Лично для меня
это грозило обернуться ощутимой потерей: вместо двадцати рублей премии я
получил бы десять... За квартал... За три месяца... При окладе в сто
двадцать... Минус алименты, налоги, взносы...
Сегодня мне повезло - я успел. И очень вовремя, потому что краем гла-
за увидел под лестницей около столика вахтера две фигуры с заспанными
лицами - комсомольский прожектор высвечивал опоздавших. У одной из фигур
была точеная фигурка, ясные голубые глаза, высокий гладкий лоб и копна
светлых кудряшек, похожих на ворох древесных стружек.
Жанна Панова.
Мы с ней - члены комсомольского бюро. Она - оргсектор, я - культсек-
тор. Такая веселая, такая улыбчивая. Как солнечный луч. К поручениям от-
носится очень ответственно. Образцовая активистка. Это она, когда в
стране неожиданно для всех вдруг стало туго с хлебом и все стали бо-
роться за его экономию, предложила фотографировать в издательской столо-
вой тех, кто не доел свой кусок, и вывешивать обличающие фотодокументы
на специальный стенд. Мы еле отговорили ее, сказав, что советовались по
этому вопросу в райкоме и там не одобрили эту инициативу.
Жанне легко. Жанна никогда не опаздывает. Для Жанны все всегда ясно.
Поэтому она такая лучезарная.
На второй этаж я поднялся по правому полукружию лестницы, хотя рав-
нозначно идти что по правому, что по левому, и все-таки я всегда ходил
почему-то справа.
В редакции было тихо. Примерно через час начнутся звонки, совещания,
придут авторы, а пока можно еще разок просмотреть статьи, идущие в оче-
редной номер. Я как-то задумался в такую тихую минуту - чем же я все-та-
ки занимаюсь, на что трачу основное время своей жизни? Кто-то что-то
создал, сделал, придумал, например, новую технологию разливки стали в
вакууме, эту технологию проверили, внедрили, написали об этом статью,
созвали экспертную комиссию, прислали рукопись в редакцию. Мы отправили
ее на рецензию, обсудили на редколлегии, опубликовали. Мое дело дозво-
ниться рецензенту, члену редколлегии, отредактировать, вычитать гранки,
верстку, сигнальный номер... Сделать текст грамотным по технической тер-
минологии, убрать грамматические несуразности, выявить, подать главное -
смысл статьи и исчезнуть в маленькой строке выходных данных: редактор
Истомин В.С. Каза лось бы, все ясно.
Нет. За внешней стороной этого процесса, как за гладью реки, есть
свои течения и круговороты. Давно замечено, что слово, опубликованное на
газетной странице или в книге, обладает колдовской магией достоверности,
причем намного большей, чем это же слово, написанное от руки или даже
напечатанное на машинке. Листая пахнущие свежей типографской краской
листы, я каждый раз, как незнакомый, как невиданный ранее, читал мною же
правленый текст. И ощущал, какая незримая власть дана мне как редактору.
Сложнее, когда я сам превращался в автора. Я знал, что обязательно попа-
ду в плен чуждого вкуса, иного взгляда, отличного от моего кругозора, и
поневоле сам начинал редактировать себя, вгоняя свои экспрессии в прок-
рустово ложе стандарта.
Вот и выходит, что смысл моего основного времени жизни - остаться
личностью, самим собой, не деформироваться под давлением штампа. И не
деформировать других.
А разве не в этом вообще смысл жизни?
Ян поймал мой взгляд и, подмигнув одним глазом, кивнул головой на
дверь.
Мы вышли.
Ритуал перекура в издательстве сложился как-то сам по себе, соблюдал-
ся неукоснительно и был приблизительно одинаков по составу участников -
на лестничной площадке четвертого этажа под маршем, ведущим на крышу, на
старом продавленном диване собиралась вся наша "похоронная команда": мо-
лодежь из разных редакций. Нечасто, но неотвратимо истекал срок жизни
кого-то из родных и близких сотрудников издательства и возникала чисто
бытовая проблема: кому-то надо было вынести гроб. Работка нелегкая, тре-
бовались крепкие руки и нервы, кидался клич в поисках добровольцев, от-
казываться неудобно - как не помочь людям в беде, и в результате за два
с небольшим года я насмотрелся на чужое горе и увидел, как по-разному
провожают ушедших - кого в безысходной тоске, кого со светлой грустью, а
кого в равнодушной маске скорби. Каждый заслужил свой исход, каждый сам
себя привел к своему итогу.
