— Застрелили?..
— Так точно.
Никифор опять застонал, пошевелил шеей и вновь впал в беспамятство. Зазвонил телефон.
— Маша?!! — воскликнул Иван Семенович, хватая трубку, ловко выпрыгивающую из левой руки.
— Товарищ полковник, колеса не из платины отлиты…
Иван Семенович расстроился и подумал, что выглядел дураком перед подчиненными, ползая под вагонами и объявляя полторы тонны обычного металла платиной.
— А из чего? — поинтересовался он вяло.
— Из палладия.
В голове полковника что-то замкнуло. Он не понял.
— Из кого? — и дотянулся рукой до книги.
— Металл такой есть, палладий, — пояснили на другом конце соединения.
Про такой металл Иван Семенович не ведал, зато знал теперь про богослова с таким именем.
— Дело в том, — сообщил следователь, — что сейчас палладий на мировом рынке стоит дороже, чем платина…
На этой фразе связь оборвалась, и на трубке зажглась надпись «нет зоны покрытия», на которую полковник Бойко смотрел пятнадцать минут…
5.
Сглотнув земляничную сладость и заглядевшись в окно, на подгнившую осень, патологоанатом Ахметзянов услышал за спиной:
— Простите…
Любитель балета обернулся и обнаружил голову блондина, недавно привезенного мертвым, приподнятой. Голубые глаза смотрели живо, а кожа лица своей белизной не уступала кафелю.
— Простите, — еще раз промолвил лежавший на каталке.
— Пожалуйста, пожалуйста…
Ахметзянов в своей патологоанатомической жизни встречался с «воскрешением» не раз, а потому держался в рамках своего обычного нервного состояния, лишь любопытства в организм прибыло. Он смотрел в самые глаза ожившего и отмечал, сколь много в них лазурного, лишь несколько лопнувших сосудиков вмешивались киноварью.
— По всей видимости, я в больнице? — огляделся молодой человек.
— Абсолютно верно, — подтвердил врач. Чудесно оживший уселся в каталке и завертел головой, оглядываясь более внимательно.
— Я в морге?
— И это верно.
«Однако, если бы у него были тяжелые травмы, — подумал Ахметзянов, — он не сидел бы так уверенно».
— Вы в морге, — подтвердил. — Как самочувствие?
— Голова слегка кружится, — пожаловался молодой человек. — Но, вероятно, это недостаточный повод мне здесь находиться.
— Боитесь?
— Что вы, совсем нет! Ведь я тоже медик, правда, будущий, и, наверное, в моргах часто бывал.
— Почему «наверное»? — поинтересовался Ахметзянов, думая о том, что натуральные блондины почти всегда какие-то странные. Сам Ахметзянов обладал шевелюрой черной, как «Квадрат» Малевича. Впрочем, и его многие считали странным.
— Потому что я ничего не помню, — просто объяснил молодой человек. — Я потерял память.
— Ну, в этом нет ничего необычного! При таких катастрофах…
— Ах да, — вспомнил воскресший. — Катастрофа… Что стало с Розой?
«Роза — это, поди, та баба с титановым штырем в ноге? Проводница», — уточнил патологоанатом и ответил:
— Скончалась мгновенно!
Молодой человек спустил ноги с каталки, спросил: «Могу я взглянуть»? — и спрыгнул на пол.
Он был абсолютно голым и белым, как снеговик.
— Холодновато здесь, — предупредил Ахметзянов. — Не простудитесь!
— Это ничего, — отмахнулся молодой человек и безошибочно подошел к телу, завернутому в окровавленную простыню. — Роза.
— Она, — подтвердил патологоанатом. — Травмы, несовместимые… Ну, сами понимаете, если медик.
Молодой человек откинул простыню и наклонился к самому лицу погибшей.
— Она умерла.
— Да, я знаю, — подтвердил Ахметзянов. — Послушайте, у меня тут костюмчик есть спортивный… Не хотите ли воспользоваться?
На секунду ему показалось, что белый как привидение человек готов поцеловать покойную в самые губы, но тот лишь коснулся их носом, в котором, как вспомнил патологоанатом, не было ни волосины единой.
— Костюмчик? — рассеянно переспросил он.
— А что, здесь не так уж и жарко! От катастрофы не померли, а от пневмонии загнетесь!
— Пожалуй.
— Ну вот и чудно!
Ахметзянов вытащил из личного шкафчика вешалку с вещью и бросил ее молодому человеку. Он ловко поймал и через мгновение натянул костюмчик, который оказался сильно короток и сидел на нем как на переростке.
— Благодарю.
