— Извините. Я думал, все так здорово, — начал Флетч. — И действительно было здорово. Весело.
— А надобно смотреть на все глазами прессы, — назидательно заметил Уолш. — На каждую мелочь. Предугадывать, как они смогут извратить самый благой поступок.
— Как же нам выпутаться? — спросил Флетч губернатора. — Может, заявление для…
Губернатор улыбнулся.
— Нет. Пусть варятся в собственном соку. Чертовы психиатры. Едва ли американцы сочтут меня Вельзевулом за то, что я раздавал монетки детям, — он позвал Барри Хайнса и знаком предложил Шустрику подойти поближе.
— Слушайте, парни. Делайте, что хотите, но в Уинслоу эта старая карга не должна попасть на трибуну.
— Дама из Конгресса? — изумился Барри. Губернатор кивнул.
— Заблокируйте ей дорогу. Поставьте подножку. Спрячьте сумочку. Мне все равно, что вы предпримете. Лишь бы она не дошла до трибуны.
— Это же ее округ, папа, — вмешался Уолш.
— Плевать. Она все равно выступит против меня. Так зачем мне поднимать ее престиж, фотографируясь рядом с ней?
— Хорошо, — кивнул Шустрик.
— Мы покажем этой старой карге, какой я чувствительный, — губернатор открыл дверь в комнату отдыха. — Идите сюда, Флетч.
— Да, сэр, — Флетч последовал за губернатором.
— Закройте дверь. Флетч закрыл.
— Мне очень жаль. Я не подозревал, что пресса.., — начал он оправдываться.
— Я не собираюсь топтать вас ногами.
— Не собираетесь?
— Разумеется, нет. Кто первый сказал: «Если не выносишь жары, выметайся из кухни»?
— Э… Фред Фентон?
— Кто это?
— Повар Генри Восьмого, — губернатор как-то странно посмотрел на Флетча. — Похоронен в часовне Тауэра. Поджарил фазана, забыв вынуть печень.
— Вы все выдумали, — губернатор хохотнул.
— Естественно.
— Есть у вас что-нибудь для меня?
— Все, что…
— Вы же провели утро в автобусе прессы.
— О, да. Ленсинг Сэйер говорит, что команда Аптона хочет подложить вам свинью. Обнародовать данные о числе получающих пособие по подложным документам. Кажется, в вашем штате таких перебор. Они порадуют вас, как только опросы общественного мнения покажут, что за вашу кандидатуру готовы проголосовать более тридцати процентов избирателей.
— Что ж, попутного им ветра. По подложным документам получают пособия в любом штате. Так же, как везде вламываются в дома и грабят прохожих. Я попрошу Барри заняться этим. Пусть соединят воедино все мои достижения в борьбе с подлогами. А также подберут статистику по другим штатам. Когда же мой рейтинг приблизится к тридцати процентам, я выступлю на эту тему и включу в предвыборную программу специальный пункт. Касательно того, что социальную помощь должны получать лишь те, кому она положена.
— Просто удивительно, как иной раз формируется предвыборная программа.
— Что-нибудь еще?
— Эндрю Эсти жаждет эксклюзивного интервью.
— Из «Дейли госпел»?
— Да. Он вконец запутался. Если людям разрешено собираться на проповедь и молиться вместе в федеральных тюрьмах, почему такого нет в федеральных школах?
— Однако. «Долой проповеди из тюрем!»
— Нет, я думаю, ему хотелось бы обратного. «Вернуть проповеди в школы!»
— Только этого лозунга нам и не хватало. Автобус замедлил ход, судя по всему, въехав в город. Он останавливался, вновь трогался с места, подчиняясь сигналам светофора и транспортному потоку.
— Как мы ему поможем? — спросил Флетч.
— Помолимся за него, — усмехнулся губернатор. — Что еще мы можем для него сделать?
Автобус уже полз, как черепаха. Снаружи доносилась музыка. Губернатор вгляделся в серое стекло, по привычке помахал рукой встречающим. Флетч мог поклясться, что через окно кандидата не увидел ни один человек.
Автобус остановился.
— Пойдемте, — распорядился губернатор. — Держитесь между мной и этой сучкой из Конгресса. Близко ее не подпускайте. Понятно? Если потребуется, двиньте ей по ребрам.
— Будет сделано.
— И передайте Ленсингу Сэйеру, что я дам ему эксклюзивное интервью в любое, удобное для него время.
— Да, сэр.
Когда Флетч открыл дверь из комнаты отдыха, оркестр играл «Скачки в Кэмптауне».
