Они несли большую плетеную корзину. Очевидно, им стало известно о тяжелом положении миссис Ларами. Дьюан почему-то почувствовал странную радость, но тем не менее вышел в смежную комнату, чтобы избежать встречи в ними.
— Миссис Ларами, я приехала навестить вас, — приветливо сказала мисс Лонгстрет.
Невзирая на скудный свет, падавший из единственного окна маленькой комнаты, Дьюан видел все достаточно четко. Миссис Ларами, иссохшая, со впалыми щеками, лежала неподвижно в постели. Когда-то она было, несомненно, довольно привлекательной женщиной. Следы разрушительного действия тревог и печали легко можно было прочесть на ее изможденном лице; однако на нем отсутствовали горькие складки обиды и разочарования, которые были присущи ее супругу.
Дьюан с любопытством ожидал, как миссис Ларами встретит дочь своего врага, зная, что именно Лонгстрет разорил их семью.
— Так вы, значит, дочь Грейнджера Лонгстрета? — спросила несчастная женщина, остановив взгляд своих блестящих черных глаз на посетительнице.
— Да, — просто ответила мисс Лонгстрет. — А это моя кузина, Рут Герберт. Мы пришли, чтобы помочь вам, присмотреть за детьми, оказать содействие во всем, что вы позволите для вас сделать…
Нависло долгое молчание.
— Вижу, вы действительно немного напоминаете Лонгстрета, — проговорила наконец миссис Ларами, — но вы совсем не такая, как он. Очевидно, вы больше похожи на вашу матушку. Мисс Лонгстрет, я не знаю, могу ли я… должна ли я принять что-либо от вас. Ваш отец разорил моего мужа…
— Да, я знаю, — печально ответила девушка. — Тем более я обязана помочь вам. Прошу вас, не отказывайтесь! Это так много… будет значить для меня!
Если у бедной, убитой горем женщины и оставалось чувство обиды, то оно быстро растаяло под влиянием тепла и искренней доброты, исходивших от мисс Лонгстрет. По убеждению Дьюана, за впечатлением о внешности Рей Лонгстрет всегда следовало столь же ошеломляющее впечатление о ее великодушии и благородстве. Во всяком случае, начало ее знакомства с миссис Ларами было благоприятным, и стоило ей только начать веселую и оживленную беседу с детьми, как и они, и их мать были полностью покорены. Открытие большой корзины явилось настоящим событием. Жалкие, голодные маленькие бедняжки! В душе у Дьюана вспыхнуло чувство горечи и гнева. Трудно бы пришлось убийце Джима Ларами, если бы он попался ему под руку в эту минуту! Однако, мисс Лонгстрет и Рут, по натуре нежные и практичные девушки, казалось, не слишком близко к сердцу принимали печальную сторону происходящего. Беда постигла эту семью. Поэтому сейчас здесь необходимы были не столько сочувствие и соболезнование, сколько практические действия, деловая помощь, активная поддержка и милосердие, — все то, чем девушки занялись здесь с таким воодушевлением, что оно привело Дьюана в восторг.
— Миссис Ларами, кто пеленал эту малышку? — спросила мисс Лонгстрет. Дьюан выглянул в дверь и увидел девушку с распеленутым младенцем, сидящим у нее на коленях. Подобное зрелище, как ничто другое, явилось последним и завершающим штрихом в полном и прелестном облике Рей Лонгстрет, странным образом навеки запечатлившись в его сердце.
— Рейнджер, — ответила миссис Ларами.
— Рейнджер! — воскликнула мисс Лонгстрет.
— Да, он ухаживал за нами с тех пор, как… как… — голос миссис Ларами осекся.
— О! Значит, вам никто не помогал, кроме него? — быстро подхватила мисс Лонгстрет. — Ни одна женщина? Как же так можно! Я пришлю вам кого-нибудь, миссис Ларами, и сама буду приезжать, если позволите.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответила вдова. — Видите ли, у Джима было мало друзей… здесь, в городе, я хочу сказать. И они боялись помогать нам… боялись, что с ними произойдет то же, что и с бедным Джимом…
— Это ужасно! — с негодованием воскликнула мисс Лонгстрет. — Храбрые же у вас друзья! Миссис Ларами, больше ни о чем не тревожьтесь. Мы будем заботиться о вас. Рут, иди сюда, помоги мне! Что такое с этой распашонкой?
Было очевидно, что мисс Лонгстрет с трудом подавляет свои чувства.
— Да просто она надета задом наперед, — заявила Рут. — Видно, мистеру Рейнджеру не часто приходилось пеленать младенцев!
