Древесину чернильного дерева Упперталь менял в Юккене на соль и металл.)
– А что это такое, можно узнать? – потянулся немец к диковинному предмету.
Повар с сожалением посмотрел на дикого драконорыцаря, росшего, вероятно, вдали от цивилизации. Вздохнул сочувственно. Однако протянул палочку.
– Юккенское пумпало, мы им пишем. Рисуем вот эти знаки на бумаге. Вот так и вот так. Хруммса, хихикая, перевел.
– Правда этим можно писать? – восхитился Дитрих, вертя палочку в пальцах. – Глазам не верю.
– Только она руки пачкает, ваше огнедышество. Будьте осторожны, – запоздало предупредил повар.
Морунген потер пальцы, моментально покрывшиеся темными пятнами. Показал палочку изумленному Вальтеру:
– Очаровательно, какая экзотика! – Затем обратился к Хруммсе за помощью: – Я восхищен. А можно мне пару штук взять с собой в Германию в качестве сувениров?
Ляпнямисус окончательно уверился в том, что ничего завидного в жалкой драконьей доле нет и быть не может. Надо же, как бедное существо радуется какой-то маленькой чернильной палочке, как умильно смотрит в глаза, как хочет хотя бы такую игрушку. Воистину никогда не возжелай иной судьбы – Душара может и посмеяться над таким глупцом. Ему захотелось сделать драконорыцарю хоть что-то приятное.
– Конечно можно, что в этом такого?
Повар пристально рассмотрел свою палочку: действительно занятно, если вдуматься.
– И мне тоже, если можно, – попросил Вальтер. – Я отдам свои в университетский музей. Профессор этнографии будет сам не свой от радости.
Хруммса понял безнадежность ситуации и подозвал старшего слугу:
– Иснармул, распорядись, чтобы господину майору и его товарищам упаковали двести пумпало, только быстро.
– Этот драконорыцарь носит титул майора, – доложил Мулкеба Оттобальту.
– И что нам с этого?
– Не знаю. Но ему может быть приятно, если мы станем к нему обращаться с уважением. Родные слова возбуждают в любом существе положительные ассоциации.
– Чего? – уточнил король.
– Эль – это приятно, – доходчиво пояснил маг. – Это положительная ассоциация. Тетя – это неприятно. Это отрицательная ассоциация.
– Тетя – это кошмар, – пожаловался король. – Твой дракон собирается бороться с моим кошмаром?
– Надо его к этому подвигнуть.
– Вот ты и двигай.
– Надо заходить издалека, – коварно предложил маг. – Расслабить, добиться взаимопонимания, а затем уже…
– Что делать? – спросил Оттобальт.
– Поводить гостей по замку, показать им наше благосостояние. Намекнуть, что мы в долгу не останемся. И пускай Хруммса поработает над этим вопросом – выяснит там, что может особенно интересовать дракона.
– Белохатки его интересуют, – буркнул вездесущий Хруммса.
– Да где ж мы ему возьмем эти Белохатки? – впал король в отчаяние.
– Надо обещать все, что он хочет, – нашептал маг в правое ухо. – Хруммса! Не переводи и не комментируй! А потом, когда выполнит наше задание, можно будет и отказаться от своего обещания.
– А он тут погром устроит! – предположил король.
– Ладно. Сделаем мы ему эти Белохатки. Будут как настоящие.
Осчастливленные необычайно вкусными блюдами, Клаус, Генрих и Ганс быстро распределили график дежурств в танке, после чего Клаус остался руководить отрядом из двадцати молчаливых гвардейцев Сереиона, а остальные отправились осматривать замок.
Убедившись в полном и бесповоротном отсутствии в замке не только электричества, но и элементарных мест общественного пользования, Морунген не удержался от того, чтобы уколоть Хруммсу:
– Наша наука все-таки вас обошла на несколько корпусов. Причем еще до начала войны. Так что согласитесь, сопротивление рейху – очевидно бессмысленная вещь.
– Вы заставили работать на вас лучшие умы Европы и думаете, что так будет продолжаться вечно? Я не говорю уже о том, что Гудериан учился в Москве, и это тоже очевидная вещь, – отвечал Хруммса с обидой за весь цивилизованный мир.
– Никто никого не заставлял! – возмутился Морунген, в глубине души ощущавший Хруммсину правоту. – Как говорят у вас в России: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба», правильно я сказал?
– При чем тут рыбалка? – обменялись Ганс и Генрих удивленными взглядами.
