Знания, надо сказать, у него оказались энциклопедические. Больше всего он напирал не на общие сведения, которые можно узнать из любого учебника истории, а на детали, вроде ходившей тогда валюты, одежды, которая была в моде, фамилии членов правительства. Откуда он сам все это знает, да еще в таких подробностях, я так и не понял.
– Странно, – сказал Гутмахер, – или вы хорошо подготовились к нашей встрече, или действительно… Так что вам от меня нужно?
– Я слышал, что вы занимаетесь проблемой времени, как физического явления, и подумал, что смогу у вас узнать, как происходят такие смещения.
– Короче говоря, вы хотите узнать, существует ли машина времени?
– Не совсем, то, что она существует, я знаю и так, по опыту, меня больше интересует, как она действует.
– Вы владеете математическим аппаратом?
Я сначала не понял, о каком аппарате идет речь, но потом догадался, что о математике:
– Увы, нет. У меня не техническое образование.
– Тогда я ничем не смогу вам помочь. Все это слишком сложно для дилетантов, – сказал он, как мне показалось, с легким налетом высокомерия. Мне это не понравилось, и так как говорить больше было не о чем, я решил, что зря потратил время.
– Что же, извините за беспокойство и потраченное время, – сказал я, вставая. – Приятно было познакомиться.
Мне было досадно, что он воспринял меня как обычного придурка с завиральными идеями, но виду, что раздосадован, я не показал.
– Вы спешите? – спросил он, когда я уже направился в прихожую.
– Нет, – вежливо ответил я, подавив раздражение.
– Тогда давайте поговорим о прошлом. То, что вы рассказали, весьма любопытно. Даже если это простая фантазия.
Я вновь вернулся и сел на шаткую табуретку. Старик сам разлил напиток и лукаво мне подмигнул:
– А десятка 1843 года была белого, а не красного цвета!
– Спорим? – предложил я. – Именно красного, и на ней написано: десть рублей серебром или ее замена монетою.
– Возможно, – подумав, согласился он, – Кажется вы, действительно, правы, белые десятки выпускали позже, уже при Николае И.
Разговор продолжился, но о моем путешествии по времени мы больше не поминали. Гутмахер, судя по всему, оказался настоящим невостребованным гением. Работу в институте и преподавание он бросил, и ему явно не хватало общения. Старику осточертело торчать одному в забитой книгами пыльной квартирке, и он по полной программе оттянулся на новом собеседнике. Как водится, вскоре коньяк кончился, и пришлось бежать за добавкой. В результате встречи было много выпито, и, отступив от правила не разговаривать с дилетантами о науке, хозяин добросовестно пытался объяснить мне, как мог, упрощая, свою версию «механики» времени. Я не менее добросовестно пытался во все это вникнуть, иногда начинал что-то почти понимать, но, к сожалению, так толком ни в чем не разобрался. К тому же меня интересовала не столько теория, сколько конечный результат и возможность практического перемещения в прошлое и будущее. Расстались мы запоздно, почти подружившись.

Глава 2


Жизнь, между тем, продолжалась. Пришлось втягиваться в скучные рутинные дела, которые занимали довольно много времени. Я скучал по Але, тем более что все в квартире напоминало о ее недавнем присутствии: переставленные вещи и женские мелочи, которые она не взяла с собой. Я суеверно не убирал их с тех мест, где они лежали, скорее всего, подсознательно надеясь, что она вернется.
О сыне, которого никогда не видел, думалось меньше. Я знал, что он есть, что где-то сейчас живет, наверно, забавен в своем беззаботном детстве, но особых чувств к нему почему-то не испытывал.
Даже напротив, мальчик вызывал странное ревнивое отношение: он был с Алей, какой-то неведомый мне маленький мужчина.
Она любит его, и он неминуемо вытесняет меня из ее сердца и памяти. Я понимал, что ревновать к сыну глупо, поэтому старался не думать о нем с раздражением и намеренно не раскладывал свои чувства по полочкам, стараясь задвинуть тревожные мысли в самые дальние углы памяти.
