– Ты обнаружишь, что можешь быть такой же веселой женой, – улыбаясь, сказала Беатрис, – с чем, я уверена, согласится Марианна.
– Даже более того, – мечтательно поддакнула Марианна.
– Надеюсь, ты согласишься выйти за него, – сказала Грейс. – Он смотрит на тебя с такой страстью, что боюсь, ты разобьешь его сердце, если не согласишься.
– Посмотрим, – ответила Пенелопа. – Довольно приятно видеть, что мужчина так ослеплен любовью ко мне. Я не хочу уступать ему слишком скоро. Пожалуй, я предпочту, чтобы он еще немного поухаживал.
– Не затягивай с этим, – заметила Вильгельмина, склонившаяся над кустом белых роз. – Он может устать ждать. А говоря о «веселых вдовах», – она выпрямилась и повернулась к подругам, – полагаю, Грейс есть что рассказать нам.
– О Боже мой! – воскликнула Пенелопа, подаваясь вперед и склоняя голову набок, чтобы внимательно посмотреть на Грейс. – В тебе появилось сияние. Разве не так, дамы? Только посмотрите на нее. Грейс Марлоу, ах, хитрюга, ты ведь сделала это, да?
Грейс рассмеялась, потом вспомнила, что Рочдейл говорил о ее смехе, и щеки вспыхнули.
– Да, сделала. Я теперь на самом деле «веселая вдова». Рочдейл и я стали любовниками.
– Как чудесно!
– Не могу в это поверить!
– О Боже мой!
– С Рочдейлом?
– Я так рада за тебя, Грейс!
– Ты действительно сияешь.
– Ты счастлива?
– Ты влюблена в него?
– Говорят, что он лучший любовник в Лондоне.
– Расскажи нам все.
Заставив их всех поклясться хранить тайну, она рассказала о Ньюмаркете и Рочдейле. Грейс обязана была рассказать им правду, поскольку это была часть пакта «веселых вдов». Рассказывая интимные подробности, она чувствовала себя не так свободно, как Пенелопа или Беатрис, но она действительно хотела, чтобы ее самые дорогие подруги узнали, как она изменилась.
– Конечно, вы были правы, – сказала она, – все вы, когда говорили, как важно в жизни физическое наслаждение. Я просто не знала, что я упускаю.
– Старый епископ никогда не заставлял твои глаза сиять так, как сейчас, правда? – спросила Пенелопа.
– Да, боюсь, что такого не было никогда. Мне кажется, епископ вообще считал брачные отношения не удовольствием, а всего лишь грубыми физическими порывами, которым мужчины вынуждены время от времени поддаваться. Мне жаль, что он так чувствовал, но он не мог измениться. Теперь я думаю, что была для него неподходящей женой. Понимаете, вначале у меня были эти порывы, но он не позволял мне выражать их. Сейчас, когда я поддалась им, я чувствую себя гораздо более живой и настоящей. Я не та женщина, которой он считал меня, не чопорный образец добродетели. И я больше не хочу привязывать себя к его памяти и быть вдовой епископа. Мне нужно начинать свою собственную жизнь, жизнь Грейс Ньюбери-Марлоу.
– Благодарение небу, ты наконец-то поняла это, – воскликнула Марианна, беря Грейс за руку. – Это изменяющее всю жизнь прозрение, да? Я прошла через то же самое с памятью Дэвида, я так упорно связывала свою личность с образом его жены и вдовы, что не могла и представить, как откажусь от них. Из-за этого я почти потеряла Адама. Я так рада, что ты решила выйти за рамки памяти епископа.
– До такой степени, – ответила Грейс, – что решила не продолжать работу по редактированию его проповедей. Я неподходящий человек для этого дела. Мое сердце больше не лежит к этой работе, теперь я нахожу, что не могу согласиться со всем, что он написал, особенно о роли женщин и об их врожденной слабости.
Теперь она понимала, что ее муж видел женщин либо черными, либо белыми, мадоннами или шлюхами. В душе Грейс знала, что она ни то ни другое и никогда не была ни той, ни другой. Точно так же, как ни одна из ее подруг, которые предложили ей столько любви и поддержки. В общем, она не могла с чистой совестью поставить свое имя на книге проповедей, в которые больше не верила.
– Я аплодирую тебе, моя девочка, – сказала Вильгельмина. – Не хотела принижать твоего покойного мужа, но мне никогда не нравилась мысль, что ты похоронишь себя в его ограниченных взглядах, редактируя эти проповеди. Убери их в шкаф и займись чем-нибудь более интересным.