– Скажите лучше спасибо господину Бользену из третьего отдела РСХА, – ядовито сообщил Хруммса, – что он вашим ученым и вашим идеологам не дал докатиться до ядерного апофеоза, а то пришлось бы янки увековечить вашу нацию вместо японцев.
– Что-то я не понимаю, о чем мы говорим, – попытался проморгаться Дитрих.
Оттобальт со свитой шагали чуть позади, мучась любопытством, но не смея прерывать беседу полиглота и драконорыцарей.
– Это, в общем, и к лучшему, что вы меня не понимаете, – загадочно сообщил Хруммса. – Вот господин Бользен – тот всегда понимал. Пиво у вас замечательное, – продолжил он безо всякой видимой связи с предыдущим. – Вот его и варили бы, в этом, можно сказать, все нуждаются. Ну а лично мне по сердцу, как вы играете. Лучше бы партию национал-музыкантов организовали, имени Рихарда Вагнера. И гимн бы взяли – «Полет валькирий». Впечатляюще? Это наверняка многим бы понравилось… – он сделал длинную паузу, задумавшись о чем-то своем, – у нас тоже.
– Я польщен тем, что даже здесь знают Вагнера, – приосанился Морунген.
Генрих обрадовался:
– Ну! Музыка! Это мы умеем, это у нас в крови.
Он добыл из кармана губную гармошку и принялся лихо наигрывать на ней «Ах майн либер Аугустин». При первых тактах этой нехитрой мелодийки глаза у Дитриха широко открылись и он хищно произнес: «Так, я понял, почему ко мне постоянно привязывается эта паршивая песенка!».
На мага Мулкебу вид немца, играющего на губной гармошке, произвел совершенно невероятное впечатление. Он остановился на месте, придержал за рукавчик Хруммсу и потянулся к инструменту дрожащей рукой:
– Ой! Неужто это та самая пульзялипическая дудка, под которую пляшут все драконы?
Генрих прекратил играть и внимательно уставился на Мулкебу. Тот глядел на него доверчивыми глазами и улыбался. Диц почувствовал, что ему нужны пояснения, и обратился к Хруммсе:
– Что он говорит?
Однако полиглоту было не до Генриха. Он как раз пытался втолковать Мулкебе пару простых истин:
– Нет, нет, это другая дудка, под нее у них сейчас Европа пляшет. – Он торопливо обернулся к немцам и успокоил их: – Мы тут, знаете ли, очень отстали от цивилизованного мира, если не сказать больше.
– Да, да, мы все понимаем, – посочувствовал Дитрих. – Когда война закончится, дела пойдут к лучшему, Германия не позволит никому в России жить плохо. Мы построим большое, сильное общество.
– Представляю себе блестящее будущее и радужные перспективы этого общества, – буркнул Хруммса себе под нос. – Одни сплошные чистокровные арийцы с нордическими характерами.
– И еще отремонтируем все дороги, чтобы можно было ездить не только верхом, – радостно сообщил Ганс.
– Да! – осенило Морунгена. – Правильно, Ганс. Сначала разберемся с дорогами, а потом – общество.
– Ничего не понимаю, – обиделся Оттобальт. – Они осматривают мой замок или замок нашего полиглота? И что они собираются делать с моими прекрасными дорогами? Что это значит: «чтобы по ним можно было ездить не только верхом»? А как еще?
– Вероятно, в повозках, – подсказал недоумевающий Марона.
– Чем им дороги не угодили? – продолжал бушевать Оттобальт. – Марона, меня начинают терзать смутные и неясные, но очень страшные предчувствия. А вдруг эти зануды споются с тетей и подговорят дракона на какие-нибудь безобразия?
– Тетя любит вас и нашу страну, – не слишком уверенно ответил первый министр, принимаясь нашаривать сердце.
– А она скажет, что это был этот… «творческий поиск», – пояснил король. – Помнишь, что она утворила в прошлый приезд во время званого ужина? Пурушский посол до сих пор уверен, что она хотела его отравить! Повар до сих пор отказывается готовить лизунчики: говорит, что их светлое имя обесчещено.
Марона знаком подозвал лекаря Мублапа. Тот все понял без слов и выделил из своих запасов две порции настойки от сердечной смуты. Подумал и присовокупил третью – для себя.
Что до осмотра замка и его достопримечательностей, в конце концов он перестал удивлять экипаж «Белого дракона». Точно так же как и все в России.
