Но он слишком красив, чтобы его убивать.
– И сейчас это твой питомец? У тебя домашний тигр?
– Ну и что? А у тебя ручная обезьянка, насколько мне известно.
– И откуда тебе все известно? – спросила она, и в ее голосе я услышал гнев. – Ты за мной шпионишь?
– Сейчас уже нет.
– Тебе рассказывал Маласи?
– Да, много лет, – признался я. – Ты за этим приехала? Хотела узнать, чем я занимаюсь, и не смогла придумать другого способа?
Тут она по-настоящему разозлилась. Она обвиняла меня в том, что я заставил ее маленького друга давать ей ложную информацию, обозвала меня «эмоциональным шантажистом», чем очень меня удивила. Я так и не понял, кого я шантажировал, ее или Маласи.
– Он уже расплатился с тобой за все, – продолжила она. – Игра закончена.
– Мне от тебя ничего не было нужно, только невмешательство в мою жизнь, – отрезал я, – но ты не можешь оставить меня в покое.
– Ах да, твоя драгоценная личная жизнь! Да меня здесь не было целых восемнадцать лет!
– Да, тебя здесь не было, но с первого же года ты делала снимки со спутников. Ты думала, что я не узнаю об этом?
Она покраснела – от стыда, но не от раскаяния. Она была готова ударить меня.
– Я думала, что ты хотел умереть, Хэл.
– И какое тебе до этого дело?
Она с возмущением посмотрела на меня, я отвернулся.
– Послушай, – сказал я, – мы с тобой друзья, и во многом мы таковыми и останемся, но для меня будет лучше, если я не стану о тебе беспокоиться, а тебе будет лучше не беспокоиться обо мне. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу.
Она усмехнулась.
– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, ты отворачиваешься. Ты знаешь об этом?
– Я свершил свое благое деяние. Две пули в Мерка. Теперь я на пенсии, все остальное я предоставляю вам, – сказал я, глядя ей в глаза и натянуто улыбаясь.
– Да, ты всегда так говоришь. Но ты вмешиваешься в нашу жизнь, и нас это не устраивает.
– Когда это я вмешивался в вашу жизнь? Назови хоть один случай.
– Вчера. Ты взломал систему.
Она была уверена, что я отключил Маласи и разрушил систему безопасности ГВР. И я все понял. Все встало на свои места. Она могла приехать только по двум причинам, и если дело не в романтических переживаниях, значит, дело в другом. Я всегда этого опасался и надеялся на это одновременно.
– Ладно, угомонись, – велел я ей и, убрав с дивана какие-то вещи, предложил присесть. – Расскажи, что я сделал, по-твоему.
– Ты хочешь сказать, что это не ты?
– Просто расскажи, что произошло. История про то, как из Маласи пытались сделать жареный бекон, меня не разволновала: мастерство, с которым это было сделано, производит впечатление, но Мал – слишком ценная программа, чтобы кто-то мог захотеть его смерти, а мне он дорог не меньше моего мичиганского тигра. Зато та часть рассказа, в которой Вашти и Шампань, наконец, открылись в истинном свете как две негодяйки, мне очень понравилась.
– Как приятно это слышать, – ухмыльнулся я, но она отмахнулась от меня обеими руками.
– Это не игрушки!
– Скажи честно, разве эта парочка не заслужила того, что получила?
– Может быть, это верно, но как же их дети? Ты даже не представляешь, что там сейчас происходит. Девочки испуганы, раздражены и растеряны. Они неуправляемы сейчас.
– И у них есть на то причины, – заметил я.
– Может, и так, но ты настроил их против матерей, и в том не было бы ничего страшного, будь они взрослыми, но они еще дети, им нужны родители. Нравится нам или нет, но Ваш и Шам – их единственные родители.
«Да, она права», – подумал я.
– Ну, скажи, что тебе наплевать на них, – выговаривает она. – Тебе безразлично, что с ними будет, что и я тебе безразлична, а будущее тебя и вовсе не интересует. Ты видишь не дальше своего носа. Ты занят лишь собой, своим диким королевством и своими переживаниями.
– Похоже на правду, – согласился я.
– Зачем ты это сделал, Хэл? Что ты хотел этим доказать?
– Последи за Большим Виспером, – подмигнул я ей.
– Большим Виспером?
Я показал на тигра, встал и направился к выходу.
– Куда ты?
– Поискать ответ, – ответил я.
ДЕУС
Ты вырезаешь из дерева нечто, что лишь отдаленно напоминает лебедя, когда он стучится в дверь – ему нужно с тобой поговорить. Ты открываешь, и он что-то такое говорит о честности. Ты делал это или нет? Да или нет? Ты поднимаешь руки: «Это не повторится, господин полицейский», – но ему не смешно.