— Он делал все, что мог, — сказала миссис Ларами. — Один только Бог знает, что бы стало с нами, если бы не он!
— Так значит он… он не просто рейнджер? — спросила мисс Лонгстрет, слегка запнувшись.
— Он больше, чем я могу о нем рассказать, — ответила миссис Ларами. — Он похоронил Джима. Он расплатился с нашими долгами. Он перевез нас сюда. Он покупал нам провизию. Он готовил еду и кормил нас. Он купал и пеленал ребенка. Он сидел со мной неотлучно первые две ночи после смерти Джима, когда я думала, что тоже умру. Он такой добрый, такой внимательный, такой терпеливый! Он поддерживал меня одним лица своим присутствием. Порой, когда я пробуждалась от временного забытья и видела его, сидящего рядом со мной, я думала, насколько лживыми были все те сплетни о нем, которых Джим наслушался и которым поверил вначале. Да он даже с детьми играет, как… как обычный, простой, добрый человек. Когда он держит на руках ребенка, я просто не могу поверить, что он кровавый стрелок-убийца, как о нем говорят. Он добрый, но он очень несчастен. У него такие печальные глаза. Иногда он бывает так далеко отсюда, когда детишки карабкаются и резвятся вокруг него! Они любят его. Но жизнь его полна печали. Никто не сможет убедить меня в противном — он видит в людях только хорошее. Однажды он сказал, что кому-то ведь надо быть рейнджером. Так благодарение Господу за то, что на свете есть такие рейнджеры, как он!
Дьюану стало неловко слушать дальше, и он вышел из смежной комнаты.
— Вы очень добросердечны, — сказал Дьюан. — Здесь так не хватает женских рук! Я сам мало что могу сделать. Миссис Ларами, вы сегодня значительно лучше выглядите! Я очень рад. А вот и малышка, чистенькая и беленькая! Если бы ты знала, сколько раз я ломал себе голову над загадкой, какой стороной надевать на тебя распашонку! Видите ли, миссис Ларами, разве я не говорил вам, что друзья придут? И новые, лучшие времена тоже!
— Да, теперь у меня больше надежды на это, чем прежде, — отвечала миссис Ларами. — Ко мне пришла дочь Грейнджера Лонгстрета. После смерти Джима я думала, что погибну. У нас ничего не было. Кто бы смог позаботиться о моих малютках? Но я почувствовала новые силы, и…
— Миссис Ларами, не тревожьтесь больше ни о чем, — сказала мисс Лонгстрет. — Я присмотрю, чтобы у вас ни в чем не было недостатка. Я обещаю вам!
— Прекрасно мисс Лонгстрет! — воскликнул Дьюан. — Как раз то, что я… ожидал от вас!
Казалось, девушка восприняла его слова, как высшую похвалу, потому что белизна ее щек сменилась прелестным румянцем.
— И очень мило, что вы тоже пришли, мисс Герберт, — добавил Дьюан. — Позвольте мне поблагодарить вас обеих. Я рад, что имею таких добрых помощниц, взявших на себя часть моих повседневных забот. И тем более рад за эту добрую женщину и ее чудесных малышей. Но хочу вас предостеречь: будьте осторожны и не ходите сюда поодиночке. Это опасно. А теперь мне надо идти. До свидания, миссис Ларами. Я снова загляну вечерком. До свидания!
— Мистер Рейнджер, погодите! — окликнула его мисс Лонгстрет, когда он перешагнул через порог. Бледная и еще более прекрасная от нескрываемого волнения, она вышла за дверь и встала рядом с ним.
— Я была к вам несправедлива, — прямо сказала она.
— Ну что вы, мисс Лонгстрет! Как вы можете такое говорить? — возразил он.
— Я верила всему, что о вас говорили отец и Флойд Лоусон. Теперь я вижу — я была к вам несправедлива.
— Я неимоверно счастлив. Но, мисс Лонгстрет, пожалуйста, ни говорите о том, что вы были ко мне несправедливы. Я был… профессиональным стрелком, теперь я рейнджер, и большинство из того, что обо мне говорят — правда. Моя судьба — приносить страдания другим, иногда, увы, даже совершенно невинным людям. Но видит Бог, она приносит страдания и мне!
— Я поступила с вами дурно, я оскорбила вас. Если вы снова посетите мой дом, я сочту это за честь. Я…
— Прошу вас, мисс Лонгстрет, пожалуйста, не надо! — прервал ее Дьюан.
— Но, сэр, мне не дает покоя моя совесть! — продолжала она, и для Дьюана ни один самый прелестный звук не мог сравниться с ее голосом. — Вы позволите мне пожать вашу руку? Простите ли вы меня?
