Из его окна падал желтый свет, высвечивающий стволы яблонь и вишен.
Подкатившись вплотную, я уставилась через мутноватое стекло и тотчас увидела его. Сапер стоял по пояс голый; он оказался чрезвычайно мускулистым, с треугольной, как у боксера, спиной. Его голова, посаженная на крепкую шею, склонилась над полом, на дубовых досках которого лежала обнаженная Соня с круглыми от ужаса глазами. Правой рукой Владимир Викторович сжимал черную палочку с острым концом, сверкающую в свете лампы эбеновым деревом. В углу комнаты стояла огромная пустая бутыль с тонким горлом. В таких емкостях обычно готовят домашнее вино.
Владимир Викторович взмахнул палочкой, словно фокусник, я услышала, как завыла в ужасе Соня, в комнате погас свет, что-то сверкнуло в темноте падающей звездой, и все в природе затихло затем, оставляя ночь покойной.
Заинтригованная происходящим, нашпигованная массой вопросов, я было собралась уже путешествовать обратно к дому, как свет в доме вспыхнул вновь, открывая моему взору картину совершенно иную.
Сапер сидел за столом, одетый в толстый свитер, и пил чай, прихлебывая его, горячий, из расписного блюдца. Сони в комнате не было, не было и бутыли из-под домашнего вина.
Галлюцинации, – уверилась я абсолютно. – Меня преследуют галлюцинации!
Успокоившись своей уверенностью, я отправилась к родному двору и, нуждающаяся в расслаблении, вытащила из шкафа Лучшего Друга. Я щелкнула костяшкой его пальца, и он сразу же заласкался ко мне сладкой кошечкой, добрым щенком.
Ах, мой славный Евгений! Как я счастлива, что все произошедшее со мною сегодня – лишь плод моего отравленного беременностью воображения. Только в нездоровую голову могут войти фантазии такого странного рода. Как я могла вообразить и на секунду поверить, что мое чрево может понести от Владимира Викторовича! Его гадкое семя достойно только печи, но никак не моей муши, тем более развиться в голубоглазую девочку!
Знаете, что мне пришло в голову?.. А не поехать ли мне в санаторий, в котором мы когда-то с вами познакомились? Вероятно, там мне будет легче носить наше детище, охраняя его от посягательств на незаконное отцовство. А может, и вы потянетесь в санаторий следом за мною, и я наконец поцелую ваши глаза, осушив на них слезы долгожданной встречи!
На досуге я очень часто думаю о вашем товарище Бычкове и о его неземной любви к толстой Асе. Почему-то я уверена, что он обязательно ее сыщет и они нарожают множество толстых детишек, которые непременно станут друзьями нашей дочечки.
Вы рассказывали, что поиски Бычкова ведут в Санкт-Петербургскую область?.. Дайте ему мой адрес, чтобы он при оказии навестил меня, уж очень хочется посмотреть на него и познакомиться с товарищем отца моего ребенка…
Почему-то интимные ласки Лучшего Друга более не воодушевляют моего тела, как ранее. Вероятно, сказывается беременность, защищающая себя понижением чувствительности к петтингу.
Вы знаете, Женечка, меня безусловно затягивают передачи про пространственные и временные измерения! Никак из головы нейдут столкнувшиеся в бесконечности пули! Уж я бы хотела иметь такой талисман и носить его на шее, как символ другой жизни и другого измерения, в котором моя душа присвоится каким-нибудь жучком наподобие вашего Hiprotomus'a. Тогда я влюблюсь в пожилого паука и буду жить с ним в качающейся на ветру паутине!
Ах, моими бы молитвами заполучить следующую жизнь, пусть с шестнадцатью ножками и длинными усами, но лишь бы перебраться в нее!..
Женечка, любимый мой! Как я тоскую без вас, кто бы знал! Придите ко мне в сегодняшнем сне, и мое тело даст пристанище вашему, и мы взлетим под самый купол мироздания и споем песню чистой и светлой любви!
Ваша навсегда
Анна Веллер
P.S. Ах!..
ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Отправлено 4-го марта
по адресу: Санкт-Петербургская область, поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Я чернею от злости! Не знаю, но мне трудно удерживать себя в руках, когда я перечитываю строки вашего письма, в которых говорится о существовании возможности того, что не я отец нашей девочки, а какой-то подонок Владимир Викторович!..
Я схожу с ума и готов поднять на ноги все спецподразделения Санкт-Петербурга, чтобы они добрались до этого сапера и засунули бы ему в штаны секретную мину «Кузьку». Пусть он ее разминирует!..