Ты с радостью сообщаешь ему, кто, что, где и почему, но не говоришь, как, потому что четыре из пяти – это уже перебор. Пусть сам догадается, как. Его больше всего интересует «почему», и это прекрасно, потому что здесь правда на твоей стороне.
Он выслушивает тебя с сочувствием, но с тобой он не согласен.
– Не надо было этого делать, – говорит он. – Посылать подарки – это одно, но перевернуть вверх тормашками всю их жизнь – совсем другое.
– Им это было нужно.
– И?
– И нужно было не только им, – признаешь ты.
– Верно.
– Ты разочарован?
– Я не могу винить тебя за то, что ты хотел помочь, – говорит он, поворачивая твою кепку так, чтобы номер был впереди, – и, по правде говоря, я даже горжусь тобой, ты поставил на место этих мошенниц. Но ты не подумал о последствиях.
– Это не так.
– Ты уделил много внимания нападению и мало обороне.
– Это что, урок игры в шахматы?
– Ты тщательно продумал атаку, но не позаботился о том, как замести следы, – говорит он. – Теперь ты не сможешь скрываться и дальше.
– Этого я и хотел, – произносишь ты.
– Это правда?
Ты энергично киваешь.
– Значит, ты этого хотел. И ты готов?
И снова ты киваешь, ты улыбаешься, и он улыбается тебе в ответ. Он тебя обнимает. Он так давно ждал этого дня, впрочем, столько же, как и ты.
Ты говоришь, что был вынужден нанести удар. Ты должен был показать детям, что ты на их стороне, а теперь, когда все позади, им больше нечего бояться. Ты им понравишься, и тебя примут как друга. Ведь ты избавил их от чудовища! Ты Зевс, царь богов! А Зевс ничего не боится.
– Хочешь познакомиться с Пандорой?
– Почему нет? – Ты пожимаешь плечами. Ты готов взять на себя ответственность, и он гордится тобой.
ПАНДОРА
Хэллоуин долго отсутствует, оставив меня наедине с плотоядным животным, в котором не меньше четырех фунтов веса, между мной и тигром лишь стеклянная перегородка. Наконец он возвращается, и я рада поскорее перейти в деловую часть здания, где вновь оказываюсь лицом к лицу с неприрученным существом, рядом с которым тигр уже не кажется страшным.
– Oi, Pandora. Muito prazer em conhece-la, – здоровается он, не глядя мне в глаза. По-португальски он говорит неплохо, слова не кажутся мне неискренними, но видно, что он репетировал.
– Рада с тобой познакомиться, – отвечаю я.
Передо мной нервный подросток, у него оранжевые волосы и угольно-черные глаза. Физическое сходство просто потрясает. Словно я перенеслась назад во времени и встретила четырнадцатилетнего Хэла. В некотором смысле так оно и есть.
– Это мой сын Деус, – представляет мальчика Хэл.
Я понимаю, что сыном он называет клона.
– Деус, – повторяю я, не зная, что сказать. Волосы у мальчика намного длиннее, чем у отца, почти до самых плеч, лыжная шапочка цвета морской волны натянута на уши, на ней красуется цифра два. Видимо, у Хэла есть такая же, но с цифрой один.
– Я не привык к гостям, – извиняется мальчик, – поэтому могу сделать что-нибудь не так, что может оскорбить вас, или, наоборот, чего-то не сделать. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Он отступает на шаг и показывает на небольшой холодильник.
– Может быть, позже, – отвечаю я.
Я внимательно рассматриваю обстановку в комнате, особенно мне интересны резные деревянные фигурки.
– Он это сделал своими руками, – отмечает Хэл. – У него талант.
Они показывают работы Деуса: шахматы из сосны, черные и фиолетовые фигурки. Черный король – Хэллоуин, его защищает целая армия мороков. Фиолетовая королева – пропавшая подруга Фантазия, она возглавляет армию смайликов. Великолепная работа, в ней чувствуется атмосфера тех игр в войну, которые так любили Хэл, Фан, Мерк и Тай. Но меня больше интересует модель моего транспортного коптера.
– Ах, это. Хотите, я вам ее подарю? – спрашивает Деус.
– И давно ты за мной наблюдаешь?
Он быстро сознается, что следит за мной уже много лет. По всей видимости, это Хэл научил его проникать повсюду: скачивать информацию со спутников, подслушивать переговоры, выходить в ГВР. И это вполне может объяснить все те странности, с которыми я сталкивалась в течение нескольких лет. Отец и сын побеждали в войне разумов, я не могу сдержать свой праведный гнев, правда, направлен он был больше на меня саму: я позволила дурачить себя так долго.
