Птицы, кстати, также говорили в пользу отсутствия противника. Тишина в лесу царила вовсе не мертвая, а как раз такая, какая и должна быть в лесу, – с гудением насекомых, щебетанием озабоченных проблемами питания пернатых, шелестом листвы и другими милыми сердцу звуками. Все вместе это значило безопасность и покой.
– И без охраны совсем, – пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.
– А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? – несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.
– Конечно правду, – отозвался Дитрих. – А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…
По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.
– Не знаю, – вздохнул Генрих, – у меня уже вопросов больше, чем ответов.
– Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.
Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:
– Мост какой-то необычный – вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким? Значит ли это, что мы обнаружили стратегическую дорогу, по которой движется военная техника? Тогда зачем все эти финтифлюшки и резьба по камню? Ничего не понимаю.
Морунген разделял изумление своего коллеги. Он много повидал на своем веку, но какие бы чудеса ни представали его взгляду – все они укладывались в рамки обычной логики. Если исключить грандиозные руины, которые остались от ныне несуществующих цивилизаций, а сравнивать с современными строениями, то критериев было обычно два – красота или целесообразность. Либо легкие, изящные, воздушные линии венецианских мостиков, либо незыблемая громада из стали и бетона, что по-своему красиво, однако не слишком изысканно. Дитриху с трудом верилось, чтобы кто-либо одобрил проект, в котором огромная часть средств отводилась бы на исполнение архитектурных излишеств. И где? В какой-то глуши, где никто этого чуда и не увидит!
Была бы Россия сказочно богатой страной – дело другое, но покосившиеся хибарки, виденные им в Белохатках, свидетельствовали об обратном. Ум у Морунгена заходил за разум, и Дитрих предпочел смириться с действительностью, а не пытаться разобраться в ней. И тут же с ужасом отметил, что это уже не первый, не второй и не третий раз за сегодня-Россия вынуждала его думать иначе, чем он привык. Она требовала беспрекословного, безоговорочного подчинения и не давала ровным счетом никаких объяснений.
«Вот так и становятся дикарями», – с тоской подумал майор. А вслух произнес, стараясь выглядеть уверенно:
– Этот мост – явно важный объект, оттого он и надежный, и красивый, – видимо, здесь часто бывает местное начальство. А вот почему его оставили без охраны – этого я не понимаю и понимать отказываюсь. Любой стратегический объект обязан охраняться, даже если он находится в глубоком тылу. Это же азы военной науки.
– Только не у русских, у них все наперекосяк, сам черт рога сломает.
– Черт – пусть, черт с ним, лишь бы не мы, – вздохнул Дитрих. – Ладно, ничего живого не вижу, придется туда пойти. Не сидеть же нам здесь до скончания века!
Крадучись, как настоящий индеец, Морунген появился на мосту и огляделся по сторонам. Затем дал знак. Тогда, так же крадучись, рядом с ним возник Генрих.
– А я, господин майор, ошибался, когда говорил, что этот мост европейский. Он вообще какой-то такой…
Господин майор перегнулся через перила:
– Ага, не такой Не такой, как все, что тебе доводилось видеть раньше. То ли еще будет, дружище Генрих: Россия огромная страна («Утешил», – буркнул тот), в ней столько удивительного. Пойдем поглядим на него снизу. Чертовски интересно, как им удалось в арочной конструкции сосредоточить столько веса всего на одной опоре, да еще при таких массивных пролетах.
Лучше бы фон Морунгену не интересоваться причудливыми зигзагами инженерной мысли русских. Потрясенно оглядев конструкцию, он заговорил, перекрывая шум бегущей воды:
– Уму непостижимо, а ведь это не железобетон. Это камень, обычный камень, гранит или базальт. Недооцениваем мы их, явно недооцениваем.
– И это не цементный раствор, господин майор, – вставил Генрих. – Вот вы потрогайте – он как резиновый, наверное водостойкий.
