– Возьмете, может, на всякий случай еще удостоверение пожарного инспектора? Есть «почетные доноры», вот «контролер на транспорте», тоже хорошо разбирают…
– «Пожарного» еще возьму, – поразмыслив, решила я.
– Здесь все то же самое, что у санитарного, фотография три на четыре. В ателье через дорогу снимают полароид на документы. Приносите фотографию, все оформлю.
– Спасибо.
– Если еще что-нибудь возьмете, могу все за стошку отдать, – предложил услужливый продавец.
– А удостоверение участкового инспектора есть?
– Щас нету, но они уже отходят, – махнул рукой торговец, – возьмите лучше «почетного спасателя России», корка в натуре отпад, к ней и значок прилагается.
– Вы что, любой документ можете состряпать? – поразилась я.
– Ага, – кивнул развязный парень в бейсболке и круглых очках, – хоть «инвалида 1812 года».
– Давай инвалида 1812 года. На имя Яретенко Николая Ивановича, фотографию я потом приклею…
– Какой группы? – на лице торговца ни тени иронии.
– Первой, – я прыснула в кулак.
– Зачем первой? – продавец продемонстрировал чувство юмора. – Берите лучше третью! С правом работы, а льготы те же!
– Ладно, давай третью.
– Значит, приносите мне сейчас три фотографии и стольник, о'кей? – парень внимательно посмотрел на меня поверх очков.
– О'кей, – кивнула я и побежала в фотоателье.
Когда я вернулась с блоком из четырех фотографий, парень ловко вырезал три ровненьких портретика нужного размера, приклеил их на корки и вытащил из нижнего ящика мешок с печатями.
– Так, это у нас пожарка, – бормотал он, высовывая кончик языка, – это ветеринарка… Нет, ветеринарка нам сейчас не нужна. О! Вот это вещь, печать прокуратуры! Но мы ее только для розыгрышей пользуем, всерьез опасно. Там люди с юмором, но до известных пределов. Куда же пустые завалились? А, вот! Что еще нужно? Так-так… Что еще? А, ВТЭК! Вот он, любимый… Фотографию лишнюю возьмите, может, потом еще что надумаете. Или в библиотеку записаться вдруг захочется… Ха-ха!
Вытащив три нужные печати, продавец аккуратно разложил корочки перед собой, проверил, хорошо ли держатся фотографии.
– Паспорт с собой есть? – спросил он по-деловому, вытаскивая из кармана спортивных штанов перьевой «Паркер».
Я протянула торговцу документ.
– Т-а-а-к…
Молодой человек открыл «ксиву», сдвинул кепку на затылок, закусил кончик языка и медленно, правильным каллиграфическим почерком, черными чернилами вписал все, что нужно, во все три документа.
У меня слезы на глаза навернулись от умиления, когда загорелая крепкая рука выводила красивыми круглыми буквами: «Николай Иванович Яретенко… инвалид войны 1812 года… III группа… выдано 19.08.2002 г.». Затем умелец ловко поставил нужные печати на каждый документ, так чтобы цветной кружок попадал на угол фотографии.
– Готово! Щас подсохнет децл…
– Отпад, – только и смогла выговорить я, вытаскивая из кошелька зелененький стольник.
Продавец профессионально протянул между пальцев надпись «The United States of America», пошкрябал щеку Франклина, проверил наличие его водяного портрета и защитной полоски и удовлетворенно кивнул.
– Еще что надумаете, рад служить, – дружелюбно предложил он. – Постоянным клиентам скидка.
– Обязательно, – улыбнулась я. Раньше, блин, за какой-нибудь справкой в жилконтору неделю надо было убиваться! А теперь… Красота! Завтра же навещу Георгия Блошкина. В качестве взятки потребую правдивый рассказ о Владилене Милявской.
Еще раз потрогав уложенные в сумку удостоверения, я направилась в Дом книги. Следуя инструкции Шуры Балаганова, следует приобрести Закон о печати, который «С-С-С!!!» наверняка нарушает нагло и безбожно. Интересно, предполагал ли изобретательный журналист, что его советы могут быть использованы против родной газеты?
Около одиннадцати часов я была на месте. Разъезжая, дом девять – адрес, указанный в качестве местонахождения редакции, – оказалась старым зданием, которое угрожало торжественно рухнуть во время празднования трехсотлетия Петербурга. По фасаду ползли трещины, а часть первого этажа выгорела лет восемь назад, потому что черная копоть вокруг выбитых стекол успела основательно порасти мхом.
