Она больше не возвращается, и мы с братом и сестрой решаем, что либо она не нашла зрителей, либо ей стыдно после того, как она разбила миску.
– Не исключено, что у нее нет никакой аллергии, просто ей не хотелось работать, – полагает Далила.
Возможно, так и есть, но мне хочется дать Пенни шанс и не думать о ней плохо.
Через час со мной связывается Томи. Я нахожу ее у фонтана с лебедями. Слышен шорох крыльев, из-под крыла матери появляется головка маленького лебеденка. Я бы с удовольствием полюбовался на него, но что-то во взгляде Томи заставляет меня устремиться к ней и отбросить все другие мысли.
– Идем со мной, – говорит она.
Я стараюсь идти с ней в ногу. Я должен быть в мастерской по строительству змеев через несколько минут, и я уже понимаю, что обязательно опоздаю. Мало того, у меня появляется подозрение, что я вообще не попаду в мастерскую.
– Дело в тех цифрах?
Она молча кивает в ответ. Мы останавливаемся у здания, в котором я еще не был, она нажимает кнопку лифта. Дверь открывается, но я не уверен, что хочу заходить.
– Это связано со смертью Гессы?
– Нет, это связано с тобой.
ПАНДОРА
Мы с Исааком занимаемся контролем над дикой природой, наша задача – создавать периметр безопасности вокруг наших лагерей. Мы уничтожаем растительность с помощью волоконного спрея «Аргос». Темные, похожие на веревки полосы, которыми мы покрываем листья, выглядят столь же естественно, как скорпион, преподающий йогу, но это помогает бороться с бурной растительностью. Только так мы можем не подпускать к нашим жилищам ягуаров и удавов боа.
Сейчас мы в Ману, Перу, я никогда раньше не бывала в этой части Амазонки, ни в нашем необъятном реальном мире, ни в ГВР. Захватывающее зрелище. Если бы я приехала сюда в отпуск, уверена, мне бы очень понравилось. Но сейчас мне предстоит работа, у меня кружится голова, а по телу струится пот. Меня беспокоят вовсе не воздух и жара, а мысль, что сейчас я нахожусь совсем близко от дома. За восемнадцать лет я ни разу не была так близко от него. От этого у меня начинаются спазмы в животе.
В ГВР я нередко посещаю Бразилию, меня влечет инстинкт сродни инстинкту лосося, которого тянет к месту рождения. Рио – замечательное место для развлечений. Мой дом – Сан-Паулу, я провела там первые пять лет своей жизни и почти всегда проводила каникулы и праздники, правда, не в реальном мире. Я чувствовала себя там уютно, безопасно и беззаботно. Словно Элли на маковом поле – никаких злых волшебниц.
Там живут мои родители. Мой отец – коронованный принц в империи деда, он занимается превращением всех женщин мира в красавиц. Сам он очень обходительный, очень элегантный мужчина, он мог бы стать великолепным дипломатом или шпионом. Моя мать, бывшая его пациентка, повернулась на социальной деятельности, она постоянно устраивает званые ужины и марши протеста, всегда занята разработкой следующего перспективного проекта. Я люблю их навещать, не важно, что мы не можем обсуждать что-то серьезное, не важно, что они обращаются со мной так, словно мне все еще нет двадцати, ведь «Гедехтнис» не программировал их на взаимодействие с взрослой дочерью.
Когда я обнаружила, что они – всего лишь интеллектуальные программы, я поняла, как расчетливо «Гедехтнис» запрограммировал мое воспитание, как они ловко подталкивали меня к обычному для подростков бунту против семейного бизнеса, умело направив мои усилия в традиционную медицину. Мне пришлось много спорить с отцом и дедом, ведь я была уверена, что стану спасать человеческие жизни, вместо того чтобы пытаться сделать лица красивыми. От всего этого остался неприятный привкус во рту, но я справилась, я уважаю свою виртуальную семью и друзей, кем бы они ни были.
Интересно, они созданы по образу конкретных людей? Когда мне исполнилось восемнадцать, у меня появилась возможность это выяснить, Хэллоуин освободил меня и выпустил в настоящий мир. Когда-то мы поделили континенты, и я выбрала себе Южную Америку, тогда мне пришлось поехать в настоящий Сан-Паулу, и не только потому, что там располагалась лаборатория «Гедехтниса», но еще и потому, что мне нужно было увидеть город своими глазами, сравнить его со столь любимой мной виртуальной версией.