– Я не химик, – колупнул Дитрих ногтем, – но скажу тебе с уверенностью, что в своем роде это шедевр. У тебя нет ножа? Надо взять образец для лаборатории.
Услышав про лабораторию, Генрих как-то уж очень тоскливо вздохнул:
– Если все в порядке, господин майор, можно я дам знак нашим, чтобы ехали?
– Мин здесь нет, – пыхтя и отковыривая загадочную субстанцию, изрекла «гордость нации», – это точно. Так что пусть едут. Да предупреди, чтобы при въезде на мост Клаус не гнал лошадей. Черт его знает, шедевр шедевром, а на чем по нему ездили до нас – неизвестно. Всего можно ожидать, сам понимаешь – Россия. Давай зови ребят.
Вопреки ожиданиям и логике военного времени, все обошлось без приключений. Уходила в неизвестность пыльная желтоватая дорога, и бодро катил по ней экспериментальный танк вермахта, продвигаясь на юг, как отбившаяся от стаи перелетная птица.
– Ганс, представляешь, – взахлеб повествовал Генрих, – мост-то, оказывается, не сцементирован, а склеен чем-то вроде резиновой массы.
– Теперь я понимаю, почему его никто не охранял. От него пули и снаряды отскакивают как от стенки горох.
– Резиновые мосты в России не редкость, – не удержался Вальтер, медленно обалдевающий от местных реалий. – Здесь ими, наверное, никого не удивишь. Да и нам бы не мешало парочку для Берлина прихватить.
– Вы напрасно шутите, – веско заметил Морунген. – Этот мост – загадка, и не только для строителей, но и для историков. Я немного изучал русскую архитектуру и скажу, не колеблясь, что это нечто экспериментальное, возможно единственное в своем роде. Хорошо, что Вальтер сфотографировал всех нас на фоне моста.
– Господин майор, впереди виднеется какой-то указатель, – радостно сообщил Клаус.
Дитрих приободрился:
– Притормози. Посмотрим, что это такое.
– Да здесь целый перекресток! – восхитился механик.
– Слава Богу, сейчас поглядим, что у них тут написано.
Все с надеждой и плохо скрытой гордостью обратили свои взоры к командиру. Вот он – человек, доблестно сражавшийся с зубодробительной русской грамматикой и способный вывести их из тупика. Но похоже, что их надежды оказались преждевременными.
– Ну и иероглифы, ну и корябусы, ничего не разберу. Будто вобще не по-русски написано.
Словно трудолюбивый дятел, высматривающий добычу в складках коры, Дитрих наклонял голоду то вправо, то влево, широко открывал и даже щурил глаза – однако тщетно. Ни одной знакомой буквы не удалось обнаружить ему на потемневшем от времени куске грубо отесанного дерева.
– Хорошо, что у них пока не повальная грамотность населения, – есть какие-то пояснительные рисуночки. Ну и ну! Возникает впечатление, что они верят в свои сказки: направо пойдешь – сам пропадешь, налево – коня потеряешь, прямо… А прямо, по-моему, закусочная, или ресторан, или черт его знает. Одним словом, харчевня.
При слове «закусочная» в танке воцарилась напряженная тишина. Уловив витавшую в воздухе мысль, Дитрих распорядился:
– Если я правильно понимаю, нам прямо.
– Так точно, господин Морунген! – грянул дружный и повеселевший хор.
– Клаус, гони на полной вперед. Поглядим, что у них подают к ужину.
Вечерело. Танк весело подлязгал к покосившемуся строению на обочине дороги и сбавил скорость до минимальной. Никакой реакции. Никакого шевеления. Это насторожило значительную часть экипажа.
– Какие будут приказания, – после паузы спросил Клаус.
– А никаких, – потер руки Морунген, – мы сюда приехали с мирным намерением немного перекусить.