«С-С-С!!!» располагалась на третьем этаже. Потолки были настолько низкими, что я инстинктивно пригибала шею, чтобы не тереться темечком об отсыревшую штукатурку. Нажала на кнопку звонка. Противный электрический соловей завизжал по ту сторону двери. Не услышать такую трель абсолютно невозможно. Однако открывать никто не спешил. Никакого движения, шагов или прочих звуков не последовало. Позвонила еще раз. Для уверенности крепко надавила на звонок. Соловей зашелся в истерическом вое, но дверь все равно никто не открыл.
Подавив острейшее чувство досады, я собралась уходить. Тут раздался щелчок, открылась металлическая дверь напротив. Оттуда выглянул худенький кудрявый человек в круглых очках.
– Вы к кому? – осторожно поинтересовался он.
Вид у этого товарища был такой, будто при любом подозрительном жесте он тут же прыгнет обратно и закроется на все замки.
– Инспектор по делам печати, – я сунула субъекту в нос липовое удостоверение. – Мне нужен Георгий Блошкин.
– Что вам надо? – истерично взвизгнул кудрявый субъект в очках.
– На вашу газету поступил официальный запрос с требованием разобраться в деятельности журналистки Владилены Милявской. Я имею полномочия просмотреть ее рукописи или иные исходные материалы. Милявская официально числилась внештатным корреспондентом только в вашей газете, все ее статьи в других изданиях печатались со ссылкой на вашу газету. И я не уйду отсюда, пока вы не расскажете все, что вам о ней известно. Даже если придется караулить вас внизу месяц!
– Если вас послал Денник, то все равно ничего не добьетесь! Материалы уже в печати! Я тут ни при чем! Раньше надо было! – вопил несчастный, пытаясь выпихнуть мою ногу наружу.
Денник! Это же фамилия из записной книжки Владилены! Так-так… Интересно, почему редактор так боится его визита?
– Не устраивайте детский сад, – я разозлилась и резким рывком распахнула дверь. – Давайте поговорим!
– Я ничего не знаю! – плаксиво заявил редактор. – Владилена приносила готовые статьи. Где она брала материал, понятия не имею.
– Для начала представьтесь, – рявкнула я, наступая на тварь дрожащую.
– Геша, – проскулил кудрявый товарищ.
– Послушайте, Геша, обещаю, что если вы правдиво ответите на все мои вопросы, то я уйду и никогда сюда не вернусь. Хорошо?
Геннадий обреченно вздохнул и поплелся за свой рабочий стол, заваленный бумагами.
– Что вы хотите узнать?
– Кто из этих людей, – я вытащила из кармана записную книжку Владилены, – пошел бы на убийство, только бы не допустить публикации материала о себе?
Геша тупо поглядел на замусоленные странички.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я ничего не знаю! Владилена не жила в России. Появлялась неожиданно и каждый раз привозила сенсацию. Денег не брала, хотя, очевидно, в них не нуждалась. Единственное, чего хотела, – чтобы как можно больше людей прочитало ее материал. Даже приписку делала, что разрешается цитировать и перепечатывать без согласия автора. Все! Доходы оставляла нам.
– И вы ни разу не задумались, что эти публикации могут кому-то навредить?
– Вы знаете, может быть, это покажется вам циничным, но я считаю так: если человек не совершает ничего постыдного, то и скомпрометировать его невозможно. Все, что печатала Владилена, на поверку оказывалось чистой правдой. Можно сказать, она вершила правосудие над теми, кто надеялся остаться безнаказанным. К примеру, стареющая Ведерникова могла бы уйти в тренеры, но ведь нет! Ей хотелось заработать много денег, и она использовала свою племянницу…
– Ну вот Жирнов, скажем, в чем провинился? – спросила я.
– Никто не заставлял господина Жирнова подставлять своих бывших партнеров, – буркнул в ответ Геша. – Жирнова убила собственная жадность. Он мог бы нормально вести бизнес, в поте лица зарабатывать свой кусок хлеба с маслом и икрой. Но ведь ему хотелось все и сразу! Зачем он втайне от них ввел в совет директоров человека, который должен был обанкротить компанию?
– Не знаю, – честно ответила я.
– Затем, чтобы потом выкупить остальные доли за бесценок! Вот и получил… – Геша откинул назад сальные кудри, – девять граммов в сердце…
– Интересно… – протянула я, закуривая сигарету. – Хорошо, положим, Владилена преследовала благородную цель восстановления справедливости. Тогда объясните, почему более половины фамилий в этой книжке ни разу не разоблачались? Вот Жемчужная, к примеру…
Я уставилась на Блошкина немигающими глазами.