Кроме того, существует некий эффект, производимый музеями: после XVIII века ноги отказываются ходить даже в самом интересном из них. И хотя собрание Дартского замка никак не могло похвастаться экспонатами, которые можно было бы отнести хотя бы к веку семнадцатому, а все же прогулка утомила немцев.
Они безразлично разглядывали и картинную галерею, оживившись слегка только при виде портретов королев из рода Хеннертов – пятой, седьмой, девятой и той, что висела сразу за углом; и оружейную, в которой в неограниченном количестве обнаружились все те же мечи, копья, луки, секиры и доспехи; и прочие красоты и диковины.
Некоторую заинтересованность проявили в подземелье при виде безумного лесоруба Кукса и того самого самодельного топорика.
Однако в башне мага немцы пришли в необычайное волнение. Оставив без внимания чучела маленьких грифонов, которые привели бы их в неописуемый восторг и изумление всего пару дней назад, проигнорировав книги, хрустальные шары, волшебные зеркала, вертящиеся столики и прочую магическую дребедень, они рванулись, будто стадо молодых лосей, к предмету, одиноко стоявшему в самом углу комнаты.
То был прекрасно знакомый им полевой армейский телефон черного цвета. Вальтер трепещущей рукой поднял трубку и оказалось, что телефон не только работает, но и подключен к какой-то линии. Тут в процесс вмешался майор Морунген и принялся накручивать ручку аппарата, выкрикивая в трубку тревожно: «Алло, алло, – алло!».
Далее нам придется отойти в сторонку и снова посплетничать. Ибо если Дитрих фон Морунген и пребывает в явном замешательстве, то уж мы-то доподлинно знаем, что нелегкая судьбинушка дала ему возможность вклиниться в переговоры, которые майор Нечипоренко прямо с передовой пытается вести со штабом генерала Чухаря.
Слышимость отвратительная, говорит он, естественно, по-русски, а потому до Дитриха с трудом доходит не более половины фраз.
– …да, еще на рассвете, товарищ генерал! Успели, конечно, товарищ командующий! Так точно! С кем говорите? С комбатом Нечипоренко, товарищ генерал! Как вы сказали?.. Не понял!.. Вас плохо слышно, товарищ командующий! Почему? Да, конечно… повреждена… Да, да, сейчас еще раз перезвоню.
Жужжание. Треск, скрип.
– Алло! Алло! Коммутатор?! На проводе Нечипоренко, соедините меня срочно со штабом генерала Чухаря! Алло! Коммутатор?!… Что ты говоришь? Кто вызывает?! Комбат Нечипоренко у аппарата…
А в общем жаль, что никому в Уппертале не пришлось в этот момент наблюдать, как медленно меняется лицо комбата Нечипоренко, которое из пунцово-красного постепенно становится свекольно-малиновым. Наливаются гневным пурпором уши, пылают щеки и глаза начинают метать молнии. А все только из-за того, что вместо родного (у, старый черт!) генерала Чухаря вопит не своим голосом на отвратительном, ломаном русском языке какой-то прибабахнутый немец. И кричит он при этом следующее:
– Какойт такойт Кампат Ничифоринка? Я есть майор Дитрих фон Морунген, и я котьеть коворьитъ с немеский штап – Фысата четырьи!
Выдав эту информацию, Дитрих выжидательно посмотрел на трубку. Какое-то время она напряженно молчала, только сопела и пыхтела. Потом разразилась не менее громкими и не менее возмущенными воплями:
– Узбеков! Твою мать! Что за бардак на линии? Немедленно разобраться и навести порядок!
Славный рядовой Узбеков очень старательно выговаривает слова, пытаясь заново соединиться:
– Алло! Алло! Дубочек?!! Вы меня слышите?! Ответьте Рябине! Ответьте Рябине!… – Глаза у него округлились, и он срывающимся голосом доложил: – Товарищ майор, тут какой-то немец требует соединить его со штабом Четвертой танковой дивизии!
Вот тут и проявилось моральное и интеллектуальное превосходство русского народа над жалкими тевтонцами. Да, раздражает, когда какой-то там Морунген мешает тебе спокойно разобраться с генералом Чухарем и получить положенный нагоняй. Да, досадно. Но не более того. И тоном человека, привыкшего произносить это раз десять в сутки, комбат Нечипоренко отрезал:
– Скажи, что его Четвертой танковой дивизии настал ******! А командовать теперь здесь будет гвардии майор Нечипоренко! Ясно? И еще скажи, чтобы он пошел на ***, потому что мне нужно срочно связаться со штабом!
