И лучше, когда рядом, так близко, что можно дотронуться рукой, есть еще одна душа, готовая разделить с тобой твой праздник.
Вместе прислушиваться к хрусту снега под ногами, заглядывать друг другу в глаза, улыбаться и получать в ответ улыбку – точное отражение собственной, но неуловимо отличающееся от нее… Чувствовать тепло пальцев, доверчиво коснувшихся твоей ладони, ловить губами запыхавшееся дыхание, смотреть, как огни магических иллюзий бросают разноцветные тени на нежно очерченную скулу… Эх, слышала бы мои мысли Локка, вот посмеялась бы! А может, и взгрустнула бы. Не знаю. Странно сейчас понимать, но в глубине сознания, в самых дальних тайниках я надеялся. Строил планы, не будучи уверенным и не нуждаясь в уверенности. И мне были приятны эти мысли. Даже сейчас от них исходит приятное тепло, комочками подкатывающее к горлу… К горлу. Хм, неужели пора? Точно, пришел на место.
Песчаным тупиком небольшая площадь, вдающаяся в стену Мраморного кольца между двумя ее выступами, стала называться после того, как на нее принялись свозить речной песок для посыпки мостовых в зимнее время, дабы горожане не подвергались опасности поскользнуться и сломать в лучшем случае ногу, а в худшем – шею. В этом году зима выдалась малоснежная и без оттепелей, норовящих превратить белые хлопья в воду, при перемене погоды застывающую прозрачным и твердым льдом, поэтому кучи песка, слегка припорошенные снегом, еще не успели истратиться полностью и возвышались почти на полтора человеческих роста стройным рядком от одного выступа стены до другого. В Песчаный тупик вели две улицы, сходящиеся вместе под тупым углом ограды примыкающего к площади владения, известного в народе, как Гиблый мэнор. Что творилось за высоким забором, известно, наверное, только богам, для которых не существует преград, но тишина и покой были вечными здешними обитателями, а в ночное время мимо грубосложенной стены люди предпочитали не ходить, от греха подальше. Я и сам, ступив на площадь и поймав краем уха зловещий шелест эха, гуляющего в каменном коридоре, поежился, помянул аглиса и… сплюнул. Вернее, закашлялся, пятная тонкий ковер снега слюной и сгустками крови, тускло посверкивающими в свете факелов, исправно зажженных уличными смотрителями с наступлением темноты.
Сзади песчаная гора, слева песчаная гора, справа стена – фланги и тыл прикрыты. Теперь осталось дождаться появления противника… А вот и он! Точнее, они.
Пришли по другой улице, словно мы заранее договаривались подниматься на сцену с разных сторон. Блондинка, в просторной шубке кажущаяся еще объемистее, чем на самом деле. Чернявый громила, наперекор морозу не застегивающий воротник отороченного мехом камзола. Похожий на кузнечика рыжик, набросивший на плечи не плед, а по виду – целое мохнатое одеяло. Всего трое. Целых трое.
Принявшие приглашение гости остановились у противоположного моему выступа стены, шагах в двадцати от меня – на расстоянии, вполне достаточном для проведения переговоров без боязни застудить горло, излишне громко разговаривая. Я развел руки в стороны, показывая, что не прячу при себе оружие и прочие сюрпризы. Троица не стала утруждать себя подобными действиями, сразу приступив к делу, и первое слово взяла, как и в игровом доме, женщина. Миллин ад-до Эрейя, если мне не изменяет память.
– Мы ответили на твое дерзкое послание и пришли. Чего ты хочешь?
– Как и любое живое существо на свете… Жить.
– Невозможно. Приговор вынесен и одобрен всем Кругом.
Несмотря на попытку казаться уверенной, блондинка слегка запнулась, произнося слово «всем». Занятно… Какие-то неизвестные мне тонкости? Жаль, нет времени и возможности до них докапываться.
– Вы непреклонно в своем решении, hevary… и это делает вам честь. Но прежде, чем свершится предначертанное, позвольте задать вопрос.
Женщина вопросительно посмотрела на своих спутников. Чернявый скривился, рыжий равнодушно пожал плечами.
– Спрашивай.
– Почему вы хотите меня убить?
– Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать… – заученно начала провозглашать Миллин, но я взял на себя смелость оборвать возвышенную речь:
– Простите, hevary, но это лишь ритуальная фраза из далекого прошлого. Она что-то значит для вас лично?
– Для меня?
– Ну да. Вы видели, как кости ложатся на сукно то одними боками вверх, то другими. Если я могу угадать, какая грань обращена к небесам, то где же тут предопределенность?
