Но, конечно, это были временные неудачи, потому что ему всегда везло. Очень. Вернее — очень-очень!— Зеро-шпиль.Мимо!— Вуазан.Опять мимо!Дурацкий шарик опять попал не туда — попал на тиэр.Но ничего, это не страшно. Теперь он поставит на комплит и отыграет все обратно.— У тебя есть деньги? — обратился Мишель к Ольге.— Сколько? — спросила та.— Хоть сколько-нибудь?..— Есть, — растерянно прошептала Ольга, копаясь в сумочке и доставая из нее мятые банкноты — что-то около двух тысяч рублей.— Давай все, что есть! — потребовал Мишель, чуть не выдирая у нее из рук деньги.Он чувствовал, он знал наверняка, что если сейчас сядет за стол, то вернет все. Вернет — втрое! Главное, что играть нужно непременно теперь, потому что полоса невезения должна вот-вот кончиться.— А как мы доедем домой? — робко спросила Ольга.— Что? — переспросил, не услышав ее, Мишель.— У нас бензина почти нет. Нам надо хоть немного на заправку оставить.— Милая, о чем ты?.. Обратно мы поедем на «Лексусе», — заверил ее Мишель. — Сразу же, утром и купим. Я здесь, неподалеку, видел автомагазин...Из казино под самое утро их выперла охрана. Взашей. Потому что Мишель-Герхард-фон-Штольц обзывал их негодяями и мошенниками и лез в драку, требуя вернуть его деньги. Хотя бы три тысячи долларов!..В машине он подавленно молчал. И после, когда они толкали «жигуль» во двор, потому что в нем закончился бензин.Да, как-то неудобно получилось...— Это ничего, это не страшно, — успокаивала Мишеля, прижимаясь к нему, Ольга. — Хорошо, что я вчера успела продукты купить. А послезавтра у меня зарплата. Выкрутимся как-нибудь...С продуктами — может быть. Может, и выкрутятся.А вот как быть со всем прочим?.. Глава 48 Поезд стоял почитай шестой час! Кондукторы куда-то бегали, проснувшиеся пассажиры, накинув на себя верхнюю одежду, поднимая воротники шуб и шинелей, выходили на площадки и, свешиваясь наружу, всматривались во тьму.Никто ничего толком не знал. И до того-то чуть не по часу торчали подле каждого столба, опаздывая уже больше, чем надень, а тут и вовсе встали!— Почему стоим?— Не иначе крушение! Вишь, погода-то какая!И впрямь — погода была дрянь! Мимо окон, мелькая и залепляя стекла, неслись струи дождя вперемежку с мокрым снегом. На площадках вмиг наметало сугробы, которые тут же оседали, тая. Это был первый, ранний снегопад.— Надо бы к паровозу сходить, машиниста спросить! — предложил кто-то.Два офицера, ловко спрыгнув со ступенек и набросив на головы башлыки, пошли вдоль вагонов вперед, в голову поезда, скоро растворившись в дождевой круговерти. Но тут же вернулись.— Ну что, что машинист-то говорит?— Ничего не говорит, — махнули руками офицеры. — Нет его. И паровоза тоже!Паровоза не было! Вовсе! Впереди поезда, за первым вагоном, был лишь заносимый мокрым, липнущим к шпалам снегом путь. Уж и рельсов местами не было видно.— А где паровоз-то?Кондукторы ничего вразумительного ответить на этот вопрос не могли.— Не было такого-с, чтобы здесь паровоз отцепляли! Никогда-с!— Надо бы на станцию идти...На станцию вызвались пойти все те же два офицера и увязавшийся с ними Мишель. Шли вдоль вагонов, утопая в грязи и снегу, ориентируясь на тусклый, сочившийся из окон небольшой сторожки свет.— Черт его знает что! — ругались офицеры. — Снег некому чистить! Паровоз пропал! Кругом бардак!..Кое-как дошли, причем Мишель изрядно промерз и набрал в обувь воды и грязи. Долго стучались в запертую изнутри дверь. Злые офицеры, не стесняясь, пинали в нее ногами.— Открывай!Открыл какой-то заспанный, в мятой железнодорожной форме, господин.— Чего колотите?! — недовольно спросил он. Но заметив офицеров изменил тон: — Чего изволите?Офицеры, бесцеремонно отодвинув его, ввалились внутрь в жарко натопленную каморку. Стали без стеснения стряхивать с шинелей капли воды, разбрызгивая ее вокруг по полу.— Паровоз где? — рявкнул один из них.— Какой паровоз? — не поняв, переспросил железнодорожник.— А вот я тебе, сукин сын, сейчас в рожу суну, так враз все вспомнишь! — рявкнул один из офицеров, сгребая железнодорожника за грудки.