Рядовой Узбеков просветлел и возрадовался: – Так точно, товарищ майор! – после чего старательно, слово в слово, повторил информацию опечаленному Дитриху.
Майор фон Морунген повесил трубку и какое-то время сидел молча, развалившись в пыльном кресле Мулкебы за его видавшим виды магическим столом. Нервно барабанил пальцами по столешнице, уставившись в одну точку прямо перед собой. Наконец обратился к своим:
– Вот видите, фюрер беспощаден к своим солдатам, если те совершают непростительные ошибки на передовой. Стоило Карлу фон Топпенау задержаться всего на тридцать минут со взятием Белохаток, и в полевом штабе вместо полковника Вольфа сидит какой-то Ничифоринка! Кстати, весьма недурно владеет русским, хотя значение некоторых слов так и осталось мне непонятно. Представьте себе, вовсю ведет переговоры с красными, а меня не захотел признавать. Говорил по-русски и в конце концов повесил трубку, сославшись на сильную занятость. Я боюсь даже подумать о том, как нам придется выпутываться из сложившейся ситуации. Потеря Велохаток чревата для нас такими неприятностями, которых мы даже не можем себе вообразить. Немедленно нужно узнать дорогу к этому загадочному пункту.
И Дитрих устремился вон из обиталища мага.
Оттобальт и свита потопотали следом.
Когда комната опустела, Мулкеба украдкой вернулся в нее, благоговейно приблизился к телефону, робко поднял трубку и по примеру Морунгена несколько раз старательно выговорил в нее: «Алле, алле, алле…» В ответ раздались треск и шипение, а затем все тот же недовольный голос Нечипоренко сообщил кому-то стоящему рядом:
– Узбеков, я что, неясно выразился?! Немедленно разобраться с телефоном, опять кто-то ****** мается! И вышли людей по линии, чтоб проверили провод!
Мулкеба в недоумении положил трубку на место, посмотрел на магическую святыню печальными глазами и, глубоко вздохнув, молвил:
– Ничего не понимаю. Эх, не читал я Фрейда…
Еще одна глава перед последней
Шнапс в малых дозах безвреден в любых количествах.
Немецкая народная мудрость
– Волнительно мне, – пожаловался Оттобальт, дергая первого министра за рукав.
– Отчего, ваше величество? – обреченно спросил тот.
– Господа драконорыцари о себе побеспокоились и плотно пообедали, что меня очень радует. А вот дракон так и стоит во дворе голодный и несчастный, – того гляди, разобидится и камня на камне от нас не оставит. Помните, как Вапонтих с голоду стал на рыбачьи лодочки бросаться? А потом вошел во вкус…
– Может, намекнуть господам рыцарям, что мы готовы подогнать стадо молодых барашков? Или свинок?
– Вот-вот, – оживился король. – Намекните там.
Марона в сопровождении ковыляющего Хруммсы подошел к немцам и деликатно откашлялся.
Дитрих воззрился на него с некоторым неудовольствием. Спору нет, когда тебе заглядывают в рот и ловят каждое слово, то первый час ты чувствуешь себя значительной персоной, на второй – начинаешь понимать, что тебе чего-то отчаянно в этой жизни не хватает, а на третий – догадываешься, что тебе просто хочется покоя, тишины и одиночества. А если и не одиночества, то уединения, на худой конец.
– Чего вам? – спросил он не слишком любезно.
– Барашки, – туманно ответствовал министр, обратив внимание на то, что драконорыцарь не в настроении.
– Какие барашки? – прорычал Дитрих.
– Молоденькие, только что с пастбищ, упитанные, – упавшим голосом сказал Марона.
– И что с барашками?
Хруммса понял, что так дело не пойдет, и бодро доложил:
– Господин министр предлагает вашему доблестному экипажу, господин майор, нечто вроде контрибуции. И желает выплатить ее молодыми барашками.
– Они здесь все-таки слегка не в себе, – вынес Вальтер окончательный вердикт.
– Поверьте мне, вы еще весьма снисходительны, – глубоко вздохнул полиглот. – Однако, смею заметить, беззлобные и дружелюбные. В какой-то момент начинаешь понимать, что это гораздо важнее, чем блестящий интеллект и невероятная эрудиция.
Морунген внимательно посмотрел на карлика:
– Не хотелось бы огорчать мирных поселян и в их лице союзников великой Германии, но вы, как я мог убедиться, человек разумный. Вы-то понимаете, что нам только барашков не хватало для полной и окончательной неразберихи. Передайте им наш категорический отказ, но как-нибудь в мягкой и деликатной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– А что это такое, можно узнать? – потянулся немец к диковинному предмету.