– Не старайся нас запутать! – Рявкнул Вехан.
– И в мыслях не было. Я всего лишь хочу указать вам на вашу ошибку.
– Ошибку?! Не тебе судить, что ложно и что истинно!
– Согласен, и все же… Дослушайте, прошу вас.
Чернявый ругнулся, но замолчал.
– До свершения ничего и не было известно: пока кости не упокоились на столе, предсказать результат не в силах даже боги. А я отнюдь не небожитель.
– Ты знал, – обвиняюще заключила блондинка.
– Я смотрел, слушал и размышлял, hevary, а сие не запрещено законами. Вы обвинили меня в том, чего я не совершал, и страстно желаете покарать за несуществующее преступление. Так кто из нас виновен на самом деле?
– Не прикидывайся беззащитной овечкой! – Снова взорвался Вехан. – Тебе непостижимым образом дважды удалось уцелеть!
– Непостижимым? О нет, наоборот, весьма бесхитростным. Просто оказалось, что у меня есть друзья.
– Которые устраивают засаду из опытных бойцов в лазарете и лишают разума и воли неизвестными и неразрушаемыми чарами?
Вот даже как… В народе говорят: у страха глаза велики. Значит ли это, что старшины Подворий боятся? Тогда у меня есть перед ними преимущество. Еще одно, помимо прочих, а этого уже более чем достаточно для победы.
– Хорошие друзья.
– Почему же ты не привел их с собой? – Язвительно спрашивает Миллин.
– Потому, что все должно быть решено между мной и вами, и не нужно впутывать кого-то еще. Согласны?
Слат хмыкнул:
– Так и знал, придется все делать самому, – мохнатое одеяло полетело на снег, открывая поджарую, затянутую в темный костюм фигуру. – Собирайся в дорогу, чужак. Обещаю, она будет недолгой.
Поднимаю взгляд в небо. Черная скатерть, с которой смахнули крошки звезд, чистая и гладкая. Ясно, но мороз вроде отпускает. Снимаю варежку с правой руки и ловлю ладонью отблески света, лунного и факельного. Рыжий неспешно направляется в мою сторону, вразвалочку хрустя мерзлым снегом и на ходу разминая пальцы, стянутые тугими перчатками.
– Готов?
Смотрю в лицо приближающемуся убийце, улыбаюсь и перевожу взгляд вниз, на волнистую белую равнину, под снежным покрывалом которой комки песка начинают меняться местами:
– Об этом нужно спрашивать не у меня.
Рыжий озадаченно вздрагивает, сбиваясь с шага, а в следующее мгновение блондинка вскрикивает, испуганно и надрывно:
– Сзади!
Он оборачивается молниеносно, со скоростью и изяществом, вызывающим зависть, но песчаная змея, выросшая из-под ног убийцы, поворачивается вместе с ним, успевая обвиться вокруг шеи и стянуться жесткой петлей, щетинящейся острыми стеклянистыми шипами.
Мы стоим в трех шагах друг от друга, и я ясно вижу изумление в глазах Слата. Изумление и нарастающий ужас. Убийца мог бы шевельнуться, но предпочитает даже дышать через раз, потому что не знает, с чем имеет дело. И остальные не догадываются: женщина начинает пятиться, но ее мягко толкает в спину еще одна лента, составленная из песчинок, и Миллин, глотая крик, тоже застывает на месте. Вехан, умудренный печальным опытом своих соратников, спрашивает, уже не пытаясь сдвинуться с места:
– Ты маг?
Тяну паузу, не в силах удержаться от толики злобного ликования.
– Нет.
– Тогда… что ЭТО такое?
– Звери Хаоса, полагаю, – раздается хрипловатый женский голос за моей спиной. – Вам, молодым, они в диковинку, а я еще помню рассказы своей бабки о времени, когда их можно было видеть так же часто, как Заклинателей.
Вьер подходит ко мне, поправляя складки платка, чтобы пух не лез в рот и не мешал разговаривать.
– Собираетесь обезглавить Подворья? Похвальное стремление, юноша. Помнится, в вашем возрасте и я мечтала о чем-то подобном… А теперь могу вдоволь насмотреться на исполнение грез. И даже не слишком поздно, не правда ли? Но знаете, юноша, тогда, много лет назад, все казалось простым и понятным, а теперь давняя мечта почему-то уже не кажется способной что-то изменить.
Мне о многом следовало бы расспросить тучную старую женщину, променявшую покой кресла у растопленного камина на прогулку по безлюдному кварталу. Наверное. Может быть. Но я задаю самый глупый из возможных вопросов:
– Кайрен проговорился?