Геша внезапно посерел и отодвинулся чуть назад.
– Почему вы спрашиваете?
– Видите ли, Геша, есть версия, что гражданка Милявская погибла в результате несчастного случая, – уклончиво ответила я. – Принимала ванну и уронила в воду включенный фен. Такое редко, но случается. Вот я и спрашиваю, могла ли Роза Жемчужная желать смерти Владилены?
Геша сглотнул слюну и положил руки на стол.
– Вы ведь не из Комитета по делам печати? Да?
– И оттуда тоже, – последовал мой уклончивый ответ. – Скажем, провожу служебное расследование по заданию некоторых влиятельных лиц.
Блошкин тяжело вздохнул.
– Меня закроют? – он махнул рукой. – Хотя после смерти Владилены все равно.
– Почему? – удивилась я.
– Потому что она была главным учредителем издания, – последовал ответ.
– Владилена учредила эту газету?!
У меня чуть жвачка изо рта не выпала. «Орбит» после утреннего кофе незаменимая вещь. Здорово снимает специфический желтый налет от бодрящего напитка.
– Ага, после того как вышла из тюрьмы, – выдал Геша второе убийственное откровение.
– За что она сидела? – осторожно спросила я.
– Точно не знаю, кажется, за мошенничество, – пожал плечами редактор.
– Геша, если вы сейчас расскажете мне всю правду, то можете рассчитывать на хорошее выходное пособие. Газета ваша, разумеется, при нынешних обстоятельствах закроется. Большого вреда, думаю, от этого не будет. А вы сможете сносно пожить то время, пока будете искать работу. Итак, зачем Владилене Милявской понадобилась эта газета?
– Сколько? – редактор перешел на язык фактов и цифр.
– Ну, положим тысяча долларов вас устроит? – я решила начать с малого.
Геша презрительно фыркнул.
– Естественно, нет, – он окинул меня оценивающим взглядом. – Вот три – нет, три с половиной – в самый раз.
– Договорились.
Дорого же мне обходится дело Розы Жемчужной!
– Привезите деньги, тогда и будем разговаривать, – повеселел редактор.
– Нет уж, поедете со мной до ближайшего банка. Надеюсь, это вас не сильно отвлечет?
– До пятницы я совершенно свободен, – ответил Геша фразой из Винни-Пуха.
Через полтора часа, получив от меня конверт с требуемой суммой, Блошкин с комфортом расположился за столиком ресторана «Магриб», который выбрал местом своих откровений.
– С чего начать?
– Желательно с начала…
Мне настоятельно совали в руки меню, хотя ничего, кроме кофе, я брать не собиралась. Бессонная ночь, безумный вечер – все это давало о себе знать. Блошкин же скромностью не отличался. Раскрыл меню и, пробежав по нему глазами, продиктовал официанту заказ. Дождавшись, пока он закончит, официант повернулся ко мне и с деланой улыбкой на лице спросил:
– А вы что будете заказывать?
– Кофе, эспрессо, два, – отрывисто продиктовала я.
– На десерт что-нибудь? – разочаровался официант.
Прочитав Блошкину еще раз его заказ, молодой человек удалился.
– С начала, так с начала, – Геша посмотрел вдаль, постучал пальцами по столу и тяжело вздохнул. – Владилена предложила мне стать главным редактором ее газеты три года назад. У нее на руках была пачка убойных материалов. Первые номера уходили влет. О себе она ничего никогда не рассказывала. Так, иногда, какие-нибудь обрывочные фразы. За три года я узнал только, что она никогда не была замужем, ненавидела свою старшую сестру, всю ее семью и сидела в тюрьме. Все.
– Она не была профессиональной журналисткой?
– Нет, но вполне могла бы ею стать. У Владилены был талант. Она всегда чувствовала, когда где-то что-то назревает.
– Где она брала компромат? – тактика жестких вопросов выбрана была мной для общения с Блошкиным правильно.
Вадим Соколов часто говорил, что многие люди понимают только язык силы. Любые послабления или поощрения действуют на них разлагающе.
– Вы не обратили внимание, что все ее статьи подписаны одинаково? – хитро прищурился Геша.
– Обратила, и что?
