Пронзительно закричали и вспорхнули с деревьев птицы, но это был единственный видимый результат залпа.
Над лужайкой клубился дым. Здравый смысл подсказывал Киллику, что сейчас самое время бежать вперед. Он потерял свое главное оружие — внезапность, и рисковал потерять больше, но был не из тех людей, которые смиряются с поражением. Возможно, ублюдки уже ушли. Не было мушкетных выстрелов, ни передвижений морских пехотинцев, не было вообще ничего. Или же, ошеломленные и искромсанные картечью, трусливые ублюдки просто убежали. Киллик облизал засохшие губы, обдумываю неожиданную мысль, и решил, что это вполне может быть так.
— Мы побили тех ублюдков, парни!
— А этих ублюдков вы не побили!
Киллик резко повернулся и застыл. Позади него стоял одноглазый человек и глядел на него, как черт из преисподней. Капитан Вильям Фредриксон перед боем всегда снимал повязку с вставного глаза и вынимал искусственную челюсть, и их отсутствие придавало его и без того ужасному лицу просто адское выражение, как у покойника, поднявшегося из могилы. Голос этого офицера, как заметил ошеломленный Киллик, был странно любезным, пока за ним из-за деревьев не стали появляться стрелки в зеленых куртках с винтовками в руках и надетыми на винтовки длинными, штыками-байонетами.
Киллик положил руку на рукоять пистолета, и одноглазый человек покачал головой.
— Я буду вынужден застрелить вас, хотя испытываю симпатию к вашей Республике.
Киллик выразил свое мнение к симпатии Фредриксона одним коротким и выразительным словом.
— Превратности войны, — сказал Фредриксон. — Сержант Росснер! Мне нужны пленники, а не покойники!
— Сэр! — стрелки, подошли к американцам с тыла столь неожиданно, что не дали команде «Фуэллы» ни единого шанса. Догерти обнажил шпагу, но штык Тейлора прикоснулся к горлу ирландца, а дикий взгляд стрелка сказал лейтенанту, что саблю лучше бросить. Догерти и бросил. Некоторые из команды «Фуэллы», не имея возможности отступить к лужайке, которую прикрывали морские пехотинцы, бросили оружие и побежали спасаться вместе с испуганными крестьянами.
— Кто вы, черт побери! — спросил Киллик.
— Капитан Фредриксон, Королевские американские стрелки. Предлагаю вам отдать мне вашу шпагу.
Киллик сквозь зубы сказал ему, что сделать с таким предложением, и Фредриксон улыбнулся.
— Я сохраню ее для вас. Вы здесь командуете?
— А что если я?
Вызывающее поведение Киллика лишь сделало Фредриксона еще более любезным.
— Если вы желаете подраться с моими парнями, то я уверяю вас, они только этого и ждут. Они воевали шесть лет, и единственная радость, которую им предоставила армия, это возможность обобрать мертвые тела.
— Дерьмо, — сказал Киллик.
Драться уже и не было возможности, стрелки уже отгоняли его людей от орудий. Один из ублюдков в зеленой куртке, тот самый, который взял в плен Лайама Догерти, складывал звездно-полосатый флаг в пакет. Некоторые из его людей, видел Киллик, были уже далеко с крестьянами, но они оставили свое оружие, так что их уже нельзя было взять в плен как солдат. Корнелиус Киллик почувствовал беспомощность моряка, принужденного воевать не на море. Он мог только рыдать от злости, беспомощности и стыда, видя как спускают его флаг. Однако, цепляясь за остатки достоинства, он вынул саблю из ножен и эфесом вперед подал ее Фредриксону.
— Если бы вы сразились со мной на море…, - начал Киллик.
— … то я был бы вашим пленником, — любезно закончил предложение Фредриксон. — И если вы дадите мне слово, что не попытаетесь сбежать, то можете оставить свою шпагу.
Киллик почтительно вложил шпагу обратно в ножны.
— Я даю вам слово.
Фредриксон достал серебряный свисток из петли на перевязи и свистнул шесть раз. — Я дал знать наших водоплавающим друзьям, что мы сделали за них их работу. Он открыл мешочек и достал оттуда повязку на глаз и вставную челюсть. — Извините меня за мой туалет. Фредриксон приладил на глаз повязку. — Теперь мы можем возвращаться.
— Возвращаться?
— В форт, разумеется. Как своего пленника, я заверяю вас, что обращаться с вами будут как с джентльменом.