Если бы вы в конце своего послания не выразили уверенность в том, что все это плод ваших галлюцинаций, не знаю, какую бы я мог учинить над собою гадость!.. Мог бы наподобие вашего Бутиеро прижать к груди Лучшую Подругу и выброситься с ней в окно ненужным мусором!.. Смотрите же, Анна Фридриховна, берегите нашего ребенка, как свои фантазии о пространственных измерениях! Пусть наша любовь будет помещена в сосуд Готлиба и распространится во все параллельные миры, заполняя их просторы своим мускатным запахом!..
– Какая разница? – спросил Hiprotomus.
– О чем вы?
– Не понимаю, какая разница, вы отец ребенка или кто-то там еще!
– Иногда меня ваша тупость просто поражает! – рассердился я. – Какая-то косность в ваших жучьих мозгах!
– Это в ваших мозгах слишком много темных мест! – заспорил жук. – Ну посудите сами, если вы воспитываете ребенка, холите и нежите его, любите, как самый праведный отец, всю жизнь, а потом, на его восемнадцатилетии узнаете от своей верной жены, что не вы вовсе отец, а какой-нибудь инженер-путеец, хорошо певший в молодости под гитару, с которым ваша супружница в романтическом опьянении согрешила всего лишь раз!.. Я вас спрашиваю, будете ли вы любить выращенную вами красавицу дочь меньше, чем ранее, оттого, что не вы посадили свое семечко во влажную земельку жены?
– Да, – ответил я уверенно.
– Что – да?
От этого его повторного вопроса я вдруг задумался и лежал долго лицом вниз, чувствуя, как Лучшая Подруга массирует тело своими крепкими пальцами.
После того, как я полежал таким образом и подумал, я уже не был так категоричен. Мне вдруг показалось, что при таком теоретическом раскладе моя любовь к дочери окажется более сильной, так как к ней прибавится мучительности и одновременно мужского отношения к женщине, возможности любить ее несколько по-другому, как дочь и одновременно падчерицу!
– Вот-вот! – порадовался Hiprotomus. – Что и требовалось доказать!
– У вас сколько детей? – поинтересовался я.
Жук пошевелился в шишке и легонько ткнул своей иголкой кожу изнутри.
– А Бог его знает. Тысяч двадцать, тридцать, может быть…
– Ого! – присвистнул я, привставая, но Лучшая Подруга хлопнула меня по спине, заставляя опуститься на подушки.
– А вы как думаете, – с некоторой гордостью подтвердил Hiprotomus. – У нас женщины за раз тысяч по пятьдесят личинок откладывают. Другое дело, что из всех родившихся выживают сотни. А что делать?!
– Поэтому вам все равно, ваши дети или чужие!
– Абсолютно плевать! Я их никогда не видел!
– А у нас, у людей, родятся единицы, поэтому мы и любим своих чад безумно, готовые жертвовать ради них даже жизнями!
– Ой! – вздрогнул жук. – Что там такое на окне?
– Где?
– Да вон же, в форточке?
Я внимательно посмотрел через плечо, но ничего такого, привлекающего внимание, не заметил.
– Наверное, показалось! – облегченно вздохнул Hiprotomus. – Все та мерзкая птица мерещится! Слава Богу, что вы ее тогда прибили!
Я не стал говорить ему, что цветная птичка выжила, что у нее лишь крыло поломалось и какая-то добрая школьница подобрала ее со снега и, наверное, выхаживает в своей уютной квартирке, кормя свежими червячками из зоомагазина.
– А у меня для вас сюрприз!
– Какой же? – заинтересовался жук.
Я приподнял подушку и вытащил из-под нее баночку, в которой по наложенной травке, перебирая множеством лапок, бегало насекомое коричневого цвета с длинными, загнутыми на концах усами.
– Вот, – потряс я баночкой. – Мой вам подарок!
– Ах какая прелесть! – умилился Hiprotomus. – Какое прекрасное создание!.. Когда же вы ее приобрели?
– Когда вы под перекисью находились.
– Ай, да какая разница! – воскликнул он. – Редкостная красавица! А молоденькая какая, прямо не тронутая еще! Ну, удружили! Ну, вам спасибище огромное!
Hiprotornus зашевелился нервно под кожей, словно ему не терпелось поскорее забраться в баночку и познакомиться с жучихой.
– А кстати, – поинтересовался я. – Откуда вам известно, что это она, а не он?
– Экий вы все-таки странный! Ну неужели вы думаете, что я не в состоянии отличить Ее от Него! Вы же находите разницу между мужчиной и женщиной!
– Ну, это просто! Слишком много даже внешних различий!
