Все они хорошие игроки. Уверена, что они найдут себе места в других командах.
Она встала и пошла к столику на колесах, уставленному бутылками.
Рауль потерпел поражение. Он опустил голову и глубоко вздохнул. Хотя Лес этого не сказала, но она имела в виду также и его самого. Правда, он без труда может присоединиться к другой команде, а в здешних местах, между Палм-Бич и Бока-Ратон, проходит множество соревнований, так что он сможет задержаться здесь на зимний сезон. Может быть, весной Лес отойдет от потрясения после смерти Роба и сумеет справиться со своим горем и своей виной.
Лес подошла к стойке бара в гостиной и плеснула в стакан еще виски.
– Мэри, ты уверена, что не хочешь ничего выпить? – Она глянула на сестру, готовая говорить о чем угодно, лишь бы избежать обсуждения того, почему она в этом году не появилась на рождественском обеде у Одры.
– Нет, спасибо.
Рождество – значит, дети. Дети – значит, Роб. Праздник без него был для нее мукой. Лес отхлебнула виски, чтобы приглушить ужасную боль. Прихватив бутылку с собой, она вернулась и села напротив Мэри.
– А где Рауль?
– Играет на турнире в поло-клубе.
– Тебе следовало бы поехать с ним, Лес. Тебе надо больше выходить из дома. Ты не можешь вечно сидеть в заточении. Ты превращается в какую-то отшельницу, и мне это не нравится.
– Мэри, я не могу сидеть на трибуне и не вспоминать все те матчи, в которых играл Роб. – На глаза у Лес навернулись слезы, а в горле встал мучительным комок, мешающий дышать. – Почему я только после его смерти узнала, что он принимал наркотики?
– Родители обычно бывают последними, кто узнает о плохом, Лес. Может, мы просто не хотим этого замечать, потому что не желаем верить, что такое может случиться с нашими детьми… Мы слишком этого боимся.
– Все признаки были налицо, – продолжала Лес, словно не слышала ответа сестры. – Изменения личности, паранойя, скрытность. Теперь я все их вижу.
– Лес, ты должна прекратить винить себя. Это не была твоя вина, – запротестовала Мэри.
– Нет, была, – тускло сказала Лес. – Разве ты не понимаешь, Мэри? Я потерпела поражение во всем. Я не была хорошей женой для Эндрю. И не была хорошей матерью для Роба.
– Это неправда.
– Нет, правда. Эти вспышки гнева у Роба, они были криками о помощи, но я их не слышала. Я не хотела слушать, потому что они вызвали бы слишком много всяческих неудобств. Роб обвинял меня в эгоизме и был прав. Я была счастлива и не желала, чтобы в мое счастье вторгалось что-либо неприятное. Я притворялась, будто верю: если достаточно долго не обращать на что-нибудь внимания, то оно пройдет само собой. Он нуждался во мне, а я не оказалась рядом, – горько проговорила она.
– Перестань терзать себя выдуманной виной. – Мэри наклонилась вперед и схватила Лес за руку, судорожно стиснувшую стакан с виски. – Вернее всего, ты не могла бы ничего поделать, даже если бы знала.
Лес пристально посмотрела на сестру.
– Ты не понимаешь. Все время, что я была с Раулем, для меня ничто не имело никакого значения, если оно не мешало нашим отношениям. Поведение Роба огорчало меня только потому, что я считала: оно может вызвать какие-нибудь сложности между мной и Раулем. Я делала вид, что для меня важно мнение детей, но душой я уже покинула их. Я заботилась только об одном: о том, что нужно мне… и о том, нужна ли я Раулю.
Лес встала, оттолкнула руки Мэри и, удерживая слезы, быстро вышла из комнаты. На лестнице она разразилась рыданиями. Но слезы не помогали, и виски не могло заглушить ужасной боли. Она просто не могла простить себе того, что не уберегла Роба.
Эмма принесла ей поднос с ужином, но Лес отослала его назад. Через несколько минут в комнату вошел Рауль с тем же подносом в руках.
– Тебе надо поесть, Лес.
Он по-прежнему был в спортивной одежде: коричневых сапогах, белых бриджах и голубой трикотажной рубахе.
– Я не голодна. Унеси его.
Не глядя на него, Лес потянулась к бутылке, стоящей на ночном столике возле кровати.
– Больше не надо. – Рауль отнял у нее бутыль и со стуком опустил ее назад. – Ничего, кроме дурного, от виски не будет.
– А без виски дурного еще больше. – Но к бутылке Лес не потянулась. Обхватив пустой стакан ладонями, она пристально глядела в него. – Рауль, я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она напряженно.
