Луна скрылась за тучей, что было очень кстати. Они поскакали бок о бок вдоль по берегу реки под покров далекого ольхового леса, откуда собирались начать свой переход через горы. Долгое время они не перемолвились ни словом, пока Этцельбург не исчез в тумане. Только тогда девушка решилась заговорить:
– Тебе не грустно, Казар? Ты не сожалеешь о том, что приходится оставить своих товарищей, расстаться со своей воинской жизнью только из любви к пленнице, которая к тому же родом не из твоего племени?
Он повернул к ней свое мрачное, решительное лицо. Глаза его страстно сверкнули.
– Зачем ты опять заговорила об этом, Ильдико? Ты же знаешь, что я люблю тебя. И я бы предпочел всю жизнь блуждать с тобой без очага и крыши над головой, нежели завтра уступить тебя этому властителю.
– Тем не менее ты любишь Атиллу.
– Да, я любил его, и если бы не то, что случилось, когда отправился в поход на Рим, я бы остался предан ему и не сидел бы в лагере. Но тут появилась ты. Аланы привезли тебя в дар Чакхану. Я увидал тебя и с тех пор не нахожу себе места. Мысль о том, что ты, моя красавица, вскоре окажешься в руках Атиллы и возляжешь с ним, приводила меня в неистовство. Когда дозорные сообщили, что наш властелин возвратится утром, я понял, что не могу более медлить. А теперь вперед: ночь не бесконечна, а если нас схватят…
– Я знаю, что за этим последует мучительная смерть. Но лучше я умру в муках, чем буду принадлежать кому-либо другому, кроме тебя. Я люблю тебя, Казар.
Счастливая улыбка озарила лицо юного монгола. Он склонился к своей спутнице, порывисто прижал ее к себе, затем отстранился и ударил лошадь по бокам пятками.
– Вперед! – повторил он.
Вскоре они достигли гор и должны были проехать через ущелье, которое могло бы стать им темницей, но луна взошла опять и освещала им дорогу. Подъем на горные хребты был тяжел, но если им удастся до восхода солнца перевалить на ту сторону гор, они могли бы уже двигаться далее по пути, который был хорошо знаком Казару, не опасаясь, что столкнутся с войском.
Когда они находились уже на вершине хребта, Ильдико не смогла сдержать крика ужаса. На гребне горы, которая чернела на светлеющем небе, прямо перед ними, появились воины, число которых постоянно возрастало. Диким гиканьем они нарушили безмолвие гор, пронесясь во весь опор на своих маленьких лошадках, и вскоре скрылись из виду беглецов. Но путь им был отрезан. За ними был Этцельбург, который был разбужен звуками рогов, перед ними – меченосцы, копьеносцы и лучники бесчисленного войска Атиллы, которые, утомившись от ночного перехода, спешили вернуться домой. Ильдико и Казара стащили с лошадей и подвели к Атилле, Божьему Бичу.
С наступлением дня в стане кочевников воцарилось оживление, что происходило всегда, когда войско возвращалось из похода. Награбленное добро было разделено, уведенный скот забит, закованные в цепи и обреченные на рабство пленные были пересчитаны и начались приготовления к праздничному пиру. Все или почти все европейские народы были представлены в войске короля гуннов, численность их была гораздо больше, чем численность монголов. Каждый побежденный народ должен был поставлять отряды. Кроме того, беглецы всех родов находили помощь и поддержку у гуннов, ибо в них нуждались: греческие искатели приключений, римские перебежчики, галльские авантюристы, сражавшиеся на стороне бретонских мятежников, мавританские дезертиры и сбежавшие от римского орла негры. Готы с севера, аланы и вандалы были у Атиллы, а иногда появлялись люди в длинных, богато изукрашенных золотом и серебром одеждах, которые говорили, что они родом из обильной Византии.
Все это общество было чрезвычайно пестро и разнообразно, и поддерживать в нем порядок и дисциплину мог лишь тот гений-варвар, тот непобедимый воитель, чьи фантастические победоносные походы подчинили ему половину земного шара. Одна лишь слава его имени заставляла многих встать под его знамя с девятью конскими хвостами. Ибо он был Атилла, и ничто не могло противостоять ему.
Сейчас он, властелин мира, со смесью ярости и удивления смотрел на эти два жалких создания, которые осмелились противиться его воле и теперь, скованные, лежали ниц перед грудой ковров и шкур, служившей ему троном. Третий раз в его жизни человек противостоял ему, не обладая никаким оружием, кроме мужества.
