– Помоги мне найти бутылку! Я хорошо помню, что она стояла в комнате. Я ее никуда не уносила!..
– Она тебе так нужна? – спросил я обреченно.
– Ты знаешь, где она?
– Да.
– Что же ты молчишь? – упрекнула она.
– Дело в том…
– Ну же!..
– Дело в том, что я выбросил ее с мусором.
Она охнула и посмотрела на меня с ужасом. Затем встрепенулась и кинулась к дверям.
– Подожди! – остановил я ее. – Не имеет смысла… Ее увез мусоровоз. К тому же… К тому же она разбилась!.. Я не думал, что это так важно…
Она села там, где стояла. Плюхнулась на пол задом и заплакала так горько, как плачут только девочки, первая любовь которых несчастна. Она подвывала, закусив губы, и то и дело выплевывала прядки попавших в рот волос.
– Что же ты наде-е-ела-ал! – тоненько пищала от горя.
– Я принесу тебе другую бутылку! – клялся я. – У Зины таких много!..
– Теперь я должна уйти-и-и!..
Я бросился к ней и, враз отупевший лишь от одного предположения, что она может оставить меня, затараторил какую-то чушь ей в самое ухо, стирая со щеки ее слезы своей щекой.
– Куда же ты пойдешь! Ты ведь принадлежишь мне! Я люблю тебя, в конце концов!
От этих слов она заскулила еще громче, я обнял ее за плечи, и, не удержав равновесия, мы повалились на пол. Я стягивал с нее джинсы, а она была безвольно-горяча, истекающая слезами, кашляющая оттого, что захлебывалась в них. Я ничем не мог ей помочь и, глядя на ее голый живот, вздрагивающий от всхлипов, желал ее страстно, но вместе с тем и слабел отчаянно, а оттого тыкался безрезультатно и тоже хотел выть.
– Не надо! – просила она. – Мне нужно уходить!
– Нет! – отказывался я, придавливая ее своей тяжестью.
– Что же ты наделал!..
– Ничего такого!..
Она перестала плакать неожиданно, как будто перекрыли кран. Всхлипнула пару раз и задышала ртом.
– Пусти, – сказала она строго.
– Нет.
– Кому говорю! – И столкнула меня с себя. Встала, натянула джинсы, глянула в зеркало, а затем на меня.
– Мы больше никогда не увидимся, – сказала. – Не ищи меня. Ничего уже не вернуть и ничего не поправить!
– Но почему? – воскликнул я. – В чем моя вина?!!
– Ты не виноват, – ответила. – Я виновата сама. Если сможешь, прости. Я должна была сразу рассказать тебе про бутылку и Эдерато.
– Кто такой – Эдерато?
– Тот, к кому я должна вернуться, если потеряю свою бутылку.
– Это мужчина? – спросил я тихо.
Несмотря на весь драматизм происходящего, она улыбнулась и, погладив меня по щеке, вздохнула:
– Мы бы могли прожить с тобой всю жизнь, – и вышла за дверь.
Конечно же, я решил проследить за ней, выяснить, кто такой Эдерато, и, если будет надо, выпустить ему кишки. Я вовсе не собирался отдавать кому-то только что обретенное счастье, а потому на цыпочках спустился по лестнице вслед за беглянкой. Я научен следить профессионально, и я отчетливо видел, как она вышла из подъезда и повернула направо. Через мгновение я сам выбрался во двор и, стоя за деревом, смотрел, как она идет по улице.
Выжду еще секунду, – решил я.
Она шла быстро, не оглядываясь, и это меня радовало.
За ней будет очень легко следить! Она совсем не профессионалка!..
Поравнявшись с винным магазином Зины, она вдруг взмахнула руками, слегка подпрыгнула, как будто захотела заглянуть в самое небо, и исчезла.
– Как исчезла? – спросил я.
– А так, – ответил Бычков. – Растворилась в воздухе.
– Подожди! – закрутил я головой. – Объясни толком. Она ушла проходным двором?
– Да нет же, нет! – раздражался Бычков. – Она в буквальном смысле слова растворилась в воздухе! Была – и нету!
– А тебе не показалось с похмелья все это?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, девушка… Исчезновение ее?..
– Не ожидал от тебя этого! – буркнул Бычков и поднялся со стула.
– Ну прости, прости! Ты ведь сам понимаешь, как все это выглядит не правдоподобно! Сначала женщина появляется из бутылки, потом она растворяется в воздухе!.. Согласись!
Бычков кивнул и вновь сел.
– А где ты пропадал после? – поинтересовался я. – Столько времени прошло!
– Искал ее.
