мужчины. Вскоре он предстал нашему взору. Широко открытые глаза будто застыли от ужаса, лицо, своим цветом, напоминало грязную простыню, а из раны, нанесенной ножом в спину, по одежде стекали ручейки крови.
Увиденный нами мертвец омрачил все утро. Обри попытался меня успокоить:
– Такие вещи случаются здесь сплошь и рядом. Итальянцы – горячий народ.
Но, несмотря на увещевания мужа, я знала, что никогда больше не смогу пройти по набережной, не вспомнив о несчастном убитом.
Такова была Венеция: темные мрачные переулки, где люди поджидают своих врагов – и вот уже блеснул нож… затем звук упавшего в воду тела, и все кончено; прекрасный залитый солнцем город с сахарными дворцами и поющими гондольерами; Дворец дожей и мост. Вздохов, рядом с которым стояли тюрьмы, где преступники подвергались изощренным пыткам.
Но ведь это мой медовый месяц! Прочь из головы мрачные мысли! Я замужем за человеком, которого очень люблю. Я счастлива!
Мне очень нравились маленькие магазинчики Венеции, и я могла часами находиться там, перебирая выставленные товары. Часто Обри оставался на площади в каком-нибудь кафе, где потягивал вино, пока я одну за другой обходила местные лавочки. Он смеялся над тем удовольствием, которое я при этом получала – его, разумеется, магазины не влекли с такой силой.
Мне очень нравились искусно сделанные браслеты и ожерелья из полудрагоценных камней, вышитые бисером ночные туфли и носовые платки, шелковые шарфы и фишю.
Я сказала Обри, что собираюсь привести домой подарки отцу, Амелии и Стивену.
– Целиком полагаюсь в этом на тебя, – ответил мне на это Обри. – Ты, как выясняется, любительница ходить по магазинам.
Мне действительно казалось очень заманчивым обойти решительно все венецианские лавочки в поисках того, что, по моим представлениям, доставит удовольствие нашим родным.
Дни летели быстро. Я вдруг с испугом осознала, что в нашем распоряжении осталась всего лишь одна неделя.
Однажды во время утренней прогулки мы, как обычно, пришли на площадь, где частенько сидели за чашкой кофе и грелись на жарком итальянском солнце. Это уже стало нашим привычным занятием. Как правило, мы устраивались за столиком под голубым полосатым тентом и оттуда наблюдали за прохожими и пролетавшими мимо голубями, ожидавшими, что люди бросят им какие-нибудь крошки.
Пока мы неторопясь пили кофе, в кафе зашли мужчина и женщина. Вначале они показались мне смутно знакомыми, а потом я окончательно узнала их.
Женщина остановилась.
– Да ведь это Обри! – воскликнула она. – И… мисс Плейделл.
Обри поднялся.
– Филлис? Вилли?..
Филлис и Вилли! Как мне помнилось, я раньше не слышала их имен, а знала этих людей как капитана Фрилинга и миссис Фрилинг.
Миссис Фрилинг без остановки затараторила:
– Кто бы мог подумать! Только вообразите – здесь, в Венеции… А что вы тут делаете?
– Проводим медовый месяц.
– О Вилли, ну разве это не чудесно! И мисс Плейделл… Простите, оговорилась – теперь ваше имя миссис Сент-Клер. Какой замечательный сюрприз!
– Вы тоже должны выпить кофе, – предложил Обри.
– С удовольствием выпью чего-нибудь.
За нашим столиком было два свободных места, и они сели рядом с нами.
Миссис Фрилинг изменилась. Глаза ввалились, она сильно исхудала, и выглядит гораздо старше, чем мне запомнилось. Ее мужа я видела редко и плохо помнила, как он выглядел раньше.
– А что вы здесь делаете? – поинтересовался Обри. – Наверное, отдыхаете?
– Дорогой мой, вся жизнь – это сплошной отдых.
– Очевидно, вы в отпуске, капитан Фрилинг, – предложила я.
Миссис Фрилинг наклонилась ко мне и положила свою руку на мою.
– Отныне никаких отпусков! Никаких обязанностей! Никакого полка! Мы наконец-то освободились от всего этого, правда, Вилли?