– Ну и у нас много отличий!
– Каких? – не унимался я.
– Господи, вот пристал! – разозлился жук. – Все как у вас! Видите, у нее брюшко на конце чуть раздвоено?.. Вот оттуда она яйца кладет. А головка какая у нее милая! А запах!.. Все совершенно женское! Неужели не видно?!
– Конечно-конечно! – успокоил я Hiprotomus'a. – Простите меня за мое невежество! Уж в следующей жизни я научусь отличать жуков от жучих!
– Так-то, – сказало насекомое, и я различил в его голосе некоторое сомнение. – Э-хе-хе-хе…
– В чем дело?
– Да ни в чем.
– А все-таки?
– Отнесите ее обратно в магазин!
– Зачем же?! – удивился я несказанно.
– Вы ее специально приобрели, чтобы меня выманить из руки, а затем раздавить каблуком!
– Чушь какая! У вас нездоровое воображение! Да и будь у меня каблуки, ноги все равно не двигаются!
– Ну гадостью какой-нибудь обольете! Дихлофосом или чем еще!
– Перестаньте молоть ерунду! – прикрикнул я. – Зачем мне вас давить или травить? Я просто могу вас выкинуть в окно и скормить голубям!..
– Это правда.
Я вздохнул и признался:
– Привык я к вам, честно говоря… Да и потом, вы мне вернули то, на что я уже никогда не надеялся!..
– Не врете?
– Совершенно нет.
– Значит, я могу выбраться из-под вашей кожи, а потом вернуться обратно?
– Когда хотите.
– Спасибо. Могу я сделать это сейчас?
– Она вас ждет.
– Я иду! Положите руку горизонтально!
Я вытянул руку, уложив ее рядом с баночкой, в которой копошилась жучиха, ожидая появления Hiprotomus'a. Он не заставил себя долго ждать. В шишке произошло сильное волнение, мощный укол иглы прорвал кожу, и под мой крик сквозь образовавшееся отверстие жук появился на свет.
Он оказался совсем не таким, как я его представлял. Я вообще не думал, что так может выглядеть насекомое!
Hiprotomus был цвета молочной сыворотки. Его тело было совершенно прозрачным, и сквозь отвисшее брюшко просвечивали свернувшиеся внутренности. Рогами оказались два розовых отростка, панцирь отсутствовал вовсе, а спину венчали два недоразвитых слюдянистых крыла, смятых от долгого пребывания под кожей. Он зашевелил всеми своими многочисленными ножками, как будто разминал ослабевшие суставы, и посмотрел на меня огромными, выпуклыми, розовыми глазами. А говорил, что без глаз и с панцирем…
Честно говоря, меня чуть не стошнило от созерцания своего соседа, я чудом подавил мощный спазм и поднес руку к банке.
– Вперед! – сказал я громко, сглатывая соленую слюну.
Hiprotomus на удивление ловко спрыгнул на проложенное травой дно банки и зашевелил розовыми глазами, рассматривая подергивающую усами самку. Затем он подполз к ней ближе, расправил склизкое крылышко и дотронулся им до жучихиного панциря. Самочка от этого движения опустила свое брюшко и затыкала им в стеклянную стенку, оставляя на ней мокрые следы.
Действительно, все как у людей, – подумал я и вдруг поймал себя на мысли: а не раздавить ли мне Hiprotomus'a в самом деле, избавиться от надоевшей твари в одно мгновение?
Пока я искал ответ на этот непростой вопрос, жук взобрался на самочку, и из его нутра появилась иголочка-сабелька, которой он обычно тыкал меня в кожу, когда чем-нибудь был недоволен. Сабелька изогнулась и пронзила жучихино раздвоенное брюшко.
Если я его раздавлю, то не смогу более любить! – подумал я. – Пусть живет…
Тело Hiprotomus'a сокращалось подобно человеческому, розовые глаза застыли льдышками, а передние лапки дрожали в экстазе.
Самочка внешне никак не реагировала на дерганье жука, лишь усы ее шевелились, определяя влажность воздуха.
Их любовное соитие продолжалось около десяти минут. Затем тело Hiprotomus'a задергалось в конвульсиях, огромные глаза завертелись по кругу, он разрядился в два мгновения и убрал свою укоротившуюся сабельку обратно в прозрачное тельце.
– Домой? – спросил я, и мне показалось, что жук в ответ кивнул головкой. – Тогда вот вам моя рука.
Я протянул ее к банке, он выбрался на кожу и побрел к отверстию, слегка сочащемуся кровью.