– Вы, конечно, знаете обо мне куда больше, чем я о вас, – говорю я, скрестив руки на груди, словно защищаясь. – Я-то думала, что не представляю для вас интереса.
– Это не то, что вы думаете, – бормочет Деус, разглядывая свои спортивные ботинки. – Это связано со страхом, а не с сексом. Я не любопытная Варвара.
– Что ты имеешь в виду? Какой страх?
Он беспокойно смотрит на Хэла – может, ты за меня объяснишь?
– Он стесняется, – вмешивается Хэл, обнимая мальчика за плечи. – Нервничает. Он хочет встречаться с людьми, но это непросто. Он наблюдал за ними со стороны, чтобы набраться уверенности.
До сих пор меня не очень впечатляет Хэл в роли отца, но я решаю пока молчать об этом, во всяком случае, в присутствии Деуса. Надо же, сын, он создал себе сына. Невероятно.
– Мы не кусаемся, – говорю я.
– Мне кое-что не нравится из того, что вы делаете, – возражает Деус.
– Лично я?
– Вот видите, так и знал, что обижу вас, – говорит он, поворачиваясь к отцу за поддержкой, затем оборачивается в мою сторону, но смотрит при этом не на меня.
– Нет, я говорю в общем. Например, мне не нравится то, что происходит в Германии. Девочек обманывают, дают слишком много лекарств. Разве вам это нравится? – спрашивает он, поднимая взгляд и почти глядя мне в глаза.
– Не совсем.
– Ладно. Чем дольше я наблюдал, тем больше мне хотелось вмешаться. Я не мог отсиживаться в стороне, как он, – Деус кивает в сторону отца, – или как вы. Эти дети – мои ровесники.
– Ты их даже не знаешь.
– На самом деле знаю. Это они меня не знают. – Он улыбается. – Но сейчас я готов с ними встретиться. Теперь, когда я их освободил.
– Не уверен, что «освободил» – подходящее слово, – вздыхает Хэл.
– «Травмировал», наверное, подойдет больше, – замечаю я.
Даже используя приспособления для наблюдения, ни отец, ни сын не смогли составить верное представление ни о Нимфенбурге, ни о том, что там сейчас происходит. У них неполное видение ситуации. Хэл восполняет пробелы своими детскими переживаниями, а Деус, видимо, надуманными фантазиями. По мере того как я рассказываю им, какой хаос он внес в их жизнь своим «освобождением», лицо мальчика становится все взволнованнее.
– Но я же не хотел никому вреда, – говорит он обеспокоенно. – Правда может оказаться болезненной. Мои товарищи… мои сверстники… их доверчивостью злоупотребляли! Нельзя было скрывать от них правду. Вам бы лучше кричать на Вашти, а не на меня.
– А кто здесь кричит?
Никто не кричал, он засовывает руки в карманы и мрачнеет.
– Послушай, – обращается ко мне Хэл, – мы все переживаем за девочек, но, в конце концов, все, что произошло, – это несерьезный взлом сети. Не такое уж это большое дело. Хочешь, я заставлю его все починить в ГВР и помогу тебе укрепить защитную систему? Потом мы вместе займемся Маласи, чтобы ничего подобного с ним не могло повториться.
Подозреваю, что лучшего предложения от него я не дождусь, но на всякий случай молчу. Вдруг он еще что-нибудь предложит.
– Как считаешь, это справедливо? – спрашивает он Деуса.
– Конечно, справедливо, – соглашается мальчик.
– Нам нужно об этом поговорить, – говорю я Хэлу, когда он смотрит на меня, надеясь на мое согласие. Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Он понимает меня и что-то говорит Деусу. Повернувшись ко мне, Деус прощается по-португальски, произнося отрепетированные фразы.
– Foi urn prazer conhece-la.
– Мне тоже, – отвечаю я. – Ate logo.
Глядя на сына, Хэл гордо улыбается. Он в шутку натягивает шапочку Деусу на глаза, на что тот только смеется. Дверь за нами закрывается.
Мы идем по коридору «Гедехтниса», Хэл предлагает поговорить в конференц-зале, в котором живет его тигр.
– Может, здесь?
– Ты – гнусный лицемер, – возмущаюсь я. Но его так легко не прошибешь, поэтому я добавляю:
– Все эти годы ты был его величеством королем Горы Дерьма. Что случилось с тем человеком, который когда-то говорил мне, что не желает заселять землю заново, потому что ей лучше без нас? Что случилось с последним великим нигилистом?
Его глаза темнеют, в нем просыпается гнев.
– Почему ты не говорил, что у тебя есть сын? – продолжаю я.