Казалось, капитан Фрилинг чувствует себя немного не в своей тарелке.
– Я оставил службу, – ответил он мне.
– Неужели?
Никаких дальнейших объяснений от него не последовало, и я поняла, что было бы бестактным настаивать.
– Мы теперь будем жить на родине, – начала тараторить миссис Фрилинг, – вместе с родственниками Вилли. Во всяком случае, до тех пор, пока не определимся, что делать дальше. И потом, это так хорошо для детей! А сейчас мы отдыхаем, потом поедем в Англию. Не так ли, Вилли, дорогой?
– Вы, наверное, прекрасно проводите время, – поддержал беседу Обри. – Как давно в Венеции.
– Три дня.
– А, совсем недавно. Вот почему мы до сих пор с вами не встречались. Но Венеция не так уж велика, и надолго спрятаться здесь невозможно.
– Я чрезвычайно рада, что мы встретились. Подумай только, Вилли, как было бы досадно, если бы мы так и не столкнулись! И вдруг, можно сказать, в мгновение ока… А через три дня мы уезжаем.
– А мы – в конце недели, – сказал Обри.
– Я могла бы оставаться здесь месяцами, – продолжала миссис Фрилинг.
Она с улыбкой обернулась ко мне.
– Да и вы, наверное, тоже. А как вы находите жизнь на родине? Впрочем, это праздный вопрос – наверняка она доставляет вам наслаждение.
– Вы, должно быть, скучаете по Индии? – спросила я.
– Ни капельки! – запротестовала миссис Фрилинг. – Счастлива, что, наконец, вырвалась оттуда. Иногда по ночам меня там мучили кошмары. И потом эти местные… У них часто такой зловещий вид. Никогда не знаешь, что у них на уме и что они могут сделать через минуту.
– А какова судьба няни ваших детей?
– Айи? Ну да, она ведь, кажется, была когда-то вашей няней? Она поступила на службу в другое семейство – по-моему, к Леймон-Джоунзам. Дети были от нее в восторге. Когда они прощались с ней, устроили настоящую сцену.
– Она действительно очень хорошая няня, – с чувством произнесла я.
– А еще мы побывали во Флоренции и Риме, да, Вилли?
Вилли подтвердил сообщение своей жены.
– Это просто восхитительно! Какие дворцы! А картины! И тот чудненький мост… как же он называется?.. Ты не помнишь, Вилли? Ах да – Понте Веккио. Магазины – это что-то неописуемое!
Капитан Фрилинг беседовал со мной, а Обри занялся разговором с миссис Фрилинг. До меня долетали обрывки их беседы, в то время как капитан спрашивал меня о моем отце – как ему нравится служба в Военном министерстве после многолетнего пребывания в Индии. Он также сообщил, что очень тоскует по армии, но надеется, что ему удастся найти что-нибудь подходящее на родине. Да и для детей так лучше. Ведь все равно рано или поздно их пришлось бы отправить в школу, а это чрезвычайно тяжелое испытание для малышей – возможно, я помню свой собственный опыт в этом отношении.
Пока капитан излагал мне свои взгляды на службу в армии, воспитание детей и Индию, до меня донеслись слова миссис Фрилинг, сказанные вполголоса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Интересно, что она делает сейчас? У Фрилингов ей было не очень хорошо. В разговорах со мной она постоянно на что-то намекала, но я так до конца и не поняла, на что именно.
Как все изменилось! Скоро я покину Хамберстон. Отныне моим домом станет Минстер, но перед этим мне предстоит волшебный медовый месяц в Венеции.
Я счастлива, повторяла я себе вновь и вновь. Я уверена в себе и своем женихе.