Он тяжело вздохнул.
– Оставлю поднос и…
– Нет, я не это имею в виду: хочу, чтобы ты ушел из моего дома. – Лес наконец подняла глаза и увидела ошеломленное, недоверчивое выражение, появившееся на лице Рауля. – Разве ты не видишь, что у нас не получается ничего хорошего?
– Почему? – спокойно спросил он.
– Потому что все это произошло слишком быстро. Когда я встретила тебя, на моем свидетельстве о разводе еще не высохли чернила. Я была испугана и одинока и бросилась к тебе, ни о чем не думая. Это было слишком поспешно. Я сделала ошибку и теперь за нее расплачиваюсь.
– Мне нечего тебе на это сказать.
– Мне надо побыть одной, чтобы я могла подумать. Когда ты рядом, ты оказываешь на меня слишком большое влияние, – сказала Лес и в возбуждении прошлась пальцами, как гребнем, по волосам. – Просто уходи! Уходи и оставь меня в покое. Ты мне больше не нужен. Я не желаю видеть тебя здесь! Что я еще должна сказать, чтобы заставить тебя уйти?
– Ничего.
Рауль, застывший на месте как вкопанный, двинулся к шкафам.
– У меня не уйдет много времени на сборы.
Лес прихватила с собой бутылку с виски и ушла в гостиную. Она изо всех сил пыталась напиться до бесчувствия, но была еще в сознании, когда Рауль вышел за дверь с чемоданом в руке. А Лес еще долго и горько рыдала, оплакивая прошлое и всю боль, которую оно принесло.
Минуло несколько недель, но мучительная боль не утихала. Виски сделалось единственным товарищем и утешителем Лес, встречая ее по утрам, разделяя ее страдания днем и убаюкивая по ночам. Она редко выходила из дома и отказывалась отвечать на все звонки. Чаще всего она не утруждала себя тем, чтобы одеться или причесаться. Просто сидела, думала и вспоминала. И пила.
Теперь, когда она оглядывалась на прошлое, многие события приобретали для нее новое значение. Она вспоминала тот день, когда Роб вошел в номер отеля в Буэнос-Айресе и застал ее с Раулем. Какой обиженный и оскорбленный был у него вид, когда он выскочил из комнаты, и как преобразился после возвращения. Веселый, оживленный, все понявший и простивший. Тогда он наверняка был под действием кокаина, но она даже не задумалась о такой полной смене его настроения. Наоборот, почувствовала облегчение…
Сколько их было, таких же случаев… Теперь она по-новому взглянула на его дружбу с Тони. А то, что он после возвращения из Аргентины постоянно пропадал в конюшне? Разве это не должно было ее насторожить?
И она вновь тянулась к стакану.
Случались редкие моменты, когда Лес понимала, что должна ради Триши взять себя в руки, но она никак не могла сделать над собой этого усилия. Она потеряла сына. А Триша в ней не нуждается. И никогда по-настоящему не нуждалась. Сейчас дочь слишком далеко, чтобы это имело хоть какое-то значение.
Двигаясь с напряженной осторожностью, Лес спускалась по лестнице в прихожую, постоянно хватаясь за перила, чтобы удержать равновесие. На полу у входной двери стояли чемоданы. Лес уставилась на них в смутном замешательстве.
– Эмма, – позвала она и услышала в галерее торопливые шаги.
Повернувшись, она увидела секретаршу, входящую в прихожую. Лес нахмурилась еще сильнее. Эмма была одета словно для выхода – в светлый костюм и шляпу. Лес вновь глянула на багаж у двери и потерла лоб, старясь собраться с мыслями.
– Разве уже пришло время вашего отпуска?
– Нет. – На лице у женщины застыло выражение, которое Лес всегда называла «не-допущу-никакого-вздора». – Я уволилась. Я отдала вам заявление две недели назад. Сомневаюсь, что вы в то время были достаточно трезвы, чтобы понять, о чем идет речь. Поэтому я взяла на себя смелость уведомить миссис Кинкейд о своей отставке. Уверена, что она подыщет кого-нибудь другого, кто займет мое место.
– Вы уезжаете? Но вы не можете так поступить, – воскликнула ошеломленная Лес.
– Я не устраивалась к вам сиделкой и барменом. Три месяца я ждала, пока вы справитесь со своим горем, но вы, как оказалось, предпочитаете упиваться жалостью к себе. Вы не единственная женщина, потерявшая любимого человека. Жизнь продолжается. И я не собираюсь загнивать здесь с вами. Я секретарь и домоправительница. Не хочу, чтобы мое умение пропадало понапрасну. Мне нужно то воодушевление, которое дает настоящая, трудная работа.