– Почему проговорился? – Улыбается вьер. – Рассказал. Примчался и огорошил старуху… Почему вы сразу не признались во всем, юноша? Надеялись управиться сами?
– И сейчас надеюсь.
Женщина окинула взглядом площадь.
– Что ж, вам удалось взять их за горло. И одного мгновения хватит, чтобы свернуть разом три шеи. Но скажите, вам это нужно?
Я понимаю, о чем вы говорите, hevary. Очень хорошо понимаю. Но не знаю, как избежать неизбежного. Может быть, вы предложите выход? Подскажете?
И светлые мудрые глаза согласно моргают: подскажу, только имей смелость внять истине.
– Вот убьете вы этих бедолаг и оставите Подворья без хозяев. Спору нет, быстрехонько найдутся новые, но они, следуя обычаям, должны будут отомстить за гибель своих предшественников. Положим, и с ними вы справитесь. Но будут приходить все новые и новые убийцы… Хватит ли у вас сил на всех?
– Сил? Хватит.
– А души? Каждая смерть – тяжелый груз.
– Моя душа вынесет, сколько потребуется.
– Ой ли? Уже сейчас она стонет и жалуется.
Ехидно ухмыляюсь:
– Вам откуда знать? Неужели так громко стонет?
Вьер кивает:
– Еще как. Да и не нужно слышать, чтобы понять… Вы могли прикончить своих обидчиков еще в проулке или в тот миг, как они ступили на площадь, но не сделали этого. Вы попробовали решить дело миром.
Вздыхаю:
– Что мне совершенно не удалось.
– И не могло удаться.
– Вот как? Почему же?
– Потому что в переговорах всегда нужна третья сторона. Посредник, пекущийся о благе всех переговорщиков.
– Назначите себя на его роль?
Светлые глаза ласково щурятся:
– А и назначу! И как посредник, хочу обратиться к вам троим, голуби мои. Слушайте и решайте, только быстро: кости у меня уже не те, что в молодости, и на морозе быстро застывают… Чем вам не угодил этот юноша, мне не интересно. Зато я уверена: никаких законов он не нарушал, как бы вам ни хотелось думать обратное. А потому есть у меня предложение… Здесь, на этом месте вы отменяете вынесенный приговор и забываете о вражде. Вас, юноша, это тоже касается! Прощаемся и расходимся, куда кому заблагорассудится. Как вам такой исход?
Вехан катнул по скулам желваки:
– Если отказываемся, умираем, это вы хотите сказать?
Вьер разочарованно покачала головой:
– Такой умный с виду, а в голове пусто… Вы не умрете. Вас арестуют и препроводят в покойную управу. Конечно, очень долго вы там не пробудете, но позор не смоете до конца жизни. Вот теперь выбирайте! С чистой совестью.
Ай да бабуля! Нашла, чем надавить на «пастухов». В самом деле, Подворья не жалуют тех, кто попадается в руки властей хоть на несколько часов, и троица рискует самым дорогим, что есть у высокопоставленных персон – честью, утрата которой означает конец всего.
Чернявый угрюмо посмотрел на блондинку. Та куснула губу.
– Поторопитесь с решением! – напомнила вьер.
– Мы… согласны, – выдохнула Миллин.
– Тогда извольте все сделать, как должно.
– Разумеется. Только… пусть он отзовет своих зверей.
– Они не мои. Они живут своим умом и действуют по своей воле. Я могу лишь попросить.
– Так проси!
Блондинка старалась казаться смелой и гордой, но в каждой черточке круглого личика поселился страх. И сие постыдное для наделенного могуществом чувство долго еще будет оставаться гостем души каждого из троих, но кто в том виноват? Зерна Хаоса мы проращиваем сами. И только мы сами способны стереть их в муку.
– Пойдем домой?
Предлагаю шепотом, одними губами. Песчаные змеи вздрагивают, шелковистыми лентами стекают со своих жертв, сливаются в одну большую, взмывают в воздух надо мной и… Осыпаются, припорашивая снег. Превращаются в безвольные лужицы, оставляя на моей ладони горсточку песка, слипающуюся комком, когда я сжимаю пальцы. Ту же самую горсточку, что подарил мне Хис, но теперь часть крупинок стала темной. От крови расцарапанного горла, по которому выбиралась наружу.
Блондинка вздернула подбородок, то ли желая казаться гордой, то ли опасаясь смотреть под ноги, туда, где только что шелестели чешуйками гибкие тела песчаных змей.