– Там сказано, что Владилена Милявская всегда на страже ваших интересов и такая прочая фигня. Мол, пишите о своих проблемах – разберемся. И вы знаете – нас засыпали потоками писем, факсов, е-мейлов. От людей приходило столько компромата! Вы себе представить не можете. Жены, желавшие досадить мужьям, – Блошкин начал загибать пальцы, – сотрудники, ненавидящие свое начальство, брошенные любовницы, рогатые подкаблучники, просто соседи, которые терпеть не могут проживающих с ними на одной лестничной клетке. Владилена действительно все это читала. Ежедневно перелопачивала сотни писем, чтобы найти одно-два стоящих за месяц, но зато каких! Вот, к примеру, знаете, кто заложил Ведерникову? Эта фигуристочка встречалась с Лосевым. Он один из самых больших авторитетов в их конторе. Деньги распределяет. Жена Лосева, когда обо всем узнала, строчила Владилене по письму в день. Та решила разобраться. Думала, речь пойдет о мелкой склоке. Любовник подсуживает в пользу Ведерниковой. Владилена стала копать, и выяснилось такое!.. С остальными точно так же. Вот взять хотя бы…
– Владилена использовала результаты расследования для шантажа? – прервала я Гешу.
– Ну… – Блошкин постучал пальцами по столу. – Мне, во всяком случае, она об этом ничего не говорила…
– Шантажировала или нет?
– Скорее да, чем нет, – редактор плотно сжал губы.
– Вы когда-нибудь видели у нее вот такие ключи? – я вытащила из сумки тот самый маленький серебристый ключик, что обнаружила в доме Корсаковых в ночь убийства.
– Видел, – кивнул Геша. – У вас только один?
В глазах редактора загорелся неподдельный жадный интерес.
– Да, и номер его записан в книжке Милявской на фамилию «Жемчужная». Владилена не говорила вам, что знает про нее?
– Она делилась со мной только тем, что должно пойти в ближайший номер.
Мне принесли кофе, а Геше – первую часть заказанного банкета. Нервно глотнув густой обжигающей жидкости, я закурила и выпустила дым в потолок.
– И вы никогда, вообще никогда не слышали от нее этого имени?
– Нет, хотя разве что… Один раз ей при мне позвонил какой-то мужчина.
Кажется, его звали Хосе. Владилена пришла в ярость, кричала, что не имеет никакого отношения к Жемчужным. Да, точно, прозвучала именно такая фамилия. Я еще подумал, что цыганская.
– Хосе Равель? – я мучительно пыталась сообразить, от чего он мог прийти в ярость и какое отношение имеет Владилена ко всей этой истории.
– Не знаю, я вообще не так осведомлен, как вы думаете, – заявил Блошкин и хитро на меня уставился.
– Ладно, – с трудом сдерживая раздражение, продолжила я, – попробуем подвести промежуточный итог. Владилена Милявская сидела в тюрьме за мошенничество. Так?
– Так, – кивнул Геша.
– В исправительном заведении у нее родилась мысль основать газету?
– Наверное.
– Через эту газету она получала от желающих друг другу досадить граждан сведения. Проверяла, а затем шантажировала тех, на кого удавалось собрать что-то серьезное?
– Ну… примерно так, – протянул Блошкин, помешивая вилочкой салат.
– Поэтому Владилена не жила в России, предпочитая пребывать за границей?
– Да, – уверенно кивнул редактор.
– Где именно она жила?
– Там, сям… – Геша покачал головой. – Но чаще всего в Испании. Кажется, у нее была квартира в Барселоне.
– Угу, – я кивнула.
Там же, где находится международный центр цыганского искусства, основанный Хосе Равелем.
– И что же вынудило ее вдруг приехать на родину, да еще и поселиться у сестры, которую она, по вашим словам, терпеть не может?
– Не знаю, – Блошкин в три приема заглотил салатик. – По-моему, у нее наметилось тут какое-то важное дело. Один раз она сказала, что вскоре сможет выйти на пенсию.
– Что это вдруг разоткровенничалась?
– Под градусом была. Выпить любила Владилена Васильевна, – ответил Геша, жуя поданный бифштекс. – Причем всегда. Последние разы стало хуже. Раньше она только по вечерам пила, а в этот приезд – с утра до вечера. Купит «Пять звездочек» и ходит целый день с бутылочкой. Одну прикончит, вторую начнет. Удивляюсь, как она замертво не падала к трем часам. Железная была баба.