– С какой стати я что-то должен тебе говорить? – бросает он, захлопывая дверь.
– Да потому что мы вроде бы друзья! Что такого я сделала, что лишилась твоего доверия?
– Ты запачкалась. Ты спала с собаками, теперь у тебя блохи.
– Это ты про моих «презренных друзей»?
– Нет, – усмехается он, – это я о том, что твои «презренные друзья» сильно тебя изменили. Как я и предполагал. Правда, ты говорила, что этого не случится.
– Ты хочешь, чтобы я просила у тебя прощения за то, что пыталась удержать тебя от самоубийства? Я не стану. Тебе не нравится, что делают Вашти, Исаак и Шампань? Ты считаешь, что я ничего не сделала, чтобы их остановить? А не пошел бы ты… Это грандиозное дело, и мы стараемся изо всех сил. Когда ты решил спрятаться в норе и не помогать нам, ты лишил себя права осуждать!
– И это говорит главная движущая сила.
– Ты совершенно неправ, Хэл, – настаиваю я. – Ты ошибаешься на мой счет.
Он трясет головой, глядя на меня высокомерным, самоуверенным взглядом:
– Я отрезанный ломоть. Если бы у тебя осталось хоть чуть-чуть наблюдательности, ты и сама бы это поняла.
– А если бы у тебя было хоть чуть-чуть… Постой, что это за бред о главной движущей силе?
– Это ты. Вашти – лишь малозначительный инструмент для установки компьютерного червя с подсознательной информацией. Надо бы уточнить, но я думаю, что в аду есть отдельный круг для тех, кто промывает мозги детям.
– Поделись, откуда у тебя такая информация.
– Один из журналов Вашти. Деус нашел.
– И тебе этого достаточно?
– Конечно. Деус теперь – мои глаза. Он следит за вами, за тем, что вы творите, шутники, а у меня есть дела поважнее. Например, забыть все это.
– Все это… – дрожа от негодования, говорю я. – Ты создал себе клона-сына только для этого? Ты хочешь уничтожить свое детство? Сделать вид, что ничего и не было?
– Я не обязан перед тобой отчитываться, – бросает он.
Я резко кидаюсь к нему, он не двигается с места, и теперь нас разделяют лишь несколько дюймов.
– Vai peidar para ver se saem bolinhas, – говорю я. – Я никогда не закладывала команды для подсознания. В ГВР распоряжается не Вашти – там распоряжаюсь я.
– А как же ее журнал?
– А что журнал? Ты думаешь, я исполняю все ее желания? – Мне уже хочется ударить его. – Я ей сказала, что сделаю, как она хочет, только чтобы она отвязалась. Это одна видимость. Вот тебе и запись в журнале. Иногда проще соврать, чем спорить с ней. Ведь ты знаешь, как она может достать, если ей что-то приспичит.
Он заявляет, что не верит мне. Не сомневаясь ни минуты, я предлагаю ему проверить мои слова. Он сверлит меня глазами, ищет на моем лице отражение моей отвратительной натуры, а он почему-то считает, что я именно такая. Естественно, никакого подтверждения своим подозрениям он не находит. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, я вижу тревогу у него на лице, затем праведное возмущение и, наконец, просто сожаление.
– Если это правда, – говорит он, – я неверно судил о тебе.
– Возможно, – соглашаюсь я, отвешивая ему пощечину.
Он прикладывает ладонь к щеке и непонимающе смотрит на меня. На губах у него светится улыбка, а в следующий миг он уже хохочет. Если бы сейчас я не была так зла и обижена, я бы хохотала вместе с ним. Но я не могу остановиться, я снова пытаюсь ударить его, он хватает меня за запястье, мы боремся, и у меня мелькает мысль, что любовь и ненависть – очень родственные чувства и что в процессе борьбы очень легко перейти к поцелую. Вместо этого он отталкивает меня и принимает защитную стойку.
– Я неверно судил о тебе, – говорит он. – Без всякого, возможно, на то основания.
Приятно слышать такие слова, но я чувствую себя полной идиоткой, я теряю контроль над собой, в любой момент я могу расплакаться. Я опускаю руки и смотрю в пол. Может, если я как следует сконцентрируюсь, я смогу сквозь него провалиться. Что-то в выражении моего лица беспокоит Хэла, он пытается поймать мой взгляд, но я настолько огорчена, что не поднимаю глаз, тогда он говорит:
– Прости меня, Пан. Я очень сожалею. Со мной невозможно общаться, а ты столько лет пыталась. Ты во многом права. Да, я пытался убить прошлое. Когда я вижу тебя, оно возвращается, и я не знаю, что с ним делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– И сейчас это твой питомец? У тебя домашний тигр?