– И как довести этот факт до сознания местного населения? – хмыкнул Ганс.
– А если стрелять начнут? – уточнил осторожный Вальтер.
Майор предвкушал горячий ужин, и спустить его с этих небес на землю было делом сложным.
– Попросим официанта накрыть столик прямо в танке. Тебе что заказывать, Вальтер?
– А если из пушки врежут или зажигательными бутылками забросают? – не унимался неумолимый скептик.
– Вальтер, те, кто из пушки палит и бутылки швыряет, уже давно поели и спать легли, теперь наша очередь прочитать меню.
Этого брызжущего оптимизма не выдержал даже Генрих:
– А если действительно, господин майор, там нас засада ждет, какой у нас план?
– Ладно, Клаус, – поскучнела надежда нации, – останови, я вылезу наверх.
С биноклем наперевес Дитрих высунулся из люка, пренебрегая элементарными предосторожностями. Что-то подсказывало ему, что здесь он в безопасности. Увиденное он комментировал вслух:
– Опять то же самое – ни единой живой души. Правда, пахнет…
– Чем?! – выкрикнули четыре голоса.
– Не люблю пригоревшего, – меланхолично поведал майор. – А пахнет именно им. Дыма не видно, огня тоже. Ладно, поехали, может, перекусим чего-нибудь.
Вблизи «харчевня» выглядела еще более неприглядно, нежели из башни танка, – задымленная, полуразваленная, она совершенно не производила впечатления жилого здания. Ее оконца, не знавшие стекол, таращились на немцев удивленно-испуганными черными провалами.
– Да что здесь у них творится? – осерчал Морунген. – Они что, решили нас голодом уморить?
Он запнулся, уставившись на валявшееся в кустах тело. И не то чтобы майор никогда не видел мертвецов или боялся их (хоть и никак не мог привыкнуть к зрелищу чужой смерти), но этот покойник явно выбивался из общего ряда.
Генрих, следовавший за командиром со своим неразлучным пулеметом, подошел поближе к телу, присел возле него на корточки, вгляделся повнимательнее.
– Он мертв уже несколько часов, господин майор. Рана колотая, нетипичная.
– А вот еще один!
Глаза у Дица широко открылись от изумления: Морунген озадаченно вертел в руках пустые ножны и расколотый деревянный щит.
– Чертовщина какая-то. Не снимали же здесь кино про Римскую империю?
– И никаких следов бомбежки или перестрелки. Они погибли в рукопашной схватке.
– Рукопашная рукопашной – рознь. Может, у них в тылу орудует диверсионная спецгруппа СС?
– Все равно это не объясняет, почему они так странно одеты.
– Ни за что не поверю, – твердым голосом сказал Дитрих, – что у Сталина не хватило стрелкового оружия для всех солдат. Хотя бы самого устаревшего. И вообще, это ножны короткого меча.
Генрих указал на отдаленное дерево:
– Я не ошибаюсь, господин майор? Там действительно торчит стрела?
– Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю – кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?
Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:
– Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.
– А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла – я бы не удержался при виде таких трофеев.
Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:
– Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!
– Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.
– На самом деле, – забеспокоился Ганс, – что вы там так долго разглядывали?
Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:
– Так, пару несовременных трупов да сгоревший омлет по-русски.
– Нас явно здесь не ждали, – сказал Дитрих. – Клаус, съезжай-ка в лес, надо готовиться к ночевке. Ганс, ты наблюдаешь за дорогой. Вальтер, Клаус, замаскируете машину и разведете костер. Фон Морунген идет на охоту с Генрихом. В случае нападения… А, да что там…
Обнаружив, что Генрих присовокупил к пулемету еще и гранаты, Дитрих перевел взгляд на скромный пистолет в своей руке и счел уместным задать вопрос:
– Генрих, ты зачем пулемет взял?
– На всякий случай, господин майор, – невозмутимо откликнулся Диц. – Кто его знает, что может встретиться в этом лесу.