Спружинив всеми лапками, заработав крылышками, Hiprotomus взметнулся под самый потолок, завис под ним на мгновение, а затем, рухнув пикирующим бомбардировщиком на мою руку, забрался под кожу, проделав в ней новое отверстие.
– А-а-а! – закричал я.
Жук заворочался, устраиваясь поудобнее в шишке, а определившись, сказал:
– Вы баночку под кровать поставьте. Там ей будет приятно и не жарко.
– Как скажете, – согласился я, засовывая банку с жучихой в угол под пружины, кривясь от боли и жалея, что все-таки не раздавил надоедливое насекомое.
– Ах какая все же красавица! Изумительная!..
– Рассказывайте! – скомандовал я, испытывая потепление во всем теле от массажа Лучшей Подруги.
– Что? – не понял Hiprotomus.
– Рассказывайте свою историю, пока я добрый!
– Что, в самом деле?
– Валяйте про ваши беды!
– Притомился я, – пожаловался жук. – Да и о грустном после веселого как-то несподручно.
– Как знаете. Другого шанса может и не быть.
– Ах, что с вами поделаешь! – с притворством вздохнул сосед. – Слушайте, но предупреждаю – финал сей истории столь печален и ошеломителен, что может серьезно ранить ваше сердце!
– Смелее! – подбодрил я. – Будем надеяться, что сердце выдержит!
– Итак, Полин умерла… – продолжил рассказ Hiprotomus. – Я страдал несказанно!.. Так высока была вершина моей трагедии, что моя милая нянька Настузя была готова отдать свою жизнь тотчас, дабы мои мучения сократились хотя бы на толику… Я был вынужден признаться, что пророчества старого следователя сбылись и женщины, черпающие нежность и любовь из моего сердца, любимые мои женщины погибли, убив себя в силу причин, вам уже известных. И тогда, находясь на пике своего трагизма, сам качающийся между жизнью и смертью, я поклялся всем богам и самому себе, что более никогда не сближусь с женщиной душевно и полюбовно, что в трезвом рассудке своем не возжелаю любви слабого существа под страхом собственной гибели!.. Коли суждено любимым созданиям гибнуть в моей ядовитой тени, то я вовсе оттолкну их, оставшись до смерти чистым духовно и телесно!
Целыми днями я проводил время, стреляя из лука. Лишь это спортивное занятие помогало мне унять свою плоть и желание души любить. Насыщенные и наполненные желанием страсти, стрелы летели точно в цель, поражая мишени в самые сердцевины… Со временем я стал принимать участие в небольших соревнованиях, в которых обычно занимал самые высокие призовые места. А однажды, когда я вступил на пьедестал почета первым номером, мне в подарок вручили колчан со стрелами, среди которых была стрела с золотым наконечником.
Меня даже приглашали на международные соревнования, но я всегда отказывался от такой чести, так как нимало не был тщеславен, занимаясь спортом лишь для успокоения непокорной плоти.
А через десять лет после смерти Полин началась шестидесятимесячная война с Германией, причиной которой послужило убийство Эммануила, сына германского короля, французским террористом, метнувшим в подростка двухфунтовую бомбу.
Несмотря на извинения нашего короля перед осиротевшим Францем IV, войну все же не удалось предотвратить, и все мужское население Франции в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет было мобилизовано.
Мне довелось пережить все страдания, являющиеся атрибутами любой войны. Я голодал и замерзал от холода, я был тяжело ранен в грудь осколком снаряда, и если бы не Настузя, добровольцем вступившая в армию санитаркой и вытащившая меня с поля боя, заваленного пудами человечьего мяса, то, вероятно, я бы еще тогда отдал Богу душу.
Настузя обнаружила меня за холмиком. Я лежал бессознанный, пробитый куском раскаленного металла почти под самым сердцем, и изо рта вытекала струйкой кровь, паря в зимнее небо и пузырясь от моего неровного дыхания.
Нянька промокнула рану ватой и, перемотав накрепко бинтами, ухватилась за воротник моей шинели и потянула тяжелое тело по снегу к родным позициям. От рывков я пришел в себя и увидел ее черную головку с трясущимися от усилий кудряшками.
– Ничего, мой дорогой! – улыбнулась она. – Я спасу тебя непременно!
– Лук мой возьми! – взмолился я. – И колчан со стрелами!..
– Возьму, милый! Успокойся, родной!
