— Вот деньги, Дашка, вот!.. — Подтолкнул студента в спину: — Пойдемте, коллега! Иначе все хорошие места займут!
— Я не Дашка! — бросила вдогонку девица, впрочем, беззлобно и жеманно.
— Я — Сесиль!
— Сценический псевдоним, — прокомментировал Карлович, сдавая пальтище в гардероб. — Они здесь все Клеопатры и Офелии, пилятушки, милые мои!.. Пальто шаляпинское, у театра выкупил! Все равно таких плеч и задища, как у меня, не сыскать! Вот только не бас у меня, а тенор!..
В полутемном коридоре Карлович взял молодого человека под руку и повел в еще более темное пространство, где метался луч света.
— Лидочка от вас в восторге! — прошептал толстяк. — Ну, да вы сами об этом знаете!..
А в мечущемся луче света так же металась прекрасная девица. Впрочем, металась она в ограниченном пространстве, то есть на маленькой сценке, из которой до самого потолка рос металлический шест. Что только не выделывала девица с этим шестом! Она взлетала по нему стремительно, затем, ухватившись за металл только ногами, медленно скользила в преисподнюю. При этом она как бы ненароком роняла верхнюю деталь туалета, обнажая на редкость соблазнительные плоды своего девичества…
В зале оказалось достаточно свободных столиков, окруженных диванами «а-ля плюш», и Карлович потянул нового знакомца за столик возле самой сцены. При этом от старого эротомана не ускользнула реакция студента Михайлова на происходящее действо.
Толстяк отчетливо увидел, как вспыхнули глаза гения, когда девица грациозно отщелкнула бикини, раскрывая секрет своего лона. Огромная татуированная бабочка красным крылом старалась укрыть самое таинство, но тщетно, отчего глаза студента Михайлова разгорались все более и испускали искры наподобие бенгальского огня.
Однако, как он страстен, подумал тенор, а вслух сказал небрежно, что девица из новеньких, прежде никогда здесь им не виденная.
В углу ворковали цветастые стриптизерки, ожидая своего выступления на сцене или приватного танца за столиком.
— Можете ответить мне честно? — придвинулся толстяк к студенту.
— Отчего же нет? — откликнулся молодой человек, но Карлович прекрасно видел, что данными мгновениями все существо спутника находится в лоне новенькой девицы, которая откровенно, даже с задором открывала взгляду свой прекрасный бутон с так и не долетевшей до розового цвета бабочкой.
— Вы — стрейт? — выдал свой вопрос толстяк в ухо молодого человека.
— Что? — не понял студент Михайлов.
— Вы только с девочками или с мальчиками тоже?
— Я не понимаю, — ответил, на секунду оторвавшись от сцены, молодой человек.
— Глаза ваши прекрасные сверкают только от женского тела или мужская плоть вас тоже волнует?
— Ах, это… Нет-нет, только женщины…
Если бы студент Михайлов не был увлечен созерцанием загорелых ягодиц, то, вероятно, заметил бы огорченные глаза тенора Алика.
— Я тоже охоч до женщин, но время слегка охладило мой пыл и заострило эстетическое…
Танец закончился, и томный голос диджея объявил:
— Для вас танцевала божественная Орнелла!
Девушка мгновенно собрала разбросанные аксессуары и исчезла за кулисой.
Организовалась пауза, и Карлович захлопал пухлой ладошкой по плюшевому диванчику, призывая бесхозных красоток, толкущихся в ожидании клиентов, прибыть на свободные места. Стайка тотчас вспорхнула по-воробьиному и через мгновение приземлилась за столиком тенора. Алик театрально заулыбался и, обняв разом всю стайку, спросил, как поживают милые пилятушечки.
— Алик, — заверещали наперебой девицы. — Аличек, мы шампанского хочем!
— Поди, самого дорогого?
Вместо ответа свежие ротики, блестящие помадой, облепили мягкие щеки тенора, сопровождая поцелуи нескромными звуками.
— Бутылку «Дом Периньон»! — воскликнул толстяк, на что девицы тотчас отлипли от него и почти хором спросили:
— На всех?
— Две «Периньона» или два «Дома»!!!
Девочки были щедры для щедрых клиентов. Одна, лысая, с глазами «миндаль», всосала губы тенора, а остальные защекотали худыми пальчиками с силиконовыми ноготками в интимных местах толстяка, отчего у того родилось в душе прекрасное настроение.
— И всего-то за два «Периньона» счастье! — вырвал свои губы из глубокого плена Карлович. — А что дальше будет!!!
Однако молодой человек сник, к шампанскому не притрагивался, а на девичьи приставания вяло отмахивался.