Повар с сожалением посмотрел на дикого драконорыцаря, росшего, вероятно, вдали от цивилизации. Вздохнул сочувственно. Однако протянул палочку.
– Юккенское пумпало, мы им пишем. Рисуем вот эти знаки на бумаге. Вот так и вот так. Хруммса, хихикая, перевел.
– Правда этим можно писать? – восхитился Дитрих, вертя палочку в пальцах. – Глазам не верю.
– Только она руки пачкает, ваше огнедышество. Будьте осторожны, – запоздало предупредил повар.
Морунген потер пальцы, моментально покрывшиеся темными пятнами. Показал палочку изумленному Вальтеру:
– Очаровательно, какая экзотика! – Затем обратился к Хруммсе за помощью: – Я восхищен. А можно мне пару штук взять с собой в Германию в качестве сувениров?
Ляпнямисус окончательно уверился в том, что ничего завидного в жалкой драконьей доле нет и быть не может. Надо же, как бедное существо радуется какой-то маленькой чернильной палочке, как умильно смотрит в глаза, как хочет хотя бы такую игрушку. Воистину никогда не возжелай иной судьбы – Душара может и посмеяться над таким глупцом. Ему захотелось сделать драконорыцарю хоть что-то приятное.
– Конечно можно, что в этом такого?
Повар пристально рассмотрел свою палочку: действительно занятно, если вдуматься.
– И мне тоже, если можно, – попросил Вальтер. – Я отдам свои в университетский музей. Профессор этнографии будет сам не свой от радости.
Хруммса понял безнадежность ситуации и подозвал старшего слугу:
– Иснармул, распорядись, чтобы господину майору и его товарищам упаковали двести пумпало, только быстро.
– Этот драконорыцарь носит титул майора, – доложил Мулкеба Оттобальту.
– И что нам с этого?
– Не знаю. Но ему может быть приятно, если мы станем к нему обращаться с уважением. Родные слова возбуждают в любом существе положительные ассоциации.
– Чего? – уточнил король.
– Эль – это приятно, – доходчиво пояснил маг. – Это положительная ассоциация. Тетя – это неприятно. Это отрицательная ассоциация.
– Тетя – это кошмар, – пожаловался король. – Твой дракон собирается бороться с моим кошмаром?
– Надо его к этому подвигнуть.
– Вот ты и двигай.
– Надо заходить издалека, – коварно предложил маг. – Расслабить, добиться взаимопонимания, а затем уже…
– Что делать? – спросил Оттобальт.
– Поводить гостей по замку, показать им наше благосостояние. Намекнуть, что мы в долгу не останемся. И пускай Хруммса поработает над этим вопросом – выяснит там, что может особенно интересовать дракона.
– Белохатки его интересуют, – буркнул вездесущий Хруммса.
– Да где ж мы ему возьмем эти Белохатки? – впал король в отчаяние.
– Надо обещать все, что он хочет, – нашептал маг в правое ухо. – Хруммса! Не переводи и не комментируй! А потом, когда выполнит наше задание, можно будет и отказаться от своего обещания.
– А он тут погром устроит! – предположил король.
– Ладно. Сделаем мы ему эти Белохатки. Будут как настоящие.
Осчастливленные необычайно вкусными блюдами, Клаус, Генрих и Ганс быстро распределили график дежурств в танке, после чего Клаус остался руководить отрядом из двадцати молчаливых гвардейцев Сереиона, а остальные отправились осматривать замок.
Убедившись в полном и бесповоротном отсутствии в замке не только электричества, но и элементарных мест общественного пользования, Морунген не удержался от того, чтобы уколоть Хруммсу:
– Наша наука все-таки вас обошла на несколько корпусов. Причем еще до начала войны. Так что согласитесь, сопротивление рейху – очевидно бессмысленная вещь.
– Вы заставили работать на вас лучшие умы Европы и думаете, что так будет продолжаться вечно? Я не говорю уже о том, что Гудериан учился в Москве, и это тоже очевидная вещь, – отвечал Хруммса с обидой за весь цивилизованный мир.
– Никто никого не заставлял! – возмутился Морунген, в глубине души ощущавший Хруммсину правоту. – Как говорят у вас в России: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба», правильно я сказал?
– При чем тут рыбалка? – обменялись Ганс и Генрих удивленными взглядами.
