после этой прогулочки мы выберемся отсюда, и у нас начнется новая жизнь. Ступай за Ньевесом и приведи ко мне домой остальных — мы разработаем план операции.
Сержант с минуту постоял, засунув руки в карманы, потом понурив голову пересек площадь, прошел мимо пристани, потонувшей в густом тумане, и двинулся по грязной и скользкой тропинке. Атмосфера была насыщена электричеством, тревожно каркали вороны; Когда он подошел к хижине лоцмана, его гетры, брюки и даже рубашка были забрызганы грязью. Он говорил сам с собой и мял в руках фуражку.
— Вот так так, что это вы сегодня в такое время, сержант, — сказала Лалита. Наклонившись над перилами, она выжимала волосы, и с ее лица, рук, платья струилась вода. — Ну, проходите же, поднимайтесь, сержант.
Сержант нерешительно, с задумчивым видом, беззвучно шевеля губами, поднялся на террасу и подал руку Лалите, а когда он обернулся, возле него стояла Бонифация, тоже промокшая до нитки. Кремовое платье облепило ее тело, а влажные волосы обрамляли лицо, как тока. В открытом взгляде ее зеленых глаз, устремленных на сержанта, светилась радость. Лалита выжимала подол юбки — пришли проведать мою квартирантку, сержант? — и прозрачные капли скатывались ей на ноги — вот она. Они ловили рыбу, и представьте, в этом тумане угодили в реку, но, на их счастье, вода была теплая-теплая, просто прелесть, а Бонифация, слегка подавшись вперед, — принести анисовки, закуски? Вместо ответа Лалита хохотнула и вошла в хижину.
— Сегодня утром тебя видел Тяжеловес, — сказал сержант. — Зачем ты показалась ему на глаза? Разве я тебе не говорил, что мне это не по нраву?
— Ревнуете, сержант, — со смехом сказала Лалита, выглядывая в окно. — Что за важность, если ее увидят? Не хотите же вы, чтобы бедняжка всю жизнь пряталась от людей?
Бонифация без тени улыбки всматривалась в лицо сержанта, и вид у нее был слегка испуганный и смущенный. Он шагнул к ней, и в ее глазах мелькнула тревога, но она не двинулась с места. Сержант положил ей руку на плечо: дорогая, он не хочет, чтобы она говорила с Тяжеловесом, и вообще с мужчинами, сеньора Лалита.
— Я не могу ей запретить, — сказала Лалита, и Акилино, тоже выглянувший в окно, засмеялся. — И вы тоже не можете, сержант, разве вы ей брат? Только если бы вы были ее мужем, вы могли бы ей приказывать.
— Я его не видела, — пролепетала Бонифация. — Наверное, это неправда, он не видел меня, а сказал просто так, для красного словца, вот и все.
— Не будь дурой, не унижайся, — сказала Лалита. — Пусть лучше ревнует, Бонифация.
Сержант привлек Бонифацию к себе — пусть лучше она никогда не показывается на глаза Тяжеловесу, — и пальцами приподнял ей подбородок — пусть она не показывается на глаза ни одному мужчине, сеньора, а Лалита опять хохотнула, и рядом с лицом Акилино появились еще две ребячьи мордочки. Все три мальчугана пожирали глазами сержанта. Да, он хочет, чтобы она не виделась ни с одним мужчиной, а Бонифация уцепилась за рубашку сержанта, и у нее задрожали губы — она ему это обещает.
— Вот глупая, — сказала Лалита. — Сразу видно, что ты не знаешь мужчин, а в особенности тех, что носят форму.
— Я должен уехать, — сказал сержант, обнимая Бонифацию. — Мы вернемся не раньше чем через три недели, а может, и через месяц.
— Со мной, сержант? — сказал Адриан Ньевес, поднимаясь по лесенке. Он был в одних трусах и похлопывал себя по мускулистой, загорелой груди. — Только не говорите мне, что опять убежали воспитанницы.
А когда он вернется, они поженятся, дорогая, — у него дрогнул голос, и "он принялся смеяться, как идиот, а Лалита, сияя от радости и крича, выбежала на террасу, с распростертыми объятиями бросилась к Бонифации, и они расцеловались. Лоцман Ньевес пожал руку сержанту, который то и дело пускал петуха, — он немного расчувствовался, дон Адриан, он, конечно, хочет, чтобы они были посажеными, вот видите, сеньора, он-таки попал в ее ловушку, а Лалита с самого начала знала, что он порядочный человек, можно, она его обнимет? Они закатят пир горой, вот увидите, какую они свадьбу сыграют. Потерявшая голову Бонифация обнимала то сержанта, то Лалиту, целовала руку лоцману, подбрасывала в воздух малышей. Они, конечно, с удовольствием будут посажеными, сержант, и пусть он приходит вечером поужинать с ними. Зеленые глаза мерцали, — а Лалита: они построят себе дом здесь, рядышком, — то заволакиваясь грустью, — они помогут им, — то искрясь радостью, а сержант — она должна хорошенько следить за собой, он не хочет, чтобы она виделась с кем бы то ни было, пока он будет в отъезде, и Лалита -само собой, она и на порог не выйдет, они ее привяжут.