— Джейкоб, пришпорь эту лошадь, — пробурчал Кэкстон Уилер. — Если она вдруг встанет, нам ее не продать.
Глава 14
— Я благодарю вас всех, что в такой холодный день вы пришли сюда, чтобы дать мне шанс выступить перед вами, — обратился губернатор к горожанам, запрудившим самый маленький перекресток Уинслоу.
Уилли Финн сознательно выбрал для митинга именно этот перекресток. Маленькая толпа выглядит большой на маленькой площади. Большая — кажется огромной. Кандидат в президенты привлек многих.
— Вы знаете, президентская кампания — всего лишь крестовый поход любителей. И я могу сказать вам, мои друзья в Уинслоу, что кампания, которая позволит мне следующие четыре года послужить вам в Белом Доме, нуждается в вашей помощи и поддержке.
— Однако, — пробормотал себе под нос Флетч, стоя в грязи в задних рядах толпы.
— Он-таки сказал что-то новое, — отметила Фредди Эрбатнот.
Мэр, члены городского совета, начальник полиции, директор школ округа, судья, старейший житель Уинслоу (девяноста восьми лет, укутанный, надежно защищенный от холода), составляющие подготовительный комитет митинга, сгрудились у ступенек, ведущих в салон автобуса. Оркестр играл «Боевой гимн республики». Не сходя с последней ступеньки, губернатор Уилер пожал руку и нашел несколько добрых слов для каждого члена комитета. Затем мэр повел его сквозь толпу к трибуне, сооруженной на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, дал знак оркестру угомониться и в короткой вступительной речи представил кандидата, не забыв упомянуть о собственных усилиях по контролю городского бюджета.
Флетч наблюдал, как Барри Хайнс и Шустрик Грасселли повели почтенную матрону не к трибуне, а в самую гущу толпы, где она и завязла в рукопожатиях и жалобах избирателей.
Флетч представился местным журналистам. Раздал листки с изложением позиции кандидата по субсидиям фермерам, выращивающим зерновые культуры. Местные газетчики стояли справа от трибуны. Репортеры, сопровождающие кандидата в поездке по стране, разделились. Большинство осталось в автобусе, кое-кто вышел к трибуне, а Рой Филби, Стелла Кирчнер, Бетси Гинзберг и Билл Дикманн, уже полностью оправившийся от приступа, обнаружили бар в полуквартале от перекрестка, где проходил митинг. Там они и решили пропустить по рюмочке, пока кандидат будет произносить Речь.
— Позови нас, Флетч, если его застрелят или он начнет бросать деньги в толпу, — попросил Рой Филби.
Три телекамеры нацелились на трибуну. Фотографы замерли у подножия лестницы.
Здание Первого национального банка Уинслоу на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, высившееся позади трибуны, украшал громадный звездно-полосатый флаг. Как заметил Флетч, с сорока восемью звездами.
— Мир изменился, друзья мои, — прогремел голос губернатора. И вы, и я это знаем, но нынешний хозяин Белого Дома, похоже, даже не подозревает об этом. Так же, как и его высоколобые советники. Как и другие кандидаты, республиканцы или демократы, которые хотят поселиться в Белом Доме на следующие четыре года…
— Это не его обычные слова. Это не Речь! — вынесла вердикт Фредди.
— …Ранее все, что происходило в Нью-Йорке или Вашингтоне, считалось важным в Парамарибо, Дурбане, Кампучии. И не было там ничего более важного. Нынче все изменилось. Теперь мы знаем, что происходящее в Сантьяго, Тегеране, Пекине чертовски важно для Нью-Йорка и Вашингтона.
— Однако, — повторил Флетч.
— …Третий мир, как его называют, перестал быть чем-то чуждым, далеким, не имеющим для нас никакого значения. Хотим мы этого или нет, но мир становится более осязаемым. Планету покрывает сеть коммуникаций, этакая электронная нервная система, во многом схожая с той, что является составляющей наших тел. Мы ощущаем боль не только когда болит сердце или голова, но и когда ударяемся пальцем ноги. Точно также теперь мы мгновенно ощущаем боль Монтевидео, Джидды, Бангкока. И конечно, друзья мои, мы ощущаем боль нашего внутреннего Третьего мира — Гарлема, Уоттса, индейских резерваций…
— Ну, дает, — прокомментировал Флетч. Фредди то и дело искоса поглядывала на него.
— …Уже нет Первого мира, или Второго, или Третьего. Есть человеческая цивилизация, которая на наших глазах превращается в единое целое!