— Что с вами, гений? — воскликнул Карлович. — Что лик ваш потускнел?.. А ну, Динка, поищи у него что-нибудь!
Динка с готовностью пловчихи-спринтерши нырнула под стол, но тут же вынырнула.
— Может быть, ему мальчики нравятся? — спросила.
— Нет, — твердо ответствовал Алик, сочно откусывая от целого ананаса, очищенного, словно луковица. — Мальчики, мальчики!.. Новенькая его зацепила!
— Оррррнелла? — раскатисто спросила негритяночка Ира. — Так она не дает!
— У нее принципы, — подтвердила лысая, выпуская шампанские газики из ротика в кулачок.
— Сколько стоят принципы?
— Нет, правда! — вступилась чернышка. — Ты, Аличек, подаришь черной девочке «Франклина»?
— И мне, и мне!.. — загалдели остальные.
— За «Франклинов», пилятушки, работать надо! Много работать!
— Мы согласны, Аличек! Разве кто-то против?!
— Зо-ви-те Орне-е-елллу! — пропел Карлович сочным тенором.
— Не пойдет, — замотала головой, похожей на фундук, лысая.
— А вы ей «Франкли-и-ина-а-а» снеси-и-те! — И выудил из портмоне стодолларовую купюру.
Лысая двумя пальчиками приняла оплату и вынесла свое змеиное тело за кулису. Алик причмокнул, глядя на ее чуть худые, но длиннющие, как циркуль, ноги.
— Придет, — прошептал Карлович на ухо студенту. — Считайте до шестидесяти.
И действительно, не прошло и минуты, как из-за кулисы выскользнула обладательница великолепной бабочки. Вне сцены она оказалась не столь высокой, не столь красавицей, но, как подметил опытный Алик, девчонку что-то роднило с молодым человеком, вот только что? Может быть, взгляд?..
Карлович пригласил девушку сесть, указав перстом место рядом со студентом Михайловым. Она огляделась, решилась, присела на плюш, ухватившись тоненькими пальчиками за ножку бокала с шипящим «Домом».
— Мое! — вскричала Динка, на что Карлович вдруг обозлился и совсем не тенором отбрил девицу.
— Здесь ничего твоего нет! — пробасил.
Динка надула губы, промолчала, уступив бокал новенькой, но осталась сидеть, пока голос диджея не произнес:
— Примадонна Грета… сейчас… для вас… здесь!..
— Ой, мальчики, девочки, это меня! Аличек, ты меня дождешься? — И, не слушая ответа, Динка-Грета исчезла за кулисой.
— Пойдешь сегодня с ним! — прошептал Карлович на ухо Орнелле повелительно.
— Я ни с кем не хожу! — жестко ответила девица. — Я не собачка!
— Пятьсот долларов, — шепот Алика напоминал опушенный в воду раскаленный металл.
— Я танцовщица, а не проститутка!
— Здесь все танцовщицы! — Карлович расхохотался, испытывая огромное желание ударить девчонку пухлой ладошкой по упругой заднице так, чтобы руку ожгло. — Как тебя там!.. Верка?.. Надька, Катька?!!
— Не все равно? — продолжала хамить девица.
— Говно ты, а не танцовщица! — громко произнес Алик, так что студент Михайлов, все это время выказывавший равнодушие, вздрогнул левой щекой. — Вот он — танцовщик! Он — гений! Таких, как он, за сто лет, может быть, двое рождается, а то и единственный таков, а ты мартышка-кривляка, а не танцовщица!..
Казалось бы, девушка должна была обидеться на такие слова, но все случилось наоборот! Глаза ее возгорелись, и она посыпала на Алика вопросы. Кто он?.. Где танцует?.. Почему она не знает его?
— А ты кто такая?
— Я — головкинская! — с гордостью ответила Орнелла.
— А то я гляжу, колени у тебя на разные стены смотрят… Ты, деточка, Лидочку из Большого знаешь?
— Кто ж ее не знает! — усмехнулась девица.
— Так вот, Лидочка считает его гением всех времен и народов. Он Спартака в будущем месяце танцует!..
Девчонка с интересом посмотрела на студента Михайлова. Призналась себе, что молодой человек красив чертовски, только одет странно. Особенно хороши были глаза и руки — белые, с длинными пальцами и овальными, еле розовыми ногтями.
— Вы — гений? — спросила девица молодого человека с некоторой иронией в голосе.
Студент Михайлов посмотрел на нее и лишь пожал плечами.
— А пять тысяч баксов заплатите? — повернулась Орнелла к Карловичу.