– Ну и что? А у тебя ручная обезьянка, насколько мне известно.
– И откуда тебе все известно? – спросила она, и в ее голосе я услышал гнев. – Ты за мной шпионишь?
– Сейчас уже нет.
– Тебе рассказывал Маласи?
– Да, много лет, – признался я. – Ты за этим приехала? Хотела узнать, чем я занимаюсь, и не смогла придумать другого способа?
Тут она по-настоящему разозлилась. Она обвиняла меня в том, что я заставил ее маленького друга давать ей ложную информацию, обозвала меня «эмоциональным шантажистом», чем очень меня удивила. Я так и не понял, кого я шантажировал, ее или Маласи.
– Он уже расплатился с тобой за все, – продолжила она. – Игра закончена.
– Мне от тебя ничего не было нужно, только невмешательство в мою жизнь, – отрезал я, – но ты не можешь оставить меня в покое.
– Ах да, твоя драгоценная личная жизнь! Да меня здесь не было целых восемнадцать лет!
– Да, тебя здесь не было, но с первого же года ты делала снимки со спутников. Ты думала, что я не узнаю об этом?
Она покраснела – от стыда, но не от раскаяния. Она была готова ударить меня.
– Я думала, что ты хотел умереть, Хэл.
– И какое тебе до этого дело?
Она с возмущением посмотрела на меня, я отвернулся.
– Послушай, – сказал я, – мы с тобой друзья, и во многом мы таковыми и останемся, но для меня будет лучше, если я не стану о тебе беспокоиться, а тебе будет лучше не беспокоиться обо мне. Вот и все, что я могу сказать по этому поводу.
Она усмехнулась.
– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, ты отворачиваешься. Ты знаешь об этом?
– Я свершил свое благое деяние. Две пули в Мерка. Теперь я на пенсии, все остальное я предоставляю вам, – сказал я, глядя ей в глаза и натянуто улыбаясь.
– Да, ты всегда так говоришь. Но ты вмешиваешься в нашу жизнь, и нас это не устраивает.
– Когда это я вмешивался в вашу жизнь? Назови хоть один случай.
– Вчера. Ты взломал систему.
Она была уверена, что я отключил Маласи и разрушил систему безопасности ГВР. И я все понял. Все встало на свои места. Она могла приехать только по двум причинам, и если дело не в романтических переживаниях, значит, дело в другом. Я всегда этого опасался и надеялся на это одновременно.
– Ладно, угомонись, – велел я ей и, убрав с дивана какие-то вещи, предложил присесть. – Расскажи, что я сделал, по-твоему.
– Ты хочешь сказать, что это не ты?
– Просто расскажи, что произошло. История про то, как из Маласи пытались сделать жареный бекон, меня не разволновала: мастерство, с которым это было сделано, производит впечатление, но Мал – слишком ценная программа, чтобы кто-то мог захотеть его смерти, а мне он дорог не меньше моего мичиганского тигра. Зато та часть рассказа, в которой Вашти и Шампань, наконец, открылись в истинном свете как две негодяйки, мне очень понравилась.
– Как приятно это слышать, – ухмыльнулся я, но она отмахнулась от меня обеими руками.
– Это не игрушки!
– Скажи честно, разве эта парочка не заслужила того, что получила?
– Может быть, это верно, но как же их дети? Ты даже не представляешь, что там сейчас происходит. Девочки испуганы, раздражены и растеряны. Они неуправляемы сейчас.
– И у них есть на то причины, – заметил я.
– Может, и так, но ты настроил их против матерей, и в том не было бы ничего страшного, будь они взрослыми, но они еще дети, им нужны родители. Нравится нам или нет, но Ваш и Шам – их единственные родители.
«Да, она права», – подумал я.
– Ну, скажи, что тебе наплевать на них, – выговаривает она. – Тебе безразлично, что с ними будет, что и я тебе безразлична, а будущее тебя и вовсе не интересует. Ты видишь не дальше своего носа. Ты занят лишь собой, своим диким королевством и своими переживаниями.
– Похоже на правду, – согласился я.
– Зачем ты это сделал, Хэл? Что ты хотел этим доказать?
– Последи за Большим Виспером, – подмигнул я ей.
– Большим Виспером?
Я показал на тигра, встал и направился к выходу.
– Куда ты?
– Поискать ответ, – ответил я.
ДЕУС
Ты вырезаешь из дерева нечто, что лишь отдаленно напоминает лебедя, когда он стучится в дверь – ему нужно с тобой поговорить. Ты открываешь, и он что-то такое говорит о честности. Ты делал это или нет? Да или нет? Ты поднимаешь руки: «Это не повторится, господин полицейский», – но ему не смешно.