«Нет, — еще раз задумался Ахметзянов, — никак не похож он на человека, который побывал в катастрофе и которого признал мертвым даже Никифор Боткин».
Молодой человек сделал несколько шагов навстречу патологоанатому и протянул руку, далеко торчавшую из рукава.
— Студент Михайлов, — представился.
— Патологоанатом Ахметзянов, — медик пожал тонкую, но крепкую кисть. — Рустем Ренатович.
— А вот имени своего я не помню, — расстроился студент.
— Бывает после катастрофы.
— Собственно говоря… — молодой человек виновато улыбнулся. — Собственно говоря, память я потерял до катастрофы.
— Вот как? — заинтересовался Ахметзянов. — И при каких же обстоятельствах?
— В том-то и дело, что обстоятельств я тоже не помню.
— Совсем ничего?
— Совсем. — Студент задумался. — Ах да, мы с Розой когда студенческий билет нашли, там была написана фамилия моя и инициалы: «А.А.».
— Сан Саныч?
— Вполне вероятно, — пожал, плечами студент Михайлов.
— Балет любите? — неожиданно спросил патологоанатом.
— Что?
— Нет, ничего… Я буду называть вас господин А.
— Господин А.? — Студент приблизился к носилкам, на которых лежали останки помощника машиниста. Понюхал воздух и отошел к окну, за которым поздний вечер замаскировал истинное время года. — Может быть, просто Михайлов? Студент Михайлов?
— Воля ваша.
— Хотя, если вам удобно, можете и господином А. называть.
— Нет! — воскликнул Ахметзянов. — Это как вам удобно!
Неожиданно студент Михаилов замер посреди прозекторской, выпрямил и так прямую спину, установил руки перед грудью и вдруг сделал три фуэте кряду. Да так он произвел эти фигуры, что у Ахметзянова от совершенства дух захватило.
Он подскочил к студенту, коротко хватанул его за плечи, потом отпрыгнул и заговорил быстро-быстро:
— Вы вспомнили! Вы — балерун! — Патологоанатом задыхался. — Вы — истинный балерун! Такая чистота! Уж я-то в этом понимаю! Кому, как не мне, понимать! Да я всю жизнь!..
— Да нет же, — слегка запротестовал студент Михайлов.
— А я говорю — да!!! Вы — гений! Большой театр?
— Нет-нет! Я просто на журнал посмотрел. Вон там, на подоконнике.
Ахметзянов обернулся и отыскал взглядом журнал «Российский балет». Он был раскрыт на снимке покойного Нуриева. Фотограф щелкнул камерой в тот момент, когда Рудольф крутил фуэте.
— Я посмотрел на эту фотографию, — продолжал оправдываться студент Михайлов. — От нее что-то такое исходит…
Ахметзянов обиделся, так как счел, что молодой человек издевается над ним, вытащил из коробки папиросу «Герцеговина Флор», закурил и уселся на подоконник.
— Угостите меня папиросой, пожалуйста, — попросил студент, не замечая обиды.
Патологоанатом бросил коробку и спички на каталку с машинистом:
— Угощайтесь.
— Может быть, я курил? — высказал предположение студент Михайлов и, всунув папиросу в рот, затянулся так, что сразу сжег три четверти табака. При этом молодой человек не закашлялся, и Ахметзянов определил в нем завзятого курильщика, каким был и сам.
— Нет, — помотал головой студент. — Никогда не курил! Где у вас пепельница?
Ахметзянов разозлился до крайности, и, если бы не смуглость его лица, скулы его загорелись бы дикими яблоками.
— Да как же вы не курите! — Он подбежал к воскресшему. — С одной затяжки целую папиросу скурили и не поперхнулись!
Студент Михайлов пожал плечами и поинтересовался, не обидел ли он чем доктора.
— А ну покажите ваш рот! — Патологоанатом схватил молодого человека за щеки. — Раскрывайте, раскрывайте!..
Чем больше вглядывался в рот студента Ахметзянов, тем вернее убеждался, что тот никогда не курил. Зубы были идеально белые, и он на секунду подумал
— вставные, но, поглядев на десны, понял — свои. На всей слизистой ни малейшего налета, а язык розовый, как у младенца.
— Простите. — Отпустил студента, подумал, не надо ли стетоскопом грудь послушать, но уже уверенный, что это лишнее, и еще раз извинился.
— Ничего, — ответил молодой человек растерянно. — Может быть, я вас чем-нибудь огорчил?
Следующие минут пятнадцать прошли в полном молчании. Ахметзянов думал о том, что молодого человека нужно выпускать из морга, что никаких оснований задерживать его нет. Он жив и живее многих других. Но что-то останавливало Ахметзянова. Он не хотел открывать дверь в жизнь перед новым знакомцем; чем-то тот был чрезвычайно интересен патологоанатому, и прозектор искал легальную причину задержать молодого человека.