Однажды это была странная, нежная и гордая женщина, которая во имя бога любви преградила ему путь в Лютецию. В другой раз – дряхлый старец, одетый в белое, вышел с крестом в руке ему навстречу по дороге в Рим, славя имя того же бога. Что. сказал ему тогда папа Лев, дабы отвратить его неукротимые войска от Святого Града, было тайной, которую он сохранил в своем сердце и никогда не поведал ни одному человеку. Но эти двое, которые даже не поклонялись богу христиан, восстали против него лишь во имя любви! Гнев его не знал границ.
Большими голубыми глазами, полными ужаса, смотрела Ильдико на Атиллу, Божьего Бича. Он был невелик ростом и скорее уродлив, когда сидел, развалясь, на своих подушках, но у него были плечи борца, широкая грудь и необычное лицо с раскосыми глазами, в которых тлел опасный огонек. У него была смуглая кожа, полные чувственные губы, приплюснутый нос азиата, большие скулы, черные с проседью волосы, а вокруг уголков рта жесткие морщины, которые лишь подчеркивались тонкими, длинными, на китайский манер, усами. Он походил на хищную кошку, приготовившуюся к прыжку, и девушка чувствовала, как ее все сильнее охватывает ужас. Но Казар, несмотря на цепи, сохранял надменность. На него теперь был направлен взор Атиллы.
– Ты брат моей первой жены, Казар, и я выращивал и вскармливал тебя как своего собственного сына. Однако ты осмелился украсть мое имущество – пленницу, которая принадлежит мне. Что ты скажешь на это?
– Ничего, великий Чакхан… я знаю, что заслужил смерть. То, что я похитил эту женщину, произошло потому, что я люблю ее и кровь кипит в моих жилах. Ты можешь пролить эту кровь, это твое право.
– Не беспокойся, ты умрешь, – рассвирепел Атилла. – Но может быть не так скоро, как ты думаешь. Что же касается тебя, женщина, то ты тоже сотни раз заслуживаешь смерти. Если я не ошибаюсь, твой народ бросает в болото женщину, покинувшую мужа, которому она обещана.
Вопль ужаса был ему ответом. Девушка сникла и закрыла лицо руками. Судорога сотрясла ее тело, а по губам Казара скользнула презрительная усмешка.
Гунн наблюдал за всем этим из-под набрякших век. Неожиданно он вскочил и подошел к распростертой на земле девушке. Он отвел рукой ее великолепные золотистые волосы, которые закрывали ей лицо, и властным жестом взял ее за подбородок.
– Не бойся, ты не умрешь. Будет справедливо, если умрет лишь тот, кто пренебрег своим долгом. Ты слишком прекрасна и пойдешь той дорогой, которая тебе предназначена. Сегодня вечером…
Его рука покоилась теперь на ее светлых волосах.
– Да, это было бы прискорбно. Никогда я не видел красоты, которая могла бы сравняться с твоей. Для меня будет большим счастьем, когда ты станешь моей.
Его хриплый голос несколько смягчился на последних словах. Но Ильдико вновь подняла голову.
– Нет! – закричала она. – Нет! Я не хочу!
Она трепетала, как лист на осеннем ветру, но взгляд ее больших ясных глаз был решителен. Тело ее страшилось плотских мук, но душа противилась позору. Ошеломленный, Атилла отнял руку и отступил на несколько шагов, нахмурив лоб.
– Что?! Ты предпочитаешь умереть?.. Знаешь ли ты, что люди могут умирать мучительно долго, что самые выносливые, самые мужественные из них громко взывают об избавлении? Знаешь ли ты, что я могу пытать тебя много дней, не позволяя умереть?
Чтобы не видеть холодной жестокости, которую источали глаза завоевателя, Ильдико опустила веки. Она дрожала, но голос ее был тверд.
– Я знаю это, – шепнула она. – Но я знаю также, что люблю его и его любовь – это то единственное, о чем я прошу. Делай со мной все, что хочешь, но я принадлежу только ему.
В то время как на лице Атиллы проступала краска гнева, лицо Казара выражало радость и облегчение. Атилла яростно прижал девушку ногой к земле, так что цепь до крови оцарапала ей лоб.
– Ты не свободна выбирать свою судьбу, – прошипел властелин гуннов. – Если я сказал, что ты будешь принадлежать мне – значит, так и будет. И я тебе скажу еще кое-что: ты сама придешь ко мне – с охотой и добровольно.