– Я, избранная Первым голосом, объявляю волю Круга. Трижды карающая длань приступала к исполнению приговора и трижды терпела поражение там, где и единожды оступиться – бесчестие. Победа в одном поединке – случайность. Победа в двух поединках – мастерство. Победа в трех поединках – судьба. Против воли рока не смеют идти даже боги, а потому смертным остается лишь склониться перед свершившимся и неодолимым… Обязательства приняты, исполнены и похоронены в памяти. Не отнятые жизни да останутся таковыми! Миллин ад-до Эрейя, Старшина стригалей, сказала.
Рыжий, потирая исцарапанное горло, отозвался глухим эхом:
– Слат ад-до Рин, Старшина забойщиков, согласился.
Чернявый дернул уголками рта, скривился, но завершил ритуал:
– Вехан ад-до Могон, Старшина погонщиков, подтвердил.
Набухший бутон наступившей тишины распустился бесстрастным вопросом вьера:
– А что скажет Последний голос?
О чем это она? Ума не приложу. Впрочем, судя по язычку, нервно облизавшему пересохшие губы, блондинка вполне сведуща в затронутой теме.
– Без Последнего решение Круга не имеет силы, – продолжила невинно изумляться представительница покойной управы. – Или я что-то путаю?
– Последний голос не был избран, – осторожно заметила Миллин.
– И приговор выносили без него? – Седая голова, укутанная платком, укоризненно покачивается. – Ах, дети, дети… Смотритель вас по голове не погладит, уж это вы должны понимать!
Блондинка стрельнула глазами в сторону Вехана, тот заметно смутился. Рыжий Слат сделал вид, что вовсе не принимает участия в происходящем, и весьма естественным образом: занялся приведением в порядок усыпанной песком одежды.
– Пожалуй, нам всем стоит хорошенько почистить свою память, – приняла решение вьер. – Коверкать традиции по своему усмотрению еще хуже, нежели пренебрегать ими… Ступайте, голуби мои. Я бы пожелала вам удачи, да только зряшное будет желание: Смотрителю все равно станут известны и ошибки, и их исправление. Потому пожелаю, чтобы второе перевесило, когда будет определяться мера вины каждого из вас.
Слат поднял свою мохнатую накидку, набрсывая на плечи себе и Миллин. Вехан пристроился сзади парочки и на прощание обернулся, обжигая мое лицо странным взглядом. Если бы не настроение всей встречи, я бы подумал, что чернявый «погонщик» приглашает меня еще на одну партию игры… Нет, ерунда. Померещилось. Наверное. Может быть.
Вьер рассеянно спрятала кисти рук в потрепанной муфте. И как только исхитрилась, варежки ведь толстенные?
– Почему вы остановили меня, hevary?
– Остановила? – Светлые старушечьи глаза наполнились жалостью. – И вовсе не останавливала. Вы сами, юноша, стояли на месте и никак не могли решиться сделать один-единственный шаг.
Бормочу:
– Потому что не знал, куда шагать.
– Верно. А когда молодость нуждается в помощи, дело старости – наставить на истинный путь.
– И все же, их следовало…
– Убить? Конечно.
Удивленно щурюсь.
– Так почему же…
Вьер смотрит на меня, слегка склонив голову набок. Как птица. Седая, грузная орлица, которую уже плохо держат крылья, но глаза столь же остры, как в молодости, а кривые кинжалы когтей еще способны нанести смертельный удар. Или спасти жизнь.
– Потому что они уже чувствовали себя убитыми. А вы, юноша, все еще видели их живыми. Понимаете разницу?
Кажется, да. Какой смысл лишать жизни мертвеца? А здравствующему человеку не стоит лишний раз пускать в душу тень чужой смерти. Но это высокая мудрость, что же касается унылого бытия…
– Они могут отомстить.
– Э нет, вот чего-чего, а мести вам не следует опасаться! Скорее, постараются вынудить вас на новый необдуманный спор или нарушение правил, чем второй раз пойдут против собственных законов.
– Если верно понимаю, отмена моего приговора не была выполнена должным образом?
– Как и вынесение, – кивнула вьер. – Круг был незамкнутым, таковым и остался. Но силу имеет только последнее решение, пусть и неполного Круга.
Я упрямо тряхнул головой:
– Слишком путано.