Для меня Сан-Паулу – это веселье и суп из пираньи. Радость, свобода и чуть-чуть опасности. В реальной жизни города больше нет. Мой Сан-Паулу – бесконечная линия небоскребов. Реальный Сан-Паулу разрушен, небоскребы обветшали, обвалились и превратились в руины. Большая часть города сгорела, ямы в земле зияют, словно раны. В моем Сан-Паулу есть замечательный парк «Ибирапуэртэ», там я с большим энтузиазмом играла в футбол, а когда подросла, стала тренировать команду. В реальном мире парк зарос, исчезли дорожки и тропинки. Теперь в нем властвуют крысы и остромордые гадюки. Все люди умерли. Так много умерших… Я никогда не смогу привыкнуть к оставленным без захоронения детским скелетам, полуистлевшим останкам мальчиков и девочек, таких, как мои товарищи, с которыми я росла в ВР, которых я учила. Опустел не только Сан-Паулу, опустел весь мир. Но как пострадал мой дом! После Черной напасти, после землетрясений самый большой и самый красивый город Южной Америки превратился для меня в ад.
Лаборатория «Гедехтниса», расположенная там, стала уродливым курганом из строительного мусора. Понадобятся годы, чтобы разобрать его, но я этого делать не буду. Я никогда не вернусь туда. Слишком больно видеть разоренным свой собственный дом. Лучше уж симуляция. Теперь она превратилась в памятник реальному городу. Я могу прийти туда, зажечь свечки в церкви вместе с отцом или отправиться в виртуальную синагогу с мамой, и, несмотря на мой агностицизм и их виртуальность, мы вместе молимся за души погибших.
Однажды мы молились вместе с Исааком. В реальном мире, потому что он категорически отказывается заходить в ВР. Я никогда не поеду в настоящую Бразилию, а он никогда не вернется в ГВР, как Хэллоуин никогда не покинет Северную Америку. Мне кажутся смешными все эти наши фобии. Правда, для них это скорее принцип, а не страх.
– Десять часов, – говорит Исаак, показывая куда-то вверх. Но это не мартышка, а гигантский муравьед, закусывающий листоядными муравьями. Его розовый липкий язык захватывает сразу несколько штук. Мы встречаемся глазами с серым беззубым существом, он замирает, но я вижу, что это не страх, а любопытство и приязнь, словно для него нет ничего лучше, чем стать нашим питомцем. Но прежде мы чертим между ним и нами линию безопасности, завершая создание периметра. Наших обезьян пока нигде не видно.
Их непросто будет выследить.
– Они совсем крошечные, – говорит Исаак, рассматривая горизонт с помощью инфракрасных линз. – Самые мелкие из известных нам. Весят, наверное, унции четыре. Такая умещается на ладони.
– Плохо, что они такие маленькие.
– Зато крупных труднее ловить.
– Будем надеяться, что они здесь. Закончив с периметром, мы возвращаемся к коптеру, чтобы выпустить детей. Когда мы уходили, племянницы усердно трудились над проектами по теме «История жизни», домашняя работа, поиск в «Сторикор». Сейчас они болтают с Мутаззом, все три девочки считают его весельчаком, они помнят его еще с прошлого визита до смерти Гессы. Это потом он превратился в сурового религиозного фанатика. Сейчас Мутазз улыбается, он извиняющимся тоном говорит, что смерть Гессы лишь подтвердила, что мы беззащитны перед гневом Господним.
– Он убил миллиарды, а мы не боимся его, не подчиняемся его законам.
– Мне очень жаль, что я мешаю вам, однако, боюсь, требуется ваша помощь.
Они подхватывают снаряжение и выскакивают из коптера. Перу восхищает их.
– Амазонки на Амазонке! – радостно кричит Иззи.
Мне вновь непреодолимо хочется позвонить возлюбленному, но я борюсь с искушением. Я поднимаю взгляд на Исаака и с удивлением вижу, что у них с Хэллоуином глаза одного цвета. Он смотрит на меня вопросительно, но похожая на фею Зоя требует моего внимания. Она рассказывает, какая замечательная у нее сестра Пенни. Мне кажется это странным, потому что Иззи и Лулу, якобы лучшие друзья Пенни, злословили о ней всю дорогу. Я заверяю Зою, что Пенни числится у меня в кандидатах для индивидуального обучения, и ее это удовлетворяет. Меня немного оскорбляет, что Пенни подсылает ко мне разных людей, вместо того чтобы подойти самой и попросить. Я люблю всех моих племянниц, но только Пенни вызывает у меня ощущение какой-то беспощадности, я вижу злые мысли за ее улыбкой, мне кажется, что главная причина этого явления – ее одиночество. Мне это не нравится, и я не вижу никаких перемен к лучшему. Хотя надо отметить, что она неплохой дизайнер ГВР и она может быть послушной не хуже Рашида.