– Что, просто ходил по улицам и искал?
– Нет. Я использовал все свои знания и подключил всех своих друзей. Мы составили ее фоторобот и разослали по всем полицейским участкам.
– И что?
Бычков грустно вздохнул.
– Кстати, – поинтересовался я. – Как ее звали?
– Я не знаю, – ответил мой товарищ.
– То есть как?!
– Вот так. Не спросил. – Он кисло улыбнулся. – Показать тебе, как она выглядит?
Я кивнул.
Бычков порылся в кармане и вытащил из него пачку фотографий. Протянул их мне.
– Ты не знаешь, кто такой Эдерато?
– Нет, – ответил я и посмотрел на первую фотографию…
Милая Анна!
Знаете, чье лицо было на снимке?.. Никогда не догадаетесь, как бы ни фантазировали!.. На фотороботе было лицо толстой Аси из нашего санатория!
P.S. От всей души, от всего сердца поздравляю вас, моя дорогая, моя желанная, с Новым Годом!

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ

Отправлено 6-го января
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
И вас, мой дорогой, с Новым Годом! Надеюсь, что принесет он нам с вами то, о чем мы мечтаем. А именно – долгожданную встречу!
Давно я не была так удивлена, как прочитав ваше письмо, особенно то место, из которого становится ясно, что женщина, появившаяся из бутылки, наша толстая Ася! Я ее искала в санатории, уверенная, что она связала судьбу с каким-нибудь бравым шахтером, а она!.. Вот как бывает…
Как поразительно мировосприятие людей! Как оно совершенно разнится! Ведь вам и в голову не приходило посмотреть на толстую Асю глазами заинтересованного мужчины! А ваш товарищ Бычков, наоборот, влюбился в нее с первого взгляда, да еще описывал ее как редкостную красавицу!.. Ну да Бог с ним, лишь бы для него она была самой красивой, а до других – и дела нет!.. Я так желаю, чтобы он отыскал Асю, чтобы ему достало на это сил и чтобы у них все случилось, как они сами того хотят!
Итак, Женя, я хочу поведать вам, что произошло после того, как я выбрала Лучшего Друга и, уложив руку на стол, нажала на костяшку между указательным и средним пальцами.
А не произошло ровным счетом ничего. Рука, как лежала на столе недвижимая, так и продолжала лежать безо всяких признаков жизни.
Как было сказано в инструкции, я нажала на костяшку второй раз, но и в этом случае ничего не случилось. Тогда я достала из стола швейную иглу и, окунув ее для дезинфекции в духи, уколола руку в ложбинку между безымянным пальцем и мизинцем. Иголка вошла, как в масло, я даже испугалась, не воткнула ли глубже, чем следовало, а потому срочно выудила ее обратно и стала следить за Лучшим Другом.
Как вы уже догадались, и в этом случае ничего не произошло. Рука лежала на столе выставочным экспонатом, и я уверилась, что ее биологический цикл закончен. Да и какой умник за здорово живешь расстанется с таким ценным футляром, если в нем, вернее, в его содержимом еще теплится жизнь.
Адреналина у меня не было, а потому я решила попробовать достать препарат завтра у Ангелины Войцеховны в больнице и, если будет для того нужно, позволить врачихе некоторые вольности по отношению к моему бесчувственному телу.
Было уже совсем поздно, когда я решила ложиться и перед сном посмотреть телевизор. Накрыв Лучшего Друга полотенцем, я совершила все необходимые гигиенические процедуры и улеглась под теплое одеяло, наблюдая на экране передачу про автора Метрической системы Прохора Поддонного, скончавшегося накануне.
Будь я на месте нашего Президента, непременно бы глушила все европейские телестанции, которые пытаются внушить нашему народу, что Метрическая система есть то передовое, к которому необходимо стремиться России.
Совершенно не понимаю, почему такое необыкновенное стремление в мире переделать Россию на свой лад, лишить ее национальных особенностей и размыть национальное сознание! Наши фунты, версты, локти и т. д. почему-то так всех раздражают, что раз в пять лет Европа готова с нами воевать. Единственное, что их останавливает, так только полный разгром греков и японцев в Метрической войне! Ишь ты, не нравится им, что наши железные дороги не совпадают стандартом с ихними, а оттого им приходится вкладывать огромные средства в железнодорожные переходники! Они ненавидят наше левостороннее движение, хотя экспортируют в Россию ежегодно на три миллиарда долларов автомобилей с правосторонним рулем!