– Никогда.
– Придешь… и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для этого человека, которого ты осмелилась полюбить. Слушай меня внимательно: ты будешь приходить сюда каждый день и говорить, хочешь ли ты стать моей женой. Ты видишь, я знаю тебе цену. Твое мужество заслуживает того, чтобы ты была не просто наложницей, но моей женой. Я люблю смелых людей, даже когда они противятся мне.
– Благодарю тебя, но я не сделаюсь ни твоей женой, ни твоей наложницей.
На плоском лице монгола появилась жестокая усмешка.
– Сделаешься. Каждый день, я сказал, ты будешь приходить сюда и говорить, согласна ли ты повиноваться или нет. После каждого отказа Казара будут пытать. Мои палачи умеют долго сохранять жизнь испытуемого. Я захочу – и он будет умирать месяцами, если ты не окажешься благоразумной. Но если ты окажешься благоразумной…
Девушка оперлась на руки, глядя на него с надеждой во взоре:
– Ты помилуешь его? Освободишь?
– Нет, ибо он преступил мой закон и восстал против моей власти. Но наутро после нашей брачной ночи ему наконец отсекут голову. Он не будет больше мучиться.
Со вздохом склонила Ильдико лицо к земле. Казар взмолился: – Будь тверда, Ильдико, не отдавайся ему. Покажи, что твоя любовь сильнее него. Я предпочту сотни раз быть замученным до смерти, чем представлю себе, что ты лежишь в его объятиях… не сдавайся.
Атилла ударил связанного кулаком по лицу.
– Не тебе решать, а ей. Быть может, Казар, ты сам вскоре будешь умолять ее подчиниться мне.
– Не рассчитывай на это. Я не страшусь боли.
Вместо того чтобы ответить, завоеватель ударил в большой гонг, который висел у входа в шатер. Появились два воина. Он указал на пленных – гордо выпрямившегося Казара и всхлипывающую, распростертую на земле Ильдико.
– Мужчину уведите в темницу, а с нее снимите оковы и отправьте к женщинам. С ней не должно ничего случиться.
Деревянный дворец Атиллы находился на небольшом возвышении. Дерево было выстругано тщательнее, чем на других домах, а сам дворец был обнесен украшенной башенками оградой. За ней, кроме дворца, находилось еще одно маленькое здание – дом для женщин, и ярко разукрашенное сооружение из неотесанного камня, где располагались бани.
Дом для женщин также был разукрашен рисунками, и на четырехугольной, на азиатский манер, крыше были развешены колокольчики из бронзы, которые звенели на ветру. Внутри обстановка была скудной, но в избытке имелись ковры из шерсти, шелка и войлока, которые пестрели всеми цветами радуги.
Двумя днями позже на своем ложе, состоявшего из груды ковров, сидела Крека, любимая жена Атиллы, и разглядывала Ильдико, обеими руками сжимавшую голову. Снаружи доносились свистящие удары бича, они были слышнее, чем ропот возбужденной, кровожадной толпы, которая собралась там. Время от времени жертва кричала и стонала от боли, и толпа отвечала ей ревом.
Крека, опершись на локоть, взяла с одной из стоящих рядом с ней тарелок пропитанное медом лакомство, положила его в рот, вытерла липкие пальцы о свое белое, украшенное золотом, шерстяное платье, затем, издав довольный вздох, бросила презрительно:
– Как ты глупа, бедная малышка, ну что ты плачешь целый день… Тебе больше нечем заняться?
Ильдико подняла голову, сквозь слезы взглянула на грузную, лениво разлегшуюся женщину, и сказала с трудом:
– Ты что, не слышишь? Это Казар, которого твой муж опять приказал бичевать, как вчера и позавчера. Его раны опять посыпят солью и заставят кричать от боли. А я должна слушать. Но тебе это безразлично, ведь ты ешь!
Черные, узкие глаза Креки – единственное, что осталось от ее былой красоты, – загадочно блестели. Она вновь улеглась на ложе.
– Казар – мой брат, – промолвила она тяжелым голосом, – и каждый его крик отдается в моем сердце. Каждый раз, когда он стонет, я готова задушить тебя. Ибо ты, из-за которой он претерпевает эти муки, сидишь здесь и воешь.
– А что я должна делать? Пойти к Атилле, чтобы Казар проклял меня?
Крека презрительно пожала плечами.