На диване, по-наполеоновски скрестив руки, нога на ногу сидел Алик
Синецкий - жгучий брюнет с черной каракулевой головой и постоянно напря-
женным горящим взглядом. Рядом поблескивал круглыми очками Лева Фалин,
тихий паренек из корректорской. Он постоянно задавал вопросы, причем
иногда настолько наивные, что даже Алик Синецкий с трудом отвечал на
них, а уж он-то в карман за словом не лез. На валике дивана примостился
лысый, круглолицый, глазки пуговками Паша Шулепов. Его вряд ли можно бы-
ло при числить к молодым, но он был веселый, покладистый мужичок и легко
уживался в нашей компании.
Алик, как всегда мрачно возбужденный, сегодня был совсем хмур. Еще
бы. Вчера его любимое московское "Динамо" проиграло на кубок совсем не-
известной команде "Политотдел" из Узбекистана, о чем я, не удержавшись,
язвительно ему напомнил:
- Примите мои соболезнования, сэр.
- Начало сезона, по колено в грязи бегали, вот посмотрим осенью, кто
кого.
- А что, уже играют в футбол на стадионах? - спросил Лева Фалин. -
Никогда не был, это разве интересно?
- Для тех, кто понимает, - презрительно скривил губы Алик. - Кстати,
в хоккей еще тоже играют.
- Эдак они вскорости круглый год мячик да шайбу гонять будут, - улыб-
нулся Паша Шулепов. - Тоже занятие.
- А что это у вас в корректорской за новое диво объявилось? - спросил
Ян у Левы.
- Грушина. Полина, - бесстрастно информировал Фалин.
Паша Шулепов, наоборот, необычайно оживился, даже соскочил с валика
дивана.
- Ага, Поленька. Ямочки такие под коленками и на локоточках. Когда
ручку согнет. Вот так.
И Паша показал, как Грушина сгибает ручку.
- Тебе бы, Паша, снайпером быть. Без бинокля все видишь, - заметил я.
- Глаз у меня острый, - согласился Паша. - Но служил я в войну, изви-
ните, не снайпером. Наш взвод целый полк обстирывал.
- Главнокомандующим банно-прачечным трестом состоять изволили? - нас-
мешливо спросил Алик.
- Почти что так выходит. Двадцать девять вольнонаемных женского полу
было у меня в подчинении. Но до Берлина дошли только четырнадцать.
- Неужели погибли? - осторожно прервал я наступившее молчание.
- Не, - осклабился Паша. - Убыли в декретный отпуск, можно сказать.
Хоть и следил я за ними строго, но куда там... Особо трудно доставалось
мне на построении. То одна, то другая в шеренге отсутствует. Нет в нали-
чии. Где боец такая-то, спрашиваю. Ей сегодня в строй нельзя, отвечают.
По уставу три дня в месяц не положено быть на построении, поскольку от
природы никуда не денешься. А когда у них эта природа сработает, я почем
знаю? Не составлять же мне график этих явлений. Вот и получается...
- Закон жизни. Стихия, - сказал Ян.
- Это точно, - радостно подтвердил Паша.
- Кстати, о птичках, - тихо сказал Лева Фалин. - Крошилова Танька,
ну, та, что недавно замуж вышла, вернулась после медового месяца, так
наши девчонки как на нее накинулись, давай рассказывай, говорят. Ну,
Танька и распустила хвост, начала исповедоваться во всех подробностях.
- Прямо при тебе? - не поверил Алик.
- Да они меня совсем не замечают. Не считают нужным. А я сижу в своем
углу, никому не мешаю.
- Дальше-то что? - нетерпеливо спросил Паша.
- Таньке только волю дай. Она же случайно подцепила какого-то балбеса
на крючок. Три дня после свадьбы мурыжила несчастного, пока не сдала
свою крепость после очередного штурма. А Евгения Степановна, наша заве-
дующая, тоже стояла, слушала, слушала Танькины откровения и так удивлен-
но спрашивает: "Как! И это все без наркоза?"
Мы рассмеялись. Даже Алик улыбнулся.