— Неужели… — начал Флетч.
— Что, неужели? — тут же спросила Фредди.
— Вы и я знаем, что ни теология, ни идеология непричастны к этому новому, неожиданному, всеобщему единению. Христианство две тысячи лет пыталось связать мир воедино… и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков… с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир… без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же… и ничего у него не выходит.
— Так он решился!
— Решился на что? — доставала его Фредди.
Глаза Флетча изучали лица в толпе. Посиневшая от холода кожа, красные носы. Взгляды, сошедшиеся на том, кто может стать самым могущественным человеком страны, который будет контролировать их налоги и траты, медицинское обслуживание и образование, дни и ночи, юность, зрелость, старость и даже смерть.
Член палаты представителей тем временем рвалась сквозь толпу к трибуне. Она все еще позволяла пожать себе руку, отрывочно отвечала на обращенные к ней просьбы, но лицо ее превратилось в каменную маску. А Барри Хайнс и Шустрик Грасселли, вроде бы помогая ей, вновь и вновь сбивали ее с нужного направления.
— Вы и я знаем, что связывает этот мир воедино, лучше чем миссионеры, эффективнее, чем любые армии…
— Что он такое говорит? — Фредди подрегулировала уровень записи на магнитофоне, висящем на поясе.
— Сегодня, — продолжал кандидат, — спутники позволяют нам видеть, как зреет пшеница в России, как растет рис в Китае. Мы можем разглядеть, как муштруют солдат в Карачи или Лесото. Мы можем слетать в Эр-Рияд или Лусон перед ленчем или обедом. Любое изменение в экономике Алжира оценивается буквально в течение нескольких часов. Вполне возможно едва ли не мгновенно определить мнение всего населения Индии по тому или иному политическому вопросу…
Уолш Уилер, до того бесцельно рассекавший толпу, решительно двинулся к автобусам. От лестницы на трибуну члена палаты представителей отделяли уже считанные метры.
— …Вы и я, друзья мои, знаем, что мир объединяет технический прогресс, сцепляет его воедино куда лучше всех религий и идеологий. Технический прогресс создает нервную систему под кожей Матери-Земли. А потому, как мы с вами прекрасно понимаем, политикам, чтобы избежать ненужной боли, необходимо незамедлительно отреагировать на появление этой новой системы. Если сегодня мы проигнорируем страдания в любой части Земли, многие поколения будут страдать от боли и несчастий. Если мы сознательно оставим гниющую рану где-то далеко от нашей процветающей страны, зараза обязательно доберется и до нас.
Фотографы уже заняли лестницу на трибуну. На просьбы члена палаты представителей пропустить ее, обращенные к их спинам, они не реагировали.
— …Американским политикам пора дорости до осознания этой новой реалии. Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чей любые отношения труда и капитала! Технический прогресс объединяет людей там, где терпят поражение любовь и закон! Такова новая реальность! Мы должны как можно быстрее сжиться с ней! Ради мира на Земле! Ради благополучия всей планеты! Ради здоровья каждого ее жителя! Ради процветания! Друзья мои, ради продолжения самого рода человеческого!
Не сразу слушатели поняли, что кандидат закончил речь. Последовали глухие аплодисменты: никому не хотелось снимать перчаток. Раздались крики: «Так и надо, Кэкстон! Мы с тобой до конца!»
Заиграл оркестр.
У края трибуны кандидат пожимал руку члену палаты представителей, всем своим видом показывая присутствующим, а особенно фотографам, что никогда не встречался с ней ранее и для него эта почтенная дама — одна из многих, составляющих отряд его доброжелателей. Затем он помахал руками толпе и сбежал по ступеням.
У автобуса Уолш Уилер, Пол Добсон и Фил Нолтинг что-то горячо обсуждали.
— Однако, — в который уж раз повторил Флетч. — Я и представить себе не мог, что так просто быть волшебником.
— Вы что-то об этом знаете, — обвинила его Фредди. — Расскажете мне?
— Нет.
Фредди Эрбатнот надулась и отвернулась к трибуне. Бабуля, член палаты представителей, что-то кричала в микрофон. Оркестр полностью заглушал ее слова.
— Что все это означает? — задала Фредди риторический вопрос.
— Только одно, — ответил Флетч. — Он попал в вечерний выпуск новостей.
Глава 15
Поровнявшись с Флетчем, губернатор Уилер широко улыбнулся.
— Настроение бодрое?
— Как у дедушки Адама.