И тут я увидел протянутые к нам из-за соседней насыпи руки. Руки были черными, с длинными сильными пальцами и принадлежали огромному солдату-негру, лицо которого затекло кровью, лишь глаза просили о помощи, особенно выделяясь выпуклыми белками на багровом фоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Подкатившись вплотную, я уставилась через мутноватое стекло и тотчас увидела его. Сапер стоял по пояс голый; он оказался чрезвычайно мускулистым, с треугольной, как у боксера, спиной. Его голова, посаженная на крепкую шею, склонилась над полом, на дубовых досках которого лежала обнаженная Соня с круглыми от ужаса глазами. Правой рукой Владимир Викторович сжимал черную палочку с острым концом, сверкающую в свете лампы эбеновым деревом. В углу комнаты стояла огромная пустая бутыль с тонким горлом. В таких емкостях обычно готовят домашнее вино.
Владимир Викторович взмахнул палочкой, словно фокусник, я услышала, как завыла в ужасе Соня, в комнате погас свет, что-то сверкнуло в темноте падающей звездой, и все в природе затихло затем, оставляя ночь покойной.
Заинтригованная происходящим, нашпигованная массой вопросов, я было собралась уже путешествовать обратно к дому, как свет в доме вспыхнул вновь, открывая моему взору картину совершенно иную.
Сапер сидел за столом, одетый в толстый свитер, и пил чай, прихлебывая его, горячий, из расписного блюдца. Сони в комнате не было, не было и бутыли из-под домашнего вина.
Галлюцинации, – уверилась я абсолютно. – Меня преследуют галлюцинации!
Успокоившись своей уверенностью, я отправилась к родному двору и, нуждающаяся в расслаблении, вытащила из шкафа Лучшего Друга. Я щелкнула костяшкой его пальца, и он сразу же заласкался ко мне сладкой кошечкой, добрым щенком.
Ах, мой славный Евгений! Как я счастлива, что все произошедшее со мною сегодня – лишь плод моего отравленного беременностью воображения. Только в нездоровую голову могут войти фантазии такого странного рода. Как я могла вообразить и на секунду поверить, что мое чрево может понести от Владимира Викторовича! Его гадкое семя достойно только печи, но никак не моей муши, тем более развиться в голубоглазую девочку!
Знаете, что мне пришло в голову?.. А не поехать ли мне в санаторий, в котором мы когда-то с вами познакомились? Вероятно, там мне будет легче носить наше детище, охраняя его от посягательств на незаконное отцовство. А может, и вы потянетесь в санаторий следом за мною, и я наконец поцелую ваши глаза, осушив на них слезы долгожданной встречи!
На досуге я очень часто думаю о вашем товарище Бычкове и о его неземной любви к толстой Асе. Почему-то я уверена, что он обязательно ее сыщет и они нарожают множество толстых детишек, которые непременно станут друзьями нашей дочечки.
Вы рассказывали, что поиски Бычкова ведут в Санкт-Петербургскую область?.. Дайте ему мой адрес, чтобы он при оказии навестил меня, уж очень хочется посмотреть на него и познакомиться с товарищем отца моего ребенка…
Почему-то интимные ласки Лучшего Друга более не воодушевляют моего тела, как ранее. Вероятно, сказывается беременность, защищающая себя понижением чувствительности к петтингу.
Вы знаете, Женечка, меня безусловно затягивают передачи про пространственные и временные измерения! Никак из головы нейдут столкнувшиеся в бесконечности пули! Уж я бы хотела иметь такой талисман и носить его на шее, как символ другой жизни и другого измерения, в котором моя душа присвоится каким-нибудь жучком наподобие вашего Hiprotomus'a. Тогда я влюблюсь в пожилого паука и буду жить с ним в качающейся на ветру паутине!
Ах, моими бы молитвами заполучить следующую жизнь, пусть с шестнадцатью ножками и длинными усами, но лишь бы перебраться в нее!..
Женечка, любимый мой! Как я тоскую без вас, кто бы знал! Придите ко мне в сегодняшнем сне, и мое тело даст пристанище вашему, и мы взлетим под самый купол мироздания и споем песню чистой и светлой любви!
Ваша навсегда
Анна Веллер
P.S. Ах!..
ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Отправлено 4-го марта
по адресу: Санкт-Петербургская область, поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Я чернею от злости! Не знаю, но мне трудно удерживать себя в руках, когда я перечитываю строки вашего письма, в которых говорится о существовании возможности того, что не я отец нашей девочки, а какой-то подонок Владимир Викторович!..
Я схожу с ума и готов поднять на ноги все спецподразделения Санкт-Петербурга, чтобы они добрались до этого сапера и засунули бы ему в штаны секретную мину «Кузьку». Пусть он ее разминирует!..