Царственным жестом она протянула к нему руку, прижав другую к груди. Дьюан неловко пожал ее ладонь. Он растерялся и не знал, что ему делать дальше.
Затем вдруг на него нашло прозрение, что за этой чистой, милой настойчивостью таится нечто большее, чем просто желание испросить у него прощение за истинную или вымышленную обиду. На свете не было человека, подумал Дьюан, который мог бы противостоять ей в эту минуту!
— Вы достойны самой высокой похвалы за вашу доброту к этой несчастной женщине, — продолжала девушка, и речь ее была немного торопливой, словно она старалась поскорее высказать все, что накопилось у нее на душе. — Когда она осталась одна, беспомощная, покинутая всеми, — вы стали ей другом. Поступок, достойный мужчины! Но миссис Ларами не единственная несчастная женщина в мире. Я тоже несчастлива. О, как мне вскоре может понадобиться настоящий друг! Станете ли вы им для меня? Я так одинока. Я очень встревожена. Я боюсь… боюсь… О, мне действительно нужен будет надежный друг… скоро, очень скоро! Я так боюсь того, о чем вы узнаете рано или поздно. Я хочу помочь вам. Спасти хоть жизнь, если не честь! Неужели я должна вечно оставаться одна — совсем одна? Будете ли вы… станете ли вы… — голос ее прервался.
Ее слова удивили и насторожили Дьюана. Не раскрыла ли она то, в чем он давно подозревал ее отца и Лоусона? Может быть, она знает еще что-нибудь? Ее обращение к нему за помощью глубоко потрясло Дьюана. Помочь ей он хотел бы больше, чем вообще желал чего-либо в мире. И одновременно с острым сумбурным чувством глубокой нежности она возбудила в нем ощущение приближающейся опасности.
— Я обязан честно выполнять свой долг, — произнес он внезапно охрипшим голосом.
— Если бы вы знали меня лучше, вы бы не сомневались в том, что я не могу просить вас изменить своему долгу!
— В таком случае я… готов сделать для вас все, что угодно!
— О, благодарю вас! Мне стыдно, что я поверила кузену Флойду! Он лгал… лгал! А я живу в сплошном мраке, в совершенной растерянности. Отец хочет, чтобы я вернулась домой. Флойд пытается удержать меня здесь. Они ссорятся между собой. О, я чувствую, скоро должно случиться нечто ужасное! И мне понадобится ваша помощь, если… если… Захотите ли вы помочь мне?
— Да, — просто ответил Дьюан, и его взгляд вызвал жаркий румянец на ее щеках.
Глава 19
После ужина Дьюан отправился на свою обычную вечернюю разведку. Ночь была темная, беззвездная, и резкий ветер шелестел листвой. Дьюан направил шаги в сторону ранчо Лонгстрета. Ему надо было так много обдумать, что он перестал следить за течением времени. Выжидая в темноте, укрытый среди густых ветвей кустарника, он услыхал наконец знакомые шаги Лоусона и увидел, как раскрылась дверь в доме, бросив во мрак широкий столб света. Лоусон шагнул через порог, дверь захлопнулась, и все снова погрузилось во тьму. Ни один луч не пробивался сквозь плотно зашторенные окна.
Беседа Лоусона с Лонгстретом, естественно, не могла не интересовать Дьюана. Он подкрался к двери и прислушался, но различил лишь неясное бормотание голосов; к тому же такая позиция была слишком рискованной. Он решил обойти дом вокруг и свернул за угол.
Эта сторона массивного здания из необожженного кирпича была значительно более старой постройки, чем службы и основная его часть. Между ними находилась узкая щель, ведущая снаружи во внутренний дворик; она-то и натолкнула Дьюана на мысль воспользоваться представившейся ему возможностью, невзирая на большой риск. Осторожно прокравшись через густые заросли травы и кустарника ко входу в щель, он заметил в темноте слабенькую полоску света, отмечавшую местоположение небольшой трещины в стене. Ему пришлось боком протискиваться в узкий проход. Это было непросто, но он успешно справился с задачей, не издав ни малейшего шума. Чем дальше он продвигался вперед, тем щель становилась немного шире, что навело его на мысль в случае необходимости спасаться бегством в сторону патио. Продвижение до заранее намеченного наблюдательного пункта заняло довольно много времени. Добравшись, наконец, до места, Дьюан убедился, что трещина в стене, которую он отметил вначале, находилась на целый фут выше его головы. Ничего не оставалось делать, как только отыскать в сухой осыпающейся глине углубления для носков сапог и, упираясь коленями в одну стену, а спиной в противоположную, подняться до самой трещины. Но добравшись до нее, он совершенно забыл, какому риску он подвергается.