– То есть можно предположить, что у нее тут было крупное дело, после которого вполне можно было рассчитывать на полную финансовую независимость на все оставшиеся годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– «Пожарного» еще возьму, – поразмыслив, решила я.
– Здесь все то же самое, что у санитарного, фотография три на четыре. В ателье через дорогу снимают полароид на документы. Приносите фотографию, все оформлю.
– Спасибо.
– Если еще что-нибудь возьмете, могу все за стошку отдать, – предложил услужливый продавец.
– А удостоверение участкового инспектора есть?
– Щас нету, но они уже отходят, – махнул рукой торговец, – возьмите лучше «почетного спасателя России», корка в натуре отпад, к ней и значок прилагается.
– Вы что, любой документ можете состряпать? – поразилась я.
– Ага, – кивнул развязный парень в бейсболке и круглых очках, – хоть «инвалида 1812 года».
– Давай инвалида 1812 года. На имя Яретенко Николая Ивановича, фотографию я потом приклею…
– Какой группы? – на лице торговца ни тени иронии.
– Первой, – я прыснула в кулак.
– Зачем первой? – продавец продемонстрировал чувство юмора. – Берите лучше третью! С правом работы, а льготы те же!
– Ладно, давай третью.
– Значит, приносите мне сейчас три фотографии и стольник, о'кей? – парень внимательно посмотрел на меня поверх очков.
– О'кей, – кивнула я и побежала в фотоателье.
Когда я вернулась с блоком из четырех фотографий, парень ловко вырезал три ровненьких портретика нужного размера, приклеил их на корки и вытащил из нижнего ящика мешок с печатями.
– Так, это у нас пожарка, – бормотал он, высовывая кончик языка, – это ветеринарка… Нет, ветеринарка нам сейчас не нужна. О! Вот это вещь, печать прокуратуры! Но мы ее только для розыгрышей пользуем, всерьез опасно. Там люди с юмором, но до известных пределов. Куда же пустые завалились? А, вот! Что еще нужно? Так-так… Что еще? А, ВТЭК! Вот он, любимый… Фотографию лишнюю возьмите, может, потом еще что надумаете. Или в библиотеку записаться вдруг захочется… Ха-ха!
Вытащив три нужные печати, продавец аккуратно разложил корочки перед собой, проверил, хорошо ли держатся фотографии.
– Паспорт с собой есть? – спросил он по-деловому, вытаскивая из кармана спортивных штанов перьевой «Паркер».
Я протянула торговцу документ.
– Т-а-а-к…
Молодой человек открыл «ксиву», сдвинул кепку на затылок, закусил кончик языка и медленно, правильным каллиграфическим почерком, черными чернилами вписал все, что нужно, во все три документа.
У меня слезы на глаза навернулись от умиления, когда загорелая крепкая рука выводила красивыми круглыми буквами: «Николай Иванович Яретенко… инвалид войны 1812 года… III группа… выдано 19.08.2002 г.». Затем умелец ловко поставил нужные печати на каждый документ, так чтобы цветной кружок попадал на угол фотографии.
– Готово! Щас подсохнет децл…
– Отпад, – только и смогла выговорить я, вытаскивая из кошелька зелененький стольник.
Продавец профессионально протянул между пальцев надпись «The United States of America», пошкрябал щеку Франклина, проверил наличие его водяного портрета и защитной полоски и удовлетворенно кивнул.
– Еще что надумаете, рад служить, – дружелюбно предложил он. – Постоянным клиентам скидка.
– Обязательно, – улыбнулась я. Раньше, блин, за какой-нибудь справкой в жилконтору неделю надо было убиваться! А теперь… Красота! Завтра же навещу Георгия Блошкина. В качестве взятки потребую правдивый рассказ о Владилене Милявской.
Еще раз потрогав уложенные в сумку удостоверения, я направилась в Дом книги. Следуя инструкции Шуры Балаганова, следует приобрести Закон о печати, который «С-С-С!!!» наверняка нарушает нагло и безбожно. Интересно, предполагал ли изобретательный журналист, что его советы могут быть использованы против родной газеты?
Около одиннадцати часов я была на месте. Разъезжая, дом девять – адрес, указанный в качестве местонахождения редакции, – оказалась старым зданием, которое угрожало торжественно рухнуть во время празднования трехсотлетия Петербурга. По фасаду ползли трещины, а часть первого этажа выгорела лет восемь назад, потому что черная копоть вокруг выбитых стекол успела основательно порасти мхом.