– И в самом деле, не сразу можно понять, – согласилась женщина. – Видите ли, юноша, старшины Подворий примерно раз в год, если нет особой надобности встречаться чаще, собираются на своего рода совет, где считают убытки и прибыли каждого в отдельности и всех вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Вместе прислушиваться к хрусту снега под ногами, заглядывать друг другу в глаза, улыбаться и получать в ответ улыбку – точное отражение собственной, но неуловимо отличающееся от нее… Чувствовать тепло пальцев, доверчиво коснувшихся твоей ладони, ловить губами запыхавшееся дыхание, смотреть, как огни магических иллюзий бросают разноцветные тени на нежно очерченную скулу… Эх, слышала бы мои мысли Локка, вот посмеялась бы! А может, и взгрустнула бы. Не знаю. Странно сейчас понимать, но в глубине сознания, в самых дальних тайниках я надеялся. Строил планы, не будучи уверенным и не нуждаясь в уверенности. И мне были приятны эти мысли. Даже сейчас от них исходит приятное тепло, комочками подкатывающее к горлу… К горлу. Хм, неужели пора? Точно, пришел на место.
Песчаным тупиком небольшая площадь, вдающаяся в стену Мраморного кольца между двумя ее выступами, стала называться после того, как на нее принялись свозить речной песок для посыпки мостовых в зимнее время, дабы горожане не подвергались опасности поскользнуться и сломать в лучшем случае ногу, а в худшем – шею. В этом году зима выдалась малоснежная и без оттепелей, норовящих превратить белые хлопья в воду, при перемене погоды застывающую прозрачным и твердым льдом, поэтому кучи песка, слегка припорошенные снегом, еще не успели истратиться полностью и возвышались почти на полтора человеческих роста стройным рядком от одного выступа стены до другого. В Песчаный тупик вели две улицы, сходящиеся вместе под тупым углом ограды примыкающего к площади владения, известного в народе, как Гиблый мэнор. Что творилось за высоким забором, известно, наверное, только богам, для которых не существует преград, но тишина и покой были вечными здешними обитателями, а в ночное время мимо грубосложенной стены люди предпочитали не ходить, от греха подальше. Я и сам, ступив на площадь и поймав краем уха зловещий шелест эха, гуляющего в каменном коридоре, поежился, помянул аглиса и… сплюнул. Вернее, закашлялся, пятная тонкий ковер снега слюной и сгустками крови, тускло посверкивающими в свете факелов, исправно зажженных уличными смотрителями с наступлением темноты.
Сзади песчаная гора, слева песчаная гора, справа стена – фланги и тыл прикрыты. Теперь осталось дождаться появления противника… А вот и он! Точнее, они.
Пришли по другой улице, словно мы заранее договаривались подниматься на сцену с разных сторон. Блондинка, в просторной шубке кажущаяся еще объемистее, чем на самом деле. Чернявый громила, наперекор морозу не застегивающий воротник отороченного мехом камзола. Похожий на кузнечика рыжик, набросивший на плечи не плед, а по виду – целое мохнатое одеяло. Всего трое. Целых трое.
Принявшие приглашение гости остановились у противоположного моему выступа стены, шагах в двадцати от меня – на расстоянии, вполне достаточном для проведения переговоров без боязни застудить горло, излишне громко разговаривая. Я развел руки в стороны, показывая, что не прячу при себе оружие и прочие сюрпризы. Троица не стала утруждать себя подобными действиями, сразу приступив к делу, и первое слово взяла, как и в игровом доме, женщина. Миллин ад-до Эрейя, если мне не изменяет память.
– Мы ответили на твое дерзкое послание и пришли. Чего ты хочешь?
– Как и любое живое существо на свете… Жить.
– Невозможно. Приговор вынесен и одобрен всем Кругом.
Несмотря на попытку казаться уверенной, блондинка слегка запнулась, произнося слово «всем». Занятно… Какие-то неизвестные мне тонкости? Жаль, нет времени и возможности до них докапываться.
– Вы непреклонно в своем решении, hevary… и это делает вам честь. Но прежде, чем свершится предначертанное, позвольте задать вопрос.
Женщина вопросительно посмотрела на своих спутников. Чернявый скривился, рыжий равнодушно пожал плечами.
– Спрашивай.
– Почему вы хотите меня убить?
– Ничто не должно быть предопределено. Ничто не должно быть известно до своего свершения. Ничто не должно мешать… – заученно начала провозглашать Миллин, но я взял на себя смелость оборвать возвышенную речь:
– Простите, hevary, но это лишь ритуальная фраза из далекого прошлого. Она что-то значит для вас лично?
– Для меня?
– Ну да. Вы видели, как кости ложатся на сукно то одними боками вверх, то другими. Если я могу угадать, какая грань обращена к небесам, то где же тут предопределенность?