Ты с радостью сообщаешь ему, кто, что, где и почему, но не говоришь, как, потому что четыре из пяти – это уже перебор. Пусть сам догадается, как. Его больше всего интересует «почему», и это прекрасно, потому что здесь правда на твоей стороне.
Он выслушивает тебя с сочувствием, но с тобой он не согласен.
– Не надо было этого делать, – говорит он. – Посылать подарки – это одно, но перевернуть вверх тормашками всю их жизнь – совсем другое.
– Им это было нужно.
– И?
– И нужно было не только им, – признаешь ты.
– Верно.
– Ты разочарован?
– Я не могу винить тебя за то, что ты хотел помочь, – говорит он, поворачивая твою кепку так, чтобы номер был впереди, – и, по правде говоря, я даже горжусь тобой, ты поставил на место этих мошенниц. Но ты не подумал о последствиях.
– Это не так.
– Ты уделил много внимания нападению и мало обороне.
– Это что, урок игры в шахматы?
– Ты тщательно продумал атаку, но не позаботился о том, как замести следы, – говорит он. – Теперь ты не сможешь скрываться и дальше.
– Этого я и хотел, – произносишь ты.
– Это правда?
Ты энергично киваешь.
– Значит, ты этого хотел. И ты готов?
И снова ты киваешь, ты улыбаешься, и он улыбается тебе в ответ. Он тебя обнимает. Он так давно ждал этого дня, впрочем, столько же, как и ты.
Ты говоришь, что был вынужден нанести удар. Ты должен был показать детям, что ты на их стороне, а теперь, когда все позади, им больше нечего бояться. Ты им понравишься, и тебя примут как друга. Ведь ты избавил их от чудовища! Ты Зевс, царь богов! А Зевс ничего не боится.
– Хочешь познакомиться с Пандорой?
– Почему нет? – Ты пожимаешь плечами. Ты готов взять на себя ответственность, и он гордится тобой.
ПАНДОРА
Хэллоуин долго отсутствует, оставив меня наедине с плотоядным животным, в котором не меньше четырех фунтов веса, между мной и тигром лишь стеклянная перегородка. Наконец он возвращается, и я рада поскорее перейти в деловую часть здания, где вновь оказываюсь лицом к лицу с неприрученным существом, рядом с которым тигр уже не кажется страшным.
– Oi, Pandora. Muito prazer em conhece-la, – здоровается он, не глядя мне в глаза. По-португальски он говорит неплохо, слова не кажутся мне неискренними, но видно, что он репетировал.
– Рада с тобой познакомиться, – отвечаю я.
Передо мной нервный подросток, у него оранжевые волосы и угольно-черные глаза. Физическое сходство просто потрясает. Словно я перенеслась назад во времени и встретила четырнадцатилетнего Хэла. В некотором смысле так оно и есть.
– Это мой сын Деус, – представляет мальчика Хэл.
Я понимаю, что сыном он называет клона.
– Деус, – повторяю я, не зная, что сказать. Волосы у мальчика намного длиннее, чем у отца, почти до самых плеч, лыжная шапочка цвета морской волны натянута на уши, на ней красуется цифра два. Видимо, у Хэла есть такая же, но с цифрой один.
– Я не привык к гостям, – извиняется мальчик, – поэтому могу сделать что-нибудь не так, что может оскорбить вас, или, наоборот, чего-то не сделать. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Он отступает на шаг и показывает на небольшой холодильник.
– Может быть, позже, – отвечаю я.
Я внимательно рассматриваю обстановку в комнате, особенно мне интересны резные деревянные фигурки.
– Он это сделал своими руками, – отмечает Хэл. – У него талант.
Они показывают работы Деуса: шахматы из сосны, черные и фиолетовые фигурки. Черный король – Хэллоуин, его защищает целая армия мороков. Фиолетовая королева – пропавшая подруга Фантазия, она возглавляет армию смайликов. Великолепная работа, в ней чувствуется атмосфера тех игр в войну, которые так любили Хэл, Фан, Мерк и Тай. Но меня больше интересует модель моего транспортного коптера.
– Ах, это. Хотите, я вам ее подарю? – спрашивает Деус.
– И давно ты за мной наблюдаешь?
Он быстро сознается, что следит за мной уже много лет. По всей видимости, это Хэл научил его проникать повсюду: скачивать информацию со спутников, подслушивать переговоры, выходить в ГВР. И это вполне может объяснить все те странности, с которыми я сталкивалась в течение нескольких лет. Отец и сын побеждали в войне разумов, я не могу сдержать свой праведный гнев, правда, направлен он был больше на меня саму: я позволила дурачить себя так долго.