Многие молодые женщины, окажись они на моем месте, наверняка сочли бы себя любимицами фортуны. Ведь если рассудить здраво, я совсем не красавица. Волосы у меня рыжеватые. Они, безусловно, могли восхищать своим необычным цветом, но были настолько густые и прямые, – что уложить их в приличную прическу иногда становилось делом отнюдь не простым. А мои зеленые глаза!.. Вообще-то они прекрасно сочетаются с моими волосами, но ресницы и брови у меня, к сожалению, белесые, да и кожа слишком белая. Она доставила много забот моей бедной айе. Няня очень боялась, что такую нежную кожу сожжет беспощадное индийское солнце. Мне никогда не позволяли выходить из дома без большой широкополой шляпы, даже в пасмурные дни. Но больше всего я была недовольна своим ростом. Именно из-за него, как я считала, природа обделила меня женской привлекательностью. Дело в том, что я была очень высокой. На многих молодых людей, мне приходилось смотреть сверху вниз, а это, по мнению света, не служило для женщин украшением. Мужчины сами предпочитают взирать на своих женщин свысока – это утверждение верно не только в переносном, но и в самом прямом смысле. Однако именно я, пусть не совсем заурядная особа, но уж точно не красавица на взгляд подавляющего большинства, легко добилась того, на что многие девушки-красавицы наверняка положили бы массу усилий. Мне и вправду повезло! За день до моей свадьбы приехала кузина Эллен с двумя своими дочерьми. Она была очень рада моему замужеству, и говорила со мной без того всегдашнего напряжения, которое ранее сопутствовало нашим беседам. Мы начали вспоминать различные эпизоды прошлого. Она припомнила много разных случаев, и мне приятно было вновь погрузиться в атмосферу тех дней. Именно Эллен вдруг заговорила об инциденте, который в моей собственной памяти не всплывал уже несколько лет.
– Ты помнишь Тома Дженнингса – молодого человека, который упал с лестницы?
– Да, конечно. Кажется, он сломал ногу.
– Я никогда не забуду, с каким видом ты встала рядом с ним на колени. Ты ведь только погладила юношу по лбу и мягко заговорила с ним, но каким-то образом ты сумела его успокоить.
Я протянула кузине свои руки. Мы внимательно посмотрели на них.
– Айя говорила, что мои руки лечат.
– Мне всегда казалось, что у этих иностранцев странные представления обо всем.
– Просто однажды в Бомбее с одним мальчиком произошло нечто подобное, и мне тоже удалось его успокоить. Вот тогда айя и заметила это.
– Тебе надо было стать сестрой милосердия. Несколько минут я размышляла.
– А ты знаешь, кажется… мне бы это понравилось. Эллен рассмеялась.
– Слава Богу, об этом не может быть и речи! Ты выходишь замуж – вот и прекрасно. Мы все так рады за тебя! Ухаживать за больными – вряд ли подходящее занятие для молодой леди. Это одна из самых низких профессий. Все равно, что быть солдатом.
– Не забывай, что ты говоришь с дочерью солдата.
– Разумеется, я не имела в виду людей вроде твоего отца. Я подразумевала простого солдата. Почему они начинают этим заниматься? Да просто потому, что не способны ни на что иное. А часто потому, что не в ладах с законом. Говорят, что и сестры милосердия такие же.
– Все это звучит ужасно, – задумчиво произнесла я. – Разве защищать свою родину не благородное дело? А ухаживать за больными и ранеными?
– Конечно, так и должно быть. Но как часто в жизни все происходит так, как происходит, а не так, как должно было произойти! Но мы теряем время на обсуждение вещей, которые впрямую нас не касаются, а между тем предстоит столько всего сделать и подготовить! Ты наверняка и минутки свободной не имеешь.
Дел у меня действительно было много, но этот разговор всколыхнул массу воспоминаний. Я опять посмотрела на свои руки – красивой формы, очень белые. В длинных узких пальцах таилась спокойная сила, несмотря на их кажущуюся хрупкость. Я улыбнулась. Если во мне и есть хоть какая-то крупица красота, то это, несомненно, именно мои руки.
Итак, время пролетело незаметно.
Наступила ночь перед свадьбой. Мой отец уже прибыл в Хамберстон и сейчас мирно почивал в одной из маленьких спален, дверь которой выходила в коридор. Эллен с семьей занимали еще две спальни. Словом, домик приходского священника заполнили гости. А неподалеку, за церковным двором, в номере гостиницы «Черный кабан» спал Обри.
Я тоже отправилась спать и увидела сон – сон, который оставил меня в недоумении и тревоге. Вновь и вновь я задавала себе вопрос: что могло навеять такое странное сновидение?