Причина нашлась сама.
В дверь морга позвонили.
Патологоанатом попросил молодого человека уйти в глубь помещения, сам отпер дверь, через которую ему задвинули каталку с лежащим под простыней телом огромного размера.
— Опять срочно? — поинтересовался Ахметзянов.
— Да нет, чего тут срочного… — сказал сопровождающий.
— Его убили, — сообщил другой. — Автоматной очередью.
— Давайте!
Прозектор схватился за ручку каталки и втащил ее в морг.
— Это охранник наш новый, — пояснили.
— Ах, охранник… — рассеянно пробормотал патологоанатом, затем вскинулся. — Алеха?!! — вскричал он и, сорвав простыню, оглядел мертвого бугая. — Да как же!.. Не может быть!.. Я же его сам вчера на работу устраивал!..
Далее патологоанатому поведали абсурдную историю о гибели десантника Алехи и о спасении Никифора Боткина.
— Ты мозги у него погляди, — предложили. — Может, опухоль какая?
Захлопнув дверь, Ахметзянов коротко взвыл, склонился над мертвым Алехой и на всякий случай приложил пальцы к шее, надеясь отыскать пульс. Под толстой кожей ничего не стучало.
— Что-то нехорошее случилось? — послышалось за спиной у прозектора, и Ахметзянов вздрогнул. Он успел забыть о молодом человеке.
— А вы не видите?!! — огрызнулся он через плечо.
— Вижу покойника, — ответил студент. — Но у вас здесь много таких…
Патологоанатом уселся на край каталки и, закурив, объяснил, что мертвый охранник был сыном его знакомой, которая несколько месяцев умоляла устроить сына на работу. И вот в первый день!..
— Что я ей скажу?!!
— Я вам соболезную.
Ахметзянов хотел было послать молодого человека куда подальше, но слова сочувствия были произнесены с необыкновенной искренностью, и патологоанатом ответил:
— Спасибо.
Прозектор ушел к окну и, уставившись в ночное окно, машинально перелистнул балетный журнал. Студент Михайлов обошел вокруг каталки с мертвым Алехой и остановился посреди помещения.
— Хотите, я вам станцую? — спросил он.
Ахметзянов закашлялся и, обернувшись, посмотрел в самые глаза молодого человека. В них было небо, а киноварь растворилась в лазури.
— А говорите, не танцор…
— Мне нужно посмотреть журнал.
— Пожалуйста.
Патологоанатом двинул по подоконнику «Российский балет», молодой человек взял журнал, на секунду прикрыл глаза, затем вдруг распахнул. Ресницы словно бабочкины крылья взмахнули. В его лице обозначилась еще большая серьезность, сквозь тело будто искра прошла, студент Михайлов расправил руки, сделал несколько изящных плие, затем великолепный каскад па-де-буре, а в довершение почти с места прыгнул так высоко и затяжно, что прозектор не выдержал и завопил:
— Барышников!!! Нуриев!!! Нижинский!!!
Он почти плакал от созерцания волшебной картины. Каскады прыжков сменялись выразительной пластикой, на смену ей опять невероятные прыжки, а в довершение всего в морге вдруг опять запахло летом, лесом и земляникой…
Неожиданно студент закончил танцевать и сказал:
— Все.
— Ах, как мне бы хотелось еще! — взмолился Ахметзянов.
— Больше не могу, — развел руками молодой человек, ничуть не запыхавшийся. — Я станцевал вам весь журнал. Там больше нет картинок.
Ахметзянов глупо улыбнулся и спросил:
— Да?
— Да.
Прозектор еще закурил и поинтересовался, чувствует ли господин А. какие-нибудь посторонние запахи?
— Запахи? — задумался молодой человек. — Пожалуй.
— А какие?
— Пахнет летним лесом.
— А еще чем?
— Ягодой.
Ахметзянов знал, какой ягодой пахнет и где та помещается, но спросил о том же и студента Михайлова.
Студент развел руками.
— Земляникой, — с хитрецой в голосе объявил патологоанатом. — А произрастает сия ягода…
Прозектор на цыпочках подкрался к каталке с Алехой и откинул простыню. Обернулся к студенту:
— Хи-хи.
— Что вы ищете? — поинтересовался молодой человек, когда понял, что разделыватель трупов лезет пинцетом в нос мертвеца.
— А сейчас увидите…
У Алехи нос был здоровенный, а потому Ахметзянов сменил пинцет на более надежный зажим и полез им в ноздрю покойного:
— Здесь она, здесь!