– Если бы дело было во мне, Казару не пришлось бы мучиться. Кроме того, он не предлагал никогда ничего подобного женщинам моего племени, ибо он знает, что ему следует остерегаться нас. А ты всего лишь германка, из рабьего племени, которая может лишь хныкать вместо того, чтобы укусить ту руку, которая тебя бьет.
– Я не знаю, что ты хочешь этим сказать. Что я могу сделать?
Крека взяла еще кусочек и стала его грызть.
– Ты могла бы… возлечь с Атиллой и, когда им овладела бы похоть, которая делает мужчину слабым и неосторожным, убить его… убить его наконец, поскольку тебе этого хочется.
Ильдико подняла на нее широко открытые глаза и отбросила назад волосы.
– Что? Ты даешь мне этот совет? Ты, Крека, первая жена Атиллы, которую он сделал почти королевой? Ты, которую он все еще ценит?
– Я ненавижу его… Быть может потому, что слишком сильно его любила, – промолвила женщина. – Я ненавижу его за то, что он все время берет себе в жены новых женщин, молодых и прекрасных, как ты, в то время как моя красота – для него лишь воспоминание. Я ненавижу его и за Казара, точно так же как ненавижу за него тебя. Кроме того, я боюсь его. Да, он сделал меня королевой, но все время думает о том, чтобы лишить меня этого преимущества перед другими. Я знаю, что прекрасная Гонория, дочь императора Валентиниана, предложила ему свою руку, и он теперь тешит себя мыслью жениться на императорской дочке. Тогда она займет первое место.
Гневный, слегка приглушенный голос проник в сознание юной пленницы и пробудил в ней самые неожиданные замыслы.
– Когда Атилла будет мертв, – продолжала Крека, – то останется самое малое: в общей смуте и беспорядке, не медля, освободить Казара.
В этот момент снаружи раздался крик, на который Ильдико отозвалась страдальческим вздохом. Обеими руками вцепилась она в ложе Креки.
– Я готова сделать все это, – порывисто прошептала она. – Если это будет возможно, я убью Атиллу сегодня же вечером. Но как это сделать? Разве мне позволят иметь при себе оружие? Да и он невероятно силен…
Крека лениво соскользнула с ложа, прошла несколько шагов и открыла сундук, где лежала груда ярких шелковых платков. Она извлекла оттуда маленький, тоже шелковый, мешочек.
– Каждый вечер, – сказала она ровным голосом, – Атилла приказывает принести ему огромный кубок ломбардского вина в постель. Перед любовными утехами он охотно пьет его, дабы возбудить в себе страсть. Так же охотно он пьет и пресытившись женщиной. То, что находится здесь, не замутит вино, и оно совсем не изменится на вкус. Этот неведомый яд я получила от одного византийского священника. Если твоя рука не дрогнет, завтра утром Казар будет свободен.
Трясущимися руками Ильдико взяла мешочек и спрятала под туникой. Последние остатки подавленности, нерешительности и колебаний исчезли. Глаза ее загорелись необычным огнем.
– Сейчас время, – промолвила она спокойно, – когда Атилла отправляется в баню. Я смешаюсь с купающимися женщинами и скажу ему, что готова стать его женой.
Она подняла тяжелую шерстяную завесу, которая защищала помещение от потоков холодного воздуха, и вышла наружу, не попрощавшись. С таинственной усмешкой Крека вновь откинулась на подушки. Утром тиран будет мертв, а вместе с ним и германка, ибо если она не найдет в себе мужества покончить с собой, ей, без сомнения, помогут в этом воины. Казар будет свободен, ибо очевидно, что сын Креки Эллак на следующем Курултае будет избран Чакханом, и никто уже не заговорит о римской принцессе. Крека может стариться в мире и покое и довольствоваться положением королевы-матери.
* * *
Через отверстие в стене, которое заменяло окно в тюрьме, Казар следил за приготовлениями к празднику. Там, где еще недавно его бичевали, суетились женщины, которые приготовляли кумыс, разделывали молодого козленка и разливали по кувшинам масло и вина, которые были свезены со всех концов света. Германские светловолосые девушки варили крепкое пенящееся пиво. Мужчины приводили в порядок свое оружие, дабы участвовать в военных состязаниях, кони были оседланы для поединков, без которых не мыслилось ни одно гуннское празднество. Пленник знал, что все это означает, да и стража ничего не скрывала от него: Чакхан брал в жены новую женщину.