Если бы вы в конце своего послания не выразили уверенность в том, что все это плод ваших галлюцинаций, не знаю, какую бы я мог учинить над собою гадость!.. Мог бы наподобие вашего Бутиеро прижать к груди Лучшую Подругу и выброситься с ней в окно ненужным мусором!.. Смотрите же, Анна Фридриховна, берегите нашего ребенка, как свои фантазии о пространственных измерениях! Пусть наша любовь будет помещена в сосуд Готлиба и распространится во все параллельные миры, заполняя их просторы своим мускатным запахом!..
– Какая разница? – спросил Hiprotomus.
– О чем вы?
– Не понимаю, какая разница, вы отец ребенка или кто-то там еще!
– Иногда меня ваша тупость просто поражает! – рассердился я. – Какая-то косность в ваших жучьих мозгах!
– Это в ваших мозгах слишком много темных мест! – заспорил жук. – Ну посудите сами, если вы воспитываете ребенка, холите и нежите его, любите, как самый праведный отец, всю жизнь, а потом, на его восемнадцатилетии узнаете от своей верной жены, что не вы вовсе отец, а какой-нибудь инженер-путеец, хорошо певший в молодости под гитару, с которым ваша супружница в романтическом опьянении согрешила всего лишь раз!.. Я вас спрашиваю, будете ли вы любить выращенную вами красавицу дочь меньше, чем ранее, оттого, что не вы посадили свое семечко во влажную земельку жены?
– Да, – ответил я уверенно.
– Что – да?
От этого его повторного вопроса я вдруг задумался и лежал долго лицом вниз, чувствуя, как Лучшая Подруга массирует тело своими крепкими пальцами.
После того, как я полежал таким образом и подумал, я уже не был так категоричен. Мне вдруг показалось, что при таком теоретическом раскладе моя любовь к дочери окажется более сильной, так как к ней прибавится мучительности и одновременно мужского отношения к женщине, возможности любить ее несколько по-другому, как дочь и одновременно падчерицу!
– Вот-вот! – порадовался Hiprotomus. – Что и требовалось доказать!
– У вас сколько детей? – поинтересовался я.
Жук пошевелился в шишке и легонько ткнул своей иголкой кожу изнутри.
– А Бог его знает. Тысяч двадцать, тридцать, может быть…
– Ого! – присвистнул я, привставая, но Лучшая Подруга хлопнула меня по спине, заставляя опуститься на подушки.
– А вы как думаете, – с некоторой гордостью подтвердил Hiprotomus. – У нас женщины за раз тысяч по пятьдесят личинок откладывают. Другое дело, что из всех родившихся выживают сотни. А что делать?!
– Поэтому вам все равно, ваши дети или чужие!
– Абсолютно плевать! Я их никогда не видел!
– А у нас, у людей, родятся единицы, поэтому мы и любим своих чад безумно, готовые жертвовать ради них даже жизнями!
– Ой! – вздрогнул жук. – Что там такое на окне?
– Где?
– Да вон же, в форточке?
Я внимательно посмотрел через плечо, но ничего такого, привлекающего внимание, не заметил.
– Наверное, показалось! – облегченно вздохнул Hiprotomus. – Все та мерзкая птица мерещится! Слава Богу, что вы ее тогда прибили!
Я не стал говорить ему, что цветная птичка выжила, что у нее лишь крыло поломалось и какая-то добрая школьница подобрала ее со снега и, наверное, выхаживает в своей уютной квартирке, кормя свежими червячками из зоомагазина.
– А у меня для вас сюрприз!
– Какой же? – заинтересовался жук.
Я приподнял подушку и вытащил из-под нее баночку, в которой по наложенной травке, перебирая множеством лапок, бегало насекомое коричневого цвета с длинными, загнутыми на концах усами.
– Вот, – потряс я баночкой. – Мой вам подарок!
– Ах какая прелесть! – умилился Hiprotomus. – Какое прекрасное создание!.. Когда же вы ее приобрели?
– Когда вы под перекисью находились.
– Ай, да какая разница! – воскликнул он. – Редкостная красавица! А молоденькая какая, прямо не тронутая еще! Ну, удружили! Ну, вам спасибище огромное!
Hiprotornus зашевелился нервно под кожей, словно ему не терпелось поскорее забраться в баночку и познакомиться с жучихой.
– А кстати, – поинтересовался я. – Откуда вам известно, что это она, а не он?
– Экий вы все-таки странный! Ну неужели вы думаете, что я не в состоянии отличить Ее от Него! Вы же находите разницу между мужчиной и женщиной!
– Ну, это просто! Слишком много даже внешних различий!