«С-С-С!!!» располагалась на третьем этаже. Потолки были настолько низкими, что я инстинктивно пригибала шею, чтобы не тереться темечком об отсыревшую штукатурку. Нажала на кнопку звонка. Противный электрический соловей завизжал по ту сторону двери. Не услышать такую трель абсолютно невозможно. Однако открывать никто не спешил. Никакого движения, шагов или прочих звуков не последовало. Позвонила еще раз. Для уверенности крепко надавила на звонок. Соловей зашелся в истерическом вое, но дверь все равно никто не открыл.
Подавив острейшее чувство досады, я собралась уходить. Тут раздался щелчок, открылась металлическая дверь напротив. Оттуда выглянул худенький кудрявый человек в круглых очках.
– Вы к кому? – осторожно поинтересовался он.
Вид у этого товарища был такой, будто при любом подозрительном жесте он тут же прыгнет обратно и закроется на все замки.
– Инспектор по делам печати, – я сунула субъекту в нос липовое удостоверение. – Мне нужен Георгий Блошкин.
– Что вам надо? – истерично взвизгнул кудрявый субъект в очках.
– На вашу газету поступил официальный запрос с требованием разобраться в деятельности журналистки Владилены Милявской. Я имею полномочия просмотреть ее рукописи или иные исходные материалы. Милявская официально числилась внештатным корреспондентом только в вашей газете, все ее статьи в других изданиях печатались со ссылкой на вашу газету. И я не уйду отсюда, пока вы не расскажете все, что вам о ней известно. Даже если придется караулить вас внизу месяц!
– Если вас послал Денник, то все равно ничего не добьетесь! Материалы уже в печати! Я тут ни при чем! Раньше надо было! – вопил несчастный, пытаясь выпихнуть мою ногу наружу.
Денник! Это же фамилия из записной книжки Владилены! Так-так… Интересно, почему редактор так боится его визита?
– Не устраивайте детский сад, – я разозлилась и резким рывком распахнула дверь. – Давайте поговорим!
– Я ничего не знаю! – плаксиво заявил редактор. – Владилена приносила готовые статьи. Где она брала материал, понятия не имею.
– Для начала представьтесь, – рявкнула я, наступая на тварь дрожащую.
– Геша, – проскулил кудрявый товарищ.
– Послушайте, Геша, обещаю, что если вы правдиво ответите на все мои вопросы, то я уйду и никогда сюда не вернусь. Хорошо?
Геннадий обреченно вздохнул и поплелся за свой рабочий стол, заваленный бумагами.
– Что вы хотите узнать?
– Кто из этих людей, – я вытащила из кармана записную книжку Владилены, – пошел бы на убийство, только бы не допустить публикации материала о себе?
Геша тупо поглядел на замусоленные странички.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я ничего не знаю! Владилена не жила в России. Появлялась неожиданно и каждый раз привозила сенсацию. Денег не брала, хотя, очевидно, в них не нуждалась. Единственное, чего хотела, – чтобы как можно больше людей прочитало ее материал. Даже приписку делала, что разрешается цитировать и перепечатывать без согласия автора. Все! Доходы оставляла нам.
– И вы ни разу не задумались, что эти публикации могут кому-то навредить?
– Вы знаете, может быть, это покажется вам циничным, но я считаю так: если человек не совершает ничего постыдного, то и скомпрометировать его невозможно. Все, что печатала Владилена, на поверку оказывалось чистой правдой. Можно сказать, она вершила правосудие над теми, кто надеялся остаться безнаказанным. К примеру, стареющая Ведерникова могла бы уйти в тренеры, но ведь нет! Ей хотелось заработать много денег, и она использовала свою племянницу…
– Ну вот Жирнов, скажем, в чем провинился? – спросила я.
– Никто не заставлял господина Жирнова подставлять своих бывших партнеров, – буркнул в ответ Геша. – Жирнова убила собственная жадность. Он мог бы нормально вести бизнес, в поте лица зарабатывать свой кусок хлеба с маслом и икрой. Но ведь ему хотелось все и сразу! Зачем он втайне от них ввел в совет директоров человека, который должен был обанкротить компанию?
– Не знаю, – честно ответила я.
– Затем, чтобы потом выкупить остальные доли за бесценок! Вот и получил… – Геша откинул назад сальные кудри, – девять граммов в сердце…
– Интересно… – протянула я, закуривая сигарету. – Хорошо, положим, Владилена преследовала благородную цель восстановления справедливости. Тогда объясните, почему более половины фамилий в этой книжке ни разу не разоблачались? Вот Жемчужная, к примеру…
Я уставилась на Блошкина немигающими глазами.
