Почему она не сказала правду? Из гордости? Из чувства протеста против навязанного образа жизни? От обиды, что была не столько уважаемой супругой ярла, сколько его пленницей?
Кимбра пришла в ужас при мысли о том, в какие неприятности вовлекла Михайлу. Тем важнее было остановиться, пока еще, быть может, не поздно. Тем важнее было исключить его из происходящего и хотя бы отчасти отвести возможный удар.
По натуре честная, Кимбра решила, что утаит от мужа свои похождения в его отсутствие, особенно если вернется домой в добром здравии. Да и отчего бы не вернуться? В самом деле, что ей угрожает?
Тем не менее Кимбра возвращалась почти бегом. Сумерки надвигались быстро. По дороге, ведущей к воротам крепости, пришлось подниматься уже в темноте, поскальзываясь и то и дело попадая в лужи. К тому же Кимбра устала, а потому сильно запыхалась на подъеме.
К счастью, ворота еще не были закрыты на ночь, хотя это и казалось несколько странным. Она проскользнула мимо стражи, как будто не заметившей ее появления (неудивительно в такую-то погоду), и поспешила к своему жилищу, где, как всегда, было тихо и уютно. Светильники уже горели, излучая приветливый свет, у кровати тлела жаровня. Кимбра мысленно поблагодарила исполнительную Бриту, растянула влажную накидку на вбитых в стену колышках, спрятала котомку в сундук. На миг ей так отчаянно захотелось забраться в постель, под теплый волчий мех, что все тело заныло от предвкушения.
Но живот бурчал уже полчаса, возмущаясь тем, что был в этот день оставлен без обеда и почти без завтрака.
Кимбра решила забежать на кухню и убедиться, что все в порядке. Она никогда не любила кусочничать, но сейчас не возражала бы против легкой закуски, чтобы еда потом легла лучше.
Стараясь держаться незаметно, она обогнула трапезную с другой стороны и вошла в кухню, где было, как всегда в этот час, шумно и многолюдно. Вокруг каждого из трех столов суетились женщины: одни резали мясо на куски, подходящие для жарки над открытым огнем, другие чистили и потрошили рыбу; третьи перебирали овощи. Подростки помешивали в чугунах и поворачивали вертела. Повсюду носились упоительные ароматы. В углу из земляной печи доставали готовый хлеб и клали в плетенки, которые потом ставились в трапезной на столы. Из маслобойни подавали круги сыра.
Кимбре удалось проскользнуть в кухню незамеченной. Усмотрев на подсобном столе корзинку ягод, она направилась прямо туда и как раз жевала с полным ртом, когда вдруг заметила, что вокруг становится все тише и тише. Она обернулась и увидела, что все глаза обращены к ней. Люди замирали в той позе, в какой в этот момент находились: кто с ножом, кто с половником в руках, кто на полушаге.
Кимбра в смущении спрятала за спину руку, перепачканную сладким соком.
— Я не обедала!
Никто не ответил, даже не моргнул. Казалось, в помещении повеяло леденящим холодом и обратило всех присутствующих в статуи. Живыми оставались только глаза, в которых Кимбра прочла жалость, сочувствие… страх. Сердце у нее забилось вдвое чаще, она пошатнулась и вынуждена была схватиться за край столешницы, чтобы устоять на ногах. Только теперь в памяти всплыла деталь, замеченная, но не осознанная из-за грызущего голода.
В жилище, где так приветливо горели светильники и от жаровни шло тепло, на постели лежал знакомый плащ. Лежал там, где муж сбросил его с плеч.
Волк вернулся домой, пока она вопиющим образом нарушала его строгий запрет, не считаясь с тем, что ее ждет в случае очередного неповиновения.
Вместе со страхом Кимбра ощутила радостную приподнятость. Вулф вернулся! Он жив и невредим! Ей оставалось ждать, как он поступит. К противоречивым эмоциям добавилось чувство негодования на то, что все так запутано, так сложно между ними. Если бы она могла лишь радоваться его приезду! Ведь она только исполнила свой долг. Возможно, Вулф все поймет и не станет сердиться.
Кимбра выпрямилась, вскинула голову. Он поймет. Она заставит его понять. Она будет настаивать на своем, пока…
— Вон!
Это слово разбило неестественную тишину, наполнило кухню дребезгом бьющейся посуды и стуком падающей утвари. Зазвучали торопливые убегающие шаги. Помещение опустело, словно выметенное.
Кимбра осталась. Она повернулась к двери, чтобы приветствовать своего супруга и господина, мужчину, которому поклялась повиноваться. Ее разъяренный викинг стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Его глаза горели гневом.