– Ну и у нас много отличий!
– Каких? – не унимался я.
– Господи, вот пристал! – разозлился жук. – Все как у вас! Видите, у нее брюшко на конце чуть раздвоено?.. Вот оттуда она яйца кладет. А головка какая у нее милая! А запах!.. Все совершенно женское! Неужели не видно?!
– Конечно-конечно! – успокоил я Hiprotomus'a. – Простите меня за мое невежество! Уж в следующей жизни я научусь отличать жуков от жучих!
– Так-то, – сказало насекомое, и я различил в его голосе некоторое сомнение. – Э-хе-хе-хе…
– В чем дело?
– Да ни в чем.
– А все-таки?
– Отнесите ее обратно в магазин!
– Зачем же?! – удивился я несказанно.
– Вы ее специально приобрели, чтобы меня выманить из руки, а затем раздавить каблуком!
– Чушь какая! У вас нездоровое воображение! Да и будь у меня каблуки, ноги все равно не двигаются!
– Ну гадостью какой-нибудь обольете! Дихлофосом или чем еще!
– Перестаньте молоть ерунду! – прикрикнул я. – Зачем мне вас давить или травить? Я просто могу вас выкинуть в окно и скормить голубям!..
– Это правда.
Я вздохнул и признался:
– Привык я к вам, честно говоря… Да и потом, вы мне вернули то, на что я уже никогда не надеялся!..
– Не врете?
– Совершенно нет.
– Значит, я могу выбраться из-под вашей кожи, а потом вернуться обратно?
– Когда хотите.
– Спасибо. Могу я сделать это сейчас?
– Она вас ждет.
– Я иду! Положите руку горизонтально!
Я вытянул руку, уложив ее рядом с баночкой, в которой копошилась жучиха, ожидая появления Hiprotomus'a. Он не заставил себя долго ждать. В шишке произошло сильное волнение, мощный укол иглы прорвал кожу, и под мой крик сквозь образовавшееся отверстие жук появился на свет.
Он оказался совсем не таким, как я его представлял. Я вообще не думал, что так может выглядеть насекомое!
Hiprotomus был цвета молочной сыворотки. Его тело было совершенно прозрачным, и сквозь отвисшее брюшко просвечивали свернувшиеся внутренности. Рогами оказались два розовых отростка, панцирь отсутствовал вовсе, а спину венчали два недоразвитых слюдянистых крыла, смятых от долгого пребывания под кожей. Он зашевелил всеми своими многочисленными ножками, как будто разминал ослабевшие суставы, и посмотрел на меня огромными, выпуклыми, розовыми глазами. А говорил, что без глаз и с панцирем…
Честно говоря, меня чуть не стошнило от созерцания своего соседа, я чудом подавил мощный спазм и поднес руку к банке.
– Вперед! – сказал я громко, сглатывая соленую слюну.
Hiprotomus на удивление ловко спрыгнул на проложенное травой дно банки и зашевелил розовыми глазами, рассматривая подергивающую усами самку. Затем он подполз к ней ближе, расправил склизкое крылышко и дотронулся им до жучихиного панциря. Самочка от этого движения опустила свое брюшко и затыкала им в стеклянную стенку, оставляя на ней мокрые следы.
Действительно, все как у людей, – подумал я и вдруг поймал себя на мысли: а не раздавить ли мне Hiprotomus'a в самом деле, избавиться от надоевшей твари в одно мгновение?
Пока я искал ответ на этот непростой вопрос, жук взобрался на самочку, и из его нутра появилась иголочка-сабелька, которой он обычно тыкал меня в кожу, когда чем-нибудь был недоволен. Сабелька изогнулась и пронзила жучихино раздвоенное брюшко.
Если я его раздавлю, то не смогу более любить! – подумал я. – Пусть живет…
Тело Hiprotomus'a сокращалось подобно человеческому, розовые глаза застыли льдышками, а передние лапки дрожали в экстазе.
Самочка внешне никак не реагировала на дерганье жука, лишь усы ее шевелились, определяя влажность воздуха.
Их любовное соитие продолжалось около десяти минут. Затем тело Hiprotomus'a задергалось в конвульсиях, огромные глаза завертелись по кругу, он разрядился в два мгновения и убрал свою укоротившуюся сабельку обратно в прозрачное тельце.
– Домой? – спросил я, и мне показалось, что жук в ответ кивнул головкой. – Тогда вот вам моя рука.
Я протянул ее к банке, он выбрался на кожу и побрел к отверстию, слегка сочащемуся кровью.