Будь я на месте нашего правительства, будь моя воля, приговорила бы Поддонного не к пожизненному заключению, а к смертной казни! Из-за него, из-за его Метрической системы погибли полмиллиона наших солдат, задушенных японским биологическим оружием, павших от пуль и стрел маньчжуров и апельсинщиков!.. Так нет же, мы еще дали возможность Поддонному трудиться в тюрьме и создать новое, так сказать, творение под названием «Правостороннее движение»!.. Господи, одно расстройство только!..
Я переключила телевизор на другой канал и засмотрелась фильмом про любовь. Обычно я этого не делаю и тут же перестраиваюсь с романтических историй на что-нибудь другое, не навевающее на меня дурного настроения. Но в этот раз я как будто предчувствовала, что буду участницей нежной и трогательной новеллы в будущем.
Как бы мне страстно хотелось, чтобы вы, Евгений, были моим партнером в этой новелле! Я не стыжусь своих признаний, так как жизнь нам отпущена всего лишь раз, несмотря на то, что пропагандирует ваш Hiprotomus, и прятать свое чувство лишь из одного самолюбия, на мой взгляд, грешно и не умно.
Дорогой Евгений, я так привыкла, что вы есть на этой земле, что вы хоть и далеко, но связаны со мной прочно, как могут быть связаны только мужчина и женщина, объединенные большим чувством.
Я ощущаю тепло, исходящее от строчек ваших писем, я ощущаю его живительную энергию!.. Когда же наконец судьба даст нам возможность встретиться?..
Фильм закончился. Растроганная, под думы о вас, в мечтаниях о лучшем я заснула.
Не знаю, долго ли, коротко я спала, но разбудила меня музыка, нежно ласкающая слух. Это была «Испанская рапсодия», исполняемая на гитаре. Поначалу я решила, что мне снится эта музыка и что во сне вот-вот проявится переводной картинкой мой жених Бутиеро – таково было виртуозное исполнение рапсодии. Но через некоторое время я поняла, что это вовсе не сон, что играют наяву и происходит это где-то рядом с моим ухом, а потому я открыла глаза и, привыкнув к темноте, осмотрелась.
Гитары, оставшейся от отца и висящей обычно на стене, не было.
Она лежала на полу. По ее грифу на пальчиках, словно канатоходец, цепляя ногтями струны, подпрыгивала рука, оставленная накануне на столе. Она проворно бегала по ладам, балансируя в воздухе плечевой частью, и рождала великолепную музыку.
Ай да Лучший Друг! – восхитилась я. – Ай да молодец!
Безусловно, со времен Бутиеро я не слышала столь великолепного исполнения, а потому, сдерживая дыхание, наслаждалась всем сердцем. На мгновение мне даже показалось, что виртуозная рука принадлежит моему погибшему жениху. В восторге я потянулась к Лучшему Другу, соскользнула с кровати и растянулась по полу, как последняя дура.
Мне никак не удавалось поймать руку. Она успешно уклонялась от моих попыток, ухитряясь при этом не сбиться с ритма и щипать струны ногтями как положено партитурой… Ах, до чего ослепительно блестело кольцо со змейкой!..
Когда я наконец изловчилась поймать Лучшего Друга за кисть, то рука тут же успокоилась и обмякла рыбой, словно не было в ней еще мгновение назад живительной энергии, заставляющей виртуозно играть «Испанскую рапсодию».
Я еще раз внимательно осмотрела ее, но она совсем не была похожа на руку Бутиеро. Разве что схожесть мускулатуры. Бутиеро был очень сильным, с большими руками. Но у него, в отличие от Лучшего Друга, были тонкие пальцы и не было на костяшках шрамов.
Я отпустила руку, и она, скакнув по полу, запрыгнула на гитару и заиграла на этот раз что-то совсем мне незнакомое, но тревожное и грустное.
Как ей удалось снять гитару со стены? – подумала я, проваливаясь в сон. – Что же она, по стене может лазить?.. Оказывается, биологический цикл еще вовсе не закончен!.. Может быть, я не знаю, как давать рукам четкое задание?..
На следующее утро я нашла Лучшего Друга лежащим на столе и прикрытым полотенцем так, как я оставила его накануне. Вероятно, закончив играть, он сам взобрался на стол и укрылся. Гитара висела на стене, и ничего не указывало на то, что ею в последние годы кто-то пользовался.
Ах, какой все-таки молодец! – подумала я про Лучшего Друга. – Сам снял, сам и повесил!..
Приведя себя в порядок, я отправилась было на кухню, чтобы позавтракать, но тут мне в голову пришла отчаянная мысль, которую я захотела немедленно проверить.