Толстый Алик чуть не поперхнулся, но, поразмыслив кратко, отсчитал требуемую сумму и вручил девице.
— Только учти, за такие лаве бабочка твоя должна лететь через всю ночь!
— А про себя добавил с некоторым сожалением, что на всякий принцип имеется своя цена.
Девица поднялась с плюша.
— Полетаем!.. Пусть на улице ждет! Мне переодеться надо!..
В это время на сцене старалась вовсю Динка-Грета. Она выворачивалась под софитами наизнанку, как устрица в жарких водах.
Карлович подмигнул черной девочке и сказал:
— А ты, эбонитовое сокровище, со мной поедешь!
Чернышка улыбнулась:
— А Динка?
— Ей тоже скажи, чтобы одевалась…
— А я? — обиделась лысая.
— Поехали и ты для компании!..
Девочки упорхнули переодеваться, и мужчины остались за столиком одни.
— У меня нет денег, — сказал студент.
— Скоро у вас будет много денег. — Карлович зевнул. — Усталость что-то меня обуяла! На кой черт мне три?.. Появятся деньги, отдадите!
— Спасибо.
Студент Михайлов поднялся из-за стола и, не прощаясь, вышел на улицу.
Он простоял десять минут, глядя в набитое черными облаками небо. Снег перестал сыпать, и, казалось, стало теплее…
В цивильной одежде, со смытым гримом, Орнелла казалась еще моложе. На ней была надета короткая, выше колен, шубка и сапожки из синей лайки.
— Где ваша машина, гений?
— У меня нет машины.
— Как же мы поедем и куда? — с любопытством взирала на танцовщика стриптизерка.
Молодой человек пожал плечами:
— У меня есть номер в гостинице, но там, вероятно, товарищ мой спит.
Девушка усмехнулась:
— Вы что же, в сугробе меня любить станете?
Раздался скрежет тормозов, и в открытом окне показалась очкастая голова человечка-водителя:
— Садитесь, подвезу.
— Куда? — спросила молодого человека девушка.
— Поехали к вам.
— Ко мне?
— Больше некуда.
— Ну, поехали, — еще раз усмехнулась стриптизерка — Только у меня подруга в соседней комнате, а у нее завтра занятия.
Они сели в «жигули» и некоторое время ехали молча в сторону Курского вокзала. Затем молодой человек сказал странную фразу: «Не волнуйтесь, у вас еще будет праздничный торт с кремом!» — после чего машина, вильнув мордой, чуть было не врезалась в фонарный столб, но удержалась и через минуту остановилась возле огромного невзрачного дома.
— Приехали, — объявила Орнелла. В ее руке была зажата сторублевая купюра.
— Денег я не возьму! — выдавил человечек.
Девушка пожала плечами…
— Осторожно, — предупредила она. — Лифт не работает, ступени крутые, зато второй этаж!.. И постарайтесь не разбудить подругу! Ей завтра в институт. Она на врача учится.
Квартира оказалась коммунальная, и девушка раздеваться в прихожей не разрешила, сразу провела гостя в комнату, где на разложенном диване спала, разметавшись, рыжая девица. Вероятно, девица смотрела страстные сны, так как тело ее было переплетено с простынями, а грудь в прозрачном лифчике часто вздымалась.
— Не задерживайтесь! — зашептала стриптизерка и ухватила студента Михайлова за руку.
В комнате рыжей дивы обнаружилась дверь, приведшая в крохотную комнатку, всю в зеркалах и с балетным станком по периметру.
— Как видите, удобств мало. Садитесь на постель и ждите, — приказала девушка и вышла вон.
Молодой человек сел, втянул в себя воздух, наполненный ароматом женского тела, исходящим от постельного белья, и дышал, дышал полной грудью…
Орнелла вернулась в китайском халатике, расшитом золотыми драконами, и удивленно посмотрела на молодого человека.
— Вы будете одетым? — Сама распахнула драконов, охраняющих наготу, и смотрела внимательно на «гения». — Полетели, а то мне тоже рано вставать…
Дальше девушка слабо понимала, что происходит. Она хотела перетерпеть вынужденный секс, расслабила ягодицы, задумалась о чем-то, но…
Они действительно полетели…
И их полет был на высоте, где кислорода мало!..
Когда экстазная волна чуть откатывала от мозга, ей казалось, что они парят над кроватью, через мгновение она теряла сознание, превращаясь в единый чувственный орган, опустошающийся и вновь наполняющийся.
— Я — море, — шептала девушка, открывая невидящие глаза так широко, как… — Я — море!!!