Глава 14
Первый взгляд на мужа заставил Кимбру задохнуться, словно выброшенную на берег рыбку. Мысленный образ, который она лелеяла в памяти, превратился в бледную тень реального Вулфа. Без доспехов и шлема, в рубахе, он тем не менее казался более громадным, мощным и мужественным.
Еще он выглядел неухоженным, словно все это время спал в одежде (так оно, без сомнения, и было). Ему не помешало бы сбрить недельную щетину, вымыть голову, причесаться. Пожалуй, больше всего Вулф напоминал сейчас сказочное лесное существо, какого-нибудь гоблина или лешего.
— Ты! — процедил он сквозь стиснутые зубы.
И все.
Кимбра подумала, что так оно лучше. Она бы не смогла вынести грубо брошенных в лицо обвинений, заслуженных и все же несправедливых, потому что не совершила ничего дурного, а если и совершила, оно не может перевесить сделанное ею добро.
— Мне пришлось! — крикнула она. — Две жизни были на ставке, пойми! — Кимбра помедлила, вспомнила молодого купца и торопливо продолжала, радуясь тому, что Вулф не пытается ее остановить. — Михайла ни в чем не виноват! Он не знал и не знает о твоем запрете. И Надя не виновата! Если хочешь наказать, наказывай меня одну!
Умолкнув так же внезапно, как заговорила, Кимбра бессильно уронила руки и ждала. Вулф должен понять, думала она. Ради всего, что у них было, ради наслаждения, которое они делили, и клятвы, которую он дал тогда в темнице — что не обидит ее.
— Я тебя предупреждал, — сказал ярл с бесстрастным видом, обычным в минуты особенно яростного гнева. — Я дал тебе шанс исправиться, и не один. Похоже, я слишком долго играл в великодушие. — Он пожал плечами и скривил губы в усмешке. — Ты не оставляешь мне выбора, Кимбра.
Она могла вынести все, кроме безмерного разочарования в голосе мужа. Разочарование и решимость отражались в его позе, в лице, во взгляде. Было совершенно ясно, как он намерен поступить.
Никто никогда не бил Кимбру. Она не испытала этого, но знала, что люди чувствуют не только физическую боль, но и унижение. Она была уверена, что до конца жизни не простит Вулфу, если он поднимет на нее руку.
— Ты… — начала она, но не нашла слов и умолкла.
Душевная боль нарастала, становилась такой сильной, что перехлестнула бы через самую высокую стену, какую она ухитрилась бы мысленно возвести.
— Ты… не… посмеешь… — произнесла Кимбра онемевшими от ярости губами.
Вулф был заметно озадачен. Вряд ли он ждал от нее отпора в такую минуту. Но его лицо осталось решительным, и он двинулся вперед.
— Это послужит тебе уроком, Кимбра. Когда наша жизнь вернется в обычную колею, ты уже не совершишь такой глупости. Последняя капля переполнила чашу гнева.
— Глупости?! Глупости? Что глупого в том, чтобы врачевать людей? Что глупого в том, чтобы доверять собственному суждению? Не ты ли, уезжая, просил меня присмотреть здесь за всем? Хотелось бы мне знать, что ты имел в виду! Как бы тебе понравилось вернуться домой и узнать, что и мать, и нерожденный младенец мертвы только потому, что твоя жена не посмела пройти четверть мили до города? Или тебя не волнует, что мне пришлось бы жить дальше с таким грузом на совести? Если тебе все равно, подумай, кем бы я предстала в глазах твоих людей!
На этот раз Вулф был по-настоящему ошеломлен. Глядя в его растерянное лицо, Кимбра чуть было не разразилась истерическим смехом, потом чуть не разрыдалась, но, к счастью, сумела удержаться и от того, и от другого. Сейчас это было неуместно. Она не знала, что предпринять, поэтому сделала первое, что пришло на ум: схватила что-то со стола и швырнула мужу в грудь. Издав чмокаюший звук, оно отлетело, покатилось по полу и оказалось мячиком свежего творога в тонкой тряпице. Некоторое время Вулф молча его созерцал, потом перевел взгляд на Кимбру. На его лице было теперь совсем иное выражение.
— Когда я впервые тебя увидел, то подумал: ее бы вывалять в грязи, — сказал он тоном светской беседы.
— П-почему?
— У тебя был вид не от мира сего, слишком ухоженный и приглаженный, так что руки чесались посадить на все это совершенство хоть пару пятен.
