А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Мадлен доложила, что дверь в келью сорвали с петель. И добавила, что в келье нашли «мертвую» сестру Клер де Сазильи.
— И кровавый след тоже , — добавила она. — Они пошли по нему .
— У меня все готово, — объявила наконец Себастьяна, и тут же сестра Клер издала стон, словно от жуткой боли; одновременно с ним я почувствовала резкий, мучительный укол в шею.
— Держи ее, — велела отцу Луи обеспокоенная Себастьяна и, обратившись ко мне, добавила, извиняясь: — Боль от первого укола самая сильная. А сейчас будет еще двенадцать…
Ей нужно было проколоть восковую куклу тринадцатью серебряными иглами. И как только она вводила одну из них в моего воскового двойника, что вызывало боль у меня, Асмодей немедля втыкал иглу из своего набора в плоть монахини.
— Считай вместе с нею, Луи. Осталось еще двенадцать.
В следующий раз боль пронзила кисть правой руки. Потом кисть левой. Терпимо. Но, видно, не для сестры Клер: та ухитрялась раскачивать стол и вопить, несмотря на душивший ее кляп. Ее оглушительным крикам вторил смех Асмодея, такой же громкий, похожий на гул надтреснутого колокола и заполнивший всю библиотеку.
— Еще девять, — шепнул отец Луи. — Совсем немного. — Его холодные губы коснулись моего виска.
Одна ступня, другая. Лоб.
— Восемь, семь, шесть, — считал кюре.
— Они совсем близко, спешите! — торопила Мадлен.
Себастьяна прислушалась. Отдаленные крики уже не казались такими далекими. Асмодей больше не смеялся. Они действительно приближались.
Последние пять уколов оказались хуже всех остальных. Груди. Пупок и задний проход. И самый последний — в рот, в середину языка.
— Это для того, чтобы она говорила твоим голосом, — пояснил отец Луи. — Или, скорей, кричала им.
— Готово. — Себастьяна высоко подняла куклу, нечто сотворенное из белого воска, розовой кисеи, волос, проткнутое тринадцатью серебряными иглами, и повернулась к Асмодею. — Ну что, успех?
— Совершенный. Здорово получилось.
Отец Луи в свою очередь также поздравил Себастьяну.
— Прошу вас , — взмолилась Мадлен. — Они у двери .
То, что случилось после, произошло быстро, как в сказке. Подхваченная священником, я соскочила нагишом со стола и оказалась укутанной в голубой плащ, протянутый Себастьяной. Оглянувшись, я увидела… не может быть… я увидела своего двойника, в прошлом бывшего сестрой Клер де Сазильи. Неотличимого от меня! Одетого в то самое дурацкое розовое платье с оборками, вновь ставшее целым благодаря воздействию на него какого-то заклинания из арсенала черной магии. Сестра Клер стояла передо мной, и, глядя на нее, я видела… саму себя! Может, я и сказала тогда что-то. Но скорее всего промолчала.
Сестра Клер не могла говорить. Мешал кляп.
Асмодей отволок ее к стулу и взялся за цепи. Она не сопротивлялась — видимо, находясь под заклятием… Неужели, когда Себастьяна изменяла ее внешность, грозной монахине передались также моя покорность и неразговорчивость? Или та просто была в состоянии, близком к обмороку?
Скобы, которые еще недавно удерживали на мне цепи, сомкнулись теперь вокруг ее лодыжек. Сестра Клер давилась кляпом, который свисал теперь из ее рта, словно язык уставшей собаки. Асмодей хохотал не переставая, пока Себастьяна не цыкнула на него и не велела отойти от «этого чучела».
…Шарканье шлепанцев, стук каблуков по каменным плитам коридоров, по главной лестнице. Звяканье металла о камень.
— Они вооружились, — предупредила Мадлен. — Они приготовились воевать.
— Они опоздали, — заметила Себастьяна. — Первый удар нанесли мы.
Отец Луи сгреб книги, лежавшие на подоконнике, в большой кожаный мешок, который он вытащил непонятно откуда. Мадлен между тем приводила библиотеку в тот вид, который та имела, когда мои тюремщики, уходя, заперли за собой дверь менее двенадцати часов назад. Глиняный кувшин, огарок свечи, выщербленная кружка — все вернулось на прежние места. (Кровь, которую девушка проливала при этом, ничуть не мешала ей. «Она весьма кстати, — сказал про кровь отец Луи. — Выглядит, словно тут наследил сам Сатана».) Себастьяна убирала иглы в футляр и заворачивала его в черный бархат.