– А гранаты?
– Пригодятся, – лаконично ответил Генрих.
– Мы же шли на охоту? Гранаты на охоте неуместны – логично?
– Ага, только я уже видел рыбу, которая тут водится. Так вот, на рыбалку, господин Морунген, вы меня и с бомбой не уговорите пойти.
Уразумев, что подчиненного необходимо подбодрить, Дитрих изобразил на лице нечто, что искренне посчитал широкой улыбкой.
– Да брось, Генрих, нам бы что-нибудь некрупное подстрелить – и айда к шалашу, на вкусный ужин.
Надежды не оправдались. Генрих стал еще более подозрительным.
– Видел я уже это ваше некрупное. Хорошо, если вдвоем отобьемся.
– Ни один приличный охотник, кроме ружья, ничего с собой в лес не берет, – забубнил наставительно майор. – Вот так-то, Генрих.
Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:
– К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.
– Тс-с-с… – перебил его Морунген. – Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.
– А вон там – еще один.
– Какой пухленький! Цып-цып-цып…
– Тише, не спугните.
– И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.
– Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.
На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.
– Генрих, – прорычал он грозным шепотом. – Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. – И, уже щурясь в прицел, добавил: – Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.
Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.
– Мы это видели? – уточнил Дитрих сипло.
– Что?
– Ну, это… И-и-и-и-и-и, и – и-и-и, а потом – по деревьям.
– Я – видел.
– И как?
– Ну и кабанчики у них.
– Шустрые, – с трудом выдавил из себя майор. – Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.
– Да, я того же мнения, господин Морунген, – облегченно вздохнул Генрих. – И то сказать, – где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.
– И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.
– Может, не стоит? – уточнил осторожный Генрих.
Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:
– Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… – он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, – июль.
Диц поднял правую бровь.
– Наверное, июль, – уточнил майор.
Диц хмыкнул.
– Не позднее августа, я думаю.
Диц пожал плечами.
– Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. – Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: – Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.
Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:
– Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.
– А кстати, – оживился майор, – помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?
– Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, – твердо отвечал Диц, – и вам не советовал бы.
– Ты взял что-нибудь сумчатое? – проигнорировал его тревоги бравый командир.
– Кенгуру, что ли? – усомнился Генрих.
– Емкость сумчатую, болван!
– Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.
– Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– И без охраны совсем, – пожал плечами Морунген, продолжая вглядываться.
– А вы правду сказали насчет удара сквозь стену в тыл противника? – несколько невпопад поинтересовался Генрих громким шепотом.
– Конечно правду, – отозвался Дитрих. – А то как, по-твоему, получилось, что мы пошли в атаку на пункт Велохатки, находящийся на передовой, а оказались в тылу противника, причем так глубоко, что и радиосвязь пропала? Вот и выходит, что это мы нанесли удар такой силы, что как бы пронзили насквозь расположение русских вместе с их знаменитой зимой, и выпали где-то сзади… наверное…
По мере того как Морунген прислушивался к собственным словам, лицо у него делалось все удивленнее и удивленнее.
– Не знаю, – вздохнул Генрих, – у меня уже вопросов больше, чем ответов.
– Вот то-то же! Мы тут одни, и смотреть надо в оба, чтобы не попасть в переделку. До сих пор нам везло, но ведь может и перестать так сильно везти.
Генрих, похоже, собирался высказаться насчет сильного везения, но передумал и обратил внимание своего командира на мост:
– Мост какой-то необычный – вы не находите, герр майор? Мы ведь в России, а он выглядит будто мост над Сеной. Или над Рейном. А может, в Венеции… Откуда у русских такие странные архитектурные пристрастия? Я уже не говорю о том, кому это в лесной глуши понадобилась подобная роскошь. И с какой целью его возвели таким основательным и широким? Значит ли это, что мы обнаружили стратегическую дорогу, по которой движется военная техника? Тогда зачем все эти финтифлюшки и резьба по камню? Ничего не понимаю.