– Обезьяна! – орет Иззи.
Мы все бросаемся вперед, внимательно смотрим на верхушки деревьев, но это всего лишь шутка, единственные обезьяны здесь – это те, кто ей поверил.
ХАДЖИ
Дверь лифта распахивается, и мы видим корпоративные склады. Припасы занимают все стены. Многонациональные компании настроили таких тайников по всему миру для тех, кому удастся спастись. Томи ведет меня мимо продуктов фирмы «фундер», «Кока-Кола», «Проктор энд Гэмбл», «Нингворкс», «Аргос», «Сони», «Смартин!» и «Найк». Ее тронутые загаром ноги бодро вышагивают через лабиринты из коробок с товарами, мне нелегко угнаться за ней.
– Поспеши, – подгоняет она. – У нас совсем мало времени, а я хочу, чтобы ты увидел это.
– Увидел что?
– Нам сюда.
Она распахивает последнюю дверь, и мы выходим в холодный коридор, стены и потолок которого обиты металлом. Справа я вижу помещение, напоминающее предоперационную, но я не задерживаюсь, потому что Томи уже поворачивает налево и резко останавливается перед неприступной на вид дверью. Она отпирает ее, приложив кончики пальцев к считывающему устройству. Я захожу вслед за ней в громадную квадратную комнату, по стилю напоминающую эктогенезную лабораторию, которую нам показывали во время экскурсии по Нимфенбургу, только здесь вместо искусственных маток, из которых родились мои кузины, я вижу ряды вертикальных пластиковых гробов.
Восемьдесят одно прекрасно сохранившееся тело. Сейчас они мертвы, но, возможно, не навсегда.
– Вот этим я и занимаюсь, – сообщает Томи. – Я помогаю Вашти поддерживать криокамеры. Людей, в них лежащих, она называет «хлопушками», но я о них думаю иначе.
– Замерзшие цветы, – подсказываю я.
– Да, это мой сад, – соглашается она.
Тогда я спрашиваю, какое отношение все это имеет ко мне, но не успеваю я задать вопрос, как ответ приходит ко мне сам собой. Значит, я родом отсюда.
– Я знала, что этот код чем-то мне знаком. Такие мы используем для обозначения помещений, и когда ты показал его мне, нужно было просто найти ту дверь, которую он откроет. И я нашла тебя, – говорит Томи.
Она ведет меня к пластиковому ящику в задней части зала. Полупрозрачный человек внутри старше меня, мозг его мертв, кожа и органы разрушены болезнью. Это скорее кучка частей тела, нежели человек. И все же я узнаю в нем себя. Отсюда появилась моя ДНК. Он мой биологический предок, а я – его клон.
На табличке имя: «др. Джеймс Хёгуси».
– Знаешь, кто это?
– Один из ученых «Гедехтниса», – отвечаю я. – Мой отец несколько раз поминал это имя, и всегда с уважением.
– Он один из величайших, – сообщает Томи. – Родоначальник Глубокой Виртуальной Реальности. Он и его команда программистов построили Внутренний мир.
Я давно интересовался своим происхождением, спрашивал отца много раз. Он согласился сказать мне это, если я буду настаивать, но я не стал, поэтому и он промолчал, только предупредил, что не так важно, откуда я взялся, важно, кто я сейчас и кем стану. Я согласен, что это мудрая мысль, поэтому сейчас у меня такое ощущение, словно я ослушался отца. И все же чувство вины не может загасить мою радость. Теперь я должник Томи и того, кто подложил ключ мне в карман. Мне представили члена моей семьи и дали ответ на вопрос, который уже давно меня мучает.
Под табличкой я вижу коробку с семью дисками. Я беру первый и вставляю в прилагаемый к дискам плеер. Как я и ожидал, появляется голограмма. Перед нами трехмерное изображение доктора Хёгуси, он рассказывает о своей жизни, рядом с ним высвечивается биографическая информация. Мы узнаем историю его семьи, годы формирования личности в Соединенном Королевстве и в Японии, бурную жизнь в частных школах. Круг его профессиональных интересов потрясает воображение, едва ли мне удастся сделать хоть малую долю того, что сделал он. И в прошлом году, и в последние несколько дней я наблюдал, как мои кузины выполняют задания по истории жизни разных людей. Пришла моя очередь искать смысл в жизненном опыте человека, жившего до Черной напасти.