Сквозь трещину в стене можно было видеть внутренность комнаты в которой находились два человека. Лонгстрет выглядел озабоченным; он сидел молча, поглаживая усы; брови его были нахмурены. Лицо Лоусона казалось более мрачным, более угрюмым, но словно освещенным изнутри ярким светом какой-то неукротимой решимости.
— Мы должны решить сегодня обе проблемы, — говорил Лоусон. — За этим я сюда и пришел.
— А если я не намерен беседовать здесь? — озабоченно запротестовал Лонгстрет. — Я никогда не допускал, чтобы мой дом служил местом…
— Мы и так ждали достаточно долго. Это место ничуть не хуже любого другого. Ты совсем распустил нервы с тех пор, как проклятый рейнджер появился в городе. Но прежде всего: ты отдашь Рей за меня?
— Флойд, ты говоришь, словно избалованный мальчишка! Отдать Рей за тебя! Она же женщина, и я нахожу, что у нее есть собственное мнение. Ты знаешь, я хотел, чтобы она вышла за тебя замуж. Я пробовал убедить ее. Но Рей теперь для тебя ни к чему. Сначала ты ей нравился. Но теперь — нет. Так что же я могу поделать?
— Ты можешь заставить ее выйти за меня замуж, — упрямо настаивал Лоусон.
— Заставить ее сделать то, чего она не желает? Это невозможно, даже если бы я и пытался. А мне и пытаться не хочется. У меня не очень-то высокое мнение о тебе, как о зяте, Флойд. Но если бы Рей тебя любила, я бы согласился. Мы все уберемся отсюда, прежде чем с этим проклятым, несчастным делом будет покончено. И она никогда ничего не узнает. И ты, может быть, снова сумеешь стать таким, каким был, пока Запад тебя не испортил. А до той поры обстоятельства складываются так, что тебе придется вести с ней игру самостоятельно. И я говорю тебе, что ты проиграешь.
— Зачем же ты позволил ей приехать сюда? — кипятился Лоусон. — Ты совершил смертельную ошибку. Я потерял голову из-за нее. Либо она станет моей, либо я погибну! Неужели ты не понимаешь, что будь она моей женой, я сразу смог бы взять себя в руки? С тех пор, как она появилась, между нами пропало согласие. И банда начинает проявлять недовольство. Нет, Лонгстрет, мы должны уладить наши дела сегодня!
— Хорошо; то, что касается Рей, мы можем решить прямо сейчас, — сказал Лонгстрет, вставая. — Пойдем и спросим ее. Сам увидишь, каковы у тебя шансы.
Они вышли, оставив дверь открытой. Дьюан соскользнул на землю, чтобы отдохнуть и обдумать услышанное. Ему хотелось услыхать ответ мисс Лонгстрет. Но он и без того мог предположить, каким он будет. Лоусон полностью отвечал тому представлению, которое сложилось о нем у Дьюана, и не подлежало сомнению, что вскоре это представление может измениться еще в худшую сторону.
Мужчины, казалось, отсутствовали довольно долго, хотя такое впечатление могло сложиться у Дьюана благодаря его нетерпеливому любопытству. Наконец, он услышал тяжелую поступь за стеной. Лоусон вернулся один. Лицо его было серым, словно свинцовая маска, и носило на себе униженное выражение. Затем унижение уступило место ярости. Он принялся мерить шагами комнату, бормоча про себя глухие проклятия. Вошел Лонгстрет, заметно более спокойный, чем прежде. Дьюан не мог не прийти к убеждению, что полковник чувствует явное облегчение в связи с очевидным отклонением предложения Лоусона.
— Не делай из этого трагедию, Флойд, — сказал он. — Ты же видишь, я не в силах ничего изменить. Мы живем здесь, как дикари, но не могу же я заарканить собственную дочь и вручить ее тебе, словно непокорного годовалого бычка?
— Лонгстрет, я могу заставить ее выйти за меня замуж, — хрипло заявил Лоусон.
— Каким образом?
— Ты знаешь, благодаря чему я держу тебя в руках? Помнишь наше соглашение, поставившее тебя во главе всей банды скотокрадов?
— Вряд ли я смог бы забыть об этом, — мрачно ответил Лонгстрет.