Морунген разделял изумление своего коллеги. Он много повидал на своем веку, но какие бы чудеса ни представали его взгляду – все они укладывались в рамки обычной логики. Если исключить грандиозные руины, которые остались от ныне несуществующих цивилизаций, а сравнивать с современными строениями, то критериев было обычно два – красота или целесообразность. Либо легкие, изящные, воздушные линии венецианских мостиков, либо незыблемая громада из стали и бетона, что по-своему красиво, однако не слишком изысканно. Дитриху с трудом верилось, чтобы кто-либо одобрил проект, в котором огромная часть средств отводилась бы на исполнение архитектурных излишеств. И где? В какой-то глуши, где никто этого чуда и не увидит!
Была бы Россия сказочно богатой страной – дело другое, но покосившиеся хибарки, виденные им в Белохатках, свидетельствовали об обратном. Ум у Морунгена заходил за разум, и Дитрих предпочел смириться с действительностью, а не пытаться разобраться в ней. И тут же с ужасом отметил, что это уже не первый, не второй и не третий раз за сегодня-Россия вынуждала его думать иначе, чем он привык. Она требовала беспрекословного, безоговорочного подчинения и не давала ровным счетом никаких объяснений.
«Вот так и становятся дикарями», – с тоской подумал майор. А вслух произнес, стараясь выглядеть уверенно:
– Этот мост – явно важный объект, оттого он и надежный, и красивый, – видимо, здесь часто бывает местное начальство. А вот почему его оставили без охраны – этого я не понимаю и понимать отказываюсь. Любой стратегический объект обязан охраняться, даже если он находится в глубоком тылу. Это же азы военной науки.
– Только не у русских, у них все наперекосяк, сам черт рога сломает.
– Черт – пусть, черт с ним, лишь бы не мы, – вздохнул Дитрих. – Ладно, ничего живого не вижу, придется туда пойти. Не сидеть же нам здесь до скончания века!
Крадучись, как настоящий индеец, Морунген появился на мосту и огляделся по сторонам. Затем дал знак. Тогда, так же крадучись, рядом с ним возник Генрих.
– А я, господин майор, ошибался, когда говорил, что этот мост европейский. Он вообще какой-то такой…
Господин майор перегнулся через перила:
– Ага, не такой Не такой, как все, что тебе доводилось видеть раньше. То ли еще будет, дружище Генрих: Россия огромная страна («Утешил», – буркнул тот), в ней столько удивительного. Пойдем поглядим на него снизу. Чертовски интересно, как им удалось в арочной конструкции сосредоточить столько веса всего на одной опоре, да еще при таких массивных пролетах.
Лучше бы фон Морунгену не интересоваться причудливыми зигзагами инженерной мысли русских. Потрясенно оглядев конструкцию, он заговорил, перекрывая шум бегущей воды:
– Уму непостижимо, а ведь это не железобетон. Это камень, обычный камень, гранит или базальт. Недооцениваем мы их, явно недооцениваем.
– И это не цементный раствор, господин майор, – вставил Генрих. – Вот вы потрогайте – он как резиновый, наверное водостойкий.
– Я не химик, – колупнул Дитрих ногтем, – но скажу тебе с уверенностью, что в своем роде это шедевр. У тебя нет ножа? Надо взять образец для лаборатории.
Услышав про лабораторию, Генрих как-то уж очень тоскливо вздохнул:
– Если все в порядке, господин майор, можно я дам знак нашим, чтобы ехали?
– Мин здесь нет, – пыхтя и отковыривая загадочную субстанцию, изрекла «гордость нации», – это точно. Так что пусть едут. Да предупреди, чтобы при въезде на мост Клаус не гнал лошадей. Черт его знает, шедевр шедевром, а на чем по нему ездили до нас – неизвестно. Всего можно ожидать, сам понимаешь – Россия. Давай зови ребят.