Все еще улыбаясь, губернатор направился к сыну. Уолш, Фил Нолтинг и Пол Добсон являли собой стену, рухнувшую от звука трубы. На лицах всех троих отпечатался ужас.
— Как я выступил?
Уолш стрельнул взглядом по сторонам, дабы убедиться, что они вне досягаемости ушей репортеров. Но рядом стояла лишь группа из тридцати или сорока пациентов местной психиатрической больницы, приведенных на встречу с кандидатом.
— Тебе надо бы предупреждать нас о подобных сюрпризах.
— Я же говорил, что у меня возникла идея.
— Да, но ты забыл упомянуть, что намерен бросить бомбу, предложив совершенно новый подход.
— Который потребует новой Речи, — глаза Фила Нолтинга превратились в щелочки.
— Да уж, — согласился губернатор. — Признаться, я обдумывал выступление, пока эта бабка из Конгресса что-то долдонила насчет водоснабжения.
— Дело в том, — вмешался Пол Добсон, — что мы должны готовить убедительные доводы в защиту каждого вашего тезиса до того, как вы их представите на суд общественности.
— Истину защищать не надо, не так ли? — возразил губернатор.
— Привет, губернатор, — обратился к нему один из психов, мужчина лет тридцати пяти. — Меня зовут Джон.
— Привет, Джон, — поздоровался с ним губернатор.
— Ты, возможно, произнес отличную речь, папа. Но мы-то ничего о ней не знали, а потому мы чувствуем себя ненужными.
— Я сам не знал, скажу я об этом или нет, — улыбнулся губернатор. — Но так уж вышло, что сказал.
— Сейчас мы получим текст и посмотрим, что можно сделать, — подвел черту Добсон.
Губернатор пожал плечами.
— Все будет нормально, — и протянул руку другому психу, женщине лет тридцати. — Привет. Вы — приятельница Джона?
В автобусе Ли Оллен Парк, координатор добровольцев, подсоединял к наушникам портативный магнитофон. Машинистка сидела за столиком, готовая приступить к работе.
— Ли Оллен, — начал Флетч. Парк не повернул головы. — Один простой вопрос.
— Не сейчас. Пожалуйста, сейчас вопросов не надо. — Нам нужен полный текст речи губернатора, — последнее предназначалось машинистке. — И чем быстрее, тем лучше, — он нацепил наушники на голову машинистке. — Она чуть поправила их.
На многоканальном телефоне, встроенном в кресло Барри Хайнса, горели все лампы вызова. Телефон не звонил. Сам Барри куда-то сгинул.
— Ли Оллен… — упорствовал Флетч. Ли Оллен нажал на магнитофоне кнопку «Пуск» и приложил к уху третий наушник.
— Слышно хорошо? — спросил он машинистку.
Та кивнула. Ее пальцы уже бегали по клавиатуре.
— Мой Бог, — простонал Ли Оллен. — Что же он такое говорит?
— Ли Оллен, меня интересует Салли Шилдз, Элис Элизабет Шилдз…
— Не сейчас, Флетчер! Тут же настоящий ад! Губернатор взорвал бомбу, если вы этого еще не знаете.
— Нет. Не знаю.
— Во-первых, его поймали на подкупе школьников. Затем, как нас сориентировали, пьющий, не пропускающий ни одной юбки, конгрессмен оказался чьей-то прабабушкой. Между прочим, в холодильнике кувшин с «Кровавой Мэри». Выпей, если желаешь. И, наконец, он выступает в Уинслоу словно Линкольн в Геттисберге. А день только начался?
— Ну что вы, — успокоил его Флетчер. — Добрая половина уже миновала.
— По моим часам — нет, — и Парк склонился над машинисткой, слушающей и печатающей. — Нам нужно каждое слово! Каждое слово!
— Теперь вы можете мне ответить, — твердо заявил Флетчер.
Ли Оллен Парк все еще прижимал наушник к уху.
— Что? Что, что, что?
— Элис Элизабет обращалась к вам с просьбой зачислить ее в добровольцы? Вы ей платили за какую-нибудь работу?
— Нет, — Ли Оллен мотнул головой.
— Не обращалась?
— Мне докладывали о следующем за нашим караваном «фольксвагене». Это все, что я о ней знаю.
— Он сказал что-нибудь новое? — прокричал Билл Дикманн, один из тех, кто предпочел стопку спиртного речи кандидата.
— Похоже, что да, — признал Флетч.
— Совсем новое? — на лице Дикманна отразилась тревога.
— Я, конечно, не могу точно указать процент новизны…
— У кого пленка? — прервала его Стелла Кирчнер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20