– Не старайся нас запутать! – Рявкнул Вехан.
– И в мыслях не было. Я всего лишь хочу указать вам на вашу ошибку.
– Ошибку?! Не тебе судить, что ложно и что истинно!
– Согласен, и все же… Дослушайте, прошу вас.
Чернявый ругнулся, но замолчал.
– До свершения ничего и не было известно: пока кости не упокоились на столе, предсказать результат не в силах даже боги. А я отнюдь не небожитель.
– Ты знал, – обвиняюще заключила блондинка.
– Я смотрел, слушал и размышлял, hevary, а сие не запрещено законами. Вы обвинили меня в том, чего я не совершал, и страстно желаете покарать за несуществующее преступление. Так кто из нас виновен на самом деле?
– Не прикидывайся беззащитной овечкой! – Снова взорвался Вехан. – Тебе непостижимым образом дважды удалось уцелеть!
– Непостижимым? О нет, наоборот, весьма бесхитростным. Просто оказалось, что у меня есть друзья.
– Которые устраивают засаду из опытных бойцов в лазарете и лишают разума и воли неизвестными и неразрушаемыми чарами?
Вот даже как… В народе говорят: у страха глаза велики. Значит ли это, что старшины Подворий боятся? Тогда у меня есть перед ними преимущество. Еще одно, помимо прочих, а этого уже более чем достаточно для победы.
– Хорошие друзья.
– Почему же ты не привел их с собой? – Язвительно спрашивает Миллин.
– Потому, что все должно быть решено между мной и вами, и не нужно впутывать кого-то еще. Согласны?
Слат хмыкнул:
– Так и знал, придется все делать самому, – мохнатое одеяло полетело на снег, открывая поджарую, затянутую в темный костюм фигуру. – Собирайся в дорогу, чужак. Обещаю, она будет недолгой.
Поднимаю взгляд в небо. Черная скатерть, с которой смахнули крошки звезд, чистая и гладкая. Ясно, но мороз вроде отпускает. Снимаю варежку с правой руки и ловлю ладонью отблески света, лунного и факельного. Рыжий неспешно направляется в мою сторону, вразвалочку хрустя мерзлым снегом и на ходу разминая пальцы, стянутые тугими перчатками.
– Готов?
Смотрю в лицо приближающемуся убийце, улыбаюсь и перевожу взгляд вниз, на волнистую белую равнину, под снежным покрывалом которой комки песка начинают меняться местами:
– Об этом нужно спрашивать не у меня.
Рыжий озадаченно вздрагивает, сбиваясь с шага, а в следующее мгновение блондинка вскрикивает, испуганно и надрывно:
– Сзади!
Он оборачивается молниеносно, со скоростью и изяществом, вызывающим зависть, но песчаная змея, выросшая из-под ног убийцы, поворачивается вместе с ним, успевая обвиться вокруг шеи и стянуться жесткой петлей, щетинящейся острыми стеклянистыми шипами.
Мы стоим в трех шагах друг от друга, и я ясно вижу изумление в глазах Слата. Изумление и нарастающий ужас. Убийца мог бы шевельнуться, но предпочитает даже дышать через раз, потому что не знает, с чем имеет дело. И остальные не догадываются: женщина начинает пятиться, но ее мягко толкает в спину еще одна лента, составленная из песчинок, и Миллин, глотая крик, тоже застывает на месте. Вехан, умудренный печальным опытом своих соратников, спрашивает, уже не пытаясь сдвинуться с места:
– Ты маг?
Тяну паузу, не в силах удержаться от толики злобного ликования.
– Нет.
– Тогда… что ЭТО такое?
– Звери Хаоса, полагаю, – раздается хрипловатый женский голос за моей спиной. – Вам, молодым, они в диковинку, а я еще помню рассказы своей бабки о времени, когда их можно было видеть так же часто, как Заклинателей.
Вьер подходит ко мне, поправляя складки платка, чтобы пух не лез в рот и не мешал разговаривать.
– Собираетесь обезглавить Подворья? Похвальное стремление, юноша. Помнится, в вашем возрасте и я мечтала о чем-то подобном… А теперь могу вдоволь насмотреться на исполнение грез. И даже не слишком поздно, не правда ли? Но знаете, юноша, тогда, много лет назад, все казалось простым и понятным, а теперь давняя мечта почему-то уже не кажется способной что-то изменить.
Мне о многом следовало бы расспросить тучную старую женщину, променявшую покой кресла у растопленного камина на прогулку по безлюдному кварталу. Наверное. Может быть. Но я задаю самый глупый из возможных вопросов:
– Кайрен проговорился?