Вопреки ожиданиям и логике военного времени, все обошлось без приключений. Уходила в неизвестность пыльная желтоватая дорога, и бодро катил по ней экспериментальный танк вермахта, продвигаясь на юг, как отбившаяся от стаи перелетная птица.
– Ганс, представляешь, – взахлеб повествовал Генрих, – мост-то, оказывается, не сцементирован, а склеен чем-то вроде резиновой массы.
– Теперь я понимаю, почему его никто не охранял. От него пули и снаряды отскакивают как от стенки горох.
– Резиновые мосты в России не редкость, – не удержался Вальтер, медленно обалдевающий от местных реалий. – Здесь ими, наверное, никого не удивишь. Да и нам бы не мешало парочку для Берлина прихватить.
– Вы напрасно шутите, – веско заметил Морунген. – Этот мост – загадка, и не только для строителей, но и для историков. Я немного изучал русскую архитектуру и скажу, не колеблясь, что это нечто экспериментальное, возможно единственное в своем роде. Хорошо, что Вальтер сфотографировал всех нас на фоне моста.
– Господин майор, впереди виднеется какой-то указатель, – радостно сообщил Клаус.
Дитрих приободрился:
– Притормози. Посмотрим, что это такое.
– Да здесь целый перекресток! – восхитился механик.
– Слава Богу, сейчас поглядим, что у них тут написано.
Все с надеждой и плохо скрытой гордостью обратили свои взоры к командиру. Вот он – человек, доблестно сражавшийся с зубодробительной русской грамматикой и способный вывести их из тупика. Но похоже, что их надежды оказались преждевременными.
– Ну и иероглифы, ну и корябусы, ничего не разберу. Будто вобще не по-русски написано.
Словно трудолюбивый дятел, высматривающий добычу в складках коры, Дитрих наклонял голоду то вправо, то влево, широко открывал и даже щурил глаза – однако тщетно. Ни одной знакомой буквы не удалось обнаружить ему на потемневшем от времени куске грубо отесанного дерева.
– Хорошо, что у них пока не повальная грамотность населения, – есть какие-то пояснительные рисуночки. Ну и ну! Возникает впечатление, что они верят в свои сказки: направо пойдешь – сам пропадешь, налево – коня потеряешь, прямо… А прямо, по-моему, закусочная, или ресторан, или черт его знает. Одним словом, харчевня.
При слове «закусочная» в танке воцарилась напряженная тишина. Уловив витавшую в воздухе мысль, Дитрих распорядился:
– Если я правильно понимаю, нам прямо.
– Так точно, господин Морунген! – грянул дружный и повеселевший хор.
– Клаус, гони на полной вперед. Поглядим, что у них подают к ужину.
Вечерело. Танк весело подлязгал к покосившемуся строению на обочине дороги и сбавил скорость до минимальной. Никакой реакции. Никакого шевеления. Это насторожило значительную часть экипажа.
– Какие будут приказания, – после паузы спросил Клаус.
– А никаких, – потер руки Морунген, – мы сюда приехали с мирным намерением немного перекусить.
– И как довести этот факт до сознания местного населения? – хмыкнул Ганс.
– А если стрелять начнут? – уточнил осторожный Вальтер.
Майор предвкушал горячий ужин, и спустить его с этих небес на землю было делом сложным.
– Попросим официанта накрыть столик прямо в танке. Тебе что заказывать, Вальтер?
– А если из пушки врежут или зажигательными бутылками забросают? – не унимался неумолимый скептик.
– Вальтер, те, кто из пушки палит и бутылки швыряет, уже давно поели и спать легли, теперь наша очередь прочитать меню.
Этого брызжущего оптимизма не выдержал даже Генрих:
– А если действительно, господин майор, там нас засада ждет, какой у нас план?
– Ладно, Клаус, – поскучнела надежда нации, – останови, я вылезу наверх.