– Честно говоря, – сказала Грейс, – я решила связать их в пачку и отправить Маргарет. Она никогда не одобряла, что я взялась за их редактирование. Я передам ей весь этот проект.
– Прекрасная идея, – одобрила Беатрис. – Мне всегда казалось, что она больше привязана к памяти епископа, чем ты. Маргарет – больше дочь епископа, чем жена сэра Леонарда Бамфриза.
– Ее муж определенно самый забитый подкаблучник во всем Лондоне, – добавила Пенелопа.
– Мне кажется очень правильным, – сказала Вильгельмина, – что леди Бамфриз будет редактировать проповеди своего отца. С твоей стороны, Грейс, мудро позволить ей это. Возможно, за этим занятием она будет меньше раздражаться из-за тебя и Рочдейла.
Грейс надеялась, что Маргарет никогда не узнает, как далеко зашли ее отношения с Рочдейлом. «Веселые вдовы» не выдадут ее секрет. А Рочдейл, хотя и не обещал никому ничего не рассказывать, не станет распускать о ней сплетни. Она обнаружила в глубине его натуры честь, которая обяжет его защищать ее доброе имя.
Вечером того же дня, когда Грейс повезла коробки с бумагами епископа в дом Маргарет и сэра Леонарда на Генриетта-стрит, падчерица приняла ее с ледяным презрением. Маргарет сказала только, что рада отказу Грейс от редактирования проповедей, и провела ее в утреннюю гостиную на первом этаже, пока коробки с бумагами относила наверх в библиотеку.
Маргарет не села и не показала, что хочет задержать Грейс. Вместо этого она встала перед камином, прямая, как кочерга, сцепив перед собой руки.
– Если бы вы не привезли бумаги епископа, – заявила она, ощетинившись, как кошка, – я бы сама приехала забрать их. После посмешища, на которое вы выставили себя с этим… с этим негодяем, вы больше недостойны даже брать проповеди в руки, не то, что редактировать их.
Тревожная дрожь пробежала по спине Грейс. Маргарет никак не могла знать о Ньюмаркете. По крайней мере, Грейс молилась, что она не узнает.
– Я говорила вам, Маргарет, что лорд Рочдейл – крупный благотворитель, самый значительный попечитель Марлоу-Хауса и Благотворительного фонда вдов. Я не…
– Я с содроганием думаю, что вы отдали ему взамен.
– Маргарет! То, что вы говорите, отвратительно.
– Я только благодарна, что вы вернули бумаги отца добровольно и не вынудили меня публично сражаться с вами. Потому что я ни в коем случае не позволила бы запятнать вашим именем работу такого великого и благочестивого человека. Только не после того, что я слышала.
Грейс опять пришлось задуматься, знает ли Маргарет о Ньюмаркете. Нет, в это просто невозможно поверить. Даже ее собственные слуги не знали, где она была. Маловероятно, что ее там узнали. Вуаль была прекрасной маскировкой, а единственными людьми, кто видел ее без вуали, были портниха и модистка, которым ее представили как Мари.
Грейс, уставшей от самоуверенности Маргарет, ужасно хотелось просто повернуться и уйти. Но любопытство требовало выяснить, что знает Маргарет.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, что может быть таким неблагочестивым. Если только вы не считаете, что мое появление в ложе Рочдейла в опере каким-то образом переходит границы приличия.
Маргарет презрительно фыркнула.
– Быть увиденной под руку с этим человеком на публике уже достаточно плохо. Я не могу поверить, что вы так мало заботились о своем имени и положении. Но вы стали предметом пари между двумя распутными негодяями, а это уже просто слишком.
Пари? Господи, неужели на нее делаются ставки в «Уайтсе» и других джентльменских клубах? Как унизительно. Ее щеки вспыхнули от одной только мысли. Было общеизвестно, что в книгах ставок часто записываются пари относительно исхода различных ухаживаний: мистер Смит женится на мисс Джонс до Михайлова дня или мисс Джонс отвергнет предложение мистера Смита. Но ведь они же не спорили о том, женится ли на ней Рочдейл. Судя по тому, что она узнала о шансах на выигрыш, такое пари было бы слишком рискованным.
– Я ничего не знаю о пари, – сказала она, – но не могу быть ответственной за бездумную жестокость некоторых джентльменов, которые, без сомнения, навеселе насмехаются над уважаемыми женщинами, делая ставки на исход ухаживаний и свадеб.