Они обрушивались на односпальную кровать, и ее охватывало желание разделиться под натиском партнера надвое, а когда это не получалось, она скулила от крайнего наслаждения и кусала молодого человека за губы, глотая густую, солоноватую от крови слюну…
А когда наступило утро и вновь пошел снег, она все еще дрожала от страсти и не могла произнести и слова единого. Просто глядела широко открытыми глазами на то, как он выходит из ее комнаты… И не могла остановить его в рыбьей немоте.
Рыжеволосая застала подругу тупо сидящей на кровати. Орнелла была обнажена, с раздвинутыми ногами, оцарапанным животом и запекшейся на крыльях бабочки кровью.
— Что с тобой?! — испугалась подруга. — Он тебя изнасиловал?! Отвечай же!!!
— Я — счастлива, — ответила девушка. — Это кровь с его губ…
— Ты знаешь, кто это был, Вера?!!
Девушка кивнула головой.
— Он — балерун. Он — гений!
— Да какой, к чертовой матери, гений!!! — закричала Рыжая. — Ты — дура! Кретинка! Он — животное!!! Какой балерун!!!
— Ты подглядывала?
— Я подглядывала?! Да ты не понимаешь! — трясла рыжей копной подруга. — Он — идиот! Идиот в полном смысле слова! У него нет памяти, потому что мозг как у макроцефала! Это студент Михайлов! Он в нашем институте работает подопытным! В его организме столько аномалий, что хватит на десять уродов! Его студентом сделали, чтобы стипендию платить. Над ним опыты ставят!.. Ты на него хоть резинку надела?..
Вера ничего не ответила, лишь улыбка блуждала на ее лице.
— У него сердце с правой стороны! — огласила Рыжая приговор. — Ты родишь урода!..
9.
Вторую неделю медведь шел за людьми. Человеков было великое множество, состоявшее из мужчин, женщин, стариков и детей. Все это бредущее скопление было черно волосами, беспрерывно галдело, орало и потрясало кулаками, уставленными в небо.
Что-то им всем не нравилось в небе.
Зато медведю нравилось все.
Люди оставляли за собой остатки пищи, которую подбирал зверь и утолял ею голод. Также медведь пил, вернее, допивал из опрокинутых мисок и дотекающих последними каплями вина бутылок. За две недели преследования рода человеческого шкура медведя залоснилась, бока округлились, и, если бы не отчаянная жара, жизнь казалась бы совсем приличной.
А потом с неба стало что-то сыпаться. И было оно белого цвета.
«Снег! — обрадовался медведь и подставил навстречу морду. — Снег! Снег!»
Но белое оказалось вовсе не снегом, хоть и образовывало небольшие, очень похожие на сугробы, кучи.
Расстроенный, медведь подошел к одной из куч и ткнулся в нее мордой. Запах оказался на редкость приятным, до того манким, что он высунул язык и лизнул…
Далее он сожрал всю кучу и рухнул в песок на отдых. Во рту было сладко, а в желудке приятно бурчало.
Медведь лениво смотрел на человеков, которые, не переставая галдеть, собирали в кожаные сумки выпавшие с неба осадки…
С этого дня каждое утро с неба сыпалось, и медведь был сыт…
Сыпалось много дней, пока однажды медведь не проснулся от человеческого рева и гвалта. Поначалу он испугался, что это его травят, убить хотят, и кинулся было прочь, но, оглянувшись, понял, что не в нем дело.
Все человеки собрались на самом высоком месте и кричали что-то агрессивное в самое небо. Мало того, они показывали небу непристойности. Мужчины поднимали свои одежды и пускали рыжие струи к небосводу. Женщины вставали на четвереньки, выпячивая голые задницы, и крутили ими, словно собачонки хвостами.
— Мясо!!! — уносилось к небесам. — Мяса давай!!!
Медведь не понимал человечьего языка и не мог уразуметь, чем черноволосые недовольны. Еда сыплется с неба, а для жизни больше ничего не надо…
На следующее утро небо не просыпало и крошкой единой.
Толпа заголосила еще громче, а жесты, направленные к небесам, были еще более омерзительными.
Три недели небо молчало, и человеки наконец притихли.
Шли молча и испражнялись меньше.
Лишь один старик в растрепанной седине, с разметавшейся седой бородой, на закате дня взбирался на бархан и говорил что-то вечернему небу. Монолог. Диалога не происходило.
А один раз, ранним утром, когда все спали, с неба посыпались камни.
Столько человеков убило!!!
Медведь потом натыкался на кучи песка, из-под которых несло мертвечиной.
Самому медведю камень угодил в лопатку, и потом он целый месяц хромал на переднюю лапу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29