Киллик уставился на стрелка, чье лицо даже с повязкой на глазу и вставной челюстью было очень убедительным. Корнелиус Киллик ожидал, что британский офицер — это напыщенный трус, грациозный, с изысканными манерами и утонченной речью, и был потрясен, столкнувшись лицом к лицу с человеком, столь твердым и уверенным в себе. — А вы даете мне слово, что будете обращаться как с джентльменом?
Фредриксон нахмурился, как будто вопрос обидел его.
— Даю вам слово как офицер, — он вдруг улыбнулся. — Не могу сказать про еду, но вот вино будет без сомнения, в изобилии. Это ведь, в конце концов, Медок*, а урожай в этом году был приличный, я полагаю.
— Сержант! Он жестом извинился перед Килликом за то, что так резко прервал разговор и отвернулся. — Оставьте пушки водоплавающим! Возвращаемся в форт.
— Есть, сэр!
Корнелиус Киллик, надеявшийся, что на суше он окажется также удачлив как и на море, нарвался на стрелка, и все что смог противопоставить, это зажечь сигару. Он успокаивал себя тем, что ему, моряку, совсем не позорно потерпеть поражение на берегу, но все равно было обидно. Боже, как же ему было обидно!
Аркашон, в котором на мели лежала «Фуэлла», пал.
Анри Лассан, видя своих людей запертыми в угол бастиона, осознал, что с вторгнувшимися в форт солдатами в зеленых куртках с длинными блестящими байонетами драться бесполезно.
— Прыгайте! Прыгайте! — он указал на полосу песка под бастионом, нанесенного ветром к стенам форта. Здесь, со стороны моря не было заполненного водой рва, прилив был гораздо лучше любого рва, и поэтому его люди, прыгая из амбразур, тяжело падали на песок. Лассан прыгнул и пожалел о своих оставленных книгах, затем в ушах засвистел ветер и он упал на землю. Двое его людей вывихнули лодыжки, но с помощью своих товарищей уже были за дюнами, и Лассан повел своих людей к северу. Пара пуль полетела им вслед, но прозвучала команда прекратить огонь.
Крепость сдалась не морским пехотинцам, а зеленым курткам, и Лассан гадал, как они смогли подойти так тихо и незаметно, и как они прошли мимо стражи, но это были бесполезные раздумья, ибо он свою задачу не выполнил.
Он потерял форт Тест-де-Бюш, но все еще был способен расстроить их планы. Он думал, что они пришли за шасс-маре и Лассан, спотыкаясь на вязком песке, должен теперь пойти в Ле-Моле и сжечь все лодки.
Ночью пошел дождь. Тропа вела через дюны, мимо выброшенных рыбачьих сетей и корпусов сгнивших лодок. Рыбацкая деревня лежала в двух милях к северу и Лассан уже видел частокол матч и рей там, где он приказал шасс-маре встать на якорь. Владельцы лодок в основном жили прямо на борту, ожидая, когда смогут вернуться к своим торговым делам.
Дым от пушечных выстрелов сдувало туда же, куда и направлялся Лассан, к северу. Начинался прилив. Маленькие волны набегали на отмель, где изобиловали мидии и устрицы. Больше ему не принесут корзину раков и перестанут сплетничать о ценах на рынке Аркашона или шепотом, с притворным восторгом, рассказывать о подвигах американского капитана. Лассан гадал, что же случилось с Килликом, но это тоже было бесполезно, поскольку форт Тест-де-Буш все-таки потерян. У комендант Анри Лассан на поясе висела сабля, за поясом заткнут пистолет, и у него есть неотложная задача и он направился на север в сгущающуюся тьму, чтобы выполнить ее.
А в Ле-Моле взбунтовались экипажи шасс-маре. Они собрались рядом с белым зданием таможни, не действующим из-за долгих лет британской блокады, но в котором по-прежнему обитали два человека в военной форме, приоткрывших тяжелую дверь, чтобы послушать, что происходит снаружи. Позади экипажей шасс-маре стояли колья, ограждавшие место, где устриц очищали от раковин, и где постепенно протестующий шепот переходил в гул разъяренных голосов. Их корабли были единственным средством существования. Без кораблей они будут голодать, их жены и дети тоже будут голодать.
Люди Лассана, смущенные, опустили глаза в землю. На фасаде здания таможни горели факелы, отбрасывая красные блики на озлобленные лица. Шел дождь. Лассан, справедливый и добрый человек, поднял руки.
— Друзья мои! — он объяснил зачем британцам лодки, что они с их помощью хотят построить мост чтобы переправить свою армию к северу в Адур. — Что тогда будет с вашими женами? С детьми? Скажите мне?