Душевная боль, которую испытывал юноша, была столь жестока и мучительна, что он забывал о своей исхлестанной и посыпанной солью спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– Тебе не грустно, Казар? Ты не сожалеешь о том, что приходится оставить своих товарищей, расстаться со своей воинской жизнью только из любви к пленнице, которая к тому же родом не из твоего племени?
Он повернул к ней свое мрачное, решительное лицо. Глаза его страстно сверкнули.
– Зачем ты опять заговорила об этом, Ильдико? Ты же знаешь, что я люблю тебя. И я бы предпочел всю жизнь блуждать с тобой без очага и крыши над головой, нежели завтра уступить тебя этому властителю.
– Тем не менее ты любишь Атиллу.
– Да, я любил его, и если бы не то, что случилось, когда отправился в поход на Рим, я бы остался предан ему и не сидел бы в лагере. Но тут появилась ты. Аланы привезли тебя в дар Чакхану. Я увидал тебя и с тех пор не нахожу себе места. Мысль о том, что ты, моя красавица, вскоре окажешься в руках Атиллы и возляжешь с ним, приводила меня в неистовство. Когда дозорные сообщили, что наш властелин возвратится утром, я понял, что не могу более медлить. А теперь вперед: ночь не бесконечна, а если нас схватят…
– Я знаю, что за этим последует мучительная смерть. Но лучше я умру в муках, чем буду принадлежать кому-либо другому, кроме тебя. Я люблю тебя, Казар.
Счастливая улыбка озарила лицо юного монгола. Он склонился к своей спутнице, порывисто прижал ее к себе, затем отстранился и ударил лошадь по бокам пятками.
– Вперед! – повторил он.
Вскоре они достигли гор и должны были проехать через ущелье, которое могло бы стать им темницей, но луна взошла опять и освещала им дорогу. Подъем на горные хребты был тяжел, но если им удастся до восхода солнца перевалить на ту сторону гор, они могли бы уже двигаться далее по пути, который был хорошо знаком Казару, не опасаясь, что столкнутся с войском.
Когда они находились уже на вершине хребта, Ильдико не смогла сдержать крика ужаса. На гребне горы, которая чернела на светлеющем небе, прямо перед ними, появились воины, число которых постоянно возрастало. Диким гиканьем они нарушили безмолвие гор, пронесясь во весь опор на своих маленьких лошадках, и вскоре скрылись из виду беглецов. Но путь им был отрезан. За ними был Этцельбург, который был разбужен звуками рогов, перед ними – меченосцы, копьеносцы и лучники бесчисленного войска Атиллы, которые, утомившись от ночного перехода, спешили вернуться домой. Ильдико и Казара стащили с лошадей и подвели к Атилле, Божьему Бичу.
С наступлением дня в стане кочевников воцарилось оживление, что происходило всегда, когда войско возвращалось из похода. Награбленное добро было разделено, уведенный скот забит, закованные в цепи и обреченные на рабство пленные были пересчитаны и начались приготовления к праздничному пиру. Все или почти все европейские народы были представлены в войске короля гуннов, численность их была гораздо больше, чем численность монголов. Каждый побежденный народ должен был поставлять отряды. Кроме того, беглецы всех родов находили помощь и поддержку у гуннов, ибо в них нуждались: греческие искатели приключений, римские перебежчики, галльские авантюристы, сражавшиеся на стороне бретонских мятежников, мавританские дезертиры и сбежавшие от римского орла негры. Готы с севера, аланы и вандалы были у Атиллы, а иногда появлялись люди в длинных, богато изукрашенных золотом и серебром одеждах, которые говорили, что они родом из обильной Византии.
Все это общество было чрезвычайно пестро и разнообразно, и поддерживать в нем порядок и дисциплину мог лишь тот гений-варвар, тот непобедимый воитель, чьи фантастические победоносные походы подчинили ему половину земного шара. Одна лишь слава его имени заставляла многих встать под его знамя с девятью конскими хвостами. Ибо он был Атилла, и ничто не могло противостоять ему.
Сейчас он, властелин мира, со смесью ярости и удивления смотрел на эти два жалких создания, которые осмелились противиться его воле и теперь, скованные, лежали ниц перед грудой ковров и шкур, служившей ему троном. Третий раз в его жизни человек противостоял ему, не обладая никаким оружием, кроме мужества.