– Судя по тому, что я слышала, это не имеет ничего общего с благопристойным ухаживанием. Напротив, это было нечто более… отвратительное.
Грейс почувствовала, как по коже побежали мурашки.
– Либо рассказывайте мне свою сплетню, либо умолкайте. У меня не хватает терпения на ваши намеки.
Лицо Маргарет исказилось злобой.
– Я не сплетничаю! Мне отнюдь не доставляет наслаждения распространять слухи о жене моего отца. Но я ничего не могу поделать, когда слышу гадости. А то, что я услышала, потрясло меня до глубины души.
Грейс смерила ее суровым взглядом, не желая доставлять ей удовольствие расспросами. Она знала, что Маргарет все равно расскажет. Она просто умирает от желания рассказать.
– Миссис Рэндал слышала от леди Хэндли, которая слышала от своего мужа, который слышал это от сэра Джайлса Клидеро, который был там, когда заключалось пари. По всей видимости, лорд Шин поспорил с лордом Рочдейлом, что он не сможет соблазнить определенную женщину. Предполагается, что эта женщина – вы.
Слова жалили Грейс, как шипы, которыми и должны были быть. Наступил момент почти физической боли, резкий спазм в груди и горле, а потом приток крови к ногам и рукам, как будто в лихорадке.
– Учитывая все то время, которое лорд Рочдейл проводит с вами, – продолжала Маргарет, – предположение кажется логичным. А это крупное пожертвование вашему фонду… вы должны согласиться, что это подозрительно. – В ее глазах промелькнул триумф.
Грейс вдруг поняла, что ей трудно дышать, но все-таки смогла произнести:
– Этого вполне достаточно, Маргарет.
– В какое глупое положение вы поставили себя. Я думала, что у вас достаточно силы воли, чтобы не поддаться капле лести от такого ужасного человека, какой. Вы знаете, что он в прошлом году сделал Серене Андервуд? Он мерзавец и негодяй, и все же вы позволили ему… Господь милосердный на небесах, неужели у вас совсем нет стыда? Если не за себя, то по крайней мере за то, что вы можете запятнать память великого человека, чье имя вы все еще носите? Разве вы не понимаете, как ваше поведение позорит его имя, позорит всех нас? Эгоистичная, глупая женщина!
Грейс должна была уйти. Она не могла больше слушать это. От легкого головокружения она потеряла равновесие – Господи, только не дай упасть в обморок! – но она постаралась собрать все спокойствие, которое было в ней. Она попыталась овладеть собой, попыталась надеть тот плащ холодной сдержанности, который так хорошо носила. Но не смогла. Она была слишком выбита из колеи, измотана, разбита на тысячу осколков. Ее невозможно было собрать.
После глубокого вдоха она смогла лишь медленно повернуться и направиться прочь из комнаты.
– Вы отправитесь за это прямо в ад! – выкрикнула Маргарет за ее спиной. – Прямо в ад! Проститутка! Распутница! Шлюха!
Вопли Маргарет сопровождали ее до самой парадной двери. Лакей проводил Грейс до кареты и озабоченно взглянул на нее, закрывая дверцу. Она тяжело упала на сиденье, безвольная, как тряпичная кукла, и совершенно оглушенная.
Это все было ради пари. Она никогда ни капли не интересовала его, он никогда на самом деле не желал ее.
Маргарет была права. Она выставила себя дурой, пошла прямиком в расставленную Рочдейлом ловушку, привлеченная его соблазнительным шармом и притворной дружбой. Как он, должно быть, посмеялся над ней, над чопорной неопытной вдовой, которая не знала ничего о физической страсти. И какой легкой мишенью она оказалась, готовая вырваться на свободу, готовая испытать все, что описывали ее подруги.
Она громко застонала и схватилась за грудь, вспомнив Ньюмаркет и свое счастье там. Рочдейл стал ей гораздо больше чем другом. Она влюбилась в него. Она любила его. Даже были моменты, когда она думала, что он тоже немного любит ее. Но вся эта нежность и сочувствие, все это понимание и уважение были не более чем уловкой, чтобы завлечь ее в постель.
Потому что она была вызовом, достойным пари. Женщиной, невосприимчивой к соблазнению. Женщиной настолько чопорной и щепетильной, что лорд Шин посчитал, что ее невозможно соблазнить.