Медовый месяц в Венеции
Итак, мы с Обри поженились.
Как только церемония была окончена, я переоделась в зеленое габардиновое платье, специально купленное для поездки, и мы отправились в свадебное путешествие.
Что за чудесное время! Все мои прошлые страхи и сомнения улетучились, все тревоги исчезли. Обри был неподражаем, настоящий светский человек, – он понимал, что я была в этом смысле совершенно невежественна.
Будучи уверенным в моей неопытности, он обращался со мной с такой нежностью, любовью и деликатностью, что, несмотря на то, что произошло потом, я благодарна за это Обри.
Чрезвычайно осторожно и нежно он посвятил меня в волшебное искусство любовной игры. Должна признаться, что я следовала за ним с наслаждением и открывала в своем характере черты, которые не только были мне доселе неизвестны, но даже о самом существовании которых я не догадывалась.
Так вот какова она, любовь! Благодаря Обри, все было чудесно. Я отныне смотрела на него другими глазами. Он принадлежал к числу редких мужчин, понимающих женщин, их чувства и желания. Казалось, он и думать забыл о разочаровании по поводу потерянного наследства. Наша взаимная любовь – это единственное, что его в данный момент интересовало. Весь мир был озарен взаимным чувством и представлялся поистине волшебным. К тому же прелести замужней жизни открывались мне в самом романтическом месте на свете.
Палаццо Тоналетти выходил окнами на канал, и часто мы, сидя на веранде, следили за проплывавшими мимо гондолами. Они были очень красивы в час заката, когда гондольеры пели для своих пассажиров, а гондола медленно скользила по водной глади под многочисленными венецианскими мостами.
Палаццо был великолепен. По обеим сторонам его фасада возвышались башни, а подлинным украшением служила веранда и живописные арки. Особенно меня потрясли мозаичные панно, выложенные на мраморном полу. Вместе с домом наши друзья уступили своих слуг, которые угадывали и выполняли малейшее наше желание. Среди них имелся торжественный и важный мажордом, заправлявший всем в палаццо, – он сообщил, что мы можем называть его Бенедетто, – и многочисленные постоянно хихикавшие горничные, которых очень веселило, что они прислуживают новобрачным. Изумительная комната, стены и пол которой были выполнены из пестрого мрамора восхитительного пурпурного оттенка служила нам спальней. Тут же стояли светильники на алебастровых подставках, а над кроватью свешивался шелковый балдахин цвета лаванды с зеленью.
По утрам горничная приносила нам завтрак, бормоча на итальянском языке:
– Доброе утро, синьор и синьора.
И тут же спешила прочь, как будто была не в силах удержаться от смеха, видя нас вместе в постели.
Днем мы бродили по улицам, омываемым водами многочисленных каналов, пили кофе или вино на площади Святого Марка, стояли на мосту Риальто и наблюдали за гондольерами, проплывавшими по Канале Гранде. Город постоянно изумлял меня своей красотой и особым очарованием. Обри хорошо знал Венецию, и ему доставляло большое удовольствие показывать мне достопримечательности. Я до сих пор иногда вижу все это – стоящего рядом со мной Обри и рассказывающего мне о чудесах Кампаниле, которую жители Венеции начали строить еще в 902 году, а закончили много лет спустя. Меня восхитила и Часовая башня – там на циферблате располагались две бронзовые фигуры, отбивавшие часы. Вокруг было столько чудесного и изумительного, но даже в те безоблачные дни меня не покидала мысль о существующих в городе контрастах. Прекрасные палаццо, построенные из цветного мрамора, алебастра из красного порфира и походившие на шоколадное мороженое или иную изысканную сладость, Дворец дожей во всем своем великолепии соседствовали с мостом Взломов – символом отчаяния и горькой судьбы тех, кто, проходя по нему, знал, что уже никогда больше не увидит Венецию.
Улицы рядом с каналами были всегда очень оживленными, а рядом, в узких извилистых переулках, сгущалась темнота и там, казалось, жил страх. Когда я поделилась мыслями об этих контрастах с Обри, он заметил:
– Но такова жизнь! Разве тебе не показалось бы скучным, будь все вокруг одинаково красивым и благостным?