Однажды это была странная, нежная и гордая женщина, которая во имя бога любви преградила ему путь в Лютецию. В другой раз – дряхлый старец, одетый в белое, вышел с крестом в руке ему навстречу по дороге в Рим, славя имя того же бога. Что. сказал ему тогда папа Лев, дабы отвратить его неукротимые войска от Святого Града, было тайной, которую он сохранил в своем сердце и никогда не поведал ни одному человеку. Но эти двое, которые даже не поклонялись богу христиан, восстали против него лишь во имя любви! Гнев его не знал границ.
Большими голубыми глазами, полными ужаса, смотрела Ильдико на Атиллу, Божьего Бича. Он был невелик ростом и скорее уродлив, когда сидел, развалясь, на своих подушках, но у него были плечи борца, широкая грудь и необычное лицо с раскосыми глазами, в которых тлел опасный огонек. У него была смуглая кожа, полные чувственные губы, приплюснутый нос азиата, большие скулы, черные с проседью волосы, а вокруг уголков рта жесткие морщины, которые лишь подчеркивались тонкими, длинными, на китайский манер, усами. Он походил на хищную кошку, приготовившуюся к прыжку, и девушка чувствовала, как ее все сильнее охватывает ужас. Но Казар, несмотря на цепи, сохранял надменность. На него теперь был направлен взор Атиллы.
– Ты брат моей первой жены, Казар, и я выращивал и вскармливал тебя как своего собственного сына. Однако ты осмелился украсть мое имущество – пленницу, которая принадлежит мне. Что ты скажешь на это?
– Ничего, великий Чакхан… я знаю, что заслужил смерть. То, что я похитил эту женщину, произошло потому, что я люблю ее и кровь кипит в моих жилах. Ты можешь пролить эту кровь, это твое право.
– Не беспокойся, ты умрешь, – рассвирепел Атилла. – Но может быть не так скоро, как ты думаешь. Что же касается тебя, женщина, то ты тоже сотни раз заслуживаешь смерти. Если я не ошибаюсь, твой народ бросает в болото женщину, покинувшую мужа, которому она обещана.
Вопль ужаса был ему ответом. Девушка сникла и закрыла лицо руками. Судорога сотрясла ее тело, а по губам Казара скользнула презрительная усмешка.
Гунн наблюдал за всем этим из-под набрякших век. Неожиданно он вскочил и подошел к распростертой на земле девушке. Он отвел рукой ее великолепные золотистые волосы, которые закрывали ей лицо, и властным жестом взял ее за подбородок.
– Не бойся, ты не умрешь. Будет справедливо, если умрет лишь тот, кто пренебрег своим долгом. Ты слишком прекрасна и пойдешь той дорогой, которая тебе предназначена. Сегодня вечером…
Его рука покоилась теперь на ее светлых волосах.
– Да, это было бы прискорбно. Никогда я не видел красоты, которая могла бы сравняться с твоей. Для меня будет большим счастьем, когда ты станешь моей.
Его хриплый голос несколько смягчился на последних словах. Но Ильдико вновь подняла голову.
– Нет! – закричала она. – Нет! Я не хочу!
Она трепетала, как лист на осеннем ветру, но взгляд ее больших ясных глаз был решителен. Тело ее страшилось плотских мук, но душа противилась позору. Ошеломленный, Атилла отнял руку и отступил на несколько шагов, нахмурив лоб.
– Что?! Ты предпочитаешь умереть?.. Знаешь ли ты, что люди могут умирать мучительно долго, что самые выносливые, самые мужественные из них громко взывают об избавлении? Знаешь ли ты, что я могу пытать тебя много дней, не позволяя умереть?
Чтобы не видеть холодной жестокости, которую источали глаза завоевателя, Ильдико опустила веки. Она дрожала, но голос ее был тверд.
– Я знаю это, – шепнула она. – Но я знаю также, что люблю его и его любовь – это то единственное, о чем я прошу. Делай со мной все, что хочешь, но я принадлежу только ему.
В то время как на лице Атиллы проступала краска гнева, лицо Казара выражало радость и облегчение. Атилла яростно прижал девушку ногой к земле, так что цепь до крови оцарапала ей лоб.
– Ты не свободна выбирать свою судьбу, – прошипел властелин гуннов. – Если я сказал, что ты будешь принадлежать мне – значит, так и будет. И я тебе скажу еще кое-что: ты сама придешь ко мне – с охотой и добровольно.
– Никогда.