– Вы, конечно, знаете обо мне куда больше, чем я о вас, – говорю я, скрестив руки на груди, словно защищаясь. – Я-то думала, что не представляю для вас интереса.
– Это не то, что вы думаете, – бормочет Деус, разглядывая свои спортивные ботинки. – Это связано со страхом, а не с сексом. Я не любопытная Варвара.
– Что ты имеешь в виду? Какой страх?
Он беспокойно смотрит на Хэла – может, ты за меня объяснишь?
– Он стесняется, – вмешивается Хэл, обнимая мальчика за плечи. – Нервничает. Он хочет встречаться с людьми, но это непросто. Он наблюдал за ними со стороны, чтобы набраться уверенности.
До сих пор меня не очень впечатляет Хэл в роли отца, но я решаю пока молчать об этом, во всяком случае, в присутствии Деуса. Надо же, сын, он создал себе сына. Невероятно.
– Мы не кусаемся, – говорю я.
– Мне кое-что не нравится из того, что вы делаете, – возражает Деус.
– Лично я?
– Вот видите, так и знал, что обижу вас, – говорит он, поворачиваясь к отцу за поддержкой, затем оборачивается в мою сторону, но смотрит при этом не на меня.
– Нет, я говорю в общем. Например, мне не нравится то, что происходит в Германии. Девочек обманывают, дают слишком много лекарств. Разве вам это нравится? – спрашивает он, поднимая взгляд и почти глядя мне в глаза.
– Не совсем.
– Ладно. Чем дольше я наблюдал, тем больше мне хотелось вмешаться. Я не мог отсиживаться в стороне, как он, – Деус кивает в сторону отца, – или как вы. Эти дети – мои ровесники.
– Ты их даже не знаешь.
– На самом деле знаю. Это они меня не знают. – Он улыбается. – Но сейчас я готов с ними встретиться. Теперь, когда я их освободил.
– Не уверен, что «освободил» – подходящее слово, – вздыхает Хэл.
– «Травмировал», наверное, подойдет больше, – замечаю я.
Даже используя приспособления для наблюдения, ни отец, ни сын не смогли составить верное представление ни о Нимфенбурге, ни о том, что там сейчас происходит. У них неполное видение ситуации. Хэл восполняет пробелы своими детскими переживаниями, а Деус, видимо, надуманными фантазиями. По мере того как я рассказываю им, какой хаос он внес в их жизнь своим «освобождением», лицо мальчика становится все взволнованнее.
– Но я же не хотел никому вреда, – говорит он обеспокоенно. – Правда может оказаться болезненной. Мои товарищи… мои сверстники… их доверчивостью злоупотребляли! Нельзя было скрывать от них правду. Вам бы лучше кричать на Вашти, а не на меня.
– А кто здесь кричит?
Никто не кричал, он засовывает руки в карманы и мрачнеет.
– Послушай, – обращается ко мне Хэл, – мы все переживаем за девочек, но, в конце концов, все, что произошло, – это несерьезный взлом сети. Не такое уж это большое дело. Хочешь, я заставлю его все починить в ГВР и помогу тебе укрепить защитную систему? Потом мы вместе займемся Маласи, чтобы ничего подобного с ним не могло повториться.
Подозреваю, что лучшего предложения от него я не дождусь, но на всякий случай молчу. Вдруг он еще что-нибудь предложит.
– Как считаешь, это справедливо? – спрашивает он Деуса.
– Конечно, справедливо, – соглашается мальчик.
– Нам нужно об этом поговорить, – говорю я Хэлу, когда он смотрит на меня, надеясь на мое согласие. Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Он понимает меня и что-то говорит Деусу. Повернувшись ко мне, Деус прощается по-португальски, произнося отрепетированные фразы.
– Foi urn prazer conhece-la.
– Мне тоже, – отвечаю я. – Ate logo.
Глядя на сына, Хэл гордо улыбается. Он в шутку натягивает шапочку Деусу на глаза, на что тот только смеется. Дверь за нами закрывается.
Мы идем по коридору «Гедехтниса», Хэл предлагает поговорить в конференц-зале, в котором живет его тигр.
– Может, здесь?
– Ты – гнусный лицемер, – возмущаюсь я. Но его так легко не прошибешь, поэтому я добавляю:
– Все эти годы ты был его величеством королем Горы Дерьма. Что случилось с тем человеком, который когда-то говорил мне, что не желает заселять землю заново, потому что ей лучше без нас? Что случилось с последним великим нигилистом?
Его глаза темнеют, в нем просыпается гнев.
– Почему ты не говорил, что у тебя есть сын? – продолжаю я.