Я молча смотрела на них. И тут мне пришло в голову, что ни один из этой четверки, кто бы то ни был: два привидения — инкуб и девушка-призрак; ведьма и демон — а может, колдун или дьявол в человеческом обличье, — никто из этих четверых не боится за себя, за свою собственную безопасность. Только теперь я окончательно поняла, что покину С*** живой.
Асмодей вытащил мокрую от слюны розовую тряпицу изо рта моей «копии». Себастьяна произнесла несколько слов на каком-то древнем наречии. И тут сестра Клер — то есть как бы я сама … мой двойник, одним словом, — закричала. Я услышала свой голос. И я вопила вовсю.
— Получилось, — сказала Себастьяна. — Как ты себя чувствуешь, милочка? Судя по всему, не так уж плохо. — И, обратясь к Асмодею, добавила: — Ну, мы готовы?
Тот ответил, что да, конечно. Мы все — за исключением Асмодея — собрались у запасной двери малой библиотеки. Себастьяна и я, взявшие друг дружку за руки, отец Луи, несущий мешок с книгами, и Мадлен. Сестра Клер таращилась на нас — а в особенности на меня — и не переставая визжала. Затем ей каким-то образом удалось слегка успокоиться, и к ней вернулся дар членораздельной речи. Я стояла как вкопанная и слушала… саму себя, «моим» собственным голосом ведущую перемежаемый бранью в адрес чертей и демонов рассказ о виденных «мной» злодейских бесчинствах, обращенный к не верящим ей людям, которым в скором времени предстояло войти в библиотеку через главную дверь, куда их приведет оставленный хитроумной Мадлен кровавый след. По своей глупости, я бы еще долго слушала ее повесть, если бы Себастьяна не дернула меня за руку, призывая идти за ней.
— Давай-ка уйдем отсюда, — шепнула она. — Причем как можно…
Малуэнда! Я увидела, как Асмодей забирает ее с колен моего двойника. Та не захотела уйти, не оставив последней царапины, и молниеносно хватила сидящую лапой по лицу. По моему лицу. Я даже отшатнулась, увидев это, буквально почувствовала ее когти!
— Ш-ш-ш! — шикнул Асмодей на мяукающую кошку, схватил ее, но при этом поднес достаточно близко к лицу ненавистной сестры Клер, так что каждая третья или четвертая попытка моей наперсницы достать до нее увенчивалась успехом. — Ты мяукаешь так громко, что… что можешь разбудить мертвых!
— Пойдем, — скомандовала Себастьяна, перешагивая через порог двери, ведущей на галерею: мы все уже могли слышать шаги моих недавних гонителей и судей, спешащих по коридору. Похоже, они уже подходили к главной двери в библиотеку.
— Пожалуйста, сделай это сейчас! — простонала Мадлен жалостно, обращаясь к Асмодею, который все еще держал кошку в руках.
— Ладно уж, — согласился тот, и я увидела, как он поднес ее к окну и, размахнувшись, бросил что есть силы через подоконник. Да-да, вышвырнул! Из окна! Я отпустила руку Себастьяны и ринулась вниз, успев пробежать, однако, не более двух ступенек, ибо то, чему я стала свидетельницей, заставило меня остановиться.
Глядя в окно, я заметила, как на фоне голубого неба моя кошка взорвалась, рассыпавшись стаей черных-пречерных птиц. Грачей или воронов. Птицы стремительно закружились в лучах восходящего солнца.
Я стояла как вкопанная.
— Это часть плана, так и было задумано , — успокоила меня Мадлен.
Подошла Себастьяна и, встав позади меня, объяснила, что я не должна беспокоиться и что я еще увижу свою наперсницу, причем очень скоро. Еще она похвалила имя, которое я дала ее любимице (тут я поняла, что кошка эта ее, а не моя), сказав, что оно гораздо лучше, чем то, которым она пользовалась многие годы; с моего позволения она, пожалуй, станет звать ее по-новому.
— Малуэнда… — проговорила она. — Oui, c'est parfait!
А я… я могла лишь вглядываться в светлеющее за плечом Асмодея небо, в котором сновали взад и вперед и вились черные птицы, описывали петли и пропадали одна за другой.
Я смотрела им вслед, пока последняя из них не скрылась из виду. Я так и осталась бы стоять, раскрыв рот от изумления, если бы не Себастьяна.
— Бежим! — призвала нас она. В это мгновение раздался первый, еще не слишком уверенный стук в главную дверь. — За мной!
— Подождите! — крикнул Асмодей. — А как же цепи?
— Пускай знают, пускай видят , что дьяволы, пособляющие этой ведьме, плевать хотели на них.