Геша внезапно посерел и отодвинулся чуть назад.
– Почему вы спрашиваете?
– Видите ли, Геша, есть версия, что гражданка Милявская погибла в результате несчастного случая, – уклончиво ответила я. – Принимала ванну и уронила в воду включенный фен. Такое редко, но случается. Вот я и спрашиваю, могла ли Роза Жемчужная желать смерти Владилены?
Геша сглотнул слюну и положил руки на стол.
– Вы ведь не из Комитета по делам печати? Да?
– И оттуда тоже, – последовал мой уклончивый ответ. – Скажем, провожу служебное расследование по заданию некоторых влиятельных лиц.
Блошкин тяжело вздохнул.
– Меня закроют? – он махнул рукой. – Хотя после смерти Владилены все равно.
– Почему? – удивилась я.
– Потому что она была главным учредителем издания, – последовал ответ.
– Владилена учредила эту газету?!
У меня чуть жвачка изо рта не выпала. «Орбит» после утреннего кофе незаменимая вещь. Здорово снимает специфический желтый налет от бодрящего напитка.
– Ага, после того как вышла из тюрьмы, – выдал Геша второе убийственное откровение.
– За что она сидела? – осторожно спросила я.
– Точно не знаю, кажется, за мошенничество, – пожал плечами редактор.
– Геша, если вы сейчас расскажете мне всю правду, то можете рассчитывать на хорошее выходное пособие. Газета ваша, разумеется, при нынешних обстоятельствах закроется. Большого вреда, думаю, от этого не будет. А вы сможете сносно пожить то время, пока будете искать работу. Итак, зачем Владилене Милявской понадобилась эта газета?
– Сколько? – редактор перешел на язык фактов и цифр.
– Ну, положим тысяча долларов вас устроит? – я решила начать с малого.
Геша презрительно фыркнул.
– Естественно, нет, – он окинул меня оценивающим взглядом. – Вот три – нет, три с половиной – в самый раз.
– Договорились.
Дорого же мне обходится дело Розы Жемчужной!
– Привезите деньги, тогда и будем разговаривать, – повеселел редактор.
– Нет уж, поедете со мной до ближайшего банка. Надеюсь, это вас не сильно отвлечет?
– До пятницы я совершенно свободен, – ответил Геша фразой из Винни-Пуха.
Через полтора часа, получив от меня конверт с требуемой суммой, Блошкин с комфортом расположился за столиком ресторана «Магриб», который выбрал местом своих откровений.
– С чего начать?
– Желательно с начала…
Мне настоятельно совали в руки меню, хотя ничего, кроме кофе, я брать не собиралась. Бессонная ночь, безумный вечер – все это давало о себе знать. Блошкин же скромностью не отличался. Раскрыл меню и, пробежав по нему глазами, продиктовал официанту заказ. Дождавшись, пока он закончит, официант повернулся ко мне и с деланой улыбкой на лице спросил:
– А вы что будете заказывать?
– Кофе, эспрессо, два, – отрывисто продиктовала я.
– На десерт что-нибудь? – разочаровался официант.
Прочитав Блошкину еще раз его заказ, молодой человек удалился.
– С начала, так с начала, – Геша посмотрел вдаль, постучал пальцами по столу и тяжело вздохнул. – Владилена предложила мне стать главным редактором ее газеты три года назад. У нее на руках была пачка убойных материалов. Первые номера уходили влет. О себе она ничего никогда не рассказывала. Так, иногда, какие-нибудь обрывочные фразы. За три года я узнал только, что она никогда не была замужем, ненавидела свою старшую сестру, всю ее семью и сидела в тюрьме. Все.
– Она не была профессиональной журналисткой?
– Нет, но вполне могла бы ею стать. У Владилены был талант. Она всегда чувствовала, когда где-то что-то назревает.
– Где она брала компромат? – тактика жестких вопросов выбрана была мной для общения с Блошкиным правильно.
Вадим Соколов часто говорил, что многие люди понимают только язык силы. Любые послабления или поощрения действуют на них разлагающе.
– Вы не обратили внимание, что все ее статьи подписаны одинаково? – хитро прищурился Геша.
– Обратила, и что?