Фронтовые привычки давали себя знать. Офицеры, привыкшие поднимать нижние чины в атаку мордобоем и матами, давно утратили свой лоск, переняв речь и манеры простонародья. Да и не те это были офицеры, что вступали в войну, другие, выслужившиеся из низов. Те, прежние, разбросали свои кости на полях сражений от Карпат до Вильно.Испуганный железнодорожник, клацая зубами, стал искать и торопливо натягивать на себя одежду.— Сей момент. Сейчас все узнаем.Выбежал из сторожки.Офицеры по-хозяйски уселись на лавку, закурили, стали о чем-то негромко, изредка смеясь, переговариваться. Скоро прибежал железнодорожник.— Велено перецепить паровоз на другой состав.— Кем велено?— Не могу знать! — испуганно заморгал железнодорожник. — Кажись, телеграф пришел из Москвы.— Тогда другой давай! — потребовали офицеры.— Никак не получится — другого нет. У нас и паровозного депо-то не имеется — тока на узловой станции.Тьфу ты, дьявол! Хоть ори на него, хоть тормоши, хоть душу из него вовсе вытряси, все одно паровозу взяться неоткуда!— Как появится паровоз — сразу цепляй его к нам, — предупредили офицеры. — Смотри у нас!..— Сделаю, как есть все сделаю! Первый же паровоз ваш будет! — залебезил железнодорожник.Снова вышли в дождь и снег, побежав в тепло натопленных вагонов.Быстро приехать в Москву не удалось...На этом, махоньком, где следующие из Петрограда поезда никогда не останавливались, разъезде они стояли чуть не сутки. Все это удивляло, хотя опоздания случались и ранее, и все чаще и чаще. В железнодорожном ведомстве нарастал разброд, поезда выбивались из расписания, уголь не подвозился или был из рук вон плох, деповские рабочие бастовали, отказываясь ремонтировать паровозы, поездные бригады загоняли поезда в тупики.Империя продолжала рушиться, хотя в это еще никто не верил и того не осознавал, считая, что это лишь мелкие недоразумения в отдельно взятом железнодорожном ведомстве. Хотя очень скоро опоздания на сутки и недели и самозахваты поездов никого удивлять уже не будут...Наконец к полудню следующего дня на станцию втянулся какой-то грузовой состав. Совершенно очумелые пассажиры постановили идти, требовать паровоз себе. Не век же здесь стоять!— Нам нужен паровоз! — потребовали они.— Никак нет. Никаких паровозов пока не предвидится.— Как же нет, когда вот он стоит! — указали начальнику станции на дымящий за стрелкой, пускающий пар паровоз.— Его взять никак невозможно, потому как это воинский эшелон! — объяснил тот.— Так что ж нам, не ехать, что ли?!— Ничего не могу-с сделать!— Да и черт с ним — возьмем сами! — азартно предложил кто-то.Несколько офицеров побежали к паровозу.— Отцепляй! — крикнули они.— Не могу, не было такого распоряжения! — покачал головой высунувшийся из окна чумазый машинист.— А вот мы сейчас тебя!..— Да чего его спрашивать, сами отцепим!Кто-то, нырнув меж тендером и вагоном, полез к сцепке.— Эй, парень, не балуй! — крикнул растерявшийся машинист. — Слышь-ка!Но к нему в кабину, хватаясь за поручни, с двух сторон уже ловко карабкались какие-то офицеры.— Цепляй паровоз вон к тому составу, — показали они. — А то мы тебя ненароком пристрелим.Пугали, конечно. Пока — пугали. Хотя скоро, очень скоро станут и стрелять!Опасливо косясь на озверевших офицеров, которые вторые сутки не могли добраться до места назначения, машинист подчинился силе.Скинули сцепку. Помощник вкруговую замахал рукой...А от хвостового вагона, придерживая рукой фуражку, торопясь и спотыкаясь, бежал начальник эшелона, за которым едва поспевали два солдата с болтающимися за спинами винтовками.— Господа, господа, что вы делаете? Так невозможно, так нельзя! — кричал он на ходу.Но его уже не слушали.Паровоз, прокручивая ведущие колеса, бежал за стрелку.Ну что ж ему, стрелять, что ли? И в кого?.. В пассажиров, среди которых полно старших офицеров. Начальник эшелона лишь рукой махнул...Все это было отчаянно и весело! Паровоз подогнали к вагонам, набросили сцепку, но никуда все равно не поехали, потому что семафор был закрыт.— Куда, куда ехать-то?! — кричал, указывая вперед на опущенный семафор машинист. — Может, теперь нам навстречу литерный идет?Снова побежали к начальнику станции, но тот лишь развел руками.— Может, пути размыло, может, чего еще... Надо бы дрезину выслать, чтобы поглядеть.Но никакой дрезины на станции тоже не было.