– Скажите лучше спасибо господину Бользену из третьего отдела РСХА, – ядовито сообщил Хруммса, – что он вашим ученым и вашим идеологам не дал докатиться до ядерного апофеоза, а то пришлось бы янки увековечить вашу нацию вместо японцев.
– Что-то я не понимаю, о чем мы говорим, – попытался проморгаться Дитрих.
Оттобальт со свитой шагали чуть позади, мучась любопытством, но не смея прерывать беседу полиглота и драконорыцарей.
– Это, в общем, и к лучшему, что вы меня не понимаете, – загадочно сообщил Хруммса. – Вот господин Бользен – тот всегда понимал. Пиво у вас замечательное, – продолжил он безо всякой видимой связи с предыдущим. – Вот его и варили бы, в этом, можно сказать, все нуждаются. Ну а лично мне по сердцу, как вы играете. Лучше бы партию национал-музыкантов организовали, имени Рихарда Вагнера. И гимн бы взяли – «Полет валькирий». Впечатляюще? Это наверняка многим бы понравилось… – он сделал длинную паузу, задумавшись о чем-то своем, – у нас тоже.
– Я польщен тем, что даже здесь знают Вагнера, – приосанился Морунген.
Генрих обрадовался:
– Ну! Музыка! Это мы умеем, это у нас в крови.
Он добыл из кармана губную гармошку и принялся лихо наигрывать на ней «Ах майн либер Аугустин». При первых тактах этой нехитрой мелодийки глаза у Дитриха широко открылись и он хищно произнес: «Так, я понял, почему ко мне постоянно привязывается эта паршивая песенка!».
На мага Мулкебу вид немца, играющего на губной гармошке, произвел совершенно невероятное впечатление. Он остановился на месте, придержал за рукавчик Хруммсу и потянулся к инструменту дрожащей рукой:
– Ой! Неужто это та самая пульзялипическая дудка, под которую пляшут все драконы?
Генрих прекратил играть и внимательно уставился на Мулкебу. Тот глядел на него доверчивыми глазами и улыбался. Диц почувствовал, что ему нужны пояснения, и обратился к Хруммсе:
– Что он говорит?
Однако полиглоту было не до Генриха. Он как раз пытался втолковать Мулкебе пару простых истин:
– Нет, нет, это другая дудка, под нее у них сейчас Европа пляшет. – Он торопливо обернулся к немцам и успокоил их: – Мы тут, знаете ли, очень отстали от цивилизованного мира, если не сказать больше.
– Да, да, мы все понимаем, – посочувствовал Дитрих. – Когда война закончится, дела пойдут к лучшему, Германия не позволит никому в России жить плохо. Мы построим большое, сильное общество.
– Представляю себе блестящее будущее и радужные перспективы этого общества, – буркнул Хруммса себе под нос. – Одни сплошные чистокровные арийцы с нордическими характерами.
– И еще отремонтируем все дороги, чтобы можно было ездить не только верхом, – радостно сообщил Ганс.
– Да! – осенило Морунгена. – Правильно, Ганс. Сначала разберемся с дорогами, а потом – общество.
– Ничего не понимаю, – обиделся Оттобальт. – Они осматривают мой замок или замок нашего полиглота? И что они собираются делать с моими прекрасными дорогами? Что это значит: «чтобы по ним можно было ездить не только верхом»? А как еще?
– Вероятно, в повозках, – подсказал недоумевающий Марона.
– Чем им дороги не угодили? – продолжал бушевать Оттобальт. – Марона, меня начинают терзать смутные и неясные, но очень страшные предчувствия. А вдруг эти зануды споются с тетей и подговорят дракона на какие-нибудь безобразия?
– Тетя любит вас и нашу страну, – не слишком уверенно ответил первый министр, принимаясь нашаривать сердце.
– А она скажет, что это был этот… «творческий поиск», – пояснил король. – Помнишь, что она утворила в прошлый приезд во время званого ужина? Пурушский посол до сих пор уверен, что она хотела его отравить! Повар до сих пор отказывается готовить лизунчики: говорит, что их светлое имя обесчещено.
Марона знаком подозвал лекаря Мублапа. Тот все понял без слов и выделил из своих запасов две порции настойки от сердечной смуты. Подумал и присовокупил третью – для себя.
Что до осмотра замка и его достопримечательностей, в конце концов он перестал удивлять экипаж «Белого дракона». Точно так же как и все в России.
Кроме того, существует некий эффект, производимый музеями: после XVIII века ноги отказываются ходить даже в самом интересном из них. И хотя собрание Дартского замка никак не могло похвастаться экспонатами, которые можно было бы отнести хотя бы к веку семнадцатому, а все же прогулка утомила немцев.