Ордынцева, несмотря на то, что мы жили вместе, ничем не замещала жены. Вела она себя, как испуганная девочка, и почти все время смотрела телевизор. Когда мы общались, то говорили не о чем-то своем и даже не об объединявшем нас прошлом, а обсуждали увиденные ей передачи, и я старался, как мог, объяснить ей особенности нашей ментальности и реалий. Угрызений совести за то, что перетащил ее сюда, я не испытывал. Она принадлежала к партии социалистов-революционеров, и другой дороги, кроме как в сталинский ГУЛАГ, у нее не было. Другое дело, что у меня не хватило каких-то качеств, чтобы помочь ей адаптироваться в нашей эпохе. Наверное, ей нужна была большая поддержка, нежность, участие, а я сам как-то расклеился.
Однако, вскоре неординарные обстоятельства вторглись в нашу тихую жизнь, заняли все время, и для аналитических размышлений и долгих вечерних бесед не осталось места. Как обычно бывает, причина всех наших бед кроится в собственном поведении и поступках. Проболтавшись несколько недель без активных дел, что объяснял сам себе необходимым отдыхом, я случайно вляпался в плохую историю, которая могла иметь самые неожиданные и даже трагические последствия. Началось все с того, что Даша вдруг, безо всяких видимых причин, захотела от меня уехать. У нас на эту тему состоялся неприятный разговор.
– Чем тебе здесь плохо? – спросил я, не понимая, какая муха ее укусила.
– Какая разница, где я буду жить, ты все равно не обращаешь на меня внимания! – заявила она звенящим от обиды голосом.
Намек был достаточно прозрачен, но трудно исправим. Ордынцева находилась в таком физическом и моральном состоянии, которое могло у представителя противоположного пола вызвать в лучшем случае сочувствие, но никак не нежные чувства, на которые она, возможно, рассчитывала.
– Не знаю, кто на кого должен обращать внимание, – не без доли лукавства возразил я, – по-моему, это ты целыми днями смотришь телевизор и ничего, и никого не замечаешь кругом.
– Ты совсем не понимаешь женщин, и вообще, вы все мужики бессовестные эгоисты! – с неподдельной патетикой воскликнула она.
Как всегда, во время любой ссоры оба были по-своему правы, но я не удержался от сарказма, что было совершенно напрасно:
– Совершенно с тобой согласен, мы исчадия ада, а вы, женщины, страдалицы и мученицы. Особенно ты. Ты за то время, что здесь живешь, хоть раз приготовила еду или вымыла после себя посуду? – язвительно поинтересовался я.
– Еще чего не хватало! У нас теперь равноправие! Почему я должна убиваться на кухне, стирать твои грязные портки, пока ты целыми днями валяешься на диване?! – резко сказала она.
В этом была какая-то правда, я действительно не убивался на кухне, кормил ее полуфабрикатами, но она-то туда и вовсе не входила.
– Ты это говоришь серьезно?
– Да, серьезно. И учти, я не собираюсь превращаться в объект твоих сексуальных утех или домашнюю клушу! Мы, женщины, в тысячу раз лучше вас, мужиков! Ты пользуешься мной, ничего не давая взамен!
«Утех» с того времени, как мы попали в наше время, между нами просто не было. Я зациклился на Але, а тоскующая, непричесанная Ордынцева никак не вдохновляла на заочную измену жене.
– Возможно, ты и права, только я что-то не заметил, как я тобой пользуюсь, – перевел я разговор со скользкой эмоциональной на бытовую тему. – По дому ты ничего не делаешь, свои «грязные портки» я стираю сам в стиральной машине, про «сексуальные утехи» я тоже не очень понимаю, что ты имеешь в виду, за их полным отсутствием…
– Вот тут ты весь! Вы, самцы – вы все одинаковые! Чуть что, сразу начинаете скандалы и мелочные попреки! Это недостойно настоящего мужчины.
Девушка не на шутку завелась, в ее глазах засияли драгоценными брильянтами слезы, поэтому пришлось идти на попятный:
– Ну, если так, тогда ты во всем права, – смиренно согласился я, прекращая бесполезную полемику.
Ордынцева, несомненно, насмотрелась женских ток-шоу, и теперь окончательно утвердилась в мысли, что все мужики козлы. Семена феминизма наших обездоленных собственным эгоцентризмом шоу-дам упали на благодатную и хорошо унавоженную почву. Даша по своей сути была пламенной революционеркой, а в революцию обычно идут не обыкновенные люди, а принципиальные борцы за идею. Идея же может быть самая произвольная, от счастья всего человечества до уничтожения тараканов или почтальонов.