– С какой стати я что-то должен тебе говорить? – бросает он, захлопывая дверь.
– Да потому что мы вроде бы друзья! Что такого я сделала, что лишилась твоего доверия?
– Ты запачкалась. Ты спала с собаками, теперь у тебя блохи.
– Это ты про моих «презренных друзей»?
– Нет, – усмехается он, – это я о том, что твои «презренные друзья» сильно тебя изменили. Как я и предполагал. Правда, ты говорила, что этого не случится.
– Ты хочешь, чтобы я просила у тебя прощения за то, что пыталась удержать тебя от самоубийства? Я не стану. Тебе не нравится, что делают Вашти, Исаак и Шампань? Ты считаешь, что я ничего не сделала, чтобы их остановить? А не пошел бы ты… Это грандиозное дело, и мы стараемся изо всех сил. Когда ты решил спрятаться в норе и не помогать нам, ты лишил себя права осуждать!
– И это говорит главная движущая сила.
– Ты совершенно неправ, Хэл, – настаиваю я. – Ты ошибаешься на мой счет.
Он трясет головой, глядя на меня высокомерным, самоуверенным взглядом:
– Я отрезанный ломоть. Если бы у тебя осталось хоть чуть-чуть наблюдательности, ты и сама бы это поняла.
– А если бы у тебя было хоть чуть-чуть… Постой, что это за бред о главной движущей силе?
– Это ты. Вашти – лишь малозначительный инструмент для установки компьютерного червя с подсознательной информацией. Надо бы уточнить, но я думаю, что в аду есть отдельный круг для тех, кто промывает мозги детям.
– Поделись, откуда у тебя такая информация.
– Один из журналов Вашти. Деус нашел.
– И тебе этого достаточно?
– Конечно. Деус теперь – мои глаза. Он следит за вами, за тем, что вы творите, шутники, а у меня есть дела поважнее. Например, забыть все это.
– Все это… – дрожа от негодования, говорю я. – Ты создал себе клона-сына только для этого? Ты хочешь уничтожить свое детство? Сделать вид, что ничего и не было?
– Я не обязан перед тобой отчитываться, – бросает он.
Я резко кидаюсь к нему, он не двигается с места, и теперь нас разделяют лишь несколько дюймов.
– Vai peidar para ver se saem bolinhas, – говорю я. – Я никогда не закладывала команды для подсознания. В ГВР распоряжается не Вашти – там распоряжаюсь я.
– А как же ее журнал?
– А что журнал? Ты думаешь, я исполняю все ее желания? – Мне уже хочется ударить его. – Я ей сказала, что сделаю, как она хочет, только чтобы она отвязалась. Это одна видимость. Вот тебе и запись в журнале. Иногда проще соврать, чем спорить с ней. Ведь ты знаешь, как она может достать, если ей что-то приспичит.
Он заявляет, что не верит мне. Не сомневаясь ни минуты, я предлагаю ему проверить мои слова. Он сверлит меня глазами, ищет на моем лице отражение моей отвратительной натуры, а он почему-то считает, что я именно такая. Естественно, никакого подтверждения своим подозрениям он не находит. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, я вижу тревогу у него на лице, затем праведное возмущение и, наконец, просто сожаление.
– Если это правда, – говорит он, – я неверно судил о тебе.
– Возможно, – соглашаюсь я, отвешивая ему пощечину.
Он прикладывает ладонь к щеке и непонимающе смотрит на меня. На губах у него светится улыбка, а в следующий миг он уже хохочет. Если бы сейчас я не была так зла и обижена, я бы хохотала вместе с ним. Но я не могу остановиться, я снова пытаюсь ударить его, он хватает меня за запястье, мы боремся, и у меня мелькает мысль, что любовь и ненависть – очень родственные чувства и что в процессе борьбы очень легко перейти к поцелую. Вместо этого он отталкивает меня и принимает защитную стойку.
– Я неверно судил о тебе, – говорит он. – Без всякого, возможно, на то основания.
Приятно слышать такие слова, но я чувствую себя полной идиоткой, я теряю контроль над собой, в любой момент я могу расплакаться. Я опускаю руки и смотрю в пол. Может, если я как следует сконцентрируюсь, я смогу сквозь него провалиться. Что-то в выражении моего лица беспокоит Хэла, он пытается поймать мой взгляд, но я настолько огорчена, что не поднимаю глаз, тогда он говорит:
– Прости меня, Пан. Я очень сожалею. Со мной невозможно общаться, а ты столько лет пыталась. Ты во многом права. Да, я пытался убить прошлое. Когда я вижу тебя, оно возвращается, и я не знаю, что с ним делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31