Они безразлично разглядывали и картинную галерею, оживившись слегка только при виде портретов королев из рода Хеннертов – пятой, седьмой, девятой и той, что висела сразу за углом; и оружейную, в которой в неограниченном количестве обнаружились все те же мечи, копья, луки, секиры и доспехи; и прочие красоты и диковины.
Некоторую заинтересованность проявили в подземелье при виде безумного лесоруба Кукса и того самого самодельного топорика.
Однако в башне мага немцы пришли в необычайное волнение. Оставив без внимания чучела маленьких грифонов, которые привели бы их в неописуемый восторг и изумление всего пару дней назад, проигнорировав книги, хрустальные шары, волшебные зеркала, вертящиеся столики и прочую магическую дребедень, они рванулись, будто стадо молодых лосей, к предмету, одиноко стоявшему в самом углу комнаты.
То был прекрасно знакомый им полевой армейский телефон черного цвета. Вальтер трепещущей рукой поднял трубку и оказалось, что телефон не только работает, но и подключен к какой-то линии. Тут в процесс вмешался майор Морунген и принялся накручивать ручку аппарата, выкрикивая в трубку тревожно: «Алло, алло, – алло!».
Далее нам придется отойти в сторонку и снова посплетничать. Ибо если Дитрих фон Морунген и пребывает в явном замешательстве, то уж мы-то доподлинно знаем, что нелегкая судьбинушка дала ему возможность вклиниться в переговоры, которые майор Нечипоренко прямо с передовой пытается вести со штабом генерала Чухаря.
Слышимость отвратительная, говорит он, естественно, по-русски, а потому до Дитриха с трудом доходит не более половины фраз.
– …да, еще на рассвете, товарищ генерал! Успели, конечно, товарищ командующий! Так точно! С кем говорите? С комбатом Нечипоренко, товарищ генерал! Как вы сказали?.. Не понял!.. Вас плохо слышно, товарищ командующий! Почему? Да, конечно… повреждена… Да, да, сейчас еще раз перезвоню.
Жужжание. Треск, скрип.
– Алло! Алло! Коммутатор?! На проводе Нечипоренко, соедините меня срочно со штабом генерала Чухаря! Алло! Коммутатор?!… Что ты говоришь? Кто вызывает?! Комбат Нечипоренко у аппарата…
А в общем жаль, что никому в Уппертале не пришлось в этот момент наблюдать, как медленно меняется лицо комбата Нечипоренко, которое из пунцово-красного постепенно становится свекольно-малиновым. Наливаются гневным пурпором уши, пылают щеки и глаза начинают метать молнии. А все только из-за того, что вместо родного (у, старый черт!) генерала Чухаря вопит не своим голосом на отвратительном, ломаном русском языке какой-то прибабахнутый немец. И кричит он при этом следующее:
– Какойт такойт Кампат Ничифоринка? Я есть майор Дитрих фон Морунген, и я котьеть коворьитъ с немеский штап – Фысата четырьи!
Выдав эту информацию, Дитрих выжидательно посмотрел на трубку. Какое-то время она напряженно молчала, только сопела и пыхтела. Потом разразилась не менее громкими и не менее возмущенными воплями:
– Узбеков! Твою мать! Что за бардак на линии? Немедленно разобраться и навести порядок!
Славный рядовой Узбеков очень старательно выговаривает слова, пытаясь заново соединиться:
– Алло! Алло! Дубочек?!! Вы меня слышите?! Ответьте Рябине! Ответьте Рябине!… – Глаза у него округлились, и он срывающимся голосом доложил: – Товарищ майор, тут какой-то немец требует соединить его со штабом Четвертой танковой дивизии!
Вот тут и проявилось моральное и интеллектуальное превосходство русского народа над жалкими тевтонцами. Да, раздражает, когда какой-то там Морунген мешает тебе спокойно разобраться с генералом Чухарем и получить положенный нагоняй. Да, досадно. Но не более того. И тоном человека, привыкшего произносить это раз десять в сутки, комбат Нечипоренко отрезал:
– Скажи, что его Четвертой танковой дивизии настал ******! А командовать теперь здесь будет гвардии майор Нечипоренко! Ясно? И еще скажи, чтобы он пошел на ***, потому что мне нужно срочно связаться со штабом!
Рядовой Узбеков просветлел и возрадовался: – Так точно, товарищ майор! – после чего старательно, слово в слово, повторил информацию опечаленному Дитриху.