Наступила тишина, слышался только шум прилива и капель дождя, шипящих в огне факелов. На лицах читалось недоверие. Лассан знал, что французское крестьянство не любило свою армию из-за того, что Император издал указ по которому, армия могла забирать у них продовольствие без оплаты. Лассан сам не следовал этому приказу, но за это платил из собственного кармана. Некоторые его люди знали об этом, знали, что Лассан всегда был офицером по происхождению, но он ведь угрожал им голодом.
— Англичане предлагают по двадцать франков в день, — выкрикнул какой-то голос из толпы, — по двадцать франков!
Опять послышался нарастающий ропот и Лассан понял, что ему придется действовать силой, если он хочет выполнить свой долг. Он призвал к разуму, но разум был слабым оружием против алчности крестьян, поэтому ему придется быть беспощадным.
— Лейтенант Жерар!
— Сэр?
— Сожгите лодки. Начинайте с южного причала!
Его принялись освистывать, и он инстинктивно потрогал пистолет, но сержант взял его за локоть.
— Сэр, — голос сержанта был печальным.
Послышался скрип, затем еще раз. Это был скрип весел в уключинах, потом послышались всплески и Лассан сквозь тьму увидел на воде белые пятна. Он смотрел и наконец в свете факелов разглядел призрачные очертания шлюпок, выкрашенных в белый цвет.
Пользуясь приливом, британцы вошли в залив, и Лассан, под насмешки селян, увидел моряков в синих мундирах с абордажными саблями в руках, высаживающихся на шасс-маре. Французы, приветствуя английское золото, зааплодировали.
Лассан повернулся и пошел прочь.
— Идем на восток, лейтенант.
— Да, сэр.
Анри Лассан с небольшой кучкой канониров зашагал прочь из деревни. Он пошел на южную оконечность залива Аркашон, а затем вглубь страны, в Бордо, чтобы доложить вышестоящему начальству о своем поражении, о том, что Аркашон потерян, а британцы захватили все лодки.
Так битва при Аркашоне, начинавшаяся с такими надеждами на успех, закончилась полным поражением.
Бейкер Изекиль — английский оружейный мастер, специализировавшийся на изготовлении нарезного охотничьего оружия. Первоначально винтовка имела 65-й калибр (16,5 мм.), затем в 1830 г. калибр был увеличен до 75 (19 мм.)
4 июля — день независимости США.
Lesparre-Medoc — город на юго-западе Франции, префектура в департаменте Жиронда, провинция Бордо. Город известен бордосскими винами.
Глава 8
Тела пятерых погибших французов и одного стрелка были сложены в часовне форта — не из соображений благочестия, а потому, что не оказалось более подходящего места, куда было бы можно их положить до тех пор, пока не появится время их похоронить. Лейтенант Минвер снял белый фронтал с алтаря и приказал двум своим людям разорвать его на бинты, затем, будучи хорошо воспитанным молодым человеком, которого родители не учили оставлять свет в пустой комнате, потушил пламя в неугасимой лампаде перед тем как вернуться во внутренний двор.
Тест-де-Бюш был в хаосе. Стрелки расположились на стенах, а морские пехотинцы и моряки собрались во внутреннем дворе. Шесть полевых орудий притащили в форт, где они стали предметом изучения для всех моряков. «Сцилла» с пробитым тяжелым ядром бортом встала на якорь под защитой орудий форта.
Рюкзаки и прочее снаряжение морских пехотинцев переправили с брига, вставшего на якорь позади «Сциллы», затем подняли в форт с помощью шкивов и талей. Морские пехотинцы хоть и шли налегке, все же прибыли в форт на два часа позже стрелков Шарпа.
— Должен поблагодарить вас, майор Шарп, — Бэмпфилд, с мозолями на ногах, вошел в комнату, где Шарпа перевязывал доктор с корабля. Бэмпфилд вздрогнул от вида крови на лице и рубашке Шарпа. — Дорогой друг, позвольте сказать, как я сожалею.
Хирург, пьяный и в плохом расположении духа, ответил вместо Шарпа.
— Ничего страшного, сэр. Из ран на голове всегда льется как из свиньи на бойне. Он легонько шлепнул Шарпа по голове. — Должно быть, в голове у вас будто барабан стучит, да?
Если он имел ввиду, что будет больно, то он был прав, и хоть хлопок не помог, по крайней мере зрение вернулось к Шарпу как только с глаз вытерли кровь. Он взглянул на молодое и уставшее лицо Бэмпфилда.
— А ведь форт был не очень-то и пуст.