– А почему мне должно так показаться?
– Потому что в таком случае ты даже не сумела бы оценить настоящую красоту – ведь не было бы зла, с которым его можно сравнить.
– Я думаю, что подлинную красоту оценить можно в любом случае.
– Как жаль, что весь остальной мир не так мудр, как моя Сусанна!
Вместе мы посмотрели множество прекрасных картин – полотна Тициана, Тинторетто и Беллини. Обри хорошо разбирался в искусстве и давал мне подробные пояснения. Так я познавала не только любовь, но и окружающий мир.
Так шли дни, похожие на странный волшебный сон. Завороженная той жизнью, что мы вели в Венеции, я начала думать, что теперь, после замужества всегда все так и будет.
Я была молода и невинна, а вокруг текла настоящая жизнь, которой я почти не понимала.
Однажды, проходя по набережной канала, мы увидели толпу и начали спрашивать, что произошло. Нам удалось выяснить, что утром из воды вытащили тело какого-то мужчины. Вскоре он предстал нашему взору. Широко открытые глаза будто застыли от ужаса, лицо, своим цветом, напоминало грязную простыню, а из раны, нанесенной ножом в спину, по одежде стекали ручейки крови.
Увиденный нами мертвец омрачил все утро. Обри попытался меня успокоить:
– Такие вещи случаются здесь сплошь и рядом. Итальянцы – горячий народ.
Но, несмотря на увещевания мужа, я знала, что никогда больше не смогу пройти по набережной, не вспомнив о несчастном убитом.
Такова была Венеция: темные мрачные переулки, где люди поджидают своих врагов – и вот уже блеснул нож… затем звук упавшего в воду тела, и все кончено; прекрасный залитый солнцем город с сахарными дворцами и поющими гондольерами; Дворец дожей и мост. Вздохов, рядом с которым стояли тюрьмы, где преступники подвергались изощренным пыткам.
Но ведь это мой медовый месяц! Прочь из головы мрачные мысли! Я замужем за человеком, которого очень люблю. Я счастлива!
Мне очень нравились маленькие магазинчики Венеции, и я могла часами находиться там, перебирая выставленные товары. Часто Обри оставался на площади в каком-нибудь кафе, где потягивал вино, пока я одну за другой обходила местные лавочки. Он смеялся над тем удовольствием, которое я при этом получала – его, разумеется, магазины не влекли с такой силой.
Мне очень нравились искусно сделанные браслеты и ожерелья из полудрагоценных камней, вышитые бисером ночные туфли и носовые платки, шелковые шарфы и фишю.
Я сказала Обри, что собираюсь привести домой подарки отцу, Амелии и Стивену.
– Целиком полагаюсь в этом на тебя, – ответил мне на это Обри. – Ты, как выясняется, любительница ходить по магазинам.
Мне действительно казалось очень заманчивым обойти решительно все венецианские лавочки в поисках того, что, по моим представлениям, доставит удовольствие нашим родным.
Дни летели быстро. Я вдруг с испугом осознала, что в нашем распоряжении осталась всего лишь одна неделя.
Однажды во время утренней прогулки мы, как обычно, пришли на площадь, где частенько сидели за чашкой кофе и грелись на жарком итальянском солнце. Это уже стало нашим привычным занятием. Как правило, мы устраивались за столиком под голубым полосатым тентом и оттуда наблюдали за прохожими и пролетавшими мимо голубями, ожидавшими, что люди бросят им какие-нибудь крошки.
Пока мы неторопясь пили кофе, в кафе зашли мужчина и женщина. Вначале они показались мне смутно знакомыми, а потом я окончательно узнала их.
Женщина остановилась.
– Да ведь это Обри! – воскликнула она. – И… мисс Плейделл.
Обри поднялся.
– Филлис? Вилли?..
Филлис и Вилли! Как мне помнилось, я раньше не слышала их имен, а знала этих людей как капитана Фрилинга и миссис Фрилинг.
Миссис Фрилинг без остановки затараторила:
– Кто бы мог подумать! Только вообразите – здесь, в Венеции… А что вы тут делаете?
– Проводим медовый месяц.