– Почему проговорился? – Улыбается вьер. – Рассказал. Примчался и огорошил старуху… Почему вы сразу не признались во всем, юноша? Надеялись управиться сами?
– И сейчас надеюсь.
Женщина окинула взглядом площадь.
– Что ж, вам удалось взять их за горло. И одного мгновения хватит, чтобы свернуть разом три шеи. Но скажите, вам это нужно?
Я понимаю, о чем вы говорите, hevary. Очень хорошо понимаю. Но не знаю, как избежать неизбежного. Может быть, вы предложите выход? Подскажете?
И светлые мудрые глаза согласно моргают: подскажу, только имей смелость внять истине.
– Вот убьете вы этих бедолаг и оставите Подворья без хозяев. Спору нет, быстрехонько найдутся новые, но они, следуя обычаям, должны будут отомстить за гибель своих предшественников. Положим, и с ними вы справитесь. Но будут приходить все новые и новые убийцы… Хватит ли у вас сил на всех?
– Сил? Хватит.
– А души? Каждая смерть – тяжелый груз.
– Моя душа вынесет, сколько потребуется.
– Ой ли? Уже сейчас она стонет и жалуется.
Ехидно ухмыляюсь:
– Вам откуда знать? Неужели так громко стонет?
Вьер кивает:
– Еще как. Да и не нужно слышать, чтобы понять… Вы могли прикончить своих обидчиков еще в проулке или в тот миг, как они ступили на площадь, но не сделали этого. Вы попробовали решить дело миром.
Вздыхаю:
– Что мне совершенно не удалось.
– И не могло удаться.
– Вот как? Почему же?
– Потому что в переговорах всегда нужна третья сторона. Посредник, пекущийся о благе всех переговорщиков.
– Назначите себя на его роль?
Светлые глаза ласково щурятся:
– А и назначу! И как посредник, хочу обратиться к вам троим, голуби мои. Слушайте и решайте, только быстро: кости у меня уже не те, что в молодости, и на морозе быстро застывают… Чем вам не угодил этот юноша, мне не интересно. Зато я уверена: никаких законов он не нарушал, как бы вам ни хотелось думать обратное. А потому есть у меня предложение… Здесь, на этом месте вы отменяете вынесенный приговор и забываете о вражде. Вас, юноша, это тоже касается! Прощаемся и расходимся, куда кому заблагорассудится. Как вам такой исход?
Вехан катнул по скулам желваки:
– Если отказываемся, умираем, это вы хотите сказать?
Вьер разочарованно покачала головой:
– Такой умный с виду, а в голове пусто… Вы не умрете. Вас арестуют и препроводят в покойную управу. Конечно, очень долго вы там не пробудете, но позор не смоете до конца жизни. Вот теперь выбирайте! С чистой совестью.
Ай да бабуля! Нашла, чем надавить на «пастухов». В самом деле, Подворья не жалуют тех, кто попадается в руки властей хоть на несколько часов, и троица рискует самым дорогим, что есть у высокопоставленных персон – честью, утрата которой означает конец всего.
Чернявый угрюмо посмотрел на блондинку. Та куснула губу.
– Поторопитесь с решением! – напомнила вьер.
– Мы… согласны, – выдохнула Миллин.
– Тогда извольте все сделать, как должно.
– Разумеется. Только… пусть он отзовет своих зверей.
– Они не мои. Они живут своим умом и действуют по своей воле. Я могу лишь попросить.
– Так проси!
Блондинка старалась казаться смелой и гордой, но в каждой черточке круглого личика поселился страх. И сие постыдное для наделенного могуществом чувство долго еще будет оставаться гостем души каждого из троих, но кто в том виноват? Зерна Хаоса мы проращиваем сами. И только мы сами способны стереть их в муку.
– Пойдем домой?
Предлагаю шепотом, одними губами. Песчаные змеи вздрагивают, шелковистыми лентами стекают со своих жертв, сливаются в одну большую, взмывают в воздух надо мной и… Осыпаются, припорашивая снег. Превращаются в безвольные лужицы, оставляя на моей ладони горсточку песка, слипающуюся комком, когда я сжимаю пальцы. Ту же самую горсточку, что подарил мне Хис, но теперь часть крупинок стала темной. От крови расцарапанного горла, по которому выбиралась наружу.
Блондинка вздернула подбородок, то ли желая казаться гордой, то ли опасаясь смотреть под ноги, туда, где только что шелестели чешуйками гибкие тела песчаных змей.