Вулф огляделся, присмотрел на ближайшем столе кринку, в которую обтекал творог, поднял и выплеснул содержимое на Кимбру. Ей и в голову не пришло отскочить, она лишь жалобно пискнула и уставилась на свою промокшую одежду.
— Ну, знаешь!..
Она схватила сочащийся медом кусок сот и бросила Вулфу прямо в лицо. Бросок оказался метким, соты приклеились к щеке, и ему пришлось их отдирать.
— Вижу, тебе понравилось, — заметил он невозмутимо и пошел к ней, не удосужившись отереть лицо.
Мир ненадолго перевернулся с ног на голову, а потом Кимбра приземлилась на кучу мешков с мукой. Она сделала попытку подняться, но драгоценный супруг навалился сверху, поймал и как следует прижал ее руки.
— Попалась, женушка!
Попалась? Вот еще! Это только начало. Она покажет самонадеянному викингу, что такое настоящая англичанка. Он узнает, из какого она теста. Из такого, что ему не по зубам!
Но прежде нужно было вырваться, и Кимбра вырывалась изо всех сил, упираясь каблуками в мешок. Неожиданно мешковина треснула и мука выплеснулась фонтаном, запорошив их обоих.
Когда белая метель улеглась, перед Кимброй открылось лицо мужа. Липкая от меда щека была теперь сплошной мучной маской, на которой моргал серый глаз в белой оторочке ресниц. Кимбра схватилась за живот.
— Ах, тебе смешно?!
Ей и в самом деле было смешно, но потом вспомнилось, как долго она ждала, как боялась за него и как рада была увидеть, невзирая ни на что. Глупо было тратить время на подобную чепуху, когда им следовало бы…
На ее голову с громким бульканьем полилось молоко. Целое море молока из ведра, которое некстати оказалось в пределах досягаемости неугомонного Вулфа. Оно насквозь промочило Кимбру, и без того уже густо пахнущую сывороткой, запорошенную мукой. Вулф от смеха свалился в корчах, тыча в нее пальцем.
Кимбра нырнула к корзине с яйцами и с воинственным криком принялась метать их в мужа. Белки и желтки смешались в черных нечесаных волосах, потекли на одежду, превращая муку в густую, клейкую массу.
Насладившись зрелищем сполна, Кимбра повернулась было к полкам с другими продуктами, но была ухвачена за подол, повалилась обратно на многострадальные мешки и, ослепленная новым фонтаном муки, временно выбыла из сражения. Ей удалось проморгаться как раз тогда, когда Вулф уже подкрадывался с пригоршней ежевики.
— Куда? — зарычал он, когда она рванулась в сторону. — Ну-ка открывай рот!
Кимбра была ошеломлена, но Вулф вложил ягодку между ее губ. Она разжевала и проглотила ее под его пристальным взглядом. Вот оно, обещанное наказание, подумала Кимбра: ярл, сидя среди чудовищного кавардака, который они учинили, кормит свою строптивую супругу с рук.
А потом ягоды были забыты, губы потянулись к губам. Кимбра застонала от облегчения, желания и удовольствия. Щетина кололась, царапала нежную кожу подбородка, руки скользили по телу жадно, но осторожно.
— Только Один знает, как я соскучился!
— А я!..
Кимбра дотронулась до штанов Вулфа, схватилась за пояс, забывая застенчивость. Он завернул подол ее платья до талии.
— Когда-нибудь я не стану спешить… — начал он.
— Когда-нибудь, но не сейчас! — взмолилась она.
Вулф приподнялся, посмотрел Кимбре в лицо, провел кончиком пальца по кромке густых ресниц, изящной округлости щеки, линии подбородка, помедлил на припухших от поцелуев губах. Прикосновение было легчайшим, чтобы не разбудить. Сожаление боролось в нем с гордостью: мужчине приятно сознавать, что женщина совершенно опустошена после близости с ним, но что, если он переусердствовал?
В кухне было теперь очень тихо. Вулф откинулся на спину, вздохнул, заглянул в себя в поисках бешеной ярости, что вскипела в нем сразу после возвращения, когда он узнал, что Кимбра покинула крепость и к тому же в одиночку. Он оказался тогда перед суровой необходимостью сдержать свое слово и подвергнуть ее наказанию. Он напомнил себе, что это его долг, а долг не исполняют в гневе. Только так ему удалось совладать с собой. Но вот от ярости не осталось и следа, и он ничуть об этом не жалел.
Если своим попустительством он уронил себя как ярл, так тому и быть. Впервые в жизни Вулф был счастлив ненадолго остаться просто мужчиной и мужем.