– Вы не можете уйти. Что я буду делать без вас?
Лес действительно не могла представить себе дом без спокойной, умелой и надежной Эммы Сандерсон.
– Предлагаю вам идти работать.
– Что?
– Я хорошо понимаю, что вы из семейства Кинкейдов и что мой совет мало вам подходит, – ответила Эмма с некоторым раздражением из-за того, что ей приходится об этом упоминать. – Но человеку, потерявшему кого-то очень любимого, нужна работа, по-настоящему увлекательное занятие. Я не говорю, что это уменьшает боль и горечь утраты. Но это удерживает от полного погружения в себя, и постепенно человек начинает справляться со своим горем. Да, было бы лучше всего, если бы вы нашли себе какую-нибудь работу.
– Работу? Можете вы себе представить, чтобы Лес Кинкейд-Томас искала работу? – Сама мысль об этом казалась нелепой, и Лес не могла удержаться и не посмеяться над ней. – Боже мой, вот это совет!
– Я была уверена, что вы сочтете его смешным, – натянуто произнесла Эмма.
– Скажите по совести, Эмма, вы сами в это верите? – Лес еще помнила, какую испытала горечь, когда Триша однажды сказала, что ее жизнь состоит в том, чтобы никогда ничего не делать. – Какая у меня профессия? Что я смогу делать? Наняться к кому-нибудь секретарем?
– Почему бы и нет, если вас это заинтересует? Работа должна доставлять удовольствие, что бы вы ни делали: стряпали, следили за садом или… – Эмма внезапно замолкла и вздохнула. – Я понапрасну сотрясаю воздух. Вы, вероятно, недостаточно трезвы, чтобы запомнить эту беседу. До свидания, Лес. Мне нравилось, как мы с вами в прошлом хорошо сработались. Миссис Кинкейд любезно согласилась дать мне рекомендацию, так что вы можете себя этим не утруждать.
Лес смотрела, как Эмма поднимает чемоданы и один за другим выносит за дверь. Подкатило такси, и водитель загрузил ее пожитки в багажник. Лес подошла к двери.
– Стало быть, вы действительно уезжаете? – пробормотала она.
– Да. Мне очень жаль, – сказала Эмма и села в машину.
Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Лес медленно закрыла дверь и повернулась лицом к окончательно опустевшему дому. Все ее покинули – Джейк, Эндрю, Роб, Триша, Рауль. Или она сама прогнала их прочь?
В голове не было ни единой мысли. Только громко стучало сердце.
Лес побрела в гостиную и вдруг застыла на пороге. Она опустила глаза на халат, заляпанный винными пятнами. Руки поднялись к спутанным волосам. Время уже за полдень, а она даже не попыталась одеться.
Работа. Она громко рассмеялась над советом, который Эмма преподнесла ей на прощанье. Да кто возьмет на работу такую половую швабру? «Любое дело, которое доставляет вам удовольствие». Испытывала ли она когда-нибудь удовольствие от работы? Что было в ее жизни, кроме дома, семьи и общественных комитетов? И все же было несколько дел, которые давали ей настоящее наслаждение, – помощь Робу с пони для поло, охота на лис в Вирджинии, работа с Джейком на Хоупуортском конном заводе.
Хоупуортская ферма. Глаза Лес наполнились слезами, когда она вспомнила беззаботные дни детства в родительском доме. Она оглядела прекрасно обставленную комнату. Какая пустота! Ни жизни, ни любви.
И она поняла, что здесь ее ничто не держит. Торопливо убыстряя шаги, она вошла в библиотеку и направилась прямо к телефонному справочнику на письменном столе. Открыла желтые страницы со списком авиалиний, подняла телефонную трубку и набрала номер.
– Отдел заказов? Да, я хотела бы знать, какие у вас есть рейсы в Вирджинию. Ричмонд.
Десять дней спустя Лес позвонила в дверь материнского дома на побережье. Вышла служанка и проводила ее на застекленную террасу. Одра сидела над грудой корреспонденции. Увидев дочь, она подняла на лоб очки.
– Здравствуй, Одра, – сияюще улыбнулась Лес. Ее каблучки выстукивали звонкую дробь по каменным плиткам пола.
– Лес? – Одра встала, чтобы поздороваться с дочерью. – Я думала, что ты в Виргинии.
– Я была там, – Лес быстро обняла мать, чмокнула в щеку, отошла и, обхватив плечи руками и пытаясь унять снедавшее ее нетерпение, сказала: – Видишь ли, я приехала к тебе прямо из аэропорта.