— Что ж такое? — сокрушался начальник станции. — Отродясь такого не бывало, чтобы двадцать часов кряду ни единого поезда не было!Но через два часа поезд появился. Через станцию, не сбавляя ходу, отчаянно простучав по рельсам и обдав всех паром и мелкими брызгами, проскочил какой-то, битком набитый солдатами, эшелон с двумя пушками на платформе.Солдаты, высунувшись из вагонов, что-то громко, за стуком колес не понять что, орали, может быть, пели.Создавалось впечатление, что все, кто был в вагонах, были пьяными!.. Вдруг один из солдат, радостно оскалившись и погрозив винтовкой, стрельнул в воздух!Эшелон прогрохотал, проорал мимо.От чего всем стало вдруг тревожно.Лишь через час после прохождения воинского эшелона семафор открылся.— Поехали!..Но уже на следующей станции снова увязли на несколько часов. И снова бегали к начальнику, и тот, тоже разводя руками, показывал ленточки телеграфа, где предписывалось закрыть семафоры и загнать все составы в тупики до особого распоряжения, пропуская вне всякой очереди лишь воинские эшелоны. И тут же шли другие депеши, которые, под страхом наказания, предписывали, напротив, воинские эшелоны останавливать, отбирая у них паровозы и загоняя в тупики.В результате никто ничего понять не мог и ничего не делал, выжидая.Да что ж такое происходит-то?Телеграфисты шепотом говорили, что в Петрограде, кажись, вновь какая-то революция или бунт, который будто бы уже подавили, и движение скоро восстановится...Лишь через несколько дней совершенно измученный Мишель прибыл в Москву! Была глубокая ночь, но он надеялся взять «лихача», которые обычно возле Николаевского вокзала и дальше, на площади, толкутся десятками, высоко вставая на козлах и громко зазывая к себе пассажиров.— Кому в Лефортово?.. Кому в Замоскворечье?.. Живо домчу!..Но на этот раз извозчиков оказалось, на удивление, мало. Да и вообще, Москва, в которой он не был несколько месяцев, выглядела как-то иначе.Подойдя к ближайшей пролетке, Мишель спросил извозчика — свободен ли?— Садись, барин! — кивнул тот. — Куда ехать-то?— На Сухаревку, — сказал Мишель, устраиваясь поудобней.Но извозчик ехать туда почему-то вдруг отказался.— Не, барин, туды не поеду. Ни в жизнь! Ищи кого другого!— А что ж так? — удивился Мишель.— Мне жизнь пока ишо дорога! — загадочно ответил извозчик. — Да и кобылу мою ненароком стрельнуть могут, где я тогда другую возьму? Нет, барин, — вылазь!Кобылу стрельнуть?.. Там что, стреляют? В самом центре? На его Сухаревке?— Так ты что, барин, ничего не знаешь? — вдруг, заметив его удивление, спросил кучер.— А что случилось?— Так ить — революция, большаки власть взяли! Вон, поди прочти! — ткнул извозчик кнутом в ближайшую тумбу, где поверх старых афиш полоскался какой-то листок бумаги. — Там про все прописано!Мишель подошел к тумбе и, придерживая пальцами задравшийся угол прокламации, торопливо, часто сбиваясь, прочел:К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!Временное Правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов — Военно-Революционного Комитета, стоящего во главе Петроградского пролетариата и гарнизона. Дело, за которое боролся народ — немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского Правительства, — это дело обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!Военно-Революционный Комитет при Петроградском Совете Рабочих и Солдатских Депутатов. 25 октября 1917 года".Значит, все верно, все так и есть! Значит, в Петрограде революция. Еще одна! Сперва февральская, потом июльская...Сколько можно?..Господи, что ж теперь ждет Россию? Что ждет его? Всех?.. Глава 49 Страшны казематы Тайной канцелярии — кто туда попадает, обратно не вертается! Был человек и нет его — сгинул! Разве только на плахе его и увидишь напослед...Ходит мимо народ, на оконца, что в самую землю вросли, озирается, крестится боязливо. Чудится, что там сейчас начальник Тайной Канцелярии генерал-майор Андрей Иванович Ушаков допрос чинит. Хоть вроде и не слышно ничего...