Он вспомнил, с каким лицом Кимбра швырнула в него творожным мячиком, и улыбнулся. Его прекрасная англичанка и близко не стояла с кротостью и послушанием. Неудивительно, что Фрейя взялась ей покровительствовать — ведь душа у нее под стать богине и воительнице. Она и в постели была неподражаема. Если боги занимались любовью, их наслаждение было именно таким, какое испытал сегодня он, — долгим и столь мощным, что вся жизнь, казалось, выплеснулась из него вместе с семенем. За такую страсть он мог бы покорить для Кимбры весь мир.
Ход мыслей Вулфа был прерван мерным негромким звуком. Он приподнялся и огляделся. Непросто было разглядеть что-то среди окружающей неразберихи, но наконец он заметил кувшин, из которого ползли на пол остатки патоки. Должно быть, они опрокинули его во время сражения… или позже, в другой битве, одной из тех, где они были до того достойны друг друга, что неизменно сводили ее вничью.
До кувшина удалось дотянуться, не вставая, но потом Вулф все-таки поднялся. Кимбра спала на боку, подогнув одну ногу и подложив ладонь под щеку. Она вся была покрыта мукой из разорванного мешка, которая лишь местами перемежалась пятнами, в том числе от ежевики. Вулф выглядел и того хуже: яйца пополам с мукой и капли меда с лица образовали на одежде немыслимую мешанину.
Оглядев себя, он тихонько засмеялся. Образцовая пара, ничего не скажешь! Прекрасный пример для подражания. Совокупляются в разгромленной кухне прямо на мешках с мукой.
Поразмыслив, он поднял Кимбру.
— Что ты делаешь? — спросила она сонно.
У нее был забавный вид, и Вулф засмеялся снова.
— Не забывай, обычно в этом помещении готовят еду. Скоро ужин.
Несколько мгновений она смотрела, озадаченно морща лоб, потом ахнула, залилась краской.
— Поверить не могу, что мы это делали! Что на нас нашло, скажи на милость? На кухне! Теперь каждый будет знать, что ярл и его супруга…
— Кимбра!
Она сокрушенно вздохнула.
— Все прекрасно знают, что мы этим занимаемся.
— Да, но не на кухне же! Не на мешках с мукой! Кто-нибудь мог заглянуть и увидеть!
— Заглянуть? — Вот это уже было из области фантазии. — Они думают, что я расправляюсь с тобой, и рады-радешеньки держаться отсюда как можно дальше. Узнав, как все обернулось, люди возблагодарят богов.
— Надеюсь, никто ничего не узнает! Пусть думают, что мы просто поговорили…
Кимбра обвела кухню взглядом, и на лице у нее отразилось сомнение. Вулф подумал, что сам Локи не натворил бы такого, случись ему здесь бесчинствовать. На мешках остался четкий отпечаток, недвусмысленно говоривший о произошедшем.
Кимбра уткнулась в грудь мужа, и тот, смеясь, вынес ее за порог. Он думал о том, что настало время познакомить прекрасную англичанку еще с одним способом получения удовольствия.
В жилище они пробыли ровно столько, сколько потребовалось, чтобы захватить все необходимое. Все так же в объятиях Вулфа Кимбра проделала путь до «задворок» крепости, к сооружению, уже давно возбуждавшему ее интерес. Формой оно напоминало осиное гнездо, наполовину погруженное в землю и сложенное из плоских камней.
— Зачем мы здесь? Это ведь баня, верно?
— Место, где ты еще ни разу не была. — Вулф отворил низкую дверь, вошел, сложившись чуть ли не вдвое, и начал спускаться по каменным ступенькам. — Можно узнать почему?
— Ты будешь смеяться…
— Не думаю! Рассказывай.
— Однажды в Холихуде остановился странствующий монах, брат Чилтон. Он бывал в Норвегии, много о ней рассказывал и в том числе упоминал про баню. По его словам, только нечестивцы способны выдержать ее жар, потому что заранее готовятся гореть в аду.
— И ты поверила?
— Нет, но взяла на заметку, что в бане ужасно жарко.
— Совсем не обязательно. Мы начнем с малого. — Вулф ущипнул Кимбру губами за мочку уха. — Потому что это твой первый раз.
По спине у нее прошла сладкая дрожь. Кимбра отлично знала, что Вулф обдуманно будоражит в ней память о брачной ночи, и все равно в очередной раз попалась на удочку. В руках этого человека она становилась податливым воском.
