Но, не желая, чтобы они напали на него в кустах, сам решительно выскочил на дорогу и встал в полосе лунного света прямо лицом к ним.При виде его оба австралийца радостно вскрикнули от удивления и, точно сговорившись, отскочили назад и пустили свои бумеранги с уверенностью людей, никогда не промахивавшихся. Но капитан предвидел их движение и как раз вовремя бросился на землю пластом, и бумеранги обоих дикарей просвистали над его головой. Опоздай он на две секунды — и страшное оружие раскроило бы ему череп.Австралийцы же были так уверены в меткости своего удара, что внезапное падение на землю капитана объяснили делом рук своих и с криком торжества устремились к нему, чтобы снять скальп. Но радость их была непродолжительна; капитан дал им приблизиться на половину расстояния и прежде, чем нагарнуки успели прийти в себя от изумления, вскочил и, наведя на них револьвер, спустил курок. Виллиго упал, как сноп, без стона, без крика. Коанук кинулся к нему, вероятно желая поднять его на плечи и скрыться вместе с ним в буше, но едва он склонился к вождю, как раздался еще выстрел — и молодой воин пал мертвым подле своего друга.— Ага, друзья мои, чтобы справиться с Красным Капитаном, нужно побольше двух человек! — воскликнул Джонатан Спайерс. — Теперь-то я знаю хоть первое слово загадки!Снова зарядив свой револьвер, он подошел к австралийцам, держа наготове оружие, но оба нагарнука лежали на траве, окрашенной их кровью, со сжатыми кулаками; оба они были ранены в грудь. Джонатан склонился к Коануку и осторожно приподнял его руку, которая тотчас же безжизненно упала вдоль тела юноши.— Да… этот готов! — прошептал капитан и стал вглядываться в его лицо. Но оно не было ему знакомо. Тогда он наклонился над другим нагарнуком, и при первом же взгляде у него вырвался невольный крик: это был Виллиго, друг молодого графа.«А… так, значит, граф подослал их убить меня, меня, который готов был посвятить ему всю свою жизнь! Так стань же вновь Красным Капитаном, живи лишь ненавистью и мщением! — мысленно вскрикнул он. — Гостеприимство, честь и дружба — все это глупые слова, которые люди играют, чтобы обмануть себе подобных!»Но вскоре его мысли приняли другой оборот.«Нет, я безумец! Как я мог заподозрить графа? Разве это такой человек? Он единственный человек, который подал мне руку помощи, он, рискуя своей жизнью, хотел сегодня спасти несчастных пленников. Нет! Нет!.. Разве он не говорил, что рассчитывает на мое содействие, разве он не готовился открыть мне через несколько часов свою душу, свои опасения и надежды?! Нет, нет, он здесь ни при чем! В таком случае дело еще больше осложняется… значит, здесь, во Франс-Стэшене, должен быть удивительно сильный человек, удивительно умный, которому рабски повинуются туземцы, который всех здесь проводит и который какими-то судьбами добрался до моей тайны! Чем же иначе объяснить исчезновение „Лебедя“ и безумное покушение на мою жизнь?! Но кто может быть этот человек? Какую цель он преследует? Я во что бы то ни стало должен найти его, и молодой граф поможет мне в этом!»В этот момент, взглянув на труп Виллиго, капитан невольно содрогнулся: ему казалось, что австралиец смотрит на него грозно и свирепо. Широко раскрытый глаз нагарнука смотрел неподвижно, как глаз мертвеца, который забыли закрыть после смерти; казалось, действительно он смотрел с упорной настойчивостью на капитана. Последнему стало жутко под этим упорным, неподвижным взглядом, и он машинально вытянул вооруженную револьвером руку и хотел было спустить курок, чтобы уничтожить эти назойливые глаза, но раздумал. «А что, если он не мертв, — подумал капитан, — какую невероятную силу воли должен он иметь, чтобы оставаться таким неподвижным под дулом моего револьвера?! Нет, не следует обезображивать труп врага!» — и он опустил свой револьвер.Теперь он подумал о том, что надо избавиться от трупов; в его интересах, чтобы никто до поры до времени не узнал о смерти этих двух туземцев. Подозрение в их смерти легко могло пасть на него, и тогда их единомышленники непременно отомстят ему за их смерть. Если бы он мог добраться до «Римэмбера», то, конечно, не стал бы даже и думать об этом, но раз ему приходится отправиться в Соединенные Штаты, то необходимо было, чтобы смерть этих туземцев оставалась в тайне на то короткое время, которое ему придется провести в доме Оливье.