— И куда же мы поедем теперь? — сказал лоцман. — Опять с монашенками?
— Это еще было бы хорошо, — сказал сержант. — Из нас вытрясут душу, дон Адриан. Представьте себе, пришел приказ. Мы отправляемся на Сантьяго искать этих оборотней.
— На Сантьяго? — сказала Лалита и застыла с раскрытым ртом, а лоцман Ньевес, опершись о перила, принялся рассматривать реку, деревья, пелену тумана. Дети продолжали вертеться вокруг Бонифации.
— Вместе с солдатами из Форта Борха, — сказал сержант. — Но что это вы приуныли? Опасности нет, у нас людей будет много. А может, и вообще эти проходимцы давно уже сгинули — сколько времени прошло.
— Ступайте к Пинтадо, он живет вон там, пониже, — сказал Адриан Ньевес, указывая в сторону невидимой в тумане реки. — Он хороший лоцман и знает эти места. Надо сейчас же известить его, а то можно не настать — он в это время частенько выходит рыбачить.
— Как же так, — сказал сержант. — Вы не хотите ехать с нами, дон Адриан? Ведь это займет не больше трех недель, вы заработаете хорошие денежки.
— Я болен, лихорадка у меня, — сказал лоцман. — Что ни съем, рвет, и голова кружится.
— Оставьте, дон Адриан, — сказал сержант, — какой вы больной. Почему вы не хотите ехать?
— У него лихорадка, он сейчас же ляжет в постель, — сказала Лалита.
— Ступайте побыстрее к Пинтадо, пока он не ушел рыбачить.
И когда стемнело, она улизнула, как он ей велел, спустилась вниз по оврагу, а Фусия — что ты так долго, живее в лодку. Они отплыли от Учамалы, не включая мотора, почти в темноте, и он то и дело -тебя не увидели, Лалита? Смотри, если увидели, я рискую головой, сам не знаю, зачем я это делаю, а она, сидя на носу, — осторожно, водоворот, а слева пороги. Наконец они пристали к пологому берегу, спрятали лодку, повалились на песок. И Фусия — я ревнив, Лалита, не говори мне про этого пса Реатеги, я бы и не связывался с ним, но мне нужна была лодка? и еда, нас ждут тяжелые дни, но, вот увидишь, я пробью себе дорогу, а она — пробьешь, я тебе помогу, Фусия. А он говорил о границе — все будут думать, что я бежал в Бразилию, устанут искать меня, Лалита, и никому в голову не придет, что я подался в э' сторону, а если мы проберемся в Эквадор, дело шляпе. И вдруг — раздевайся, Лалита, а она — меня искусают муравьи, Фусия, но он — все равно раздевайся. Потом всю ночь лил дождь, и ветер сорвал навес из веток, под которым они укрывались, и не было ни минуты покоя от москитов и летучих мышей. На рассвете они поплыли дальше, и пока не начались быстрины, все шло хорошо: показывалось суденышко, и они прятались, селение, казарма, самолет, и они опять прятались. Прошла неделя без дождей; они плыли от восхода до заката и, чтобы сэкономить консервы, ловили анчоусов, багров. Вечером они отыскивали островок, косу, отмель и засыпали у костра. Мимо селений они проплывали по ночам, не включая мотора, и Фусия — наддай, Лалита, а она — руки устали, очень сильное течение, а он — наддай, черт возьми, уже немного осталось. Возле Барранки они столкнулись с рыбаком и поели вместе с ним. Они ему — мы в бегах, а он — чем я могу вам помочь? И Фусия — мы хотим купить газолина, у нас кончается, а он — дай мне денег, я схожу в селение и принесу. Ушло две недели, пока они проходили через теснины, потом поплыли по протокам, озерцам и старицам, заблудились, два раза перевернулась лодка, кончился газолин, и однажды утром — не плачь, Лалита, уже подъезжаем, смотри, это уамбисы. Они узнали его, подумали, что он опять приехал покупать у них каучук. Им отвели хижину, дали еды и две циновки, и так они прожили много дней. И Фусия — видишь, что значит связаться со мной? Лучше бы оставалась в Икитосе с матерью, а она — что, если они убьют тебя, Фусия? А он — тогда ты станешь женой уамбиса, будешь ходить с голыми сиськами и раскрашивать себя рупиньей, индиго и ачоте, и жевать маниоку для масато, вот что тебя ждет. Она плакала, уамбисы смеялись, а он — дурочка, я же пошутил, может быть, ты первая белая женщина, которую они видят, как-то раз, это было уже давно, я приехал сюда с одним приятелем из Мойобамбы, и они показали нам голову христианина, который