Евгения Степановна в старомодном пенсне со шнурочком, седыми буклями,
папиросу за папиросой курящая "Беломор", была настоящим книжным гурма-
ном. Казалось, не было на свете книги, которую она бы не прочла. Это она
была одним из корректоров биографии Сталина. Той самой, которую читал
нам вслух в гробовой тишине второгодник Ленька Лямин в марте пятьдесят
третьего. Евгения Степановна рассказывала, что текст вычитывали ночами,
в полной тишине, читали не только текст, но и начала и окончания строк,
по диагонали, особенно следили за переносами, чтобы не случилось, не дай
бог, такого переноса, как бри-гады, например, тогда с новой строки чита-
лось бы "гады". Она же с усмешечкой рассказала о другом каверзном случае
в ее биографии. Как-то, еще будучи рядовым корректором, она заметила,
что ее начальник сидит, уставившись в свежие оттиски, и, расстегнув пид-
жак, пытается его запахнуть то слева направо, то справа налево. На столе
перед ним лежала стопка пробных оттисков портрета Сталина. Шла книга о
развитии советской черной металлургии. Естественно. она открывалась
портретом вождя. По законам книжной архитектоники портрет должен был
смотреть в корешок книги, на оригинале же он смотрел в противоположную
сторону. Незадачливая техническая редакторша дала указание типографии
отпечатать зеркальное изображение. С ее точки зрения Сталин в своем во-
енном кителе был абсолютно симметричен. При этом она не подумала, что
звезда Героя Советского Союза, единственное украшение мундира, переедет
на другую сторону и что вождь на портрете будет застегнут не по-мужски,
а по-женски. Спасибо начальничку, заметил вовремя, а то дело могло бы
кончиться в те годы весьма плачевно.
Снизу по лестнице степенно поднялся к нам Семен Васильевич Гладилин,
наш партийный секретарь.
- Подбросьте огоньку, мужики, - добродушно улыбаясь, попросил он.
Паша Шулепов протянул ему свою горящую сигарету. Семен Васильевич ос-
торожно взял ее и, стараясь не помять, сделал несколько мелких и частых
затяжек. Лицо его подсветилось, как от костра. И казалось, что такой же
горячий уголек вспыхнул на мгновение в черных глазах Алика Синецкого. Он
заговорил, вроде бы ни к кому не обращаясь, куда-то в пространство, но
речь его явно адресовалась Гладилину:
- Нет, я все-таки не понимаю, сколько можно гонять нас, высокообразо-
ванных людей, в колхозы, на овощные базы, заставлять выполнять неквали-
фицированную работу грузчика, сортировщика, черт знает кого из-за полно-
го отсутствия малой механизации. Ту работу, за которую уже кому-то зап-
латили. Это же невыгодно государству, стране. Миллионы рублей ежегодно
тратятся на ветер. Зачем? Ума не приложу. Прямо вредительство какое-то.
Гладилин словно не слышал тирады Алика. Было у него такое свойство -
оставаться на людях глубоко погруженным в неведомые остальным заботы ка-
кого-то иного, гигантского, похоже, масштаба. Но при словах "госу-
дарство", "страна", "миллионы" Гладилин поднял спокойные глаза на Алика
и веско возразил ему:
- Все это - временные трудности. Первая в мире страна победившего со-
циализма. В отличие от волчьего принципа империализма мы помогаем друг
другу. Интеллигенция, служащие работают на колхозных полях, чтобы обес-
печить прилавки овощами, картошкой, фруктами. Плохо ли закусить сто
грамм соленым огурчиком? - перевел разговор в плоскость шутки Семен Ва-
сильевич.
- То, что надо, - радостно поддержал его Паша Шулепов.
- А вот в сегодняшних "Известиях" напечатана статья против того, что-
бы отрывать людей от дела. Так и сказано, хватит пускать миллионы на ве-
тер.
Алик торжествующе уставился на Гладилина.
Тот не смутился:
- И правильно! Давно пора было поставить этот вопрос ребром. Я же го-
ворил тебе, что трудности эти временные. Теперь пусть колхозники в пол-
ную силу потрудятся, а мы - на своих участках.
Гладилин сильно затянулся, лицо его опять подсветилось, и выпустил
через ноздри две струи серого густого дыма.
Мы молчали.
- В сегодняшних "Известиях" говоришь? - спросил он у Алика. - Надо
почитать.
И также степенно пошел вниз.
Вот она - сила печатного слова, подумал я.
Мы продолжали молчать. Когда в наших прениях наступала долгая пауза,
то это означало, что все актуальные темы исчерпаны. В такие моменты за-
тевался спор, поначалу добродушный, просто так, ни о чем, но постепенно
доходящий до высокого накала, до хрипоты. Такой спор мог длиться, то
угасая, то вспыхивая, по несколько дней, пока не иссякал ввиду своей
полной безысходности. Вот и сейчас сцепились Алик Синецкий и Лева Фалин.
- А все-таки второй стакан чая горячее, - как всегда начал первым
Алик.