Озеро было тут под рукой, и всего проще было, конечно, сбросить туда трупы нагарнуков. Он знал, что они всплывут не раньше, как на седьмые или восьмые сутки, а этого было для него более чем достаточно.Поэтому, стащив трупы обоих убитых за ноги на край обрывистого берега, он слегка подтолкнул их ногой — и они сами скатились под откос в озеро.Джонатан Спайерс некоторое время смотрел на воду, по которой расходились концентрические круги, пока все не успокоилось.— Ну, а теперь, — сказал Красный Капитан, направляясь к дому графа д'Антрэга, — посмотрим, какой свет прольет на это дело мой разговор с молодым графом! XIV Письмо Джона Джильпинга. — На откорме у нготаков. — Приключения и гастрономия. — Похищение. Ночь после Праздника огня была богата событиями. Часов около двух ночи молодой нирбоас, посланный тайком Джильпингом к своим друзьям, прибыл во Франс-Стэшен и просил быть немедленно допущенным к Оливье.Оливье принял его тотчас же, и молодой нирбоас, оставшись с ним наедине, достал из пучка перьев, украшавших его прическу, маленькую свернутую в трубочку бумажку, которую и вручил графу. Молодой нирбоас сделал это для того, чтобы нготаки не увидели этой бумажки, так как со времени ухода Виллиго и Коанука, приходивших звать Джильпинга в гости, нготаки стали еще бдительнее следить за своим кобунгом, опасаясь, чтобы его не похитили у них. Они не стали даже выпускать из своей деревни писем, которые бедный Джильпинг писал своим друзьям, и только каким-то чудом бедняге удалось умолить случайно зашедшего к нготакам молодого нирбоаса доставить во Франс-Стэшен его письмо.Развернув скрученную бумажку, оторванную Джильпингом от края какого-то журнала, граф прочел следующие строки, наскоро набросанные карандашом:«Дорогие джентльмены и друзья!Ради Бога, спешите, спешите освободить меня. На рассвете следующего дня меня хотят татуировать, и это решение, принятое единогласно старейшинами, неотвратимо. Мой голос не подействовал на них; напрасно я старался убедить, что честь татуировки оскорбительна для моей скромности. Ничто не помогло; очевидно, традиция требует, чтобы кобунг носил на своем лице и теле всю историю своего племени. Я бы, может быть, и подчинился этому из уважения к древней традиции, но подумал о том, что будущий лорд и член палаты лордов не имеет права превращать себя в художественное произведение искусства. Спешите, завтра уже будет поздно!Джон Джильпинг, будущий пэр Англии и член палаты лордов, лорд Воанго из Джильпинг-Голля, Кобунг племени нготаков».Оливье тотчас же сообщил об этом письме канадцу, и решено было немедленно отправиться на выручку своего друга, чтобы спасти от татуировки хотя бы только его лицо.Ввиду безотлагательности дела Оливье решил отложить свой разговор до послезавтра и, не желая беспокоить спящего гостя, думал предупредить его об этом лишь в момент ухода.Канадец был того мнения, что с нготаками следует поступить дипломатично, не брать с собой никого из нагарнуков, чтобы не дать повода к новой войне между этими двумя племенами; в крайнем случае, если бы понадобилось прибегнуть к силе, двадцати человек приисковых рабочих было более чем достаточно, чтобы отбить у нготаков их друга.Час спустя по получении письма все было уже готово. До большой деревни нготаков было около шести часов пути. Но Оливье и Дик, Лоран и Кэрби, сев на быстроногих мустангов и прихватив с собой молодого посланца, рассчитывали прибыть на место еще до рассвета. А их присутствия должно было быть достаточно, чтобы помешать насильственной татуировке Джильпинга; в случае же, если бы этого оказалось недостаточно, вслед за ними должен был прибыть и отряд приисковых рабочих.Перед тем, как сесть на коня, Оливье зашел к своему гостю, но найдя его крепко спящим, просто оставил извинительную записку.Минуту спустя маленький отряд мчался во всю прыть к территории нготаков; одновременно с ним выступил и маленький отряд приисковых рабочих под командою Коллинза.Пока наши друзья спешили к нему на помощь, мы посмотрим, чему почтенный проповедник был обязан, что стал кобунгом нготаков.