Руки Вулфа. Такие большие, ладно скроенные под рукоять меча, закаленные в сражениях, продубленные на ветрах, потемневшие от загара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Кимбра пришла в ужас при мысли о том, в какие неприятности вовлекла Михайлу. Тем важнее было остановиться, пока еще, быть может, не поздно. Тем важнее было исключить его из происходящего и хотя бы отчасти отвести возможный удар.
По натуре честная, Кимбра решила, что утаит от мужа свои похождения в его отсутствие, особенно если вернется домой в добром здравии. Да и отчего бы не вернуться? В самом деле, что ей угрожает?
Тем не менее Кимбра возвращалась почти бегом. Сумерки надвигались быстро. По дороге, ведущей к воротам крепости, пришлось подниматься уже в темноте, поскальзываясь и то и дело попадая в лужи. К тому же Кимбра устала, а потому сильно запыхалась на подъеме.
К счастью, ворота еще не были закрыты на ночь, хотя это и казалось несколько странным. Она проскользнула мимо стражи, как будто не заметившей ее появления (неудивительно в такую-то погоду), и поспешила к своему жилищу, где, как всегда, было тихо и уютно. Светильники уже горели, излучая приветливый свет, у кровати тлела жаровня. Кимбра мысленно поблагодарила исполнительную Бриту, растянула влажную накидку на вбитых в стену колышках, спрятала котомку в сундук. На миг ей так отчаянно захотелось забраться в постель, под теплый волчий мех, что все тело заныло от предвкушения.
Но живот бурчал уже полчаса, возмущаясь тем, что был в этот день оставлен без обеда и почти без завтрака.
Кимбра решила забежать на кухню и убедиться, что все в порядке. Она никогда не любила кусочничать, но сейчас не возражала бы против легкой закуски, чтобы еда потом легла лучше.
Стараясь держаться незаметно, она обогнула трапезную с другой стороны и вошла в кухню, где было, как всегда в этот час, шумно и многолюдно. Вокруг каждого из трех столов суетились женщины: одни резали мясо на куски, подходящие для жарки над открытым огнем, другие чистили и потрошили рыбу; третьи перебирали овощи. Подростки помешивали в чугунах и поворачивали вертела. Повсюду носились упоительные ароматы. В углу из земляной печи доставали готовый хлеб и клали в плетенки, которые потом ставились в трапезной на столы. Из маслобойни подавали круги сыра.
Кимбре удалось проскользнуть в кухню незамеченной. Усмотрев на подсобном столе корзинку ягод, она направилась прямо туда и как раз жевала с полным ртом, когда вдруг заметила, что вокруг становится все тише и тише. Она обернулась и увидела, что все глаза обращены к ней. Люди замирали в той позе, в какой в этот момент находились: кто с ножом, кто с половником в руках, кто на полушаге.
Кимбра в смущении спрятала за спину руку, перепачканную сладким соком.
— Я не обедала!
Никто не ответил, даже не моргнул. Казалось, в помещении повеяло леденящим холодом и обратило всех присутствующих в статуи. Живыми оставались только глаза, в которых Кимбра прочла жалость, сочувствие… страх. Сердце у нее забилось вдвое чаще, она пошатнулась и вынуждена была схватиться за край столешницы, чтобы устоять на ногах. Только теперь в памяти всплыла деталь, замеченная, но не осознанная из-за грызущего голода.
В жилище, где так приветливо горели светильники и от жаровни шло тепло, на постели лежал знакомый плащ. Лежал там, где муж сбросил его с плеч.
Волк вернулся домой, пока она вопиющим образом нарушала его строгий запрет, не считаясь с тем, что ее ждет в случае очередного неповиновения.
Вместе со страхом Кимбра ощутила радостную приподнятость. Вулф вернулся! Он жив и невредим! Ей оставалось ждать, как он поступит. К противоречивым эмоциям добавилось чувство негодования на то, что все так запутано, так сложно между ними. Если бы она могла лишь радоваться его приезду! Ведь она только исполнила свой долг. Возможно, Вулф все поймет и не станет сердиться.
Кимбра выпрямилась, вскинула голову. Он поймет. Она заставит его понять. Она будет настаивать на своем, пока…
— Вон!
Это слово разбило неестественную тишину, наполнило кухню дребезгом бьющейся посуды и стуком падающей утвари. Зазвучали торопливые убегающие шаги. Помещение опустело, словно выметенное.
Кимбра осталась. Она повернулась к двери, чтобы приветствовать своего супруга и господина, мужчину, которому поклялась повиноваться. Ее разъяренный викинг стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Его глаза горели гневом.