Два дня назад во время такого же перекура Лева задал тихим голосом
глубокомысленный вопрос:
- Вот интересно, если налить подряд два стакана кипятком из чайника,
который стакан будет горячее?
- Конечно, второй, - быстро ответил Алик.
- Почему?
- Потому что первый уже остывает, пока ты наливаешь второй.
- Но ведь и чайник остывает тоже.
- Конечно. Но зато в чайнике больше кипятка, значит, больше его теп-
лоемкость, значит, больше сохраняется тепла, поэтому второй стакан горя-
чее.
- Так ведь поначалу в чайнике было на стакан больше и кипяток был го-
рячее, выходит, что первому стакану досталось больше тепла. Конечно, он
горячее.
- Подумай, глупый. Пока ты наливал, стакан был холодный, он забрал
тепло и стал менее горячим, чем чайник, то есть он холоднее.
- Я не глупый, я просто хочу понять. С другой стороны, второй стакан
был такой же холодный, как и первый...
Все доводы были давно уже исчерпаны, оставалась убежденность в своей
правоте. Алик твердо стоял на своем, Лева - на своем.
Мне надоело слушать эту схоластику, и я решил подбросить им задачку
посложнее. Так, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь:
- Тихо, ребята, а вот если Москва опустеет, то за сколько лет она за-
растет?
- Так, чтобы совсем не было видно, что здесь был город? - спросил
Алик.
- Да. С высотными зданиями.
- Очень долго, - высказал свое мнение Паша.
- Сотни лет, - неуверенно протянул Лева.
- Это можно легко подсчитать, - загорелся Алик.
- Вот и займись, - я двинулся вниз по лестнице.
По пути я вспомнил, что меня еще вчера просил зайти председатель
профкома Виктор Горобец, и поднялся к нему на четвертый этаж.
- Заходи, дорогой, - засветился радушной улыбкой Горобец, увидев ме-
ня. - А впрочем, давай-ка выйдем, пошепчемся.
В коридоре Горобец отыскал уголок потемнее.
- Как здоровье? - преувеличенно внимательно вглядываясь мне в глаза,
спросил он. - Не кашляешь?
- Пока не жалуюсь.
Не люблю я этой привычки у людей - в разговоре класть руку на плечо,
держать за лацкан, трогать, касаться, теребить, подталкивать локтем.
- Это прекрасно, просто прекрасно, - заулыбался Горобец и погладил
меня по руке. - Я ведь что хотел? Порадовать тебя.
Он вытащил из верхнего кармана моего пиджака проездной билет, внима-
тельно рассмотрел его, будто видел в первый раз в жизни, и снова сунул
на место.
- Ходили мы на днях в райисполком, советовались, поздравляю - сказа-
ли, что дадут, тебе обязательно дадут. Без сомнений. Так что, вот какие
дела, дорогой.
- Спасибо, Виктор. И вправду порадовал. - Я тут же подумал о Наташе,
какой же это будет отличный подарок к нашей свадьбе, когда она выпишет-
ся. - С меня причитается.
- О чем ты? - засмущался Горобец. - Это наша обязанность, стоять на
страже интересов... Правда, с отдельной квартирой не получается, ну, ни-
чего страшного, получишь комнату с подселением... Разве плохо комната?
- Как комната? - обмер я, холодея от ощущения, что происходит что-то
нехорошее. - Я же на однокомнатную квартиру заявление подавал.
- На всех пока не хватает, не построили еще, понимать надо, - объяс-
нил мне тоном райисполкомовского работника Горобец.
Он даже руки убрал за спину, но не удержался, опять схватил меня за
пуговицу пиджака.
- А что делать? - вздохнул он шумно. - Хочешь квартиру, нужно, чтобы
у тебя была открытая форма туберкулеза, так нам объяснили. Или справку
сочини такую, у тебя нет возможности?
- Нет, - тихо ответил я.
- Жаль. А так ты не опасен для окружающих. Поэтому не полагается. Сам
видишь - куда не кинь, везде клин. Вот я тебя и позвал, чтобы ты заявле-
ние переписал.
- Что же издательство за своего сотрудника и походатайствовать не мо-
жет? - с надеждой спросил я.
Горобец опять отдернул руки.
- Ну, конечно же, а как же, обязательно. Мы просили, прямо на коленях
умоляли. И за тебя тоже. Думаешь, ты один у нас? Как мы можем , спраши-
вают у нас, доверять вашей организации, если мы столько анонимок получа-
ем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22