Читатель, вероятно, помнит, что, когда Дик и Оливье поспешили на помощь осажденному нирбоасами ранчо Кэрби, Виллиго и Джильпинг остались в лесу, чтобы доставить до места все припасы, запасы, оружие и ящики с зоологическими коллекциями Оливье и Джильпинга.Этими коллекциями Джильпинг дорожил настолько, что даже опасность оставаться при них не остановила его, несмотря даже на то, что в этот момент чуть ли не весь буш был в войне. И дундарупы, и нирбоасы, нготаки и нагарнуки были на военной тропе, и Виллиго отлично сознавал всю грозившую их маленькому каравану опасность. Джильпинг же совершенно не верил в нее, самонадеянно думая, что достоинство английского подданного ограждало его от всякого покушения на его особу.Уверенность его доходила до того, что, оставшись один с Виллиго после ухода остальных, он заснул самым безмятежным сном, но вскоре ему пришлось пробудиться. Дело в том, что желудок англичанина не мог долгое время обходиться без работы, отличаясь необыкновенным трудолюбием. Несмотря на то что кругом пробуждалась природа в первых лучах восходящего солнца, все было полно красоты и гармонии, Джильпинг способен был ощущать красоты природы лишь с полным желудком и потому обратился к Черному Орлу с вопросом, не имеет ли он чего-нибудь против утреннего завтрака.Так как Виллиго был очень в духе, то с готовностью согласился и, остановив караван под великолепным, раскидистым панданом, с наслаждением растянулся под арбой и заснул сном праведного: он две ночи подряд перед этим не смыкал глаз.Джильпинг с блаженной улыбкой раскрыл свои жестянки с консервами и принялся готовить завтрак. Тут были и омары в горчичном соусе, и морские рыбы, и анчоусы, и сливочное масло, и знаменитый честер, и ко всему этому, в качестве приправы, пикули, горчица, три бутылки пэль-эля и фляжка бренди. Когда все было готово, англичанин любовно оглядел свой лукулловский завтрак и только что готовился сделать ему честь, как дикие крики огласили воздух, как будто весь лес наполнился нготаками в страшном военном снаряжении и ужасной татуировкой их лиц.Черный Орел в одну минуту очутился на ногах; понимая всю опасность этого неожиданного нападения, он, притаившись за фургоном, открыл огонь из своего ружья с репетитором. Это заставило нготаков на время отступить. Судя по быстроте следовавших один за другим выстрелов, австралийцы, не знакомые еще с усовершенствованным оружием, подумали, что в фургоне запрятано по крайней мере человек двадцать белых.Отступив несколько, они стали совещаться, что позволило Виллиго вставить полтора десятка новых зарядов в свое ружье и, зная по опыту, что мертвая тишина, наступившая после первого беглого огня, несравненно сильнее подействует на нготаков, чем беспрерывная стрельба, стал терпеливо выжидать удобного момента. Вспомнив при этом о ящике с оружием, Виллиго воспользовался этим небольшим перерывом, чтобы, вытащив ящик из фургона, спрятать в кустах, где его трудно было заметить и найти.Покончив с этим, вождь, сознавая, что силы врага слишком превосходят их караван и что открытая борьба ни к чему не приведет, обратился к Джильпингу, который с простодушным любопытством наблюдал за дикарями, не прерывая своего завтрака:— Воанго, возьмите ваше ружье, сделайте большой прыжок в эти кусты, что за вашей спиной, и бегите скорее вниз к реке, затем дальше по берегу Сван-Ривер (Лебяжьей реки). А я, чтобы отвлечь их внимание, кинусь в противоположную сторону; они станут преследовать меня, а вы тем временем успеете уйти! Спешите только, Воанго, а то через минуту уже будет поздно.— Благодарю вас, Виллиго, — крикнул ему англичанин, — но я не понимаю, зачем мне вмешиваться в ваши маленькие дела: они касаются только вас, а я — англичанин. Какое мне дело до ваших маленьких счетов?!Но Виллиго, не дожидаясь его ответа, уже бросился в кусты и почти тотчас же скрылся из виду.Дикие крики огласили воздух, и человек 50 нготаков пустились по его следу. «Это будет славная гонка», — подумал про себя Джильпинг, продолжая свой завтрак и наблюдая за происходящим с благодушием постороннего зрителя.