Наша ссора кончилась ничем, но вдруг Даша вышла из сомнамбулического состояния и спустя час явилась ко мне в кабинет выяснять отношения. Вошла без стука и остановилась в дверях. Я оторвался от монитора и повернулся к ней.
– Ты говорил, что у нас много денег? – спросила она, подозрительно глядя на меня. – Или…
– Денег у нас нет, но есть ценности, которые можно продать.
– Их хватит на то, чтобы взять в аренду квартиру?
– Думаю, что на них можно не только снять квартиру, но и купить целый дом в центре города, – смело предположил я.
– Прекрасно, я хочу иметь деньги в своем распоряжении! – холодно сообщила она.
– Хорошо, давай поделим экспроприированные украшения, и ты сможешь поступить со своей частью, как тебе заблагорассудится. Хочешь – напяль на себя, хочешь – продай, – рассердившись, сказал я.
– Ты прекрасно понимаешь, что я сама, без тебя, ничего не смогу сделать. На меня и так все смотрят с подозрением, как на какую-то иностранку. Представляешь, что будет, если я принесу ювелиру старинное золото? В лучшем случае сдадут в ЧК!
– У нас нет никаких ЧК. И вообще, тебе повезло, ты попала во время вседозволенности и последнего загула демократии. Единственно, что с тобой может случиться, это тебя обманут или ограбят, – успокоил я пламенную революционерку.
Действительно, ювелирные украшения, которые достались нам с Дашей «в наследство» после столкновения с корыстолюбивыми большевиками в двадцатом году прошлого века, имели, как мне казалось, большую ценность.
Эту «коллекцию» собрал в начале резолюции в Петрограде простой балтийский матрос, участвовавший в реквизициях ценностей у «буржуев» и аристократов. В начале гражданской войны, награбив награбленное, он вернулся в свою деревню и в эпикурейской неге пропивал золотишко, пока на него не донесла в ЧК брошенная жена.
Члены уездного комитета партии устроили у товарища матроса обыск, реквизировали золотые монеты и ювелирные изделия, а самого героического балтийца расстреляли. Однако, как это часто бывает, не поделили ценности и тут же передрались между собой. В конце концов, большая часть сокровищ досталось нам с Ордынцевой, как военный трофей. Рыночной стоимости нашего приобретения, даже приблизительной, мы с ней не знали.
– Тогда пойдем к ювелиру, и все продадим, – предложила девушка.
Никаких ювелиров я не знал и в честность современных антикваров не верил, поэтому предложил другой вариант:
– Я попробую найти квалифицированного оценщика, а пока тебе придется потерпеть мое присутствие.
Ордынцева хмыкнула, вернулась в свою комнату, громко захлопнула дверь и зачем-то заперлась на ключ. Сделала она это подчеркнуто демонстративно. Мне осталось только покачать головой и мысленно развести руками. Без стука и разрешения я к ней никогда не входил.
В ее предложении разменять часть бирюлек на деньги был резон. Наличных у меня было не очень много, и необходимость в деньгах могла скоро возникнуть. Я ничего не зарабатывал, а жить уже привык «по-барски», не экономя на мелочах.
Отложив свое писание, я вытащил из саквояжа и вывалил на стол наше совместное с Ордынцевой достояние. Кроме настоящих произведений ювелирного искусства, нам с ней досталось много золотого лома, не имеющего, как мне казалось, большой ценности.
Впрочем, главным моим богатством была старинная сабля. Досталась она мне не совсем обычным способом, Как-то в 1799 году меня заманили на собрание таинственной секты, поклоняющейся Сатане. Там меня собрались принести в жертву потустороннему «патрону». Мне удалось спастись, не в последнюю очередь благодаря этой самой сабле, которую я предварительно стащил у сектантов. Сабля была великолепна сама по себе, и я думал, что сделана она, по меньшей мере, в древней Индии, Кроме того, с ней «в комплекте» были богато украшенные самоцветными камнями ножны из пластин слоновой кости, обтянутые красным сафьяном с золотыми кольцами тонкой работы. Было с первого взгляда ясно, что такое старинное оружие имеет значительную материальную ценность, но захотел узнать, какую именно. Необходимость продать украшения, чтобы решить наши с Ордынцевой имущественные отношения, подвигла меня на необдуманный поступок. Я решил заодно с побрякушками выяснить, сколько такая сабля здесь, в России, может стоить. Любопытство меня подвело: как говорится, и на старуху бывает проруха.