– Там сказано, что Владилена Милявская всегда на страже ваших интересов и такая прочая фигня. Мол, пишите о своих проблемах – разберемся. И вы знаете – нас засыпали потоками писем, факсов, е-мейлов. От людей приходило столько компромата! Вы себе представить не можете. Жены, желавшие досадить мужьям, – Блошкин начал загибать пальцы, – сотрудники, ненавидящие свое начальство, брошенные любовницы, рогатые подкаблучники, просто соседи, которые терпеть не могут проживающих с ними на одной лестничной клетке. Владилена действительно все это читала. Ежедневно перелопачивала сотни писем, чтобы найти одно-два стоящих за месяц, но зато каких! Вот, к примеру, знаете, кто заложил Ведерникову? Эта фигуристочка встречалась с Лосевым. Он один из самых больших авторитетов в их конторе. Деньги распределяет. Жена Лосева, когда обо всем узнала, строчила Владилене по письму в день. Та решила разобраться. Думала, речь пойдет о мелкой склоке. Любовник подсуживает в пользу Ведерниковой. Владилена стала копать, и выяснилось такое!.. С остальными точно так же. Вот взять хотя бы…
– Владилена использовала результаты расследования для шантажа? – прервала я Гешу.
– Ну… – Блошкин постучал пальцами по столу. – Мне, во всяком случае, она об этом ничего не говорила…
– Шантажировала или нет?
– Скорее да, чем нет, – редактор плотно сжал губы.
– Вы когда-нибудь видели у нее вот такие ключи? – я вытащила из сумки тот самый маленький серебристый ключик, что обнаружила в доме Корсаковых в ночь убийства.
– Видел, – кивнул Геша. – У вас только один?
В глазах редактора загорелся неподдельный жадный интерес.
– Да, и номер его записан в книжке Милявской на фамилию «Жемчужная». Владилена не говорила вам, что знает про нее?
– Она делилась со мной только тем, что должно пойти в ближайший номер.
Мне принесли кофе, а Геше – первую часть заказанного банкета. Нервно глотнув густой обжигающей жидкости, я закурила и выпустила дым в потолок.
– И вы никогда, вообще никогда не слышали от нее этого имени?
– Нет, хотя разве что… Один раз ей при мне позвонил какой-то мужчина.
Кажется, его звали Хосе. Владилена пришла в ярость, кричала, что не имеет никакого отношения к Жемчужным. Да, точно, прозвучала именно такая фамилия. Я еще подумал, что цыганская.
– Хосе Равель? – я мучительно пыталась сообразить, от чего он мог прийти в ярость и какое отношение имеет Владилена ко всей этой истории.
– Не знаю, я вообще не так осведомлен, как вы думаете, – заявил Блошкин и хитро на меня уставился.
– Ладно, – с трудом сдерживая раздражение, продолжила я, – попробуем подвести промежуточный итог. Владилена Милявская сидела в тюрьме за мошенничество. Так?
– Так, – кивнул Геша.
– В исправительном заведении у нее родилась мысль основать газету?
– Наверное.
– Через эту газету она получала от желающих друг другу досадить граждан сведения. Проверяла, а затем шантажировала тех, на кого удавалось собрать что-то серьезное?
– Ну… примерно так, – протянул Блошкин, помешивая вилочкой салат.
– Поэтому Владилена не жила в России, предпочитая пребывать за границей?
– Да, – уверенно кивнул редактор.
– Где именно она жила?
– Там, сям… – Геша покачал головой. – Но чаще всего в Испании. Кажется, у нее была квартира в Барселоне.
– Угу, – я кивнула.
Там же, где находится международный центр цыганского искусства, основанный Хосе Равелем.
– И что же вынудило ее вдруг приехать на родину, да еще и поселиться у сестры, которую она, по вашим словам, терпеть не может?
– Не знаю, – Блошкин в три приема заглотил салатик. – По-моему, у нее наметилось тут какое-то важное дело. Один раз она сказала, что вскоре сможет выйти на пенсию.
– Что это вдруг разоткровенничалась?
– Под градусом была. Выпить любила Владилена Васильевна, – ответил Геша, жуя поданный бифштекс. – Причем всегда. Последние разы стало хуже. Раньше она только по вечерам пила, а в этот приезд – с утра до вечера. Купит «Пять звездочек» и ходит целый день с бутылочкой. Одну прикончит, вторую начнет. Удивляюсь, как она замертво не падала к трем часам. Железная была баба.
– То есть можно предположить, что у нее тут было крупное дело, после которого вполне можно было рассчитывать на полную финансовую независимость на все оставшиеся годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23