— Положительно не понимаю, почему Виллиго хотел заставить меня бежать к реке, не дав мне окончить завтрак! Я, черт возьми, британский подданный, и эти дикари, конечно, не посмеют меня тронуть! Они отлично знают, что при малейшем оскорблении, нанесенном британскому подданному, должны будут уплатить 500000 франков штрафа, принести официальные извинения и салютовать двадцатью пятью пушечными выстрелами английскому флагу! Вот чем они рискуют! Но как они забавно смотрят на меня… Что, однако, значит быть урожденцем Лондона… и как мы можем гордиться, что находимся под защитой британского флага! Даже дикари чувствуют к нему невольное уважение и трепет!Рассуждая таким образом, Джильпинг протягивал руку то к жестянке с омарами, то к анчоусам. Вдруг дикие крики и неистовый вой снова огласили воздух и раздались почти над самым его ухом; нготаки принялись перескакивать через кусты прямо на то место, где расположился Джильпинг.— Пусть себе забавляются, — подумал тот, — то были их песни, а это их пляска. Предобродушные люди, можно сказать!Но прежде, чем он успел отдать себе отчет в случившемся, эти добродушные люди набросились на него, повалили, связали ему руки и, накинув петлю на шею, привязали его к дереву так, что при малейшем движении он мог сам затянуть на себе петлю.Сначала он отбивался и кричал:— Да разве вы не знаете, что я — британский подданный?! Вы дорого поплатитесь за это нападение, за такое насилие над свободным гражданином Великобритании!Но никто ему не отвечал; шум и гам только усиливались.— Вот они теперь притворяются, что не понимают меня! Не понимают английского языка. Я заявляю, что протестую против подобного обхождения, и сейчас же напишу на вас донесение министру иностранных дел! Тогда пеняйте только на себя!Между тем нготаки набросились на его завтрак и с удивительной прожорливостью стали уничтожать ростбиф, сыр и консервы, обнюхивая и облизывая все, затем накинулись на напитки; пиво австралийцам не особенно понравилось, но зато бренди приобрело всеобщее одобрение. Когда ничего более не осталось, туземцы принялись кривляться и плясать, потирая себе желудок.Какое мучение это было для Джильпинга, который не успел еще утолить свой голод!— Ах, негодяи, мерзавцы, дикари… Проглотить, как акулы, шесть фунтов сыра… настоящего честера! — И почтенный мистер погрозил им кулаком, затем, забыв про накинутую на шею петлю, рванулся вперед, так что чуть было не задушил себя.Между тем дикари, уничтожив весь завтрак, кинулись к фургону, надеясь найти там еще другие лакомства, но первый ящик, который они раскрыли, содержал зоологические коллекции Джильпинга; к немалому ужасу туземцев, из ящика посыпались превосходно набитые чучела ящериц, змей и других животных, целой грудой выпавших на землю из ящика. При виде их туземцы, полагая, что вся снедь благодаря чарам колдовства обратилась в гадов, с ужасом бросились от фургона, и это обстоятельство спасло от гибели не только коллекции Джильпинга, но и громадные запасы снарядов, амуниции и разных припасов. Раздраженные до бешенства дикари окружили Джильпинга с угрожающими жестами, считая его виновником колдовства.— Привяжите его к столбу пыток! — сказал вождь. — Посмотрим, как умирают белые люди!С криками и гримасами окружили Джильпинга дикари и в одну минуту привязали его к высокому пню.— Хорошо, хорошо! — твердил Джильпинг. — Это будет стоить вам еще лишних сто тысяч франков! Связать британского подданного! Да знаете ли, что это значит?— Ты должен умереть! — сказал ему вождь на своем родном языке, которого, конечно, не понимал англичанин.— Что ты бормочешь, полно шутить! Говори по-английски, и мы с тобой сговоримся!— Пой свою предсмертную песню! — продолжал вождь и сделал жест рукой.Джильпинг подумал, что вождь указал ему на его кларнет, висевший, по обыкновению, у него за плечом.— А, ты хочешь, чтобы я сыграл тебе что-нибудь! Недурной у тебя вкус… Развяжи мне руки, и я тебе сыграю! — И он показал, что руки его связаны и их надо развязать.Обычай требовал не отказывать ни в чем воину, который должен умереть, за исключением, конечно, возвращения ему свободы. Не заставляя просить себя, вождь одним ударом ножа перерезал лианы, связывавшие руки пленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65