– Поездка явно пошла тебе на пользу, – заметила мать. – Ты просто лучишься здоровьем.
– Я и вправду чувствую себя лучше, – признала Лес.
Но боль утраты все еще не прошла, подстерегая ее при каждом пробуждении.
– Одра, – сказала она, – я хочу снять у тебя внаем дом в Хоупуорте.
– Что?
– И я хочу тренировать молодых лошадей для поло. Я чувствую, это сулит большие перспективы. Ты можешь попросить Стэна Маршалла – или кого сама захочешь – установить рыночную цену, сколько жеребята стоят сейчас, в их нынешнем состоянии. После того, как я их подготовлю, мы сможем их продать и поделить прибыль.
– Что?
– Эктор однажды сказал мне, что не надо быть мастером поло, чтобы тренировать лошадей для игры. И я ему верю. Одра, я умею хорошо обращаться с лошадьми. Могу дать им все, кроме опыта игры. Позже я могла бы позвать на помощь одного из инструкторов по поло из университета. Но сейчас я хочу попытаться сама.
– Кто тебе это сказал? – нахмурилась Одра. – Лес, с тобой все в порядке?
Лес засмеялась, внезапно поняв, как увлеклась своим проектом.
– Если ты спрашиваешь, не пьяна ли я, то у меня и капельки не было во рту. Одра, я говорю совершенно серьезно. Я не утверждаю, что собираюсь стать лучшим в мире тренером, но мне нужно что-нибудь более настоящее, чем светские приемы, комитеты и все в этом роде. А еще я люблю лошадей… и люблю Хоупуорт.
– А что ты собираешься сделать со своим здешним домом?
– Продам его. – Это она уже решила. В идеальном случае переедет в особняк в Хоупуроте. Если Одра согласится с ее предложением. Ну а не согласится, тогда – куда-нибудь еще… – Теперь это уже не дом, а просто жилье… жилье, наполненное воспоминаниями. Я не могу жить в прошлом. Ну как, Одра? Ты согласна?
– Не могу сказать, что одобряю твое решение.
– Я не прошу тебя одобрять то, что я делаю. Я спрашиваю, можешь ли сдать мне дом внаем.
Одра долго смотрела на нее в размышлении, а затем улыбнулась. Глаза ее сияли влажным блеском.
– Мне всегда было обидно видеть, как что-то пропадает зря.
Эпилог
Год и два месяца спустя.
Хьюстонский поло-клуб, Хьюстон, Техас.
Жарким майским днем Лес стояла в одиночестве на травянистой боковой линии поля для поло и наблюдала, как к ней приближается белый мяч, за которым гонится всадник, изо всех сил подгоняя лошадь. Лес с жадным вниманием смотрела на человека в седле. Все в нем было так ей знакомо. Даже если бы Лес не знала, что Рауль играет в этом показательном матче, она сразу бы узнала его. Но она знала.
Техасский поло-клуб усиленно рекламировал игроков с рейтингом в десять голов, которые принимали участие в игре, проводившейся на ежегодной распродаже пони для поло, и Рауль был одним из них. Именно поэтому она и оказалась здесь. Может быть, это было нечестно – захотеть вновь увидеть его после того, как они разошлись более года назад. Но Лес в последнее время постоянно задавала себе один и тот же вопрос: осталось ли между ними хоть что-нибудь? И ей необходимо было выяснить это. А четыре пони, которых она выставляет на завтрашнем аукционе, давали ей прекрасную возможность приехать в Хьюстон.
Она наблюдала, как Рауль вывел коня в позицию для удара. Он поднял голову, и Лес увидела, как он на миг оторвал взгляд от мяча и посмотрел прямо на нее. Его словно ударило током, но потрясение промелькнуло по его лицу так кратко, что Лес решила: это ей только почудилось. Затем он ударил по мячу и промазал. А ведь ударить было очень просто.
– Буканан не попал по мячу. Такое вам удастся увидеть не слишком часто, леди и джентльмены, – пророкотал по громкоговорителю голос комментатора. – Но, думаю, это доказывает, что и игроки с рейтингом в десять голов тоже могут порой делать ошибки.
Лес поняла, что Рауль видел ее. Она на мгновение отвлекла его и… Вспыхнула слабая надежда – может быть, он захочет увидеться с ней.
Рауль натянул поводья и оглянулся на Лес. Рядом никого не было, значит, он смотрел именно на нее.
Игра на поле продолжалась. До конца оставалось меньше трех минут. Поколебавшись долю секунды, Рауль развернул лошадь и поскакал за мячом. Лес не стала дожидаться конца игры. Она двинулась к небольшому павильону, где игроки отдыхали между чуккерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Она встала и пошла к столику на колесах, уставленному бутылками.