Я словно встретил другую версию себя самого, только из параллельной галактики. Там, где у меня хранится вера, у него – глубочайший интерес всей его жизни к симулированной реальности, к созданию искусственного человека и к измененному сознанию. Он представляется мне блестящим гедонистом, его сила в страстности, но она же порабощает его.
Томи обхватывает себя руками, видимо, для нее здесь слишком холодно даже в наброшенном на плечи блейзере. Я предлагаю ей свою одежду, но она отказывается, она смотрит на меня озабоченно, что интригует.
– Есть еще кое-что, – говорит она, когда заканчивается история жизни. – Он хочет с тобой поговорить.
– Он хочет поговорить со мной?
– Диск шесть, – объясняет Томи. Я ставлю нужный диск.
«Значит так, на последних двух дисках я помещаю основные технические спецификации, но прежде я хочу поговорить с человеком, который спасает мою жизнь. С человеком, в чьем теле моя ДНК, с моим близнецом, я хочу поговорить с ним лично.
Ну что ж, здравствуй, прекрасный незнакомец. Конничива. Если ты видишь эту запись, значит, ты существуешь. А это, в свою очередь, означает только одно: все кусочки сложились в картину. Вся проделанная нами работа не оказалась напрасной.
Как бы я хотел встретить тебя на самом деле. Возможно, так и случится в некотором смысле, в той точке, где наступит идеальное равновесие. Как это будет? Сам хотел бы знать. Больше всего мне хочется выразить тебе благодарность. Серьезно, я бы обнял тебя, если бы мог.
Ты не представляешь, как я хочу, чтобы этот день наступил.
В идеале, я был бы рад, чтобы меня разморозили, как того пещерного человека в леднике. Если вы сможете снова согреть это тело, заполнить сосуды кровью, заставить сердце и мозг снова работать, я буду в восторге. Но не все специалисты сходятся, что процесс размораживания пройдет успешно, потому что даже мельчайшие трещинки превратят мои органы в швейцарский сыр, тогда придется восстанавливать клетки на молекулярном уровне. Наши ученые сейчас работают над нанотехнологиями, которые вам понадобятся, но дело продвигается слишком медленно, особенно сейчас, когда эта чертова болезнь косит людей, Это очень серьезная проблема. А вторая проблема, как считает Стейси, состоит в следующем. Только дети, которые будут принимать лекарства всю жизнь, смогут пережить Черную напасть. Таким образом, даже если мое тело оживят, болезнь снова набросится на меня.
И никуда не деться. Мы снова в начале пути.
Ты уже был в Аризоне? Чертовски жарко. Зато красиво. Там есть город Холбрук, это рядом с парком, американским национальным парком, который создали на бесплодных землях. Скалы там полосатые, от белого до шоколадного цвета, и это естественные образования, осадочные породы. Это место называют «Раскрашенной пустыней». Сам парк представляет собой окаменелые деревья – со временем дерево превращается в окаменелость, растворенные минералы постепенно заменяют собой органическое вещество. Жутко увлекательно, как это происходит. Если рассматривать процесс как новый вид известкования, он уже не будет представляться столь ужасающим.
Мы сделали копию моего мозга и загрузили каждый нейрон в электронное хранилище. Это я, я настоящий, со всеми моими знаниями, инстинктами и причудами, куда вернее, чем любая симуляция, сделанная мной. И с вашей помощью, если нам повезет, я вновь восстану из хранилища. Мы экспериментировали на животных, получалось просто замечательно: наниты дисассемблеры растворяют органику, а ассемблеры заменяют каждый исчезнувший естественный нейрон искусственным. В данном случае, на мои искусственные нейроны. Таким образом, со временем одна личность растворяется и появляется другая. Ты постепенно начнешь забывать себя и чувствовать себя мной.
Это должен быть клон с идентичной ДНК, иначе тело не уживется с мозгом. А сначала клон должен стать взрослым человеком, чтобы мозг успел полностью развиться и достичь нужного объема. Рад сообщить, что эта процедура абсолютно безболезненна, потому что ассемблеры и дисассемблеры работают с невероятной скоростью, а все неприятности, с которыми мы сталкивались, работая с кибернетическими имплантантами в мозг, больше не представляют опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Не исключено, что у нее нет никакой аллергии, просто ей не хотелось работать, – полагает Далила.