— Ну конечно, — обрадовался Асмодей, — Это мне нравится.
Представьте себе: пришедшим по мою душу не останется ничего иного, как решить, что в библиотеку вломился сам Сатана — или какие-нибудь мелкие бесы (в зависимости от того, изгнанием какой нечисти им захочется похваляться в будущем). А потом кто-то из этих представителей темных сил — по моей, разумеется, просьбе — проник в келью к сестре Клер и убил ее. Найдя монахиню лежащей на подстилке, без признаков жизни, мои гонители поспешили в библиотеку и ворвались в нее, как только мы ее покинули. Там они найдут «меня» в том же виде, в каком оставили накануне вечером. И там им предстоит выслушать душераздирающую историю о ведьмах, заклятиях, призраках и так далее. «Я» стану настаивать, будто являюсь сестрой Клер де Сазильи, матерью-настоятельницей их монастыря. «Я» расскажу, что видела ночью Перонетту Годийон и та приняла затем какое-то чудовищное обличье. «Я» поклянусь, что попалась в когти целой своре демонов, которые издевались надо мной настолько чудовищно, что это не поддается описанию. И каждое сказанное слово будет сочтено ложью. Или даже хуже, чем ложью, и все равно послужит неопровержимым доказательством неоспоримой вины. А раз так, то «меня» осудят без дальнейшего разбирательства. «Меня» сочтут слишком опасной, чтобы устраивать настоящий процесс. «Я» буду объявлена одержимой, спознавшейся с дьяволом, и со «мною» поступят, как положено поступать с такими преступницами.
Наконец мы трое и присоединившийся к нам Асмодей оказались на затененной галерее у места, где начиналась ведущая вниз узкая лестница. Мадлен сообщила, что первые из моих преследовательниц стоят у двери библиотеки, но не решаются войти, пока не подойдет мэр. Они выслушивают через закрытую дубовую дверь сопровождающийся криками рассказ своей начальницы и то и дело сами что-то вопят.
Может, я тогда чуточку и пожалела сестру Клер. Должно быть, что-то в моем взгляде выдало мои чувства, а может, Себастьяна могла читать мои мысли, как это умел делать отец Луи, ибо она сказала:
— Забудь ее, — и добавила: — Ее последней молитвой вчера вечером, перед тем как она заснула, была просьба дать ей проснуться, чтобы увидеть, как ты умрешь.
И я действительно забыла о сестре Клер, ибо как раз в это время крики раздались уже с удвоенной силой. То были крики и визг воспитанниц и монахинь, которые, проклиная мужчин за то, что те куда-то запропастились, в конце концов открыли дверь сами и увидели за ней нечто. Мы ждали как раз этого — когда они увидят, во что превращена библиотека, и в их рядах наступит вполне понятное смятение. Теперь, под прикрытием возникшей суматохи, сопровождавшейся хлопаньем дверей и всеобщей истерикой, мы спокойно могли спуститься по лестнице. Единственное, на чем я могла сосредоточиться, — это на том, чтобы не отставать от Себастьяны и остальных, чтобы несущийся вслед за мной белокурый гигант не сшиб меня с ног. Вскоре мы уже стояли в тени монастырской стены. По правую руку от нас был проход к монастырской конюшне. Когда я вышла на солнце вслед за отцом Луи, свет ослепил меня. Я зажмурилась — глаза мгновенно закрылись сами собой, — а когда я открыла их, кюре и след простыл. И Мадлен тоже. Они исчезли. Мы — Себастьяна, Асмодей и я между ними — остались стоять у стены, прижимаясь спинами к ее холодным камням — на тот случай, если бы кому-нибудь пришло в голову посмотреть в нашу сторону. Асмодей издал тихий звук — настолько тихий, доложу вам, что если бы я не смотрела ему в лицо, то ничего бы не услышала. Это был свист, скорее похожий на комариный писк; тон его был слишком высок и явно неслышим для человеческого уха. Асмодей звал кого-то. Я, разумеется, проследила за направлением взгляда его зеленых глаз и увидела, как из-за угла конюшни выбежал огромный белый конь. Таких я никогда не видела. Не то что монастырская лошадка. Я даже не смогла сразу подсчитать, на сколько пядей он выше меня. Впоследствии я узнала от Асмодея его кличку. Его звали Кошмар. Земля сотрясалась от его поступи. Лоснящаяся шерсть сверкала в лучах восходящего солнца. Грива была заплетена в косички. Под шкурой играли мускулы. Конь был неоседлан. Асмодей легким прыжком вскочил на его спину — в эту минуту белокурый великан показался мне таким же сияющим и сильным, как его жеребец. И тут Себастьяна обратилась ко мне.