забрался в эти места в поисках золота, тебе страшно? И она — да, Фусия. Уамбисы приносили им тушки махаса и чоски, багров, маниоку, время от времени оленину или гамитану, или сома, а один раз принесли зеленых гусениц, от которых их вырвало. Он с утра до вечера толковал с ними, и она — расскажи мне, о чем ты их расспрашиваешь, что они говорят, а он — так, ничего особенного. Когда мы с Акилино приехали сюда в первый раз, мы купили их выпивкой и полгода прожили с ними. Мы привозили им ножи, материю, ружья, анисовку, а они давали нам каучук, шкуры, и сейчас тоже я не могу на них пожаловаться, они были моими клиентами, а теперь они мои друзья, без них я пропал бы, а она — это верно, но давай уедем, Фусия, ведь до границы рукой подать, правда? А он — эти люди куда лучше торговцев каучуком, начиная с этого пса Реатеги, смотри, как он со мной обошелся, благодаря мне он заработал столько денег, а не захотел мне помочь, второй раз меня спасают уамбисы. А она — когда же мы уедем в Эквадор, ведь вот-вот начнутся дожди, и тогда уж мы не выберемся отсюда. А он перестал говорить о границе и проводил ночи без сна -сидел на циновке, ходил взад и вперед, разговаривал сам с собой, и она — что с тобой, Фусия, посоветуйся со мной, ведь я твоя жена, а он — помолчи, я думаю. И однажды утром он встал, взял мачете и сбежал вниз по откосу, а она сверху — не делай этого, ради Христа, умоляю тебя, Боже мой, Боже мой, а он все крушил лодку, пока не высадил дно, а когда она затонула, с довольным видом поднялся по откосу. Ехать в Эквадор без одежды, без денег и без документов? Это безумие, Лалита, здешняя полиция связана с тамошней, мы только на короткое время останемся в Перу, здесь я могу разбогатеть, лишь бы не подвели уамбисы и удалось разыскать Акилино, вот человек, который нам нужен, идем, я тебе все объясню, а она — Боже мой, что ты сделал, Фусия. А он — сюда никто не доберется, а к тому времени, когда мы выедем, обо мне уже забудут, и, кроме того, у нас будут деньги, чтобы любому заткнуть глотку. И она — Фусия, Фусия, а он -мне надо найти Акилино, а она — зачем ты ее затопил, я не хочу умереть в лесу, а он — глупая, надо же замести следы. И однажды они с двумя гребцами-уамбисами отправились на каноэ по направлению к Сантьяго. Их сопровождали тучи москитов и хриплое пение трубачей, а по ночам, несмотря на то что они разжигали костер и закутывались в одеяла, над ними носились летучие мыши и кусали их в пальцы ног, в нос, в шею. А Фусия — ни в коем случае не приближаться к реке, здесь можно нарваться на солдат. Они плыли по узким протокам, под темными сводами густой листвы, по гнилым топям, по озерцам, ощетинившимся ветвями ренако, а то и пробирались по тропкам, которые прокладывали уамбисы своими мачете, перенося на плечах каноэ. Ели что попало — коренья, кислые побеги, отвары из трав, а однажды убили тапира и на неделю запаслись мясом. А Лалита — я не доберусь, Фусия, меня уже ноги не держат, и все лицо исцарапала, а он — теперь уже недалеко. Наконец показался Сантьяго, и там они поели читари, которого поймали между камнями и закоптили, и броненосца, убитого уамбисами. И Фусия — видишь, Лалита, добираемся, это хороший край, есть еда и все идет на лад, а она — у меня лицо прямо горит, клянусь тебе, я больше не могу. Они сделали на день привал, а потом двинулись дальше, вверх по Сантьяго, останавливаясь поспать и поесть в уамбисских селеньях, где жили две-три семьи. А спустя неделю они покинули реку и несколько часов плыли по узкой протоке, куда не проникало солнце, ветви нависали так низко, что они задевали их головой. Наконец они выплыли на простор, и Фусия — вот и остров, Лалита, лучшего места не сыщешь, кругом лес и болота, и прежде чем высадиться, велел уамбисам на всякий случай покружить по озеру, и Лалита — мы будем здесь жить? А он — хорошо укрыт островок, на всех берегах высокий лес, а вот удобное местечко для причала. Они высадились, и уамбисы заверещали, вращая глазами и показывая кулаки, и Лалита — что это с ними, Фусия, чего они злятся, а он — перетрусили, дураки, хотят возвращаться, испугались