— Да, пожалуй! — Бэмпфилд прошел к столу и стал изучать бутылку с вином, оставленную французским гарнизоном. Он откупорил пробку и налил немного в стакан. Понюхал вино, покрутил его в стакане, еще раз изучил, и, наконец, отхлебнул. — Неплохо. Слегка недовыдержанное, я бы сказал. Он подлил еще вина. — Но ведь обошлось без сломанных костей, верно?
— Я потерял одного человека.
Бэмпфилд пожал плечами. «Сцилла» потеряла шестнадцать. Он сказал это так, будто хотел подчеркнуть, что флот понес большие потери.
— А морские пехотинцы? — спросил Шарп.
— Двоих малость поцарапало, — беззаботно сказал Бэмпфилд. — Я всегда думал, что лужайка — наиболее подходящее место для засады, Шарп. Если они хотят поймать таких как мы, им следует быть более энергичными, — рассмеялся он.
Бэмпфилд — лживый ублюдок, подумал Шарп. Два стрелка, посланные Фредриксоном, предупредили морских пехотинцев о засаде, и капитан пехотинцев, Палмер, уже поблагодарил Шарпа за услугу. Но Бэмпфилд говорил так, будто это он и обнаружил, и захватил в плен засаду несмотря на то, что чертов Бэмпфилд ничего не сделал. Бэмпфилд допил вино.
— Кто-то из американцев спасся? — вопрос прозвучал как обвинение.
— Полагаю, что да, — Шарпу было плевать. У Бэмпфилда было тридцать пленных американцев, но ему было мало. Форт захватили, моряки со «Сциллы» вошли в канал и захватили шасс-маре, никто не может ожидать большего за один день.
— Так вы выдвигаетесь вглубь страны утром, Шарп? — Бэмпфилд взглянул на рану на голове Шарпа. — Это ведь просто царапина, не так ли? Она не помешает вам идти?
Шарп не ответил. Форт взят, Эльфинстоун получил шасс-маре, которые были ему нужны, и эта операция была фарсом. Кроме того, ему было наплевать, собирается ли Бордо восстать или нет, его беспокоило только то, что Джейн не должна умереть пока он где-то шляется. Шарп повернул голову и посмотрел на хирурга.
— Каковы первые симптомы лихорадки?
Хирург взбодрил себя вином.
— Черной, желтой, болотной? Какой лихорадки?
— Любой лихорадки, — проворчал Шарп.
Хирург пожал плечами.
— Жар, дрожь, понос. Я не вижу у вас ни одного симптома лихорадки, майор.
Шарпа охватил ужас. Он испытал искушение выдать свое ранение за более серьезное, чтобы можно было вернуться в Сен-Жан-де-Люз первым же кораблем.
— Ну, Шарп? — Бэмпфилда задело, что Шарп проигнорировал его вопрос. — Вы собираетесь выступить утром?
— Да, сэр. — Шарп встал. Это было лучше, чем терпеть этого самонадеянного капитана. Шарп пойдет утром, устроит диверсию на дороге, вернется и отвергнет все дальнейшие безумства Бэмпфилда. Ему следовало бы вытереть насухо свой палаш, чтобы к утру тот не покрылся пятнами ржавчины, но он слишком устал. Майор не спал прошлую ночь, шел маршем весь день, он захватил крепость. Теперь надо поспать.
Он протиснулся мимо Бэмпфилда и пошел искать какую-нибудь койку в пустой комнате бараков. Там, среди пожитков изгнанных стрелками французских канониров, он лег и сразу заснул.
Уже наступила ночь, холодная ночь. Часовые на стенах дрожали от холода, а вода во рву покрылась льдом. Ветер перестал дуть, дождь прекратился, густые облака рассеялись и на небе появились холодные, серебряные, по-зимнему яркие точки звезд, висевших над мерцающими заледеневшими болотами.
Через эти мрачные болота, из вод залива Аркашон надвигался туман. Туман медленно клубился безмолвной морозной ночью, им заволокло форт, вот и уже замерзла пролитая в перестрелке кровь. Во внутреннем дворе форта Тест-де-Бюш полыхали факелы, туман смешивался с выдыхаемым паром, мороз тронул инеем ножны сабель и стволы орудий на стенах.
Бэмпфилд приказал стрелкам отдыхать, и их на посту сменили морские пехотинцы, чьи красные мундиры и белоснежные ремни казались яркими на фоне звездного неба.
Девять французских пленников, среди которых был и сержант, стрелявший в Шарпа с крыши бараков, были заперты на вещевом складе. Потом их перевезут на одном из судов Бэмпфилда на гниющий корабль, превращенный в плавучую темницу на Темзе или в новую каменную тюрьму, построенную французскими пленными где-то в дебрях Дартмура.