А и не будет слышно, потому как там никого нет! Но под тем подвалом другой имеется — без окошек, весь плесенью да гнилью пропах, своды двухметровые, кирпичные, пол земляной. Из потолка и стен крюки вмурованные торчат да кольца железные, к которым смутьянов приковывают. Кругом факелы смоляные воткнуты да свечи. А в дальнем углу бочка дубовая стоит, водой полна, чтобы узников, чувств лишившихся, из ведра окатывать.Здесь Ушаков свои разборы государственным преступникам чинит...Но и тот подвал еще не последний — ежели в дальний угол заглянуть, будет там дубовая, железом обитая дверца, а за ней ступеньки, спустившись по которым в другой подвал попадаешь. Там самых-то злодеев и держат. Оттуда ни крика, ни стона наверх не прорвется. Дышать в нем почти нечем, вода под ногами хлюпает, а в стенах специальные ниши устроены — аршин в глубину, полтора в ширину и два с небольшим в вышину — только стоймя и втиснешься! Сунут туда злодея да дверцей на засове припечатают. Стоит он, сердешный, так день, два, а то и поболе — ни сесть, ни упасть не может, хребтом стену скребет, коленками да лбом в дверь упирается. Есть ему не дают, только разве воды гнилой раз в день в лицо плеснут — он губы оближет, тем и сыт! Через день ноги как тумбы становятся.В таком-то вот мешке каменном, к стене притиснутый, и Густав Фирлефанц стоял. Да не один, потому что хоть ничего не видел, но слышал, как подле него стонут да маются, судьбу кляня, другие такие же несчастные. А сколько их — кто то знает!.. И сколько они здесь находятся — день или месяц, — поди пойми... Кажется, что год! Нет в подвале ни дня, ни ночи, нет времени — будто ты помер уже. Только монотонно стучат капающие с потолка капли...Но вот хлопнула дверь! Захлюпали шаги, раздались неясные голоса. К кому идут — уж не к нему ли?! И верно — громыхнул засов, подалась дверца. И Густав Фирлефанц, не имея сил на ногах стоять, кулем свалился на земляной пол. А чего дальше было, как его по лестнице волокли, уже и не помнил. Очнулся, когда его водой гнилой из бочки окатили.— Ну, здравствуй, Густав, здравствуй, друг сердешный!Кто это?.. Ушаков?.. Он?.. Да нет, не Ушаков, а сам царь Петр стоит, в потолок сводчатый головой упираясь.— Здравствуй, Гер Питер, — поклонился Густав.— Что ж ты, Густав, так-то! — укоризненно качает головой царь. — Или я тебя не любил, не привечал, деньгами не жаловал? А ты со злодеем Монсом сговор супротив меня учинил!— Не было такого, Гер Питер! — испуганно прошептал Густав.— А вот и врешь! — вскричал, глазищами зыркая, государь император. — Монс против тебя показал, и еще караульный офицер, и камень у тебя под половицей нашли! Хотел ты рентерию мою разорить!— Нет-нет, — шепчет, молит глазами о пощаде Густав.Но только Петр его не слушает, пуще прежнего ярится!— Сам князь-кесарь Меншиков тебя в воровских помыслах уличил! Алексашка, ты где?..— Здесь я, минхерц! — выскочил из темноты, подбежал, встал пред царем, готовый услужить Меншиков.— Сулил он тебе камни, что в рентерии хранятся?— Было, мин херц! — вздохнул, винясь, Меншиков. — Как на духу!..И аж перекрестился!— Слыхал?! — крикнул так, что пламя в факелах вздрогнуло, указуя перстом на Меншикова, Петр. — Говори — было?!— Нет! — вновь бессильно покачал головой Густав. — Оговорили меня!— Врет он, мин херц, ну ей-богу же врет!.. — возмутился Меншиков. — Смущал меня речами своими и в соблазн вводил, каменья показывая, говоря, что с шапки Мономаха они! Надобно бы его, мин херц, на дыбу!Из тьмы шагнул князь Ушаков — верный царев пес, готовый сей час по знаку Петрову на любого кинуться и в клочки разорвать.Петр махнул.И тут же к Густаву подскочили заплечных дел подручные генерал-майора. Одним движением, рванув от ворота до пупа, сорвали одежду, подхватив, поволокли под крюк, завернули, стянули веревками руки... Замерли, вопросительно глядя на Ушакова.— Тяни, — спокойно сказал тот.Разом, взявши за конец веревки, потянули. Руки Густава задрались за спиной, поползли, выворачиваясь вверх. Он тянулся, пытался привставать на цыпочки — да куда там!Охнул Густав Фирлефанц!Петр, приблизившись, жадно глядел ему в глаза:— Ну, говори, говори, Густав! Сговаривался с собакой Монсом?Густав помотал головой.— Тяни! Быстрее тяни! — приказал царь.Палачи разом потянули, аж присев от натуги! Крупен был Густав, тяжел!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28