Возможно, так и есть, но мне хочется дать Пенни шанс и не думать о ней плохо.
Через час со мной связывается Томи. Я нахожу ее у фонтана с лебедями. Слышен шорох крыльев, из-под крыла матери появляется головка маленького лебеденка. Я бы с удовольствием полюбовался на него, но что-то во взгляде Томи заставляет меня устремиться к ней и отбросить все другие мысли.
– Идем со мной, – говорит она.
Я стараюсь идти с ней в ногу. Я должен быть в мастерской по строительству змеев через несколько минут, и я уже понимаю, что обязательно опоздаю. Мало того, у меня появляется подозрение, что я вообще не попаду в мастерскую.
– Дело в тех цифрах?
Она молча кивает в ответ. Мы останавливаемся у здания, в котором я еще не был, она нажимает кнопку лифта. Дверь открывается, но я не уверен, что хочу заходить.
– Это связано со смертью Гессы?
– Нет, это связано с тобой.
ПАНДОРА
Мы с Исааком занимаемся контролем над дикой природой, наша задача – создавать периметр безопасности вокруг наших лагерей. Мы уничтожаем растительность с помощью волоконного спрея «Аргос». Темные, похожие на веревки полосы, которыми мы покрываем листья, выглядят столь же естественно, как скорпион, преподающий йогу, но это помогает бороться с бурной растительностью. Только так мы можем не подпускать к нашим жилищам ягуаров и удавов боа.
Сейчас мы в Ману, Перу, я никогда раньше не бывала в этой части Амазонки, ни в нашем необъятном реальном мире, ни в ГВР. Захватывающее зрелище. Если бы я приехала сюда в отпуск, уверена, мне бы очень понравилось. Но сейчас мне предстоит работа, у меня кружится голова, а по телу струится пот. Меня беспокоят вовсе не воздух и жара, а мысль, что сейчас я нахожусь совсем близко от дома. За восемнадцать лет я ни разу не была так близко от него. От этого у меня начинаются спазмы в животе.
В ГВР я нередко посещаю Бразилию, меня влечет инстинкт сродни инстинкту лосося, которого тянет к месту рождения. Рио – замечательное место для развлечений. Мой дом – Сан-Паулу, я провела там первые пять лет своей жизни и почти всегда проводила каникулы и праздники, правда, не в реальном мире. Я чувствовала себя там уютно, безопасно и беззаботно. Словно Элли на маковом поле – никаких злых волшебниц.
Там живут мои родители. Мой отец – коронованный принц в империи деда, он занимается превращением всех женщин мира в красавиц. Сам он очень обходительный, очень элегантный мужчина, он мог бы стать великолепным дипломатом или шпионом. Моя мать, бывшая его пациентка, повернулась на социальной деятельности, она постоянно устраивает званые ужины и марши протеста, всегда занята разработкой следующего перспективного проекта. Я люблю их навещать, не важно, что мы не можем обсуждать что-то серьезное, не важно, что они обращаются со мной так, словно мне все еще нет двадцати, ведь «Гедехтнис» не программировал их на взаимодействие с взрослой дочерью.
Когда я обнаружила, что они – всего лишь интеллектуальные программы, я поняла, как расчетливо «Гедехтнис» запрограммировал мое воспитание, как они ловко подталкивали меня к обычному для подростков бунту против семейного бизнеса, умело направив мои усилия в традиционную медицину. Мне пришлось много спорить с отцом и дедом, ведь я была уверена, что стану спасать человеческие жизни, вместо того чтобы пытаться сделать лица красивыми. От всего этого остался неприятный привкус во рту, но я справилась, я уважаю свою виртуальную семью и друзей, кем бы они ни были.
Интересно, они созданы по образу конкретных людей? Когда мне исполнилось восемнадцать, у меня появилась возможность это выяснить, Хэллоуин освободил меня и выпустил в настоящий мир. Когда-то мы поделили континенты, и я выбрала себе Южную Америку, тогда мне пришлось поехать в настоящий Сан-Паулу, и не только потому, что там располагалась лаборатория «Гедехтниса», но еще и потому, что мне нужно было увидеть город своими глазами, сравнить его со столь любимой мной виртуальной версией.