Других пленников поместили в винном погребе, который Бэмпфилд приказал очистить от бренди и вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Над лужайкой клубился дым. Здравый смысл подсказывал Киллику, что сейчас самое время бежать вперед. Он потерял свое главное оружие — внезапность, и рисковал потерять больше, но был не из тех людей, которые смиряются с поражением. Возможно, ублюдки уже ушли. Не было мушкетных выстрелов, ни передвижений морских пехотинцев, не было вообще ничего. Или же, ошеломленные и искромсанные картечью, трусливые ублюдки просто убежали. Киллик облизал засохшие губы, обдумываю неожиданную мысль, и решил, что это вполне может быть так.
— Мы побили тех ублюдков, парни!
— А этих ублюдков вы не побили!
Киллик резко повернулся и застыл. Позади него стоял одноглазый человек и глядел на него, как черт из преисподней. Капитан Вильям Фредриксон перед боем всегда снимал повязку с вставного глаза и вынимал искусственную челюсть, и их отсутствие придавало его и без того ужасному лицу просто адское выражение, как у покойника, поднявшегося из могилы. Голос этого офицера, как заметил ошеломленный Киллик, был странно любезным, пока за ним из-за деревьев не стали появляться стрелки в зеленых куртках с винтовками в руках и надетыми на винтовки длинными, штыками-байонетами.
Киллик положил руку на рукоять пистолета, и одноглазый человек покачал головой.
— Я буду вынужден застрелить вас, хотя испытываю симпатию к вашей Республике.
Киллик выразил свое мнение к симпатии Фредриксона одним коротким и выразительным словом.
— Превратности войны, — сказал Фредриксон. — Сержант Росснер! Мне нужны пленники, а не покойники!
— Сэр! — стрелки, подошли к американцам с тыла столь неожиданно, что не дали команде «Фуэллы» ни единого шанса. Догерти обнажил шпагу, но штык Тейлора прикоснулся к горлу ирландца, а дикий взгляд стрелка сказал лейтенанту, что саблю лучше бросить. Догерти и бросил. Некоторые из команды «Фуэллы», не имея возможности отступить к лужайке, которую прикрывали морские пехотинцы, бросили оружие и побежали спасаться вместе с испуганными крестьянами.
— Кто вы, черт побери! — спросил Киллик.
— Капитан Фредриксон, Королевские американские стрелки. Предлагаю вам отдать мне вашу шпагу.
Киллик сквозь зубы сказал ему, что сделать с таким предложением, и Фредриксон улыбнулся.
— Я сохраню ее для вас. Вы здесь командуете?
— А что если я?
Вызывающее поведение Киллика лишь сделало Фредриксона еще более любезным.
— Если вы желаете подраться с моими парнями, то я уверяю вас, они только этого и ждут. Они воевали шесть лет, и единственная радость, которую им предоставила армия, это возможность обобрать мертвые тела.
— Дерьмо, — сказал Киллик.
Драться уже и не было возможности, стрелки уже отгоняли его людей от орудий. Один из ублюдков в зеленой куртке, тот самый, который взял в плен Лайама Догерти, складывал звездно-полосатый флаг в пакет. Некоторые из его людей, видел Киллик, были уже далеко с крестьянами, но они оставили свое оружие, так что их уже нельзя было взять в плен как солдат. Корнелиус Киллик почувствовал беспомощность моряка, принужденного воевать не на море. Он мог только рыдать от злости, беспомощности и стыда, видя как спускают его флаг. Однако, цепляясь за остатки достоинства, он вынул саблю из ножен и эфесом вперед подал ее Фредриксону.
— Если бы вы сразились со мной на море…, - начал Киллик.
— … то я был бы вашим пленником, — любезно закончил предложение Фредриксон. — И если вы дадите мне слово, что не попытаетесь сбежать, то можете оставить свою шпагу.
Киллик почтительно вложил шпагу обратно в ножны.
— Я даю вам слово.
Фредриксон достал серебряный свисток из петли на перевязи и свистнул шесть раз. — Я дал знать наших водоплавающим друзьям, что мы сделали за них их работу. Он открыл мешочек и достал оттуда повязку на глаз и вставную челюсть. — Извините меня за мой туалет. Фредриксон приладил на глаз повязку. — Теперь мы можем возвращаться.
— Возвращаться?
— В форт, разумеется. Как своего пленника, я заверяю вас, что обращаться с вами будут как с джентльменом.
Киллик уставился на стрелка, чье лицо даже с повязкой на глазу и вставной челюстью было очень убедительным. Корнелиус Киллик ожидал, что британский офицер — это напыщенный трус, грациозный, с изысканными манерами и утонченной речью, и был потрясен, столкнувшись лицом к лицу с человеком, столь твердым и уверенным в себе. — А вы даете мне слово, что будете обращаться как с джентльменом?