— Я могу пойти к Рей, рассказать ей все, заставить ее поверить, что в случае ее отказа я повсюду распространю это известие… сообщу рейнджеру…
Лоусон произнес свою угрозу на одном дыхании, стиснув зубы и полуприкрыв глаза. Он не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Миссис Ларами, я приехала навестить вас, — приветливо сказала мисс Лонгстрет.
Невзирая на скудный свет, падавший из единственного окна маленькой комнаты, Дьюан видел все достаточно четко. Миссис Ларами, иссохшая, со впалыми щеками, лежала неподвижно в постели. Когда-то она было, несомненно, довольно привлекательной женщиной. Следы разрушительного действия тревог и печали легко можно было прочесть на ее изможденном лице; однако на нем отсутствовали горькие складки обиды и разочарования, которые были присущи ее супругу.
Дьюан с любопытством ожидал, как миссис Ларами встретит дочь своего врага, зная, что именно Лонгстрет разорил их семью.
— Так вы, значит, дочь Грейнджера Лонгстрета? — спросила несчастная женщина, остановив взгляд своих блестящих черных глаз на посетительнице.
— Да, — просто ответила мисс Лонгстрет. — А это моя кузина, Рут Герберт. Мы пришли, чтобы помочь вам, присмотреть за детьми, оказать содействие во всем, что вы позволите для вас сделать…
Нависло долгое молчание.
— Вижу, вы действительно немного напоминаете Лонгстрета, — проговорила наконец миссис Ларами, — но вы совсем не такая, как он. Очевидно, вы больше похожи на вашу матушку. Мисс Лонгстрет, я не знаю, могу ли я… должна ли я принять что-либо от вас. Ваш отец разорил моего мужа…
— Да, я знаю, — печально ответила девушка. — Тем более я обязана помочь вам. Прошу вас, не отказывайтесь! Это так много… будет значить для меня!
Если у бедной, убитой горем женщины и оставалось чувство обиды, то оно быстро растаяло под влиянием тепла и искренней доброты, исходивших от мисс Лонгстрет. По убеждению Дьюана, за впечатлением о внешности Рей Лонгстрет всегда следовало столь же ошеломляющее впечатление о ее великодушии и благородстве. Во всяком случае, начало ее знакомства с миссис Ларами было благоприятным, и стоило ей только начать веселую и оживленную беседу с детьми, как и они, и их мать были полностью покорены. Открытие большой корзины явилось настоящим событием. Жалкие, голодные маленькие бедняжки! В душе у Дьюана вспыхнуло чувство горечи и гнева. Трудно бы пришлось убийце Джима Ларами, если бы он попался ему под руку в эту минуту! Однако, мисс Лонгстрет и Рут, по натуре нежные и практичные девушки, казалось, не слишком близко к сердцу принимали печальную сторону происходящего. Беда постигла эту семью. Поэтому сейчас здесь необходимы были не столько сочувствие и соболезнование, сколько практические действия, деловая помощь, активная поддержка и милосердие, — все то, чем девушки занялись здесь с таким воодушевлением, что оно привело Дьюана в восторг.
— Миссис Ларами, кто пеленал эту малышку? — спросила мисс Лонгстрет. Дьюан выглянул в дверь и увидел девушку с распеленутым младенцем, сидящим у нее на коленях. Подобное зрелище, как ничто другое, явилось последним и завершающим штрихом в полном и прелестном облике Рей Лонгстрет, странным образом навеки запечатлившись в его сердце.
— Рейнджер, — ответила миссис Ларами.
— Рейнджер! — воскликнула мисс Лонгстрет.
— Да, он ухаживал за нами с тех пор, как… как… — голос миссис Ларами осекся.
— О! Значит, вам никто не помогал, кроме него? — быстро подхватила мисс Лонгстрет. — Ни одна женщина? Как же так можно! Я пришлю вам кого-нибудь, миссис Ларами, и сама буду приезжать, если позволите.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответила вдова. — Видите ли, у Джима было мало друзей… здесь, в городе, я хочу сказать. И они боялись помогать нам… боялись, что с ними произойдет то же, что и с бедным Джимом…
— Это ужасно! — с негодованием воскликнула мисс Лонгстрет. — Храбрые же у вас друзья! Миссис Ларами, больше ни о чем не тревожьтесь. Мы будем заботиться о вас. Рут, иди сюда, помоги мне! Что такое с этой распашонкой?
Было очевидно, что мисс Лонгстрет с трудом подавляет свои чувства.
— Да просто она надета задом наперед, — заявила Рут. — Видно, мистеру Рейнджеру не часто приходилось пеленать младенцев!
— Он делал все, что мог, — сказала миссис Ларами. — Один только Бог знает, что бы стало с нами, если бы не он!