Спружинив всеми лапками, заработав крылышками, Hiprotomus взметнулся под самый потолок, завис под ним на мгновение, а затем, рухнув пикирующим бомбардировщиком на мою руку, забрался под кожу, проделав в ней новое отверстие.
– А-а-а! – закричал я.
Жук заворочался, устраиваясь поудобнее в шишке, а определившись, сказал:
– Вы баночку под кровать поставьте. Там ей будет приятно и не жарко.
– Как скажете, – согласился я, засовывая банку с жучихой в угол под пружины, кривясь от боли и жалея, что все-таки не раздавил надоедливое насекомое.
– Ах какая все же красавица! Изумительная!..
– Рассказывайте! – скомандовал я, испытывая потепление во всем теле от массажа Лучшей Подруги.
– Что? – не понял Hiprotomus.
– Рассказывайте свою историю, пока я добрый!
– Что, в самом деле?
– Валяйте про ваши беды!
– Притомился я, – пожаловался жук. – Да и о грустном после веселого как-то несподручно.
– Как знаете. Другого шанса может и не быть.
– Ах, что с вами поделаешь! – с притворством вздохнул сосед. – Слушайте, но предупреждаю – финал сей истории столь печален и ошеломителен, что может серьезно ранить ваше сердце!
– Смелее! – подбодрил я. – Будем надеяться, что сердце выдержит!
– Итак, Полин умерла… – продолжил рассказ Hiprotomus. – Я страдал несказанно!.. Так высока была вершина моей трагедии, что моя милая нянька Настузя была готова отдать свою жизнь тотчас, дабы мои мучения сократились хотя бы на толику… Я был вынужден признаться, что пророчества старого следователя сбылись и женщины, черпающие нежность и любовь из моего сердца, любимые мои женщины погибли, убив себя в силу причин, вам уже известных. И тогда, находясь на пике своего трагизма, сам качающийся между жизнью и смертью, я поклялся всем богам и самому себе, что более никогда не сближусь с женщиной душевно и полюбовно, что в трезвом рассудке своем не возжелаю любви слабого существа под страхом собственной гибели!.. Коли суждено любимым созданиям гибнуть в моей ядовитой тени, то я вовсе оттолкну их, оставшись до смерти чистым духовно и телесно!
Целыми днями я проводил время, стреляя из лука. Лишь это спортивное занятие помогало мне унять свою плоть и желание души любить. Насыщенные и наполненные желанием страсти, стрелы летели точно в цель, поражая мишени в самые сердцевины… Со временем я стал принимать участие в небольших соревнованиях, в которых обычно занимал самые высокие призовые места. А однажды, когда я вступил на пьедестал почета первым номером, мне в подарок вручили колчан со стрелами, среди которых была стрела с золотым наконечником.
Меня даже приглашали на международные соревнования, но я всегда отказывался от такой чести, так как нимало не был тщеславен, занимаясь спортом лишь для успокоения непокорной плоти.
А через десять лет после смерти Полин началась шестидесятимесячная война с Германией, причиной которой послужило убийство Эммануила, сына германского короля, французским террористом, метнувшим в подростка двухфунтовую бомбу.
Несмотря на извинения нашего короля перед осиротевшим Францем IV, войну все же не удалось предотвратить, и все мужское население Франции в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет было мобилизовано.
Мне довелось пережить все страдания, являющиеся атрибутами любой войны. Я голодал и замерзал от холода, я был тяжело ранен в грудь осколком снаряда, и если бы не Настузя, добровольцем вступившая в армию санитаркой и вытащившая меня с поля боя, заваленного пудами человечьего мяса, то, вероятно, я бы еще тогда отдал Богу душу.
Настузя обнаружила меня за холмиком. Я лежал бессознанный, пробитый куском раскаленного металла почти под самым сердцем, и изо рта вытекала струйкой кровь, паря в зимнее небо и пузырясь от моего неровного дыхания.
Нянька промокнула рану ватой и, перемотав накрепко бинтами, ухватилась за воротник моей шинели и потянула тяжелое тело по снегу к родным позициям. От рывков я пришел в себя и увидел ее черную головку с трясущимися от усилий кудряшками.
– Ничего, мой дорогой! – улыбнулась она. – Я спасу тебя непременно!
– Лук мой возьми! – взмолился я. – И колчан со стрелами!..
– Возьму, милый! Успокойся, родной!
И тут я увидел протянутые к нам из-за соседней насыпи руки. Руки были черными, с длинными сильными пальцами и принадлежали огромному солдату-негру, лицо которого затекло кровью, лишь глаза просили о помощи, особенно выделяясь выпуклыми белками на багровом фоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33