Фредриксон нахмурился, как будто вопрос обидел его.
— Даю вам слово как офицер, — он вдруг улыбнулся. — Не могу сказать про еду, но вот вино будет без сомнения, в изобилии. Это ведь, в конце концов, Медок*, а урожай в этом году был приличный, я полагаю.
— Сержант! Он жестом извинился перед Килликом за то, что так резко прервал разговор и отвернулся. — Оставьте пушки водоплавающим! Возвращаемся в форт.
— Есть, сэр!
Корнелиус Киллик, надеявшийся, что на суше он окажется также удачлив как и на море, нарвался на стрелка, и все что смог противопоставить, это зажечь сигару. Он успокаивал себя тем, что ему, моряку, совсем не позорно потерпеть поражение на берегу, но все равно было обидно. Боже, как же ему было обидно!
Аркашон, в котором на мели лежала «Фуэлла», пал.
Анри Лассан, видя своих людей запертыми в угол бастиона, осознал, что с вторгнувшимися в форт солдатами в зеленых куртках с длинными блестящими байонетами драться бесполезно.
— Прыгайте! Прыгайте! — он указал на полосу песка под бастионом, нанесенного ветром к стенам форта. Здесь, со стороны моря не было заполненного водой рва, прилив был гораздо лучше любого рва, и поэтому его люди, прыгая из амбразур, тяжело падали на песок. Лассан прыгнул и пожалел о своих оставленных книгах, затем в ушах засвистел ветер и он упал на землю. Двое его людей вывихнули лодыжки, но с помощью своих товарищей уже были за дюнами, и Лассан повел своих людей к северу. Пара пуль полетела им вслед, но прозвучала команда прекратить огонь.
Крепость сдалась не морским пехотинцам, а зеленым курткам, и Лассан гадал, как они смогли подойти так тихо и незаметно, и как они прошли мимо стражи, но это были бесполезные раздумья, ибо он свою задачу не выполнил.
Он потерял форт Тест-де-Бюш, но все еще был способен расстроить их планы. Он думал, что они пришли за шасс-маре и Лассан, спотыкаясь на вязком песке, должен теперь пойти в Ле-Моле и сжечь все лодки.
Ночью пошел дождь. Тропа вела через дюны, мимо выброшенных рыбачьих сетей и корпусов сгнивших лодок. Рыбацкая деревня лежала в двух милях к северу и Лассан уже видел частокол матч и рей там, где он приказал шасс-маре встать на якорь. Владельцы лодок в основном жили прямо на борту, ожидая, когда смогут вернуться к своим торговым делам.
Дым от пушечных выстрелов сдувало туда же, куда и направлялся Лассан, к северу. Начинался прилив. Маленькие волны набегали на отмель, где изобиловали мидии и устрицы. Больше ему не принесут корзину раков и перестанут сплетничать о ценах на рынке Аркашона или шепотом, с притворным восторгом, рассказывать о подвигах американского капитана. Лассан гадал, что же случилось с Килликом, но это тоже было бесполезно, поскольку форт Тест-де-Буш все-таки потерян. У комендант Анри Лассан на поясе висела сабля, за поясом заткнут пистолет, и у него есть неотложная задача и он направился на север в сгущающуюся тьму, чтобы выполнить ее.
А в Ле-Моле взбунтовались экипажи шасс-маре. Они собрались рядом с белым зданием таможни, не действующим из-за долгих лет британской блокады, но в котором по-прежнему обитали два человека в военной форме, приоткрывших тяжелую дверь, чтобы послушать, что происходит снаружи. Позади экипажей шасс-маре стояли колья, ограждавшие место, где устриц очищали от раковин, и где постепенно протестующий шепот переходил в гул разъяренных голосов. Их корабли были единственным средством существования. Без кораблей они будут голодать, их жены и дети тоже будут голодать.
Люди Лассана, смущенные, опустили глаза в землю. На фасаде здания таможни горели факелы, отбрасывая красные блики на озлобленные лица. Шел дождь. Лассан, справедливый и добрый человек, поднял руки.
— Друзья мои! — он объяснил зачем британцам лодки, что они с их помощью хотят построить мост чтобы переправить свою армию к северу в Адур. — Что тогда будет с вашими женами? С детьми? Скажите мне?