— Так значит он… он не просто рейнджер? — спросила мисс Лонгстрет, слегка запнувшись.
— Он больше, чем я могу о нем рассказать, — ответила миссис Ларами. — Он похоронил Джима. Он расплатился с нашими долгами. Он перевез нас сюда. Он покупал нам провизию. Он готовил еду и кормил нас. Он купал и пеленал ребенка. Он сидел со мной неотлучно первые две ночи после смерти Джима, когда я думала, что тоже умру. Он такой добрый, такой внимательный, такой терпеливый! Он поддерживал меня одним лица своим присутствием. Порой, когда я пробуждалась от временного забытья и видела его, сидящего рядом со мной, я думала, насколько лживыми были все те сплетни о нем, которых Джим наслушался и которым поверил вначале. Да он даже с детьми играет, как… как обычный, простой, добрый человек. Когда он держит на руках ребенка, я просто не могу поверить, что он кровавый стрелок-убийца, как о нем говорят. Он добрый, но он очень несчастен. У него такие печальные глаза. Иногда он бывает так далеко отсюда, когда детишки карабкаются и резвятся вокруг него! Они любят его. Но жизнь его полна печали. Никто не сможет убедить меня в противном — он видит в людях только хорошее. Однажды он сказал, что кому-то ведь надо быть рейнджером. Так благодарение Господу за то, что на свете есть такие рейнджеры, как он!
Дьюану стало неловко слушать дальше, и он вышел из смежной комнаты.
— Вы очень добросердечны, — сказал Дьюан. — Здесь так не хватает женских рук! Я сам мало что могу сделать. Миссис Ларами, вы сегодня значительно лучше выглядите! Я очень рад. А вот и малышка, чистенькая и беленькая! Если бы ты знала, сколько раз я ломал себе голову над загадкой, какой стороной надевать на тебя распашонку! Видите ли, миссис Ларами, разве я не говорил вам, что друзья придут? И новые, лучшие времена тоже!
— Да, теперь у меня больше надежды на это, чем прежде, — отвечала миссис Ларами. — Ко мне пришла дочь Грейнджера Лонгстрета. После смерти Джима я думала, что погибну. У нас ничего не было. Кто бы смог позаботиться о моих малютках? Но я почувствовала новые силы, и…
— Миссис Ларами, не тревожьтесь больше ни о чем, — сказала мисс Лонгстрет. — Я присмотрю, чтобы у вас ни в чем не было недостатка. Я обещаю вам!
— Прекрасно мисс Лонгстрет! — воскликнул Дьюан. — Как раз то, что я… ожидал от вас!
Казалось, девушка восприняла его слова, как высшую похвалу, потому что белизна ее щек сменилась прелестным румянцем.
— И очень мило, что вы тоже пришли, мисс Герберт, — добавил Дьюан. — Позвольте мне поблагодарить вас обеих. Я рад, что имею таких добрых помощниц, взявших на себя часть моих повседневных забот. И тем более рад за эту добрую женщину и ее чудесных малышей. Но хочу вас предостеречь: будьте осторожны и не ходите сюда поодиночке. Это опасно. А теперь мне надо идти. До свидания, миссис Ларами. Я снова загляну вечерком. До свидания!
— Мистер Рейнджер, погодите! — окликнула его мисс Лонгстрет, когда он перешагнул через порог. Бледная и еще более прекрасная от нескрываемого волнения, она вышла за дверь и встала рядом с ним.
— Я была к вам несправедлива, — прямо сказала она.
— Ну что вы, мисс Лонгстрет! Как вы можете такое говорить? — возразил он.
— Я верила всему, что о вас говорили отец и Флойд Лоусон. Теперь я вижу — я была к вам несправедлива.
— Я неимоверно счастлив. Но, мисс Лонгстрет, пожалуйста, ни говорите о том, что вы были ко мне несправедливы. Я был… профессиональным стрелком, теперь я рейнджер, и большинство из того, что обо мне говорят — правда. Моя судьба — приносить страдания другим, иногда, увы, даже совершенно невинным людям. Но видит Бог, она приносит страдания и мне!
— Я поступила с вами дурно, я оскорбила вас. Если вы снова посетите мой дом, я сочту это за честь. Я…
— Прошу вас, мисс Лонгстрет, пожалуйста, не надо! — прервал ее Дьюан.
— Но, сэр, мне не дает покоя моя совесть! — продолжала она, и для Дьюана ни один самый прелестный звук не мог сравниться с ее голосом. — Вы позволите мне пожать вашу руку? Простите ли вы меня?