Глава 14
Первый взгляд на мужа заставил Кимбру задохнуться, словно выброшенную на берег рыбку. Мысленный образ, который она лелеяла в памяти, превратился в бледную тень реального Вулфа. Без доспехов и шлема, в рубахе, он тем не менее казался более громадным, мощным и мужественным.
Еще он выглядел неухоженным, словно все это время спал в одежде (так оно, без сомнения, и было). Ему не помешало бы сбрить недельную щетину, вымыть голову, причесаться. Пожалуй, больше всего Вулф напоминал сейчас сказочное лесное существо, какого-нибудь гоблина или лешего.
— Ты! — процедил он сквозь стиснутые зубы.
И все.
Кимбра подумала, что так оно лучше. Она бы не смогла вынести грубо брошенных в лицо обвинений, заслуженных и все же несправедливых, потому что не совершила ничего дурного, а если и совершила, оно не может перевесить сделанное ею добро.
— Мне пришлось! — крикнула она. — Две жизни были на ставке, пойми! — Кимбра помедлила, вспомнила молодого купца и торопливо продолжала, радуясь тому, что Вулф не пытается ее остановить. — Михайла ни в чем не виноват! Он не знал и не знает о твоем запрете. И Надя не виновата! Если хочешь наказать, наказывай меня одну!
Умолкнув так же внезапно, как заговорила, Кимбра бессильно уронила руки и ждала. Вулф должен понять, думала она. Ради всего, что у них было, ради наслаждения, которое они делили, и клятвы, которую он дал тогда в темнице — что не обидит ее.
— Я тебя предупреждал, — сказал ярл с бесстрастным видом, обычным в минуты особенно яростного гнева. — Я дал тебе шанс исправиться, и не один. Похоже, я слишком долго играл в великодушие. — Он пожал плечами и скривил губы в усмешке. — Ты не оставляешь мне выбора, Кимбра.
Она могла вынести все, кроме безмерного разочарования в голосе мужа. Разочарование и решимость отражались в его позе, в лице, во взгляде. Было совершенно ясно, как он намерен поступить.
Никто никогда не бил Кимбру. Она не испытала этого, но знала, что люди чувствуют не только физическую боль, но и унижение. Она была уверена, что до конца жизни не простит Вулфу, если он поднимет на нее руку.
— Ты… — начала она, но не нашла слов и умолкла.
Душевная боль нарастала, становилась такой сильной, что перехлестнула бы через самую высокую стену, какую она ухитрилась бы мысленно возвести.
— Ты… не… посмеешь… — произнесла Кимбра онемевшими от ярости губами.
Вулф был заметно озадачен. Вряд ли он ждал от нее отпора в такую минуту. Но его лицо осталось решительным, и он двинулся вперед.
— Это послужит тебе уроком, Кимбра. Когда наша жизнь вернется в обычную колею, ты уже не совершишь такой глупости. Последняя капля переполнила чашу гнева.
— Глупости?! Глупости? Что глупого в том, чтобы врачевать людей? Что глупого в том, чтобы доверять собственному суждению? Не ты ли, уезжая, просил меня присмотреть здесь за всем? Хотелось бы мне знать, что ты имел в виду! Как бы тебе понравилось вернуться домой и узнать, что и мать, и нерожденный младенец мертвы только потому, что твоя жена не посмела пройти четверть мили до города? Или тебя не волнует, что мне пришлось бы жить дальше с таким грузом на совести? Если тебе все равно, подумай, кем бы я предстала в глазах твоих людей!
На этот раз Вулф был по-настоящему ошеломлен. Глядя в его растерянное лицо, Кимбра чуть было не разразилась истерическим смехом, потом чуть не разрыдалась, но, к счастью, сумела удержаться и от того, и от другого. Сейчас это было неуместно. Она не знала, что предпринять, поэтому сделала первое, что пришло на ум: схватила что-то со стола и швырнула мужу в грудь. Издав чмокаюший звук, оно отлетело, покатилось по полу и оказалось мячиком свежего творога в тонкой тряпице. Некоторое время Вулф молча его созерцал, потом перевел взгляд на Кимбру. На его лице было теперь совсем иное выражение.
— Когда я впервые тебя увидел, то подумал: ее бы вывалять в грязи, — сказал он тоном светской беседы.
— П-почему?
— У тебя был вид не от мира сего, слишком ухоженный и приглаженный, так что руки чесались посадить на все это совершенство хоть пару пятен.