Для меня Сан-Паулу – это веселье и суп из пираньи. Радость, свобода и чуть-чуть опасности. В реальной жизни города больше нет. Мой Сан-Паулу – бесконечная линия небоскребов. Реальный Сан-Паулу разрушен, небоскребы обветшали, обвалились и превратились в руины. Большая часть города сгорела, ямы в земле зияют, словно раны. В моем Сан-Паулу есть замечательный парк «Ибирапуэртэ», там я с большим энтузиазмом играла в футбол, а когда подросла, стала тренировать команду. В реальном мире парк зарос, исчезли дорожки и тропинки. Теперь в нем властвуют крысы и остромордые гадюки. Все люди умерли. Так много умерших… Я никогда не смогу привыкнуть к оставленным без захоронения детским скелетам, полуистлевшим останкам мальчиков и девочек, таких, как мои товарищи, с которыми я росла в ВР, которых я учила. Опустел не только Сан-Паулу, опустел весь мир. Но как пострадал мой дом! После Черной напасти, после землетрясений самый большой и самый красивый город Южной Америки превратился для меня в ад.
Лаборатория «Гедехтниса», расположенная там, стала уродливым курганом из строительного мусора. Понадобятся годы, чтобы разобрать его, но я этого делать не буду. Я никогда не вернусь туда. Слишком больно видеть разоренным свой собственный дом. Лучше уж симуляция. Теперь она превратилась в памятник реальному городу. Я могу прийти туда, зажечь свечки в церкви вместе с отцом или отправиться в виртуальную синагогу с мамой, и, несмотря на мой агностицизм и их виртуальность, мы вместе молимся за души погибших.
Однажды мы молились вместе с Исааком. В реальном мире, потому что он категорически отказывается заходить в ВР. Я никогда не поеду в настоящую Бразилию, а он никогда не вернется в ГВР, как Хэллоуин никогда не покинет Северную Америку. Мне кажутся смешными все эти наши фобии. Правда, для них это скорее принцип, а не страх.
– Десять часов, – говорит Исаак, показывая куда-то вверх. Но это не мартышка, а гигантский муравьед, закусывающий листоядными муравьями. Его розовый липкий язык захватывает сразу несколько штук. Мы встречаемся глазами с серым беззубым существом, он замирает, но я вижу, что это не страх, а любопытство и приязнь, словно для него нет ничего лучше, чем стать нашим питомцем. Но прежде мы чертим между ним и нами линию безопасности, завершая создание периметра. Наших обезьян пока нигде не видно.
Их непросто будет выследить.
– Они совсем крошечные, – говорит Исаак, рассматривая горизонт с помощью инфракрасных линз. – Самые мелкие из известных нам. Весят, наверное, унции четыре. Такая умещается на ладони.
– Плохо, что они такие маленькие.
– Зато крупных труднее ловить.
– Будем надеяться, что они здесь. Закончив с периметром, мы возвращаемся к коптеру, чтобы выпустить детей. Когда мы уходили, племянницы усердно трудились над проектами по теме «История жизни», домашняя работа, поиск в «Сторикор». Сейчас они болтают с Мутаззом, все три девочки считают его весельчаком, они помнят его еще с прошлого визита до смерти Гессы. Это потом он превратился в сурового религиозного фанатика. Сейчас Мутазз улыбается, он извиняющимся тоном говорит, что смерть Гессы лишь подтвердила, что мы беззащитны перед гневом Господним.
– Он убил миллиарды, а мы не боимся его, не подчиняемся его законам.
– Мне очень жаль, что я мешаю вам, однако, боюсь, требуется ваша помощь.
Они подхватывают снаряжение и выскакивают из коптера. Перу восхищает их.
– Амазонки на Амазонке! – радостно кричит Иззи.
Мне вновь непреодолимо хочется позвонить возлюбленному, но я борюсь с искушением. Я поднимаю взгляд на Исаака и с удивлением вижу, что у них с Хэллоуином глаза одного цвета. Он смотрит на меня вопросительно, но похожая на фею Зоя требует моего внимания. Она рассказывает, какая замечательная у нее сестра Пенни. Мне кажется это странным, потому что Иззи и Лулу, якобы лучшие друзья Пенни, злословили о ней всю дорогу. Я заверяю Зою, что Пенни числится у меня в кандидатах для индивидуального обучения, и ее это удовлетворяет. Меня немного оскорбляет, что Пенни подсылает ко мне разных людей, вместо того чтобы подойти самой и попросить. Я люблю всех моих племянниц, но только Пенни вызывает у меня ощущение какой-то беспощадности, я вижу злые мысли за ее улыбкой, мне кажется, что главная причина этого явления – ее одиночество. Мне это не нравится, и я не вижу никаких перемен к лучшему. Хотя надо отметить, что она неплохой дизайнер ГВР и она может быть послушной не хуже Рашида.