Казалось, еще немного, и сам патологоанатом влезет в ноздрю целиком. Но ничего подобного не произошло, что-то хрустнуло в голове мертвеца, Ахметзянов улыбнулся и принялся осторожно вытягивать зажим.
— Есть! — воскликнул он, когда металл целиком оказался снаружи. — И как вам это?!!
Он поднес зажим почти к самому лицу молодого человека. На конце инструмента, крепко схваченная, висела целая гроздь земляники, источающая запах, от которого голову кружило.
— Ну, каково же! Две… пять… девять… двенадцать!!! Целых двенадцать штук! — Ахметзянов втянул в себя аромат и сглотнул слюну. — Листочки…
Молодой человек взирал на эту картину абсолютно спокойно. Он даже иногда отворачивался и пытался вглядываться в ночь за холодным окном.
— Хотите? — заговорщически предложил патологоанатом.
— Нет, спасибо, — рассеянно ответил студент Михайлов.
— Как хотите!
Тотчас Ахметзянов засунул куст себе в рот, где его язык завертелся, обдирая с кустика ягоды. Затем прозектор выплюнул стебель, а плоды безжалостно прожевал и сглотнул.
— Что вы делаете? — изумился молодой человек.
— Ягоды ем, — чавкая, сообщил прозектор. — А что такое?
Студент Михайлов зажмурился.
— Что случилось?
— Нет-нет, ничего, — отмахнулся молодой человек, хотя по лицу его было видно, что событие произошло. Щеки господина А. слегка порозовели. Он дождался, пока Ахметзянов сглотнет сладкую последнюю молекулу.
— Скажите, — вопрос давался ему с трудом. — Розину ягоду вы тоже съели?
— Землянику?
Студент что-то промямлил.
— У нее всего-то было по ягоде в ноздре. Но и у машиниста, и у помощника его — по целому кусту!
Молодой человек быстро замигал. Казалось, что он вот-вот заплачет, но глаза его были сухи и представлялись теперь не голубыми, но почти синими.
— Что-то не так? — поинтересовался Ахметзянов и тотчас сам понял, что не так.
Носы, покойники, земляника, Алеха, господин А. — все было неправильно. Это ощущение было едва уловимым, но оно сильно напугало прозектора, напугало так, что по телу поползли мурашки с горошину каждая… Впрочем, страх и странное ощущение исчезли внезапно, как и накатили. Ахметзянов встряхнулся, посмотрел на часы и сказал, что времени к четырем утра, а сна ни в одном глазу.
Но тут в глазу патологоанатома отразилась некая мысль, мгновение назад сверкнувшая в уме.
— Я знаю, что надо делать! — воскликнул прозектор.
— Что же? — машинально поинтересовался молодой человек.
— Как же мне это в голову раньше не приходило!
Ахметзянов заходил кругами, потирая высокий лоб. Наконец он остановился и объявил:
— Я стану вашим импресарио!
— Кем? — не понял студент Михайлов.
— Я буду продюсировать ваш великий талант.
— Какой же?.. У меня даже памяти нет!
— А нам ваша память не нужна вовсе!
Ахметзянов еще энергичней забегал по залу, тщательно обходя каталки с трупами. Всем его существом быстро овладевала огромная идея, и перспективы открывались такие, что у патологоанатома дух прихватывало!
— Я из вас сделаю гения! — торжественно заявил разделыватель трупов. — Я превращу вас в Нижинского!
— Кто это?
— Самый великий танцовщик всех времен и народов!
— Вы умеете превращать? — с улыбкой спросил студент Михайлов.
Но Ахметзянов иронии не слышал. Им уже владела та фантазийная сила, которая затмевает разум, подменив его инстинктом, и влечет вперед безоглядно.
— Кто вы такой! — кричал прозектор. — У вас не то что памяти нет, своя одежда отсутствует! Вы погибнете через два дня! — Он махнул рукой, сшибая на пол какой-то мелкий инструмент. — Да что через два дня! Вы умерли прошлым вечером, и я вас должен был разделать вот на этом столе. Вы — часть небытия, которую я могу облечь в плоть и кровь и мало того — наделить душой и великим талантом!
— Вы — Господь Бог?
На этом вопросе студент Михайлов посмотрел в самые глаза Ахметзянова и увидел в них угольную шахту, ведущую к центру земли.
— Да, — понизил голос патологоанатом. — Я Бог! — Он выдержал паузу. — Я
— Бог для вас… Я — Дягилев, вы — Нижинский! Вместе мы великий русский балет!!!
— Мне кажется, что вы ошибаетесь. — Молодой человек виновато развел руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29