С биноклем наперевес Дитрих высунулся из люка, пренебрегая элементарными предосторожностями. Что-то подсказывало ему, что здесь он в безопасности. Увиденное он комментировал вслух:
– Опять то же самое – ни единой живой души. Правда, пахнет…
– Чем?! – выкрикнули четыре голоса.
– Не люблю пригоревшего, – меланхолично поведал майор. – А пахнет именно им. Дыма не видно, огня тоже. Ладно, поехали, может, перекусим чего-нибудь.
Вблизи «харчевня» выглядела еще более неприглядно, нежели из башни танка, – задымленная, полуразваленная, она совершенно не производила впечатления жилого здания. Ее оконца, не знавшие стекол, таращились на немцев удивленно-испуганными черными провалами.
– Да что здесь у них творится? – осерчал Морунген. – Они что, решили нас голодом уморить?
Он запнулся, уставившись на валявшееся в кустах тело. И не то чтобы майор никогда не видел мертвецов или боялся их (хоть и никак не мог привыкнуть к зрелищу чужой смерти), но этот покойник явно выбивался из общего ряда.
Генрих, следовавший за командиром со своим неразлучным пулеметом, подошел поближе к телу, присел возле него на корточки, вгляделся повнимательнее.
– Он мертв уже несколько часов, господин майор. Рана колотая, нетипичная.
– А вот еще один!
Глаза у Дица широко открылись от изумления: Морунген озадаченно вертел в руках пустые ножны и расколотый деревянный щит.
– Чертовщина какая-то. Не снимали же здесь кино про Римскую империю?
– И никаких следов бомбежки или перестрелки. Они погибли в рукопашной схватке.
– Рукопашная рукопашной – рознь. Может, у них в тылу орудует диверсионная спецгруппа СС?
– Все равно это не объясняет, почему они так странно одеты.
– Ни за что не поверю, – твердым голосом сказал Дитрих, – что у Сталина не хватило стрелкового оружия для всех солдат. Хотя бы самого устаревшего. И вообще, это ножны короткого меча.
Генрих указал на отдаленное дерево:
– Я не ошибаюсь, господин майор? Там действительно торчит стрела?
– Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю – кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?
Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:
– Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.
– А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла – я бы не удержался при виде таких трофеев.
Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:
– Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!
– Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.
– На самом деле, – забеспокоился Ганс, – что вы там так долго разглядывали?
Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:
– Так, пару несовременных трупов да сгоревший омлет по-русски.
– Нас явно здесь не ждали, – сказал Дитрих. – Клаус, съезжай-ка в лес, надо готовиться к ночевке. Ганс, ты наблюдаешь за дорогой. Вальтер, Клаус, замаскируете машину и разведете костер. Фон Морунген идет на охоту с Генрихом. В случае нападения… А, да что там…
Обнаружив, что Генрих присовокупил к пулемету еще и гранаты, Дитрих перевел взгляд на скромный пистолет в своей руке и счел уместным задать вопрос:
– Генрих, ты зачем пулемет взял?
– На всякий случай, господин майор, – невозмутимо откликнулся Диц. – Кто его знает, что может встретиться в этом лесу.
– А гранаты?
– Пригодятся, – лаконично ответил Генрих.
– Мы же шли на охоту? Гранаты на охоте неуместны – логично?
– Ага, только я уже видел рыбу, которая тут водится. Так вот, на рыбалку, господин Морунген, вы меня и с бомбой не уговорите пойти.
Уразумев, что подчиненного необходимо подбодрить, Дитрих изобразил на лице нечто, что искренне посчитал широкой улыбкой.
– Да брось, Генрих, нам бы что-нибудь некрупное подстрелить – и айда к шалашу, на вкусный ужин.
Надежды не оправдались. Генрих стал еще более подозрительным.
– Видел я уже это ваше некрупное. Хорошо, если вдвоем отобьемся.