– Я, избранная Первым голосом, объявляю волю Круга. Трижды карающая длань приступала к исполнению приговора и трижды терпела поражение там, где и единожды оступиться – бесчестие. Победа в одном поединке – случайность. Победа в двух поединках – мастерство. Победа в трех поединках – судьба. Против воли рока не смеют идти даже боги, а потому смертным остается лишь склониться перед свершившимся и неодолимым… Обязательства приняты, исполнены и похоронены в памяти. Не отнятые жизни да останутся таковыми! Миллин ад-до Эрейя, Старшина стригалей, сказала.
Рыжий, потирая исцарапанное горло, отозвался глухим эхом:
– Слат ад-до Рин, Старшина забойщиков, согласился.
Чернявый дернул уголками рта, скривился, но завершил ритуал:
– Вехан ад-до Могон, Старшина погонщиков, подтвердил.
Набухший бутон наступившей тишины распустился бесстрастным вопросом вьера:
– А что скажет Последний голос?
О чем это она? Ума не приложу. Впрочем, судя по язычку, нервно облизавшему пересохшие губы, блондинка вполне сведуща в затронутой теме.
– Без Последнего решение Круга не имеет силы, – продолжила невинно изумляться представительница покойной управы. – Или я что-то путаю?
– Последний голос не был избран, – осторожно заметила Миллин.
– И приговор выносили без него? – Седая голова, укутанная платком, укоризненно покачивается. – Ах, дети, дети… Смотритель вас по голове не погладит, уж это вы должны понимать!
Блондинка стрельнула глазами в сторону Вехана, тот заметно смутился. Рыжий Слат сделал вид, что вовсе не принимает участия в происходящем, и весьма естественным образом: занялся приведением в порядок усыпанной песком одежды.
– Пожалуй, нам всем стоит хорошенько почистить свою память, – приняла решение вьер. – Коверкать традиции по своему усмотрению еще хуже, нежели пренебрегать ими… Ступайте, голуби мои. Я бы пожелала вам удачи, да только зряшное будет желание: Смотрителю все равно станут известны и ошибки, и их исправление. Потому пожелаю, чтобы второе перевесило, когда будет определяться мера вины каждого из вас.
Слат поднял свою мохнатую накидку, набрсывая на плечи себе и Миллин. Вехан пристроился сзади парочки и на прощание обернулся, обжигая мое лицо странным взглядом. Если бы не настроение всей встречи, я бы подумал, что чернявый «погонщик» приглашает меня еще на одну партию игры… Нет, ерунда. Померещилось. Наверное. Может быть.
Вьер рассеянно спрятала кисти рук в потрепанной муфте. И как только исхитрилась, варежки ведь толстенные?
– Почему вы остановили меня, hevary?
– Остановила? – Светлые старушечьи глаза наполнились жалостью. – И вовсе не останавливала. Вы сами, юноша, стояли на месте и никак не могли решиться сделать один-единственный шаг.
Бормочу:
– Потому что не знал, куда шагать.
– Верно. А когда молодость нуждается в помощи, дело старости – наставить на истинный путь.
– И все же, их следовало…
– Убить? Конечно.
Удивленно щурюсь.
– Так почему же…
Вьер смотрит на меня, слегка склонив голову набок. Как птица. Седая, грузная орлица, которую уже плохо держат крылья, но глаза столь же остры, как в молодости, а кривые кинжалы когтей еще способны нанести смертельный удар. Или спасти жизнь.
– Потому что они уже чувствовали себя убитыми. А вы, юноша, все еще видели их живыми. Понимаете разницу?
Кажется, да. Какой смысл лишать жизни мертвеца? А здравствующему человеку не стоит лишний раз пускать в душу тень чужой смерти. Но это высокая мудрость, что же касается унылого бытия…
– Они могут отомстить.
– Э нет, вот чего-чего, а мести вам не следует опасаться! Скорее, постараются вынудить вас на новый необдуманный спор или нарушение правил, чем второй раз пойдут против собственных законов.
– Если верно понимаю, отмена моего приговора не была выполнена должным образом?
– Как и вынесение, – кивнула вьер. – Круг был незамкнутым, таковым и остался. Но силу имеет только последнее решение, пусть и неполного Круга.
Я упрямо тряхнул головой:
– Слишком путано.
– И в самом деле, не сразу можно понять, – согласилась женщина. – Видите ли, юноша, старшины Подворий примерно раз в год, если нет особой надобности встречаться чаще, собираются на своего рода совет, где считают убытки и прибыли каждого в отдельности и всех вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41