— Позови ее, — велела она.
Я не поняла. Но только сначала. Тогда я улыбнулась и, повернувшись в сторону конюшни, позвала:
— Малуэнда, ко мне!
И та явилась. Как и Кошмар, она в мгновение ока обогнула угол конюшни и прибежала под затихающее карканье воронов, хотя тех нигде не было видно… То была вороная лошадь, готовая унести нас хоть на край света… гладкая, сильная… Моя Малуэнда.
Она встала рядом с Кошмаром и оказалась прямо передо мной, столь же высокая, как и жеребец, но только черная, а не белая. Она была с норовом: била копытом, встряхивала гривой. Асмодей наклонился через нее и помог нам, Себастьяне и мне, залезть на нее. Седла не было, и я примостилась на крупе позади Себастьяны. Ноги Себастьяны свисали с боков лошади. Я пошире расставила свои ноги, обхватив широкие бока Малуэнды, Себастьяна поглубже запустила пальцы в незаплетенную гриву — уши животного были вырваны, от них навсегда осталось немногим больше, чем просто воспоминание, какое бы обличье Малуэнда ни приняла, — я покрепче прижалась к Себастьяне — так тесно, что щеки мои, верно, зарделись на фоне синего шелка, облегавшего ее спину. Я слышала, как бьется ее сердце. Чувствовала под собой теплую лошадиную плоть. Наконец Себастьяна «пришпорила» лошадь, ударив ее в бока пятками ног, обутых в домашние туфли.
Мы поехали по все той же подъездной аллее, мимо кустов, где я в отчаянье пряталась, опасаясь за свою жизнь. Я вспомнила о кипарисовом кресте. Том самом, который забыла в погребе. Нет, забирать его теперь слишком поздно. Я было стала упрашивать Себастьяну, но…
Правда, крест этот служил для меня всего лишь оружием. Теперь я такого оружия иметь не хочу, и оно мне больше не требуется. Пусть останется там, где лежит.
Прильнув к Себастьяне и закрыв глаза, я внимательно прислушивалась к быстро удалявшимся крикам, что вырывались, точно языки пламени, из узорчатых, украшенных каменною резьбой окон монастыря.

Книга вторая
ВРАНИЙ ДОЛ
She was aferde of hym for cause
he was a devyls son.
Mallory. Morte d'Artur
…она страшилась его как сына дьяволова…
Томас Мэлори. Смерть Артура (пер. И. Бернштейн)
ГЛАВА 15Встреча в розарии
Проснувшись, я медленно открыла глаза и очутилась в кромешной тьме.
Когда я достаточно успокоилась, чтобы заставить себя поднять руку и протянуть ее вперед, та на что-то наткнулась. Я провела пальцами и нащупала деревянную поверхность, покрытую резьбой. Со всех сторон меня окружали стенки. Замурована! Мне стало трудно дышать. С замиранием сердца я пришла к выводу, что меня предали земле. Похоронили заживо!
…Mais поп, се n'est pas possible : как может гроб оказаться таким большим, да еще со стенками, столь тщательно украшенными? Усилием воли я принудила себя дышать ровнее. Спокойно, спокойно…
Я снова подняла руку, затем другую. Сперва вверх, затем развела их в стороны, потом вытянула вперед — так, чтобы ладони легли на резные стенки. Не видно ни зги.
Я снова пошарила вокруг. Ручка! И еще одна. Я нажала на них, створки открылись наружу, и… Свет! Ослепительный свет!
Я прищурилась от его неожиданно яркого потока. Подождала, когда вернется зрение. «Дыши, — напомнила себе, — дыши…»
Ну конечно же: украшенные резьбой по черному дереву стенки напоминающей большой ящик кровати, на которую меня положили (кто именно, хотелось бы знать?), образовывали так называемый lit clos , традиционное спальное ложе бретонцев, — по существу, малюсенькую комнатку, которую те размещают в углу спальни, подальше от посторонних глаз, и которая позволяет спящему совершенно укрыться от чьих-либо взглядов. Я в такой никогда не спала, хотя мне доводилось видеть подобные. Я опять провела пальцами по искусной резьбе, по закругленным углам, по гладким поверхностям. Что-то в них напомнило мне экран перед камином в комнате матери Марии-дез-Анжес, подаренный ей, по ее словам, одним левантийским принцем. Это неожиданное воспоминание, внезапно промелькнувшее в моей голове, словно открыло шлюзы для потока вопросов, хлынувшего подобно тому, как хлынул свет через разом открывшиеся створки бретонского lit clos.
Где я? Как попала сюда? Как много вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74