Наступила тишина, слышался только шум прилива и капель дождя, шипящих в огне факелов. На лицах читалось недоверие. Лассан знал, что французское крестьянство не любило свою армию из-за того, что Император издал указ по которому, армия могла забирать у них продовольствие без оплаты. Лассан сам не следовал этому приказу, но за это платил из собственного кармана. Некоторые его люди знали об этом, знали, что Лассан всегда был офицером по происхождению, но он ведь угрожал им голодом.
— Англичане предлагают по двадцать франков в день, — выкрикнул какой-то голос из толпы, — по двадцать франков!
Опять послышался нарастающий ропот и Лассан понял, что ему придется действовать силой, если он хочет выполнить свой долг. Он призвал к разуму, но разум был слабым оружием против алчности крестьян, поэтому ему придется быть беспощадным.
— Лейтенант Жерар!
— Сэр?
— Сожгите лодки. Начинайте с южного причала!
Его принялись освистывать, и он инстинктивно потрогал пистолет, но сержант взял его за локоть.
— Сэр, — голос сержанта был печальным.
Послышался скрип, затем еще раз. Это был скрип весел в уключинах, потом послышались всплески и Лассан сквозь тьму увидел на воде белые пятна. Он смотрел и наконец в свете факелов разглядел призрачные очертания шлюпок, выкрашенных в белый цвет.
Пользуясь приливом, британцы вошли в залив, и Лассан, под насмешки селян, увидел моряков в синих мундирах с абордажными саблями в руках, высаживающихся на шасс-маре. Французы, приветствуя английское золото, зааплодировали.
Лассан повернулся и пошел прочь.
— Идем на восток, лейтенант.
— Да, сэр.
Анри Лассан с небольшой кучкой канониров зашагал прочь из деревни. Он пошел на южную оконечность залива Аркашон, а затем вглубь страны, в Бордо, чтобы доложить вышестоящему начальству о своем поражении, о том, что Аркашон потерян, а британцы захватили все лодки.
Так битва при Аркашоне, начинавшаяся с такими надеждами на успех, закончилась полным поражением.
Бейкер Изекиль — английский оружейный мастер, специализировавшийся на изготовлении нарезного охотничьего оружия. Первоначально винтовка имела 65-й калибр (16,5 мм.), затем в 1830 г. калибр был увеличен до 75 (19 мм.)
4 июля — день независимости США.
Lesparre-Medoc — город на юго-западе Франции, префектура в департаменте Жиронда, провинция Бордо. Город известен бордосскими винами.
Глава 8
Тела пятерых погибших французов и одного стрелка были сложены в часовне форта — не из соображений благочестия, а потому, что не оказалось более подходящего места, куда было бы можно их положить до тех пор, пока не появится время их похоронить. Лейтенант Минвер снял белый фронтал с алтаря и приказал двум своим людям разорвать его на бинты, затем, будучи хорошо воспитанным молодым человеком, которого родители не учили оставлять свет в пустой комнате, потушил пламя в неугасимой лампаде перед тем как вернуться во внутренний двор.
Тест-де-Бюш был в хаосе. Стрелки расположились на стенах, а морские пехотинцы и моряки собрались во внутреннем дворе. Шесть полевых орудий притащили в форт, где они стали предметом изучения для всех моряков. «Сцилла» с пробитым тяжелым ядром бортом встала на якорь под защитой орудий форта.
Рюкзаки и прочее снаряжение морских пехотинцев переправили с брига, вставшего на якорь позади «Сциллы», затем подняли в форт с помощью шкивов и талей. Морские пехотинцы хоть и шли налегке, все же прибыли в форт на два часа позже стрелков Шарпа.
— Должен поблагодарить вас, майор Шарп, — Бэмпфилд, с мозолями на ногах, вошел в комнату, где Шарпа перевязывал доктор с корабля. Бэмпфилд вздрогнул от вида крови на лице и рубашке Шарпа. — Дорогой друг, позвольте сказать, как я сожалею.
Хирург, пьяный и в плохом расположении духа, ответил вместо Шарпа.
— Ничего страшного, сэр. Из ран на голове всегда льется как из свиньи на бойне. Он легонько шлепнул Шарпа по голове. — Должно быть, в голове у вас будто барабан стучит, да?
Если он имел ввиду, что будет больно, то он был прав, и хоть хлопок не помог, по крайней мере зрение вернулось к Шарпу как только с глаз вытерли кровь. Он взглянул на молодое и уставшее лицо Бэмпфилда.
— А ведь форт был не очень-то и пуст.
— Да, пожалуй! — Бэмпфилд прошел к столу и стал изучать бутылку с вином, оставленную французским гарнизоном. Он откупорил пробку и налил немного в стакан. Понюхал вино, покрутил его в стакане, еще раз изучил, и, наконец, отхлебнул. — Неплохо. Слегка недовыдержанное, я бы сказал. Он подлил еще вина. — Но ведь обошлось без сломанных костей, верно?