лупун. Над обрывом и вдоль всего острова стеною высились огромные лупу-ны с разлапыми, корявыми стволами и уродливыми наростами. И Лалита — не кричи на них так, Фусия, а то они осерчают. Фусия и уамбисы долго спорили, вереща и жестикулируя, и наконец он уговорил их, и они вошли в заросли кустарника, покрывавшие остров. И Фусия — слышишь, Лалита? Здесь полно птиц, слышишь, как трещат попугаи? А когда они увидели уанкауи, пожиравшего черную змейку, уамбисы завизжали, и Фусия — трусливые собаки, а Лалита — ты с ума сошел, раз здесь сплошной лес, как же мы будем здесь жить, а он — не беспокойся, я обо всем подумал, я жил здесь с Акилино и снова буду жить, и здесь я разбогатею, вот увидишь, как я держу свое слово. Они вернулись на обрыв, она спустилась к каноэ, а Фусия и уамбисы опять вошли в лес, и вдруг над лупунами поднялся столб свинцового дыма и запахло гарью. Фусия и уамбисы выбежали из чащи, прыгнули в каноэ, отплыли от острова и расположились на берегу озера, возле горловины протоки. И Фусия — когда выгорит лес, там будет большая поляна, Лалита, только бы не пошел дождь, а она — только бы не поднялся ветер, Фусия, а то огонь перекинется сюда. Дождь не пошел, и пожар продолжался почти два дня. Над озером стоял густой дым горящих лупун и катауа, в воздухе носился пепел, в небо взметались синие языки пламени и снопы искр, слышно было, как трещат в огне сухие деревья. И Фусия — готово дело, сгорели, дьяволы, а Лалита — не задирай их, ведь это их вера, а он — неважно, они же не понимают, что я говорю, и кроме того, видишь, они смеются, я навсегда излечил их от страха перед лупунами. Огонь расчищал остров и разгонял животных — из облаков дыма вылетали стаи птиц, коаты, капуцины, игрунки, ленивцы выскакивали на берег и прыгали на плывущие стволы деревьев и сучья. Уамбисы входили в воду, охапками хватали их и ударом мачете разбивали им головы, а Фусия — смотри, Лалита, какой они пир устраивают, вот и прошла у них злость, а Лалита — я тоже не прочь поесть хотя бы обезьяньего мяса, живот подвело. Когда они вернулись на остров, лес заметно поредел, там и тут появились прогалины, но над обрывом деревья уцелели и во многих местах сохранились остатки чащобы. Они принялись расчищать пожарище и весь день бросали в озеро валежник, головни, обуглившихся птиц, змей, и Фусия — скажи, что ты рада, и она — я рада, Фусия, а он — ты веришь в меня? И она — да. Образовалась большая ровная площадка, уамбисы повалили деревья, нарубили слег, связали их лианами, и Фусия — настоящий дом, а Лалита — ну не совсем, но все же это лучше, чем спать в лесу. А на следующее утро, проснувшись, они увидели, как напротив хижины вьет гнездо черно-желтый паукар, и Фусия — добрый знак, Лалита, эта общительная птица, она прилетела, потому что знает, что мы здесь останемся.
И в ту же субботу труп забрали из Зеленого Дома и, завернутый в простыню, принесли на ранчо прачки. Много мужчин и женщин из Гальинасеры пришли отдать покойной последний долг, а Хуана Баура всю ночь плакала и непрестанно целовала руки, глаза, ноги умершей. На рассвете соседки под руки вывели Хуану из дому, и отец Гарсиа помог положить тело в гроб, купленный на доброхотные пожертвования. В воскресенье отец Гарсиа отслужил заупокойную мессу в часовне на рыночной площади и возглавил похоронную процессию, а с кладбища вернулся вместе с Хуаной Баурой. Окруженный женщинами, он прошел через Пласа де Армас, бледный, с горящим взором и сжатыми кулаками. К шествию присоединились нищие, чистильщики сапог, бродяги, и, дойдя до рыночной площади, оно уже занимало всю ширину улицы. Там отец Гарсиа встал на скамью и начал метать громы и молнии. Вокруг распахивались двери, и рыночные торговцы выходили из своих ларьков послушать его, а когда два муниципальных стражника попытались очистить площадь, их изругали и закидали камнями. Крики отца Гарсиа были слышны даже на бойне, а приезжие, сидевшие в «Северной звезде», перестали болтать и смеяться и с удивлением озирались: откуда доносится этот шум, куда спешат все эти женщины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46