Рауль потерпел поражение. Он опустил голову и глубоко вздохнул. Хотя Лес этого не сказала, но она имела в виду также и его самого. Правда, он без труда может присоединиться к другой команде, а в здешних местах, между Палм-Бич и Бока-Ратон, проходит множество соревнований, так что он сможет задержаться здесь на зимний сезон. Может быть, весной Лес отойдет от потрясения после смерти Роба и сумеет справиться со своим горем и своей виной.
Лес подошла к стойке бара в гостиной и плеснула в стакан еще виски.
– Мэри, ты уверена, что не хочешь ничего выпить? – Она глянула на сестру, готовая говорить о чем угодно, лишь бы избежать обсуждения того, почему она в этом году не появилась на рождественском обеде у Одры.
– Нет, спасибо.
Рождество – значит, дети. Дети – значит, Роб. Праздник без него был для нее мукой. Лес отхлебнула виски, чтобы приглушить ужасную боль. Прихватив бутылку с собой, она вернулась и села напротив Мэри.
– А где Рауль?
– Играет на турнире в поло-клубе.
– Тебе следовало бы поехать с ним, Лес. Тебе надо больше выходить из дома. Ты не можешь вечно сидеть в заточении. Ты превращается в какую-то отшельницу, и мне это не нравится.
– Мэри, я не могу сидеть на трибуне и не вспоминать все те матчи, в которых играл Роб. – На глаза у Лес навернулись слезы, а в горле встал мучительным комок, мешающий дышать. – Почему я только после его смерти узнала, что он принимал наркотики?
– Родители обычно бывают последними, кто узнает о плохом, Лес. Может, мы просто не хотим этого замечать, потому что не желаем верить, что такое может случиться с нашими детьми… Мы слишком этого боимся.
– Все признаки были налицо, – продолжала Лес, словно не слышала ответа сестры. – Изменения личности, паранойя, скрытность. Теперь я все их вижу.
– Лес, ты должна прекратить винить себя. Это не была твоя вина, – запротестовала Мэри.
– Нет, была, – тускло сказала Лес. – Разве ты не понимаешь, Мэри? Я потерпела поражение во всем. Я не была хорошей женой для Эндрю. И не была хорошей матерью для Роба.
– Это неправда.
– Нет, правда. Эти вспышки гнева у Роба, они были криками о помощи, но я их не слышала. Я не хотела слушать, потому что они вызвали бы слишком много всяческих неудобств. Роб обвинял меня в эгоизме и был прав. Я была счастлива и не желала, чтобы в мое счастье вторгалось что-либо неприятное. Я притворялась, будто верю: если достаточно долго не обращать на что-нибудь внимания, то оно пройдет само собой. Он нуждался во мне, а я не оказалась рядом, – горько проговорила она.
– Перестань терзать себя выдуманной виной. – Мэри наклонилась вперед и схватила Лес за руку, судорожно стиснувшую стакан с виски. – Вернее всего, ты не могла бы ничего поделать, даже если бы знала.
Лес пристально посмотрела на сестру.
– Ты не понимаешь. Все время, что я была с Раулем, для меня ничто не имело никакого значения, если оно не мешало нашим отношениям. Поведение Роба огорчало меня только потому, что я считала: оно может вызвать какие-нибудь сложности между мной и Раулем. Я делала вид, что для меня важно мнение детей, но душой я уже покинула их. Я заботилась только об одном: о том, что нужно мне… и о том, нужна ли я Раулю.
Лес встала, оттолкнула руки Мэри и, удерживая слезы, быстро вышла из комнаты. На лестнице она разразилась рыданиями. Но слезы не помогали, и виски не могло заглушить ужасной боли. Она просто не могла простить себе того, что не уберегла Роба.
Эмма принесла ей поднос с ужином, но Лес отослала его назад. Через несколько минут в комнату вошел Рауль с тем же подносом в руках.
– Тебе надо поесть, Лес.
Он по-прежнему был в спортивной одежде: коричневых сапогах, белых бриджах и голубой трикотажной рубахе.
– Я не голодна. Унеси его.
Не глядя на него, Лес потянулась к бутылке, стоящей на ночном столике возле кровати.
– Больше не надо. – Рауль отнял у нее бутыль и со стуком опустил ее назад. – Ничего, кроме дурного, от виски не будет.
– А без виски дурного еще больше. – Но к бутылке Лес не потянулась. Обхватив пустой стакан ладонями, она пристально глядела в него. – Рауль, я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она напряженно.
Он тяжело вздохнул.