Вулф огляделся, присмотрел на ближайшем столе кринку, в которую обтекал творог, поднял и выплеснул содержимое на Кимбру. Ей и в голову не пришло отскочить, она лишь жалобно пискнула и уставилась на свою промокшую одежду.
— Ну, знаешь!..
Она схватила сочащийся медом кусок сот и бросила Вулфу прямо в лицо. Бросок оказался метким, соты приклеились к щеке, и ему пришлось их отдирать.
— Вижу, тебе понравилось, — заметил он невозмутимо и пошел к ней, не удосужившись отереть лицо.
Мир ненадолго перевернулся с ног на голову, а потом Кимбра приземлилась на кучу мешков с мукой. Она сделала попытку подняться, но драгоценный супруг навалился сверху, поймал и как следует прижал ее руки.
— Попалась, женушка!
Попалась? Вот еще! Это только начало. Она покажет самонадеянному викингу, что такое настоящая англичанка. Он узнает, из какого она теста. Из такого, что ему не по зубам!
Но прежде нужно было вырваться, и Кимбра вырывалась изо всех сил, упираясь каблуками в мешок. Неожиданно мешковина треснула и мука выплеснулась фонтаном, запорошив их обоих.
Когда белая метель улеглась, перед Кимброй открылось лицо мужа. Липкая от меда щека была теперь сплошной мучной маской, на которой моргал серый глаз в белой оторочке ресниц. Кимбра схватилась за живот.
— Ах, тебе смешно?!
Ей и в самом деле было смешно, но потом вспомнилось, как долго она ждала, как боялась за него и как рада была увидеть, невзирая ни на что. Глупо было тратить время на подобную чепуху, когда им следовало бы…
На ее голову с громким бульканьем полилось молоко. Целое море молока из ведра, которое некстати оказалось в пределах досягаемости неугомонного Вулфа. Оно насквозь промочило Кимбру, и без того уже густо пахнущую сывороткой, запорошенную мукой. Вулф от смеха свалился в корчах, тыча в нее пальцем.
Кимбра нырнула к корзине с яйцами и с воинственным криком принялась метать их в мужа. Белки и желтки смешались в черных нечесаных волосах, потекли на одежду, превращая муку в густую, клейкую массу.
Насладившись зрелищем сполна, Кимбра повернулась было к полкам с другими продуктами, но была ухвачена за подол, повалилась обратно на многострадальные мешки и, ослепленная новым фонтаном муки, временно выбыла из сражения. Ей удалось проморгаться как раз тогда, когда Вулф уже подкрадывался с пригоршней ежевики.
— Куда? — зарычал он, когда она рванулась в сторону. — Ну-ка открывай рот!
Кимбра была ошеломлена, но Вулф вложил ягодку между ее губ. Она разжевала и проглотила ее под его пристальным взглядом. Вот оно, обещанное наказание, подумала Кимбра: ярл, сидя среди чудовищного кавардака, который они учинили, кормит свою строптивую супругу с рук.
А потом ягоды были забыты, губы потянулись к губам. Кимбра застонала от облегчения, желания и удовольствия. Щетина кололась, царапала нежную кожу подбородка, руки скользили по телу жадно, но осторожно.
— Только Один знает, как я соскучился!
— А я!..
Кимбра дотронулась до штанов Вулфа, схватилась за пояс, забывая застенчивость. Он завернул подол ее платья до талии.
— Когда-нибудь я не стану спешить… — начал он.
— Когда-нибудь, но не сейчас! — взмолилась она.
Вулф приподнялся, посмотрел Кимбре в лицо, провел кончиком пальца по кромке густых ресниц, изящной округлости щеки, линии подбородка, помедлил на припухших от поцелуев губах. Прикосновение было легчайшим, чтобы не разбудить. Сожаление боролось в нем с гордостью: мужчине приятно сознавать, что женщина совершенно опустошена после близости с ним, но что, если он переусердствовал?
В кухне было теперь очень тихо. Вулф откинулся на спину, вздохнул, заглянул в себя в поисках бешеной ярости, что вскипела в нем сразу после возвращения, когда он узнал, что Кимбра покинула крепость и к тому же в одиночку. Он оказался тогда перед суровой необходимостью сдержать свое слово и подвергнуть ее наказанию. Он напомнил себе, что это его долг, а долг не исполняют в гневе. Только так ему удалось совладать с собой. Но вот от ярости не осталось и следа, и он ничуть об этом не жалел.
Если своим попустительством он уронил себя как ярл, так тому и быть. Впервые в жизни Вулф был счастлив ненадолго остаться просто мужчиной и мужем.