– Обезьяна! – орет Иззи.
Мы все бросаемся вперед, внимательно смотрим на верхушки деревьев, но это всего лишь шутка, единственные обезьяны здесь – это те, кто ей поверил.
ХАДЖИ
Дверь лифта распахивается, и мы видим корпоративные склады. Припасы занимают все стены. Многонациональные компании настроили таких тайников по всему миру для тех, кому удастся спастись. Томи ведет меня мимо продуктов фирмы «фундер», «Кока-Кола», «Проктор энд Гэмбл», «Нингворкс», «Аргос», «Сони», «Смартин!» и «Найк». Ее тронутые загаром ноги бодро вышагивают через лабиринты из коробок с товарами, мне нелегко угнаться за ней.
– Поспеши, – подгоняет она. – У нас совсем мало времени, а я хочу, чтобы ты увидел это.
– Увидел что?
– Нам сюда.
Она распахивает последнюю дверь, и мы выходим в холодный коридор, стены и потолок которого обиты металлом. Справа я вижу помещение, напоминающее предоперационную, но я не задерживаюсь, потому что Томи уже поворачивает налево и резко останавливается перед неприступной на вид дверью. Она отпирает ее, приложив кончики пальцев к считывающему устройству. Я захожу вслед за ней в громадную квадратную комнату, по стилю напоминающую эктогенезную лабораторию, которую нам показывали во время экскурсии по Нимфенбургу, только здесь вместо искусственных маток, из которых родились мои кузины, я вижу ряды вертикальных пластиковых гробов.
Восемьдесят одно прекрасно сохранившееся тело. Сейчас они мертвы, но, возможно, не навсегда.
– Вот этим я и занимаюсь, – сообщает Томи. – Я помогаю Вашти поддерживать криокамеры. Людей, в них лежащих, она называет «хлопушками», но я о них думаю иначе.
– Замерзшие цветы, – подсказываю я.
– Да, это мой сад, – соглашается она.
Тогда я спрашиваю, какое отношение все это имеет ко мне, но не успеваю я задать вопрос, как ответ приходит ко мне сам собой. Значит, я родом отсюда.
– Я знала, что этот код чем-то мне знаком. Такие мы используем для обозначения помещений, и когда ты показал его мне, нужно было просто найти ту дверь, которую он откроет. И я нашла тебя, – говорит Томи.
Она ведет меня к пластиковому ящику в задней части зала. Полупрозрачный человек внутри старше меня, мозг его мертв, кожа и органы разрушены болезнью. Это скорее кучка частей тела, нежели человек. И все же я узнаю в нем себя. Отсюда появилась моя ДНК. Он мой биологический предок, а я – его клон.
На табличке имя: «др. Джеймс Хёгуси».
– Знаешь, кто это?
– Один из ученых «Гедехтниса», – отвечаю я. – Мой отец несколько раз поминал это имя, и всегда с уважением.
– Он один из величайших, – сообщает Томи. – Родоначальник Глубокой Виртуальной Реальности. Он и его команда программистов построили Внутренний мир.
Я давно интересовался своим происхождением, спрашивал отца много раз. Он согласился сказать мне это, если я буду настаивать, но я не стал, поэтому и он промолчал, только предупредил, что не так важно, откуда я взялся, важно, кто я сейчас и кем стану. Я согласен, что это мудрая мысль, поэтому сейчас у меня такое ощущение, словно я ослушался отца. И все же чувство вины не может загасить мою радость. Теперь я должник Томи и того, кто подложил ключ мне в карман. Мне представили члена моей семьи и дали ответ на вопрос, который уже давно меня мучает.
Под табличкой я вижу коробку с семью дисками. Я беру первый и вставляю в прилагаемый к дискам плеер. Как я и ожидал, появляется голограмма. Перед нами трехмерное изображение доктора Хёгуси, он рассказывает о своей жизни, рядом с ним высвечивается биографическая информация. Мы узнаем историю его семьи, годы формирования личности в Соединенном Королевстве и в Японии, бурную жизнь в частных школах. Круг его профессиональных интересов потрясает воображение, едва ли мне удастся сделать хоть малую долю того, что сделал он. И в прошлом году, и в последние несколько дней я наблюдал, как мои кузины выполняют задания по истории жизни разных людей. Пришла моя очередь искать смысл в жизненном опыте человека, жившего до Черной напасти.