– Оставлю поднос и…
– Нет, я не это имею в виду: хочу, чтобы ты ушел из моего дома. – Лес наконец подняла глаза и увидела ошеломленное, недоверчивое выражение, появившееся на лице Рауля. – Разве ты не видишь, что у нас не получается ничего хорошего?
– Почему? – спокойно спросил он.
– Потому что все это произошло слишком быстро. Когда я встретила тебя, на моем свидетельстве о разводе еще не высохли чернила. Я была испугана и одинока и бросилась к тебе, ни о чем не думая. Это было слишком поспешно. Я сделала ошибку и теперь за нее расплачиваюсь.
– Мне нечего тебе на это сказать.
– Мне надо побыть одной, чтобы я могла подумать. Когда ты рядом, ты оказываешь на меня слишком большое влияние, – сказала Лес и в возбуждении прошлась пальцами, как гребнем, по волосам. – Просто уходи! Уходи и оставь меня в покое. Ты мне больше не нужен. Я не желаю видеть тебя здесь! Что я еще должна сказать, чтобы заставить тебя уйти?
– Ничего.
Рауль, застывший на месте как вкопанный, двинулся к шкафам.
– У меня не уйдет много времени на сборы.
Лес прихватила с собой бутылку с виски и ушла в гостиную. Она изо всех сил пыталась напиться до бесчувствия, но была еще в сознании, когда Рауль вышел за дверь с чемоданом в руке. А Лес еще долго и горько рыдала, оплакивая прошлое и всю боль, которую оно принесло.
Минуло несколько недель, но мучительная боль не утихала. Виски сделалось единственным товарищем и утешителем Лес, встречая ее по утрам, разделяя ее страдания днем и убаюкивая по ночам. Она редко выходила из дома и отказывалась отвечать на все звонки. Чаще всего она не утруждала себя тем, чтобы одеться или причесаться. Просто сидела, думала и вспоминала. И пила.
Теперь, когда она оглядывалась на прошлое, многие события приобретали для нее новое значение. Она вспоминала тот день, когда Роб вошел в номер отеля в Буэнос-Айресе и застал ее с Раулем. Какой обиженный и оскорбленный был у него вид, когда он выскочил из комнаты, и как преобразился после возвращения. Веселый, оживленный, все понявший и простивший. Тогда он наверняка был под действием кокаина, но она даже не задумалась о такой полной смене его настроения. Наоборот, почувствовала облегчение…
Сколько их было, таких же случаев… Теперь она по-новому взглянула на его дружбу с Тони. А то, что он после возвращения из Аргентины постоянно пропадал в конюшне? Разве это не должно было ее насторожить?
И она вновь тянулась к стакану.
Случались редкие моменты, когда Лес понимала, что должна ради Триши взять себя в руки, но она никак не могла сделать над собой этого усилия. Она потеряла сына. А Триша в ней не нуждается. И никогда по-настоящему не нуждалась. Сейчас дочь слишком далеко, чтобы это имело хоть какое-то значение.
Двигаясь с напряженной осторожностью, Лес спускалась по лестнице в прихожую, постоянно хватаясь за перила, чтобы удержать равновесие. На полу у входной двери стояли чемоданы. Лес уставилась на них в смутном замешательстве.
– Эмма, – позвала она и услышала в галерее торопливые шаги.
Повернувшись, она увидела секретаршу, входящую в прихожую. Лес нахмурилась еще сильнее. Эмма была одета словно для выхода – в светлый костюм и шляпу. Лес вновь глянула на багаж у двери и потерла лоб, старясь собраться с мыслями.
– Разве уже пришло время вашего отпуска?
– Нет. – На лице у женщины застыло выражение, которое Лес всегда называла «не-допущу-никакого-вздора». – Я уволилась. Я отдала вам заявление две недели назад. Сомневаюсь, что вы в то время были достаточно трезвы, чтобы понять, о чем идет речь. Поэтому я взяла на себя смелость уведомить миссис Кинкейд о своей отставке. Уверена, что она подыщет кого-нибудь другого, кто займет мое место.
– Вы уезжаете? Но вы не можете так поступить, – воскликнула ошеломленная Лес.
– Я не устраивалась к вам сиделкой и барменом. Три месяца я ждала, пока вы справитесь со своим горем, но вы, как оказалось, предпочитаете упиваться жалостью к себе. Вы не единственная женщина, потерявшая любимого человека. Жизнь продолжается. И я не собираюсь загнивать здесь с вами. Я секретарь и домоправительница. Не хочу, чтобы мое умение пропадало понапрасну. Мне нужно то воодушевление, которое дает настоящая, трудная работа.