Царственным жестом она протянула к нему руку, прижав другую к груди. Дьюан неловко пожал ее ладонь. Он растерялся и не знал, что ему делать дальше.
Затем вдруг на него нашло прозрение, что за этой чистой, милой настойчивостью таится нечто большее, чем просто желание испросить у него прощение за истинную или вымышленную обиду. На свете не было человека, подумал Дьюан, который мог бы противостоять ей в эту минуту!
— Вы достойны самой высокой похвалы за вашу доброту к этой несчастной женщине, — продолжала девушка, и речь ее была немного торопливой, словно она старалась поскорее высказать все, что накопилось у нее на душе. — Когда она осталась одна, беспомощная, покинутая всеми, — вы стали ей другом. Поступок, достойный мужчины! Но миссис Ларами не единственная несчастная женщина в мире. Я тоже несчастлива. О, как мне вскоре может понадобиться настоящий друг! Станете ли вы им для меня? Я так одинока. Я очень встревожена. Я боюсь… боюсь… О, мне действительно нужен будет надежный друг… скоро, очень скоро! Я так боюсь того, о чем вы узнаете рано или поздно. Я хочу помочь вам. Спасти хоть жизнь, если не честь! Неужели я должна вечно оставаться одна — совсем одна? Будете ли вы… станете ли вы… — голос ее прервался.
Ее слова удивили и насторожили Дьюана. Не раскрыла ли она то, в чем он давно подозревал ее отца и Лоусона? Может быть, она знает еще что-нибудь? Ее обращение к нему за помощью глубоко потрясло Дьюана. Помочь ей он хотел бы больше, чем вообще желал чего-либо в мире. И одновременно с острым сумбурным чувством глубокой нежности она возбудила в нем ощущение приближающейся опасности.
— Я обязан честно выполнять свой долг, — произнес он внезапно охрипшим голосом.
— Если бы вы знали меня лучше, вы бы не сомневались в том, что я не могу просить вас изменить своему долгу!
— В таком случае я… готов сделать для вас все, что угодно!
— О, благодарю вас! Мне стыдно, что я поверила кузену Флойду! Он лгал… лгал! А я живу в сплошном мраке, в совершенной растерянности. Отец хочет, чтобы я вернулась домой. Флойд пытается удержать меня здесь. Они ссорятся между собой. О, я чувствую, скоро должно случиться нечто ужасное! И мне понадобится ваша помощь, если… если… Захотите ли вы помочь мне?
— Да, — просто ответил Дьюан, и его взгляд вызвал жаркий румянец на ее щеках.
Глава 19
После ужина Дьюан отправился на свою обычную вечернюю разведку. Ночь была темная, беззвездная, и резкий ветер шелестел листвой. Дьюан направил шаги в сторону ранчо Лонгстрета. Ему надо было так много обдумать, что он перестал следить за течением времени. Выжидая в темноте, укрытый среди густых ветвей кустарника, он услыхал наконец знакомые шаги Лоусона и увидел, как раскрылась дверь в доме, бросив во мрак широкий столб света. Лоусон шагнул через порог, дверь захлопнулась, и все снова погрузилось во тьму. Ни один луч не пробивался сквозь плотно зашторенные окна.
Беседа Лоусона с Лонгстретом, естественно, не могла не интересовать Дьюана. Он подкрался к двери и прислушался, но различил лишь неясное бормотание голосов; к тому же такая позиция была слишком рискованной. Он решил обойти дом вокруг и свернул за угол.
Эта сторона массивного здания из необожженного кирпича была значительно более старой постройки, чем службы и основная его часть. Между ними находилась узкая щель, ведущая снаружи во внутренний дворик; она-то и натолкнула Дьюана на мысль воспользоваться представившейся ему возможностью, невзирая на большой риск. Осторожно прокравшись через густые заросли травы и кустарника ко входу в щель, он заметил в темноте слабенькую полоску света, отмечавшую местоположение небольшой трещины в стене. Ему пришлось боком протискиваться в узкий проход. Это было непросто, но он успешно справился с задачей, не издав ни малейшего шума. Чем дальше он продвигался вперед, тем щель становилась немного шире, что навело его на мысль в случае необходимости спасаться бегством в сторону патио. Продвижение до заранее намеченного наблюдательного пункта заняло довольно много времени. Добравшись, наконец, до места, Дьюан убедился, что трещина в стене, которую он отметил вначале, находилась на целый фут выше его головы. Ничего не оставалось делать, как только отыскать в сухой осыпающейся глине углубления для носков сапог и, упираясь коленями в одну стену, а спиной в противоположную, подняться до самой трещины. Но добравшись до нее, он совершенно забыл, какому риску он подвергается.