– Придешь… и чем быстрее ты это сделаешь, тем будет лучше для этого человека, которого ты осмелилась полюбить. Слушай меня внимательно: ты будешь приходить сюда каждый день и говорить, хочешь ли ты стать моей женой. Ты видишь, я знаю тебе цену. Твое мужество заслуживает того, чтобы ты была не просто наложницей, но моей женой. Я люблю смелых людей, даже когда они противятся мне.
– Благодарю тебя, но я не сделаюсь ни твоей женой, ни твоей наложницей.
На плоском лице монгола появилась жестокая усмешка.
– Сделаешься. Каждый день, я сказал, ты будешь приходить сюда и говорить, согласна ли ты повиноваться или нет. После каждого отказа Казара будут пытать. Мои палачи умеют долго сохранять жизнь испытуемого. Я захочу – и он будет умирать месяцами, если ты не окажешься благоразумной. Но если ты окажешься благоразумной…
Девушка оперлась на руки, глядя на него с надеждой во взоре:
– Ты помилуешь его? Освободишь?
– Нет, ибо он преступил мой закон и восстал против моей власти. Но наутро после нашей брачной ночи ему наконец отсекут голову. Он не будет больше мучиться.
Со вздохом склонила Ильдико лицо к земле. Казар взмолился: – Будь тверда, Ильдико, не отдавайся ему. Покажи, что твоя любовь сильнее него. Я предпочту сотни раз быть замученным до смерти, чем представлю себе, что ты лежишь в его объятиях… не сдавайся.
Атилла ударил связанного кулаком по лицу.
– Не тебе решать, а ей. Быть может, Казар, ты сам вскоре будешь умолять ее подчиниться мне.
– Не рассчитывай на это. Я не страшусь боли.
Вместо того чтобы ответить, завоеватель ударил в большой гонг, который висел у входа в шатер. Появились два воина. Он указал на пленных – гордо выпрямившегося Казара и всхлипывающую, распростертую на земле Ильдико.
– Мужчину уведите в темницу, а с нее снимите оковы и отправьте к женщинам. С ней не должно ничего случиться.
Деревянный дворец Атиллы находился на небольшом возвышении. Дерево было выстругано тщательнее, чем на других домах, а сам дворец был обнесен украшенной башенками оградой. За ней, кроме дворца, находилось еще одно маленькое здание – дом для женщин, и ярко разукрашенное сооружение из неотесанного камня, где располагались бани.
Дом для женщин также был разукрашен рисунками, и на четырехугольной, на азиатский манер, крыше были развешены колокольчики из бронзы, которые звенели на ветру. Внутри обстановка была скудной, но в избытке имелись ковры из шерсти, шелка и войлока, которые пестрели всеми цветами радуги.
Двумя днями позже на своем ложе, состоявшего из груды ковров, сидела Крека, любимая жена Атиллы, и разглядывала Ильдико, обеими руками сжимавшую голову. Снаружи доносились свистящие удары бича, они были слышнее, чем ропот возбужденной, кровожадной толпы, которая собралась там. Время от времени жертва кричала и стонала от боли, и толпа отвечала ей ревом.
Крека, опершись на локоть, взяла с одной из стоящих рядом с ней тарелок пропитанное медом лакомство, положила его в рот, вытерла липкие пальцы о свое белое, украшенное золотом, шерстяное платье, затем, издав довольный вздох, бросила презрительно:
– Как ты глупа, бедная малышка, ну что ты плачешь целый день… Тебе больше нечем заняться?
Ильдико подняла голову, сквозь слезы взглянула на грузную, лениво разлегшуюся женщину, и сказала с трудом:
– Ты что, не слышишь? Это Казар, которого твой муж опять приказал бичевать, как вчера и позавчера. Его раны опять посыпят солью и заставят кричать от боли. А я должна слушать. Но тебе это безразлично, ведь ты ешь!
Черные, узкие глаза Креки – единственное, что осталось от ее былой красоты, – загадочно блестели. Она вновь улеглась на ложе.
– Казар – мой брат, – промолвила она тяжелым голосом, – и каждый его крик отдается в моем сердце. Каждый раз, когда он стонет, я готова задушить тебя. Ибо ты, из-за которой он претерпевает эти муки, сидишь здесь и воешь.
– А что я должна делать? Пойти к Атилле, чтобы Казар проклял меня?
Крека презрительно пожала плечами.