– Вы не можете уйти. Что я буду делать без вас?
Лес действительно не могла представить себе дом без спокойной, умелой и надежной Эммы Сандерсон.
– Предлагаю вам идти работать.
– Что?
– Я хорошо понимаю, что вы из семейства Кинкейдов и что мой совет мало вам подходит, – ответила Эмма с некоторым раздражением из-за того, что ей приходится об этом упоминать. – Но человеку, потерявшему кого-то очень любимого, нужна работа, по-настоящему увлекательное занятие. Я не говорю, что это уменьшает боль и горечь утраты. Но это удерживает от полного погружения в себя, и постепенно человек начинает справляться со своим горем. Да, было бы лучше всего, если бы вы нашли себе какую-нибудь работу.
– Работу? Можете вы себе представить, чтобы Лес Кинкейд-Томас искала работу? – Сама мысль об этом казалась нелепой, и Лес не могла удержаться и не посмеяться над ней. – Боже мой, вот это совет!
– Я была уверена, что вы сочтете его смешным, – натянуто произнесла Эмма.
– Скажите по совести, Эмма, вы сами в это верите? – Лес еще помнила, какую испытала горечь, когда Триша однажды сказала, что ее жизнь состоит в том, чтобы никогда ничего не делать. – Какая у меня профессия? Что я смогу делать? Наняться к кому-нибудь секретарем?
– Почему бы и нет, если вас это заинтересует? Работа должна доставлять удовольствие, что бы вы ни делали: стряпали, следили за садом или… – Эмма внезапно замолкла и вздохнула. – Я понапрасну сотрясаю воздух. Вы, вероятно, недостаточно трезвы, чтобы запомнить эту беседу. До свидания, Лес. Мне нравилось, как мы с вами в прошлом хорошо сработались. Миссис Кинкейд любезно согласилась дать мне рекомендацию, так что вы можете себя этим не утруждать.
Лес смотрела, как Эмма поднимает чемоданы и один за другим выносит за дверь. Подкатило такси, и водитель загрузил ее пожитки в багажник. Лес подошла к двери.
– Стало быть, вы действительно уезжаете? – пробормотала она.
– Да. Мне очень жаль, – сказала Эмма и села в машину.
Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Лес медленно закрыла дверь и повернулась лицом к окончательно опустевшему дому. Все ее покинули – Джейк, Эндрю, Роб, Триша, Рауль. Или она сама прогнала их прочь?
В голове не было ни единой мысли. Только громко стучало сердце.
Лес побрела в гостиную и вдруг застыла на пороге. Она опустила глаза на халат, заляпанный винными пятнами. Руки поднялись к спутанным волосам. Время уже за полдень, а она даже не попыталась одеться.
Работа. Она громко рассмеялась над советом, который Эмма преподнесла ей на прощанье. Да кто возьмет на работу такую половую швабру? «Любое дело, которое доставляет вам удовольствие». Испытывала ли она когда-нибудь удовольствие от работы? Что было в ее жизни, кроме дома, семьи и общественных комитетов? И все же было несколько дел, которые давали ей настоящее наслаждение, – помощь Робу с пони для поло, охота на лис в Вирджинии, работа с Джейком на Хоупуортском конном заводе.
Хоупуортская ферма. Глаза Лес наполнились слезами, когда она вспомнила беззаботные дни детства в родительском доме. Она оглядела прекрасно обставленную комнату. Какая пустота! Ни жизни, ни любви.
И она поняла, что здесь ее ничто не держит. Торопливо убыстряя шаги, она вошла в библиотеку и направилась прямо к телефонному справочнику на письменном столе. Открыла желтые страницы со списком авиалиний, подняла телефонную трубку и набрала номер.
– Отдел заказов? Да, я хотела бы знать, какие у вас есть рейсы в Вирджинию. Ричмонд.
Десять дней спустя Лес позвонила в дверь материнского дома на побережье. Вышла служанка и проводила ее на застекленную террасу. Одра сидела над грудой корреспонденции. Увидев дочь, она подняла на лоб очки.
– Здравствуй, Одра, – сияюще улыбнулась Лес. Ее каблучки выстукивали звонкую дробь по каменным плиткам пола.
– Лес? – Одра встала, чтобы поздороваться с дочерью. – Я думала, что ты в Виргинии.
– Я была там, – Лес быстро обняла мать, чмокнула в щеку, отошла и, обхватив плечи руками и пытаясь унять снедавшее ее нетерпение, сказала: – Видишь ли, я приехала к тебе прямо из аэропорта.
– Поездка явно пошла тебе на пользу, – заметила мать. – Ты просто лучишься здоровьем.