— Я потерял одного человека.
Бэмпфилд пожал плечами. «Сцилла» потеряла шестнадцать. Он сказал это так, будто хотел подчеркнуть, что флот понес большие потери.
— А морские пехотинцы? — спросил Шарп.
— Двоих малость поцарапало, — беззаботно сказал Бэмпфилд. — Я всегда думал, что лужайка — наиболее подходящее место для засады, Шарп. Если они хотят поймать таких как мы, им следует быть более энергичными, — рассмеялся он.
Бэмпфилд — лживый ублюдок, подумал Шарп. Два стрелка, посланные Фредриксоном, предупредили морских пехотинцев о засаде, и капитан пехотинцев, Палмер, уже поблагодарил Шарпа за услугу. Но Бэмпфилд говорил так, будто это он и обнаружил, и захватил в плен засаду несмотря на то, что чертов Бэмпфилд ничего не сделал. Бэмпфилд допил вино.
— Кто-то из американцев спасся? — вопрос прозвучал как обвинение.
— Полагаю, что да, — Шарпу было плевать. У Бэмпфилда было тридцать пленных американцев, но ему было мало. Форт захватили, моряки со «Сциллы» вошли в канал и захватили шасс-маре, никто не может ожидать большего за один день.
— Так вы выдвигаетесь вглубь страны утром, Шарп? — Бэмпфилд взглянул на рану на голове Шарпа. — Это ведь просто царапина, не так ли? Она не помешает вам идти?
Шарп не ответил. Форт взят, Эльфинстоун получил шасс-маре, которые были ему нужны, и эта операция была фарсом. Кроме того, ему было наплевать, собирается ли Бордо восстать или нет, его беспокоило только то, что Джейн не должна умереть пока он где-то шляется. Шарп повернул голову и посмотрел на хирурга.
— Каковы первые симптомы лихорадки?
Хирург взбодрил себя вином.
— Черной, желтой, болотной? Какой лихорадки?
— Любой лихорадки, — проворчал Шарп.
Хирург пожал плечами.
— Жар, дрожь, понос. Я не вижу у вас ни одного симптома лихорадки, майор.
Шарпа охватил ужас. Он испытал искушение выдать свое ранение за более серьезное, чтобы можно было вернуться в Сен-Жан-де-Люз первым же кораблем.
— Ну, Шарп? — Бэмпфилда задело, что Шарп проигнорировал его вопрос. — Вы собираетесь выступить утром?
— Да, сэр. — Шарп встал. Это было лучше, чем терпеть этого самонадеянного капитана. Шарп пойдет утром, устроит диверсию на дороге, вернется и отвергнет все дальнейшие безумства Бэмпфилда. Ему следовало бы вытереть насухо свой палаш, чтобы к утру тот не покрылся пятнами ржавчины, но он слишком устал. Майор не спал прошлую ночь, шел маршем весь день, он захватил крепость. Теперь надо поспать.
Он протиснулся мимо Бэмпфилда и пошел искать какую-нибудь койку в пустой комнате бараков. Там, среди пожитков изгнанных стрелками французских канониров, он лег и сразу заснул.
Уже наступила ночь, холодная ночь. Часовые на стенах дрожали от холода, а вода во рву покрылась льдом. Ветер перестал дуть, дождь прекратился, густые облака рассеялись и на небе появились холодные, серебряные, по-зимнему яркие точки звезд, висевших над мерцающими заледеневшими болотами.
Через эти мрачные болота, из вод залива Аркашон надвигался туман. Туман медленно клубился безмолвной морозной ночью, им заволокло форт, вот и уже замерзла пролитая в перестрелке кровь. Во внутреннем дворе форта Тест-де-Бюш полыхали факелы, туман смешивался с выдыхаемым паром, мороз тронул инеем ножны сабель и стволы орудий на стенах.
Бэмпфилд приказал стрелкам отдыхать, и их на посту сменили морские пехотинцы, чьи красные мундиры и белоснежные ремни казались яркими на фоне звездного неба.
Девять французских пленников, среди которых был и сержант, стрелявший в Шарпа с крыши бараков, были заперты на вещевом складе. Потом их перевезут на одном из судов Бэмпфилда на гниющий корабль, превращенный в плавучую темницу на Темзе или в новую каменную тюрьму, построенную французскими пленными где-то в дебрях Дартмура.
Других пленников поместили в винном погребе, который Бэмпфилд приказал очистить от бренди и вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31