Я прикатилась обратно в комнату и вытащила Лучшего Друга из-под полотенца. Нажала на костяшку и отчетливо сказала:
– Хочу завтракать! Хочу яичницу взбитую, бутерброд с сыром и черный кофе, взошедший дважды на маленьком огне!..
И – о чудо! Не успела я договорить, как Лучший Друг подпрыгнул на столе, приподнялся на пальцах и пополз, словно гусеница, по столу к краю. Цепляясь за ножку стола, перебирая по ней пальцами, рука спустилась на пол и, забарабанив по полу подушечками пальцев, помчалась на кухню.
Я поспешила за ним, но когда нагнала, то увидела раскрытый холодильник, из нутра которого доносилась возня. Лучший Друг шуровал по полкам, отыскивая необходимые продукты. Выудил масло, яйца, причем одно покатилось, но проворные пальцы подхватили его перед самым краем и зажали в кулаке.
Большой и указательный пальцы чиркнули спичкой о коробок и подожгли на плите пламя. Лучший Друг выбрал сковородку и поставил ее на огонь, звякнув дном о чугун.
– Лучше другую сковородку! – предложила я. – На этой пригорает. Она очень старая!
Лучший Друг среагировал мгновенно. Он снял старинную сковороду с плиты и засунул ее обратно в духовку. Пошебуршил самую малость в печи и достал сковородку с тефлоновым покрытием.
– Эта в самый раз, – одобрила я. – На этой не сгорит.
Рука шлепнула яйцом о край сковороды, разломила скорлупу надвое и вылила содержимое на скворчащее маслом дно, перемешала вилкой. То же самое произошло со вторым яйцом, а я с огромным удовлетворением следила за происходящим.
Пока яичница жарилась, рука отрезала от батона кусок хлеба и, намазав его слоем масла, покрыла ровным кусочком сыра.
– Ай да молодец! – восторгалась я. – Ай да работник!
Тем временем яичница поджарилась, и Лучший Друг, переложив ее на тарелку, щелкнул пальцами.
– А мне вилку? – спросила я.
Хлопнул ящик, и через мгновение чистая вилка лежала передо мною.
Яичница была именно такой, какую я люблю. Поджаренная до хрустящей корочки, она легко разделялась на кусочки, не расплываясь желтком по дну тарелки.
Тем временем рука варила кофе, помешивая напиток ложечкой. Лучший Друг стоял на предплечье, а оттого возвышался над туркой и, казалось, наблюдал, дожидаясь, когда кофе побежит…
Я откусывала от бутерброда с сыром, запивая его правильно сваренным кофе, и радовалась жизни.
Вот это повезло! – думала я, пережевывая. – Вот это удача! Рука-то, наверное, умеет не только готовить, но и много чего еще! Только как выяснить, что она еще может?!. А ведь есть еще и другие руки!..
– Тарелку из-под яичницы можно пока вымыть! – распорядилась я, и рука тотчас принялась исполнять команду. – После мытья тщательно вытереть полотенцем и поставить на место в шкаф!
Сначала я решила выяснить до конца, что умеет Лучший Друг, а уже после попробовать Лучшую Подругу и Горького.
– Не хочешь ли ты вымыть пол на кухне? – спросила я, и рука проворно бросилась исполнять поручение.
Она выудила из-под мойки ведро и наполнила его водой. Ей было неспособно выжимать половую тряпку, но и тут рука нашла достойный выход, привязав один край к ручке ведра, а другой выкручивая в разные стороны.
Так прошел день. Я без устали придумывала Лучшему Другу всяческие хозяйственные поручения, пока в доме все не заблестело чистотой, а моя бытовая фантазия не иссякла.
Вы знаете, Евгений, как приятно глядеть сквозь вымытые окна на улицу?.. Оказывается, мир окрашен совершенно в другие краски, нежели я предполагала. Просто я присмотрелась к природе через окно с налетом сажи и пыли, а оттого тускло стало в моей голове. Вследствие этого и мир стал тусклым… Безусловно, Женя, с вашим появлением в моей жизни произошли кардинальные изменения! Даже мир стал цветным, и я более не распускаю сопли по вечерам, злясь на то, что Бог совершенно не милосерден. Бог справедлив и божественно милосерден! Просто каждому свой час и своя награда! Всем отмерено по заслугам, и никто не пострадает напрасно!
Под вечер появился Владимир Викторович. Его улыбающаяся физиономия заглянула сквозь вымытое окно, бесцеремонно и с любопытством разглядывая внутренность комнаты. Хорошо, что я до этого убрала Лучшего Друга в футляр, а то представляю, как удивился бы Владимир Викторович бегающей по дому руке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33