Сквозь трещину в стене можно было видеть внутренность комнаты в которой находились два человека. Лонгстрет выглядел озабоченным; он сидел молча, поглаживая усы; брови его были нахмурены. Лицо Лоусона казалось более мрачным, более угрюмым, но словно освещенным изнутри ярким светом какой-то неукротимой решимости.
— Мы должны решить сегодня обе проблемы, — говорил Лоусон. — За этим я сюда и пришел.
— А если я не намерен беседовать здесь? — озабоченно запротестовал Лонгстрет. — Я никогда не допускал, чтобы мой дом служил местом…
— Мы и так ждали достаточно долго. Это место ничуть не хуже любого другого. Ты совсем распустил нервы с тех пор, как проклятый рейнджер появился в городе. Но прежде всего: ты отдашь Рей за меня?
— Флойд, ты говоришь, словно избалованный мальчишка! Отдать Рей за тебя! Она же женщина, и я нахожу, что у нее есть собственное мнение. Ты знаешь, я хотел, чтобы она вышла за тебя замуж. Я пробовал убедить ее. Но Рей теперь для тебя ни к чему. Сначала ты ей нравился. Но теперь — нет. Так что же я могу поделать?
— Ты можешь заставить ее выйти за меня замуж, — упрямо настаивал Лоусон.
— Заставить ее сделать то, чего она не желает? Это невозможно, даже если бы я и пытался. А мне и пытаться не хочется. У меня не очень-то высокое мнение о тебе, как о зяте, Флойд. Но если бы Рей тебя любила, я бы согласился. Мы все уберемся отсюда, прежде чем с этим проклятым, несчастным делом будет покончено. И она никогда ничего не узнает. И ты, может быть, снова сумеешь стать таким, каким был, пока Запад тебя не испортил. А до той поры обстоятельства складываются так, что тебе придется вести с ней игру самостоятельно. И я говорю тебе, что ты проиграешь.
— Зачем же ты позволил ей приехать сюда? — кипятился Лоусон. — Ты совершил смертельную ошибку. Я потерял голову из-за нее. Либо она станет моей, либо я погибну! Неужели ты не понимаешь, что будь она моей женой, я сразу смог бы взять себя в руки? С тех пор, как она появилась, между нами пропало согласие. И банда начинает проявлять недовольство. Нет, Лонгстрет, мы должны уладить наши дела сегодня!
— Хорошо; то, что касается Рей, мы можем решить прямо сейчас, — сказал Лонгстрет, вставая. — Пойдем и спросим ее. Сам увидишь, каковы у тебя шансы.
Они вышли, оставив дверь открытой. Дьюан соскользнул на землю, чтобы отдохнуть и обдумать услышанное. Ему хотелось услыхать ответ мисс Лонгстрет. Но он и без того мог предположить, каким он будет. Лоусон полностью отвечал тому представлению, которое сложилось о нем у Дьюана, и не подлежало сомнению, что вскоре это представление может измениться еще в худшую сторону.
Мужчины, казалось, отсутствовали довольно долго, хотя такое впечатление могло сложиться у Дьюана благодаря его нетерпеливому любопытству. Наконец, он услышал тяжелую поступь за стеной. Лоусон вернулся один. Лицо его было серым, словно свинцовая маска, и носило на себе униженное выражение. Затем унижение уступило место ярости. Он принялся мерить шагами комнату, бормоча про себя глухие проклятия. Вошел Лонгстрет, заметно более спокойный, чем прежде. Дьюан не мог не прийти к убеждению, что полковник чувствует явное облегчение в связи с очевидным отклонением предложения Лоусона.
— Не делай из этого трагедию, Флойд, — сказал он. — Ты же видишь, я не в силах ничего изменить. Мы живем здесь, как дикари, но не могу же я заарканить собственную дочь и вручить ее тебе, словно непокорного годовалого бычка?
— Лонгстрет, я могу заставить ее выйти за меня замуж, — хрипло заявил Лоусон.
— Каким образом?
— Ты знаешь, благодаря чему я держу тебя в руках? Помнишь наше соглашение, поставившее тебя во главе всей банды скотокрадов?
— Вряд ли я смог бы забыть об этом, — мрачно ответил Лонгстрет.
— Я могу пойти к Рей, рассказать ей все, заставить ее поверить, что в случае ее отказа я повсюду распространю это известие… сообщу рейнджеру…
Лоусон произнес свою угрозу на одном дыхании, стиснув зубы и полуприкрыв глаза. Он не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38