В Москве, как и в Греции, вероятно, есть все, только неизвестно где, что искать. Я обзвонил множество знакомых, но ни у кого на примете не оказалось ни знатоков ювелирных изделий, и ни старинного оружия, Пришлось идти самым простым путем, заняться самообразованием. После долгих поисков я нашел старую, дореволюционного издания книгу о холодном оружии. Была она толстая, с иллюстрациями и подробными описаниями. Я долго пытался разобраться с типами сабель, углами заточки клинков, центрами тяжести и прочими специальными характеристиками. Увы, дело это оказалось трудноподъемным для поверхностного любителя. Более ли менее мне удалось идентифицировать только клинок; судя по описаниям, он был, скорее всего, индийским или персидским «коленчатым булатом», а не «дамасской сталью», как я думал раньше. Подобные булаты умели делать в глубокой древности, о них упоминал еще Аристотель. Однако, судя по форме клинка, сабля была сделана не раньше VI-VII века. Именно тогда стали выковывать такой тип оружия. Впрочем, это было только мое предположение, слегка подкрепленное частичным совпадением внешних характеристик. Тем более, что в отличие от клинка, было непонятно, какой эпохе принадлежат рукоять и гарда. Судя по описаниям, они не совпадали с формой клинка по времени.
Разобраться с ножнами оказалось еще сложнее. Их «металлический прибор», как профессионально называются части, состоящие из «устья, обоймицы и наконечника» был выкован из золота и украшен тонкой восточной резьбой, но больше всего меня заинтересовали вшитые в сафьян тонкой золотой проволокой самоцветы. Большая их часть была не огранена, только нескольким «стекляшкам» подправили природные грани. Если это драгоценные камни, а на это я очень надеялся, то, судя по величине, они должны были стоить целое состояние.
Отложив книгу об оружии, я взялся, было, за минералогию и ювелирные украшения, но тут же окончательно запутался и решил, что легче найти квалифицированного эксперта, чем запоминать сотни названий драгоценных минералов, оценивать их цвета и оттенки, пытаться понять различия в огранках.
Тогда я опять начал искать эксперта, только не холодного оружия, а ювелирных украшений. Оказалось, что женские цацки вполне востребованы нашим рынком. Стоило сообщить нескольким знакомым, что я продаю старинные ювелирные изделия, как мне позвонил один приятель и порадовал, что у него есть покупатель, на что-нибудь, как он выразился, «эдакое». Чтобы не светиться и не устраивать на квартире Одесский привоз, мы с Ордынцевой выбрали на продажу пару не самых интересных брошей и, для ассортимента, пяток дешевых поделок из дутого золота с фальшивыми брильянтами.
Покупатель не замедлил явиться, причем не один, а в сопровождении эксперта. То, что это будет грузин, приятель меня предупредил, однако, забыл сказать, какой монументальный. Я в первую секунду, когда он вошел в квартиру, даже остолбенел от такого уверенного в себе величия. Сопровождающий покупателя эксперт имел славянскую внешность и был тоже весьма импозантен, правда, в другом роде. Он был похож не на вумена, а бизнес-леди.
– Вахтанг Абашидзе, – представился грузин и посмотрел на меня с таким превосходством, что мне захотелось отвесить ему поясной поклон, и только большим усилием воли удалось от этого удержаться.
– Вахтанг Абашидзе! – повторил грузин, явно ожидая от меня какой-то необычной реакции.
Я это имя слышал впервые и не нашел ничего лучшего, как вежливо улыбнуться, правда, чтобы не обидеть гостя, с намеком на скрытое восхищение. Однако, такое скромное почтение Вахтангу явно не понравилось, что и отразилось недовольной гримасой на породистом, мясистом лице.
– Крылов, – невнятно пробормотал я, отступая перед ожившим надвигающимся памятником.
Вахтанг небрежно кивнул и, мотнув головой в сторону спутника, назвал его просто по имени:
– Вадык, мой эксперт.
Тот поглядел на меня светлыми, почти белесыми глазами, кивнул, моргнул длинными, пушистыми ресницами и скромно ретировался на второй план.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32