И все же Рочдейл почему-то решил, что может сделать это. И оказался прав. Все те моменты, когда он поощрял ее искать свой собственный путь, свою собственную личность, были всего лишь частью соблазнения. Пожертвование на Марлоу-Хаус, выказывание сочувствия к Тоби Флетчеру – все это было частью соблазнения. Господи, Рочдейл действительно ловок! Настоящий мастер. Он совершенно точно знал, как играть с ней, как заставить ее захотеть близости.
Даже та сцена в Ньюмаркете, в первую ночь, когда он сказал, что не может совершить такую гнусность, и оставил ее, даже это было частью плана. И Грейс сделала именно то, чего он ожидал. Она разделась и пригласила его заняться любовью. Какой блестящий ход с его стороны. Он мог бы заявить, что это Грейс соблазнила его. О, какой же он дьявол!
И что же он выиграл? Нет, что она выиграла для него? Чего стоил этот вызов?
Она вдруг вспомнила короткий разговор между Рочдейлом и лордом Шином в Ньюмаркете.
«Отличная лошадь, – сказал тогда Шин. – Было бы стыдно потерять ее, да?».
Так, значит, Рочдейл был настолько самонадеян, что поставил на кон Серенити. Он, должно быть, чертовски уверен в себе, потому что эта лошадь означала для него все на свете, и Грейс знала, что он не пойдет на то, чтобы потерять ее.
Он больше беспокоился о лошади, чем о ней. Он вообще никогда не заботился о ней. Ей следовало бы понять, что такой человек никогда не сможет искренне заинтересоваться ею, женщиной, настолько противоположной ему во всех смыслах. Вопреки всем его уверениям он все-таки пошел на это не из-за нее самой, не из-за Грейс Марлоу, той новой женщины, которую он сделал из нее своим шармом, поцелуями и фальшивой дружбой, он пошел на это из-за вдовы епископа. Туго зашнурованной, добродетельной, такой невозможно правильной вдовы знаменитого человека. Именно она и была вызовом.
К тому времени, когда карета подъехала к Портленд-плейс, Грейс была больна от отчаяния. Проигнорировав дворецкого с подносом полученных визитных карточек и предложение горничной приготовить чай, она поднялась по лестнице в свои комнаты, прошла в спальню и заперла дверь. Потом осторожно сняла шляпку и мантилью, убрала их, чтобы Китти не устроила из-за этого, шум, бросилась ничком на кровать и разрыдалась.
Грейс не выходила, из спальни ни в этот день, ни на следующий, Она принимала еду, приносимую ей на подносе, но есть не могла. Почти все время она проводила в постели, немного спала, очень много плакала и очень жалела себя.
Она никогда не чувствовала себя такой преданной, так отвратительно использованной. Любовь, которую она начала чувствовать к Рочдейлу в Ньюмаркете, та привязанность, которую она ещё не была готова назвать, пышно расцвела в романтическую страсть. И из-за того, что, как оказалось, он совершенно не любил ее, Грейс решила, что ее сердце безвозвратно разбито. Она упивалась этой болью.
Лежа в кровати и глядя снизу вверх на балдахин, она пришла к мысли, что ей не следовало даже пытаться быть той, кем она не была. Она жена и вдова епископа Марлоу и всегда таковой будет. Этим нужно гордиться, а не пытаться от этого избавиться. Было ужасной ошибкой пожертвовать привычной, важной личностью ради чего-то нового, безумного и совершенно непристойного.
Между приступами жалости к себе и слезами Грейс принялась обдумывать, как вернуть прежнюю жизнь. Она не могла отменить то, что было между вей и Рочдейлом. Но она может продолжать жить, как будто ничего этого не случилось. Она станет самой благочестивой христианкой, которая когда-либо жила на земле, и ее репутация будет спасена.
Как только Грейс убедила себя, что может сделать это, она снова впала в отчаяние от мысли, что ее доброе имя никогда не будет восстановлено. Она погибла. Ей нет прощения. Ее сердце разбито.
И снова по кругу – надежда и полная безнадежность.
К утру второго дня, проведенного в постели, Грейс устала от отчаяния, устала от слез, от жалости к себе. За ночь упадок духа превратился в гнев. Она вскочила с постели и раздвинула занавески на окнах, чтобы прогнать полумрак. Бог свидетель, она не позволит Рочдейлу уничтожить себя. Она не желает превращаться в несчастное, скорбное создание. Никогда в жизни Грейс Марлоу не поддавалась слабости и не поддастся теперь.
Она вызвала горничную и, ругая себя, принялась доставать одежду из шкафа. Она не позволит этому негодяю Рочдейлу превратить ее в раненое слабовольное нечто, только не после того, как она совершила столько перемен в своей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32