– О Вилли, ну разве это не чудесно! И мисс Плейделл… Простите, оговорилась – теперь ваше имя миссис Сент-Клер. Какой замечательный сюрприз!
– Вы тоже должны выпить кофе, – предложил Обри.
– С удовольствием выпью чего-нибудь.
За нашим столиком было два свободных места, и они сели рядом с нами.
Миссис Фрилинг изменилась. Глаза ввалились, она сильно исхудала, и выглядит гораздо старше, чем мне запомнилось. Ее мужа я видела редко и плохо помнила, как он выглядел раньше.
– А что вы здесь делаете? – поинтересовался Обри. – Наверное, отдыхаете?
– Дорогой мой, вся жизнь – это сплошной отдых.
– Очевидно, вы в отпуске, капитан Фрилинг, – предложила я.
Миссис Фрилинг наклонилась ко мне и положила свою руку на мою.
– Отныне никаких отпусков! Никаких обязанностей! Никакого полка! Мы наконец-то освободились от всего этого, правда, Вилли?
Казалось, капитан Фрилинг чувствует себя немного не в своей тарелке.
– Я оставил службу, – ответил он мне.
– Неужели?
Никаких дальнейших объяснений от него не последовало, и я поняла, что было бы бестактным настаивать.
– Мы теперь будем жить на родине, – начала тараторить миссис Фрилинг, – вместе с родственниками Вилли. Во всяком случае, до тех пор, пока не определимся, что делать дальше. И потом, это так хорошо для детей! А сейчас мы отдыхаем, потом поедем в Англию. Не так ли, Вилли, дорогой?
– Вы, наверное, прекрасно проводите время, – поддержал беседу Обри. – Как давно в Венеции.
– Три дня.
– А, совсем недавно. Вот почему мы до сих пор с вами не встречались. Но Венеция не так уж велика, и надолго спрятаться здесь невозможно.
– Я чрезвычайно рада, что мы встретились. Подумай только, Вилли, как было бы досадно, если бы мы так и не столкнулись! И вдруг, можно сказать, в мгновение ока… А через три дня мы уезжаем.
– А мы – в конце недели, – сказал Обри.
– Я могла бы оставаться здесь месяцами, – продолжала миссис Фрилинг.
Она с улыбкой обернулась ко мне.
– Да и вы, наверное, тоже. А как вы находите жизнь на родине? Впрочем, это праздный вопрос – наверняка она доставляет вам наслаждение.
– Вы, должно быть, скучаете по Индии? – спросила я.
– Ни капельки! – запротестовала миссис Фрилинг. – Счастлива, что, наконец, вырвалась оттуда. Иногда по ночам меня там мучили кошмары. И потом эти местные… У них часто такой зловещий вид. Никогда не знаешь, что у них на уме и что они могут сделать через минуту.
– А какова судьба няни ваших детей?
– Айи? Ну да, она ведь, кажется, была когда-то вашей няней? Она поступила на службу в другое семейство – по-моему, к Леймон-Джоунзам. Дети были от нее в восторге. Когда они прощались с ней, устроили настоящую сцену.
– Она действительно очень хорошая няня, – с чувством произнесла я.
– А еще мы побывали во Флоренции и Риме, да, Вилли?
Вилли подтвердил сообщение своей жены.
– Это просто восхитительно! Какие дворцы! А картины! И тот чудненький мост… как же он называется?.. Ты не помнишь, Вилли? Ах да – Понте Веккио. Магазины – это что-то неописуемое!
Капитан Фрилинг беседовал со мной, а Обри занялся разговором с миссис Фрилинг. До меня долетали обрывки их беседы, в то время как капитан спрашивал меня о моем отце – как ему нравится служба в Военном министерстве после многолетнего пребывания в Индии. Он также сообщил, что очень тоскует по армии, но надеется, что ему удастся найти что-нибудь подходящее на родине. Да и для детей так лучше. Ведь все равно рано или поздно их пришлось бы отправить в школу, а это чрезвычайно тяжелое испытание для малышей – возможно, я помню свой собственный опыт в этом отношении.
Пока капитан излагал мне свои взгляды на службу в армии, воспитание детей и Индию, до меня донеслись слова миссис Фрилинг, сказанные вполголоса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54