Я словно встретил другую версию себя самого, только из параллельной галактики. Там, где у меня хранится вера, у него – глубочайший интерес всей его жизни к симулированной реальности, к созданию искусственного человека и к измененному сознанию. Он представляется мне блестящим гедонистом, его сила в страстности, но она же порабощает его.
Томи обхватывает себя руками, видимо, для нее здесь слишком холодно даже в наброшенном на плечи блейзере. Я предлагаю ей свою одежду, но она отказывается, она смотрит на меня озабоченно, что интригует.
– Есть еще кое-что, – говорит она, когда заканчивается история жизни. – Он хочет с тобой поговорить.
– Он хочет поговорить со мной?
– Диск шесть, – объясняет Томи. Я ставлю нужный диск.
«Значит так, на последних двух дисках я помещаю основные технические спецификации, но прежде я хочу поговорить с человеком, который спасает мою жизнь. С человеком, в чьем теле моя ДНК, с моим близнецом, я хочу поговорить с ним лично.
Ну что ж, здравствуй, прекрасный незнакомец. Конничива. Если ты видишь эту запись, значит, ты существуешь. А это, в свою очередь, означает только одно: все кусочки сложились в картину. Вся проделанная нами работа не оказалась напрасной.
Как бы я хотел встретить тебя на самом деле. Возможно, так и случится в некотором смысле, в той точке, где наступит идеальное равновесие. Как это будет? Сам хотел бы знать. Больше всего мне хочется выразить тебе благодарность. Серьезно, я бы обнял тебя, если бы мог.
Ты не представляешь, как я хочу, чтобы этот день наступил.
В идеале, я был бы рад, чтобы меня разморозили, как того пещерного человека в леднике. Если вы сможете снова согреть это тело, заполнить сосуды кровью, заставить сердце и мозг снова работать, я буду в восторге. Но не все специалисты сходятся, что процесс размораживания пройдет успешно, потому что даже мельчайшие трещинки превратят мои органы в швейцарский сыр, тогда придется восстанавливать клетки на молекулярном уровне. Наши ученые сейчас работают над нанотехнологиями, которые вам понадобятся, но дело продвигается слишком медленно, особенно сейчас, когда эта чертова болезнь косит людей, Это очень серьезная проблема. А вторая проблема, как считает Стейси, состоит в следующем. Только дети, которые будут принимать лекарства всю жизнь, смогут пережить Черную напасть. Таким образом, даже если мое тело оживят, болезнь снова набросится на меня.
И никуда не деться. Мы снова в начале пути.
Ты уже был в Аризоне? Чертовски жарко. Зато красиво. Там есть город Холбрук, это рядом с парком, американским национальным парком, который создали на бесплодных землях. Скалы там полосатые, от белого до шоколадного цвета, и это естественные образования, осадочные породы. Это место называют «Раскрашенной пустыней». Сам парк представляет собой окаменелые деревья – со временем дерево превращается в окаменелость, растворенные минералы постепенно заменяют собой органическое вещество. Жутко увлекательно, как это происходит. Если рассматривать процесс как новый вид известкования, он уже не будет представляться столь ужасающим.
Мы сделали копию моего мозга и загрузили каждый нейрон в электронное хранилище. Это я, я настоящий, со всеми моими знаниями, инстинктами и причудами, куда вернее, чем любая симуляция, сделанная мной. И с вашей помощью, если нам повезет, я вновь восстану из хранилища. Мы экспериментировали на животных, получалось просто замечательно: наниты дисассемблеры растворяют органику, а ассемблеры заменяют каждый исчезнувший естественный нейрон искусственным. В данном случае, на мои искусственные нейроны. Таким образом, со временем одна личность растворяется и появляется другая. Ты постепенно начнешь забывать себя и чувствовать себя мной.
Это должен быть клон с идентичной ДНК, иначе тело не уживется с мозгом. А сначала клон должен стать взрослым человеком, чтобы мозг успел полностью развиться и достичь нужного объема. Рад сообщить, что эта процедура абсолютно безболезненна, потому что ассемблеры и дисассемблеры работают с невероятной скоростью, а все неприятности, с которыми мы сталкивались, работая с кибернетическими имплантантами в мозг, больше не представляют опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31