– Я и вправду чувствую себя лучше, – признала Лес.
Но боль утраты все еще не прошла, подстерегая ее при каждом пробуждении.
– Одра, – сказала она, – я хочу снять у тебя внаем дом в Хоупуорте.
– Что?
– И я хочу тренировать молодых лошадей для поло. Я чувствую, это сулит большие перспективы. Ты можешь попросить Стэна Маршалла – или кого сама захочешь – установить рыночную цену, сколько жеребята стоят сейчас, в их нынешнем состоянии. После того, как я их подготовлю, мы сможем их продать и поделить прибыль.
– Что?
– Эктор однажды сказал мне, что не надо быть мастером поло, чтобы тренировать лошадей для игры. И я ему верю. Одра, я умею хорошо обращаться с лошадьми. Могу дать им все, кроме опыта игры. Позже я могла бы позвать на помощь одного из инструкторов по поло из университета. Но сейчас я хочу попытаться сама.
– Кто тебе это сказал? – нахмурилась Одра. – Лес, с тобой все в порядке?
Лес засмеялась, внезапно поняв, как увлеклась своим проектом.
– Если ты спрашиваешь, не пьяна ли я, то у меня и капельки не было во рту. Одра, я говорю совершенно серьезно. Я не утверждаю, что собираюсь стать лучшим в мире тренером, но мне нужно что-нибудь более настоящее, чем светские приемы, комитеты и все в этом роде. А еще я люблю лошадей… и люблю Хоупуорт.
– А что ты собираешься сделать со своим здешним домом?
– Продам его. – Это она уже решила. В идеальном случае переедет в особняк в Хоупуроте. Если Одра согласится с ее предложением. Ну а не согласится, тогда – куда-нибудь еще… – Теперь это уже не дом, а просто жилье… жилье, наполненное воспоминаниями. Я не могу жить в прошлом. Ну как, Одра? Ты согласна?
– Не могу сказать, что одобряю твое решение.
– Я не прошу тебя одобрять то, что я делаю. Я спрашиваю, можешь ли сдать мне дом внаем.
Одра долго смотрела на нее в размышлении, а затем улыбнулась. Глаза ее сияли влажным блеском.
– Мне всегда было обидно видеть, как что-то пропадает зря.
Эпилог
Год и два месяца спустя.
Хьюстонский поло-клуб, Хьюстон, Техас.
Жарким майским днем Лес стояла в одиночестве на травянистой боковой линии поля для поло и наблюдала, как к ней приближается белый мяч, за которым гонится всадник, изо всех сил подгоняя лошадь. Лес с жадным вниманием смотрела на человека в седле. Все в нем было так ей знакомо. Даже если бы Лес не знала, что Рауль играет в этом показательном матче, она сразу бы узнала его. Но она знала.
Техасский поло-клуб усиленно рекламировал игроков с рейтингом в десять голов, которые принимали участие в игре, проводившейся на ежегодной распродаже пони для поло, и Рауль был одним из них. Именно поэтому она и оказалась здесь. Может быть, это было нечестно – захотеть вновь увидеть его после того, как они разошлись более года назад. Но Лес в последнее время постоянно задавала себе один и тот же вопрос: осталось ли между ними хоть что-нибудь? И ей необходимо было выяснить это. А четыре пони, которых она выставляет на завтрашнем аукционе, давали ей прекрасную возможность приехать в Хьюстон.
Она наблюдала, как Рауль вывел коня в позицию для удара. Он поднял голову, и Лес увидела, как он на миг оторвал взгляд от мяча и посмотрел прямо на нее. Его словно ударило током, но потрясение промелькнуло по его лицу так кратко, что Лес решила: это ей только почудилось. Затем он ударил по мячу и промазал. А ведь ударить было очень просто.
– Буканан не попал по мячу. Такое вам удастся увидеть не слишком часто, леди и джентльмены, – пророкотал по громкоговорителю голос комментатора. – Но, думаю, это доказывает, что и игроки с рейтингом в десять голов тоже могут порой делать ошибки.
Лес поняла, что Рауль видел ее. Она на мгновение отвлекла его и… Вспыхнула слабая надежда – может быть, он захочет увидеться с ней.
Рауль натянул поводья и оглянулся на Лес. Рядом никого не было, значит, он смотрел именно на нее.
Игра на поле продолжалась. До конца оставалось меньше трех минут. Поколебавшись долю секунды, Рауль развернул лошадь и поскакал за мячом. Лес не стала дожидаться конца игры. Она двинулась к небольшому павильону, где игроки отдыхали между чуккерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62