Он вспомнил, с каким лицом Кимбра швырнула в него творожным мячиком, и улыбнулся. Его прекрасная англичанка и близко не стояла с кротостью и послушанием. Неудивительно, что Фрейя взялась ей покровительствовать — ведь душа у нее под стать богине и воительнице. Она и в постели была неподражаема. Если боги занимались любовью, их наслаждение было именно таким, какое испытал сегодня он, — долгим и столь мощным, что вся жизнь, казалось, выплеснулась из него вместе с семенем. За такую страсть он мог бы покорить для Кимбры весь мир.
Ход мыслей Вулфа был прерван мерным негромким звуком. Он приподнялся и огляделся. Непросто было разглядеть что-то среди окружающей неразберихи, но наконец он заметил кувшин, из которого ползли на пол остатки патоки. Должно быть, они опрокинули его во время сражения… или позже, в другой битве, одной из тех, где они были до того достойны друг друга, что неизменно сводили ее вничью.
До кувшина удалось дотянуться, не вставая, но потом Вулф все-таки поднялся. Кимбра спала на боку, подогнув одну ногу и подложив ладонь под щеку. Она вся была покрыта мукой из разорванного мешка, которая лишь местами перемежалась пятнами, в том числе от ежевики. Вулф выглядел и того хуже: яйца пополам с мукой и капли меда с лица образовали на одежде немыслимую мешанину.
Оглядев себя, он тихонько засмеялся. Образцовая пара, ничего не скажешь! Прекрасный пример для подражания. Совокупляются в разгромленной кухне прямо на мешках с мукой.
Поразмыслив, он поднял Кимбру.
— Что ты делаешь? — спросила она сонно.
У нее был забавный вид, и Вулф засмеялся снова.
— Не забывай, обычно в этом помещении готовят еду. Скоро ужин.
Несколько мгновений она смотрела, озадаченно морща лоб, потом ахнула, залилась краской.
— Поверить не могу, что мы это делали! Что на нас нашло, скажи на милость? На кухне! Теперь каждый будет знать, что ярл и его супруга…
— Кимбра!
Она сокрушенно вздохнула.
— Все прекрасно знают, что мы этим занимаемся.
— Да, но не на кухне же! Не на мешках с мукой! Кто-нибудь мог заглянуть и увидеть!
— Заглянуть? — Вот это уже было из области фантазии. — Они думают, что я расправляюсь с тобой, и рады-радешеньки держаться отсюда как можно дальше. Узнав, как все обернулось, люди возблагодарят богов.
— Надеюсь, никто ничего не узнает! Пусть думают, что мы просто поговорили…
Кимбра обвела кухню взглядом, и на лице у нее отразилось сомнение. Вулф подумал, что сам Локи не натворил бы такого, случись ему здесь бесчинствовать. На мешках остался четкий отпечаток, недвусмысленно говоривший о произошедшем.
Кимбра уткнулась в грудь мужа, и тот, смеясь, вынес ее за порог. Он думал о том, что настало время познакомить прекрасную англичанку еще с одним способом получения удовольствия.
В жилище они пробыли ровно столько, сколько потребовалось, чтобы захватить все необходимое. Все так же в объятиях Вулфа Кимбра проделала путь до «задворок» крепости, к сооружению, уже давно возбуждавшему ее интерес. Формой оно напоминало осиное гнездо, наполовину погруженное в землю и сложенное из плоских камней.
— Зачем мы здесь? Это ведь баня, верно?
— Место, где ты еще ни разу не была. — Вулф отворил низкую дверь, вошел, сложившись чуть ли не вдвое, и начал спускаться по каменным ступенькам. — Можно узнать почему?
— Ты будешь смеяться…
— Не думаю! Рассказывай.
— Однажды в Холихуде остановился странствующий монах, брат Чилтон. Он бывал в Норвегии, много о ней рассказывал и в том числе упоминал про баню. По его словам, только нечестивцы способны выдержать ее жар, потому что заранее готовятся гореть в аду.
— И ты поверила?
— Нет, но взяла на заметку, что в бане ужасно жарко.
— Совсем не обязательно. Мы начнем с малого. — Вулф ущипнул Кимбру губами за мочку уха. — Потому что это твой первый раз.
По спине у нее прошла сладкая дрожь. Кимбра отлично знала, что Вулф обдуманно будоражит в ней память о брачной ночи, и все равно в очередной раз попалась на удочку. В руках этого человека она становилась податливым воском.
Руки Вулфа. Такие большие, ладно скроенные под рукоять меча, закаленные в сражениях, продубленные на ветрах, потемневшие от загара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37