– Ни один приличный охотник, кроме ружья, ничего с собой в лес не берет, – забубнил наставительно майор. – Вот так-то, Генрих.
Здоровяк Диц слегка обиделся, но уступать не собирался:
– К дьяволу приличия! Я теперь в любую мирную избушку соглашусь войти только не вылезая из танка и не снимая гусениц.
– Тс-с-с… – перебил его Морунген. – Тихо. Смотри, вон там, видишь? Кажется, это кабанчик в земле роется.
– А вон там – еще один.
– Какой пухленький! Цып-цып-цып…
– Тише, не спугните.
– И вон еще, и справа. Да здесь их целое стадо! Дай мне на минутку твой пулемет.
– Кто-то говорил, что на охоте это неприлично.
На минуту фон Морунгену показалось, что железная германская дисциплина, не выдержав тягот испытаний, ослабла и начинает падать. В иное время он бы пресек это в зародыше, но теперь упитанный кабанчик был несравнимо важнее.
– Генрих, – прорычал он грозным шепотом. – Не до шуток сейчас, давай сюда свою пушку. – И, уже щурясь в прицел, добавил: – Мы с тобой на военной охоте. Надеюсь, эти несчастные свиньи нас простят.
Мирную тишину, нарушаемую только идиллическим похрюкиванием питающихся кабанчиков, разорвал тяжелый рокот длинной пулеметной очереди. С душераздирающим визгом кабанчики заметались по поляне, а затем стремительно вскарабкались вверх по стволам деревьев и исчезли в пышных кронах.
– Мы это видели? – уточнил Дитрих сипло.
– Что?
– Ну, это… И-и-и-и-и-и, и – и-и-и, а потом – по деревьям.
– Я – видел.
– И как?
– Ну и кабанчики у них.
– Шустрые, – с трудом выдавил из себя майор. – Но это, наверное, были не кабанчики. Хотелось бы надеяться.
– Да, я того же мнения, господин Морунген, – облегченно вздохнул Генрих. – И то сказать, – где это видано, чтобы приличные свиньи по деревьям скакали? Они вообще могут быть несъедобные.
– И вредоносные. Ладно, держи пулемет. Пойдем посмотрим, поищем что-нибудь еще.
– Может, не стоит? – уточнил осторожный Генрих.
Майор сунул указующий перст в надраенную пуговицу подчиненного:
– Надо, Генрих, надо. Не возвращаться же нам с пустыми руками. Хоть каких-нибудь плодов соберем, сейчас как раз… – он беспомощно огляделся и нервно промокнул лоб белоснежным платком, – июль.
Диц поднял правую бровь.
– Наверное, июль, – уточнил майор.
Диц хмыкнул.
– Не позднее августа, я думаю.
Диц пожал плечами.
– Вероятно, где-то между июнем и сентябрем. – Морунген спрятал платок и продолжил уже увереннее: – Да чихать на сезоны! Должно же в этом лесу расти что-нибудь съедобное.
Генрих демонстративно окинул взглядом верхушки деревьев, в которых все еще копошилось и похрюкивало невидимое стадо:
– Должно, должно. Один плод я могу назвать наверняка.
– А кстати, – оживился майор, – помнишь, метров сто назад мы прошли мимо дерева с крупными красными плодами?
– Невысокое, по правую руку от тропинки? Нет, не помню, – твердо отвечал Диц, – и вам не советовал бы.
– Ты взял что-нибудь сумчатое? – проигнорировал его тревоги бравый командир.
– Кенгуру, что ли? – усомнился Генрих.
– Емкость сумчатую, болван!
– Так точно, господин майор: два подсумка с лентами к пулемету.
– Если найдем фрукты или ягоды, тебе придется намотать ленты на себя. Генрих! Не паникуй. Я чувствую, как во мне медленно, но неостановимо разрастается талант хозяйственника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34