– Если бы дело было во мне, Казару не пришлось бы мучиться. Кроме того, он не предлагал никогда ничего подобного женщинам моего племени, ибо он знает, что ему следует остерегаться нас. А ты всего лишь германка, из рабьего племени, которая может лишь хныкать вместо того, чтобы укусить ту руку, которая тебя бьет.
– Я не знаю, что ты хочешь этим сказать. Что я могу сделать?
Крека взяла еще кусочек и стала его грызть.
– Ты могла бы… возлечь с Атиллой и, когда им овладела бы похоть, которая делает мужчину слабым и неосторожным, убить его… убить его наконец, поскольку тебе этого хочется.
Ильдико подняла на нее широко открытые глаза и отбросила назад волосы.
– Что? Ты даешь мне этот совет? Ты, Крека, первая жена Атиллы, которую он сделал почти королевой? Ты, которую он все еще ценит?
– Я ненавижу его… Быть может потому, что слишком сильно его любила, – промолвила женщина. – Я ненавижу его за то, что он все время берет себе в жены новых женщин, молодых и прекрасных, как ты, в то время как моя красота – для него лишь воспоминание. Я ненавижу его и за Казара, точно так же как ненавижу за него тебя. Кроме того, я боюсь его. Да, он сделал меня королевой, но все время думает о том, чтобы лишить меня этого преимущества перед другими. Я знаю, что прекрасная Гонория, дочь императора Валентиниана, предложила ему свою руку, и он теперь тешит себя мыслью жениться на императорской дочке. Тогда она займет первое место.
Гневный, слегка приглушенный голос проник в сознание юной пленницы и пробудил в ней самые неожиданные замыслы.
– Когда Атилла будет мертв, – продолжала Крека, – то останется самое малое: в общей смуте и беспорядке, не медля, освободить Казара.
В этот момент снаружи раздался крик, на который Ильдико отозвалась страдальческим вздохом. Обеими руками вцепилась она в ложе Креки.
– Я готова сделать все это, – порывисто прошептала она. – Если это будет возможно, я убью Атиллу сегодня же вечером. Но как это сделать? Разве мне позволят иметь при себе оружие? Да и он невероятно силен…
Крека лениво соскользнула с ложа, прошла несколько шагов и открыла сундук, где лежала груда ярких шелковых платков. Она извлекла оттуда маленький, тоже шелковый, мешочек.
– Каждый вечер, – сказала она ровным голосом, – Атилла приказывает принести ему огромный кубок ломбардского вина в постель. Перед любовными утехами он охотно пьет его, дабы возбудить в себе страсть. Так же охотно он пьет и пресытившись женщиной. То, что находится здесь, не замутит вино, и оно совсем не изменится на вкус. Этот неведомый яд я получила от одного византийского священника. Если твоя рука не дрогнет, завтра утром Казар будет свободен.
Трясущимися руками Ильдико взяла мешочек и спрятала под туникой. Последние остатки подавленности, нерешительности и колебаний исчезли. Глаза ее загорелись необычным огнем.
– Сейчас время, – промолвила она спокойно, – когда Атилла отправляется в баню. Я смешаюсь с купающимися женщинами и скажу ему, что готова стать его женой.
Она подняла тяжелую шерстяную завесу, которая защищала помещение от потоков холодного воздуха, и вышла наружу, не попрощавшись. С таинственной усмешкой Крека вновь откинулась на подушки. Утром тиран будет мертв, а вместе с ним и германка, ибо если она не найдет в себе мужества покончить с собой, ей, без сомнения, помогут в этом воины. Казар будет свободен, ибо очевидно, что сын Креки Эллак на следующем Курултае будет избран Чакханом, и никто уже не заговорит о римской принцессе. Крека может стариться в мире и покое и довольствоваться положением королевы-матери.
* * *
Через отверстие в стене, которое заменяло окно в тюрьме, Казар следил за приготовлениями к празднику. Там, где еще недавно его бичевали, суетились женщины, которые приготовляли кумыс, разделывали молодого козленка и разливали по кувшинам масло и вина, которые были свезены со всех концов света. Германские светловолосые девушки варили крепкое пенящееся пиво. Мужчины приводили в порядок свое оружие, дабы участвовать в военных состязаниях, кони были оседланы для поединков, без которых не мыслилось ни одно гуннское празднество. Пленник знал, что все это означает, да и стража ничего не скрывала от него: Чакхан брал в жены новую женщину.
Душевная боль, которую испытывал юноша, была столь жестока и мучительна, что он забывал о своей исхлестанной и посыпанной солью спине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36