Майор фон Морунген повесил трубку и какое-то время сидел молча, развалившись в пыльном кресле Мулкебы за его видавшим виды магическим столом. Нервно барабанил пальцами по столешнице, уставившись в одну точку прямо перед собой. Наконец обратился к своим:
– Вот видите, фюрер беспощаден к своим солдатам, если те совершают непростительные ошибки на передовой. Стоило Карлу фон Топпенау задержаться всего на тридцать минут со взятием Белохаток, и в полевом штабе вместо полковника Вольфа сидит какой-то Ничифоринка! Кстати, весьма недурно владеет русским, хотя значение некоторых слов так и осталось мне непонятно. Представьте себе, вовсю ведет переговоры с красными, а меня не захотел признавать. Говорил по-русски и в конце концов повесил трубку, сославшись на сильную занятость. Я боюсь даже подумать о том, как нам придется выпутываться из сложившейся ситуации. Потеря Велохаток чревата для нас такими неприятностями, которых мы даже не можем себе вообразить. Немедленно нужно узнать дорогу к этому загадочному пункту.
И Дитрих устремился вон из обиталища мага.
Оттобальт и свита потопотали следом.
Когда комната опустела, Мулкеба украдкой вернулся в нее, благоговейно приблизился к телефону, робко поднял трубку и по примеру Морунгена несколько раз старательно выговорил в нее: «Алле, алле, алле…» В ответ раздались треск и шипение, а затем все тот же недовольный голос Нечипоренко сообщил кому-то стоящему рядом:
– Узбеков, я что, неясно выразился?! Немедленно разобраться с телефоном, опять кто-то ****** мается! И вышли людей по линии, чтоб проверили провод!
Мулкеба в недоумении положил трубку на место, посмотрел на магическую святыню печальными глазами и, глубоко вздохнув, молвил:
– Ничего не понимаю. Эх, не читал я Фрейда…
Еще одна глава перед последней
Шнапс в малых дозах безвреден в любых количествах.
Немецкая народная мудрость
– Волнительно мне, – пожаловался Оттобальт, дергая первого министра за рукав.
– Отчего, ваше величество? – обреченно спросил тот.
– Господа драконорыцари о себе побеспокоились и плотно пообедали, что меня очень радует. А вот дракон так и стоит во дворе голодный и несчастный, – того гляди, разобидится и камня на камне от нас не оставит. Помните, как Вапонтих с голоду стал на рыбачьи лодочки бросаться? А потом вошел во вкус…
– Может, намекнуть господам рыцарям, что мы готовы подогнать стадо молодых барашков? Или свинок?
– Вот-вот, – оживился король. – Намекните там.
Марона в сопровождении ковыляющего Хруммсы подошел к немцам и деликатно откашлялся.
Дитрих воззрился на него с некоторым неудовольствием. Спору нет, когда тебе заглядывают в рот и ловят каждое слово, то первый час ты чувствуешь себя значительной персоной, на второй – начинаешь понимать, что тебе чего-то отчаянно в этой жизни не хватает, а на третий – догадываешься, что тебе просто хочется покоя, тишины и одиночества. А если и не одиночества, то уединения, на худой конец.
– Чего вам? – спросил он не слишком любезно.
– Барашки, – туманно ответствовал министр, обратив внимание на то, что драконорыцарь не в настроении.
– Какие барашки? – прорычал Дитрих.
– Молоденькие, только что с пастбищ, упитанные, – упавшим голосом сказал Марона.
– И что с барашками?
Хруммса понял, что так дело не пойдет, и бодро доложил:
– Господин министр предлагает вашему доблестному экипажу, господин майор, нечто вроде контрибуции. И желает выплатить ее молодыми барашками.
– Они здесь все-таки слегка не в себе, – вынес Вальтер окончательный вердикт.
– Поверьте мне, вы еще весьма снисходительны, – глубоко вздохнул полиглот. – Однако, смею заметить, беззлобные и дружелюбные. В какой-то момент начинаешь понимать, что это гораздо важнее, чем блестящий интеллект и невероятная эрудиция.
Морунген внимательно посмотрел на карлика:
– Не хотелось бы огорчать мирных поселян и в их лице союзников великой Германии, но вы, как я мог убедиться, человек разумный. Вы-то понимаете, что нам только барашков не хватало для полной и окончательной неразберихи. Передайте им наш категорический отказ, но как-нибудь в мягкой и деликатной форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34