Маскировка оказалась эффективной. За голубой вуалью черты ее лица казались смазанными, а светлых волос вообще не было видно. Ее никто не узнает.
Рочдейл взял ее за руку и повел во двор конюшни. Он позволил видам и запахам, которые так любил, на мгновение отвлечь себя от чувства вины и стыда. Воздух был напоен ароматами люцерны, сена и лошадей. Они пошли вдоль денников по длинному, выстеленному соломой проходу. Какая-то лошадь заржала. Другая ударила копытом в стену стойла. Они нашли Серенити во втором проходе. Сэмюел Траск, один из старших конюхов Рочдейла, сидел на низком табурете перед стойлом и полировал сбрую. Увидев, что они подходят, он вскочил на ноги.
– Добрый вечер, милорд. – Он коснулся рукой края шляпы и поклонился. Потом посмотрел на Грейс и сделал то же самое. Рочдейл решил не представлять ее. Все решат, что она его любовница, и, следовательно, не станут обращать на нее внимания.
– Как наша девочка, Сэм?
– В полном здравии, милорд. К завтрашней скачке она будет в отличной форме.
Рочдейл открыл маленькую дверь и вошел внутрь. Сунув руку в карман сюртука, он вытащил кусок яблока, который взял в Хокерилле. Серенити губами взяла яблоко с его ладони и стала жевать. Рочдейл погладил ее по элегантной шее и прошептал на ухо что-то ласковое. Она потерлась мордой о его лицо и положила голову на плечо хозяина, пока он нежно чесал ее между ушами.
Лошадь замерла от чистого наслаждения – девочке так легко сделать приятно, – и он сделал знак Грейс войти, в стойло. Продолжая почесывать, он заговорил с Грейс очень тихим, ровным голосом:
– Вы ведь не боитесь лошадей?
– Ничуть. Я же выросла в деревне.
– Хорошо. Входите и познакомьтесь с моей любимой девочкой. Сэм, у тебя есть, чем угостить ее?
– Бутоны люцерны, милорд.
Сэм вытащил из небольшого мешка пригоршню люцерны. Грейс взяла ее и тихонько подошла к лошади, протягивая руку. Серенити очнулась от своего блаженства, чтобы взять угощение. Грейс подошла ближе и позволила лошади понюхать себя и потереться мордой. Когда Серенити потянулась к ее шляпке, Грейс рассмеялась и придержала шляпу, поглаживая лошадь по длинной блестящей шее.
Движением брови Рочдейл отослал Сэма, чтобы побыть наедине с двумя любимыми девочками.
– Серенити, познакомься с Грейс. Она очень хороший человек, и я уверен, она уже любит тебя.
– Ты красавица, – сказала Грейс, продолжая гладить кобылу по шее. – И знаешь это, да?
– Это она знает. Знает, что она лучше всех остальных, и завтра выиграет мне кругленькую сумму, правда, моя девочка?
Они провели с Серенити еще несколько минут, а потом вернулись к карете, чтобы ехать в гостиницу.
– Я понимаю, почему вы любите ее, – сказала Грейс. – Она восхитительное создание.
Настолько восхитительное, что Рочдейл был готов соблазнить прекрасную Грейс, чтобы сохранить Серенити в своей конюшне.
– Это моя самая лучшая лошадь. Она выиграла здесь, в Ньюмаркете, несколько кубков, а еще королевский кубок в Ноттингеме и несколько крупных денежных призов. Завтрашняя скачка не входит в число восьми главных скачек в Ньюмаркете, но здесь неофициально разыгрывается частный приз. Я просто хотел, чтобы она потренировалась перед Гудвудом.
– Мне не терпится увидеть, как она побежит.
Грейс робко взглянула на него, намекая, что есть и другие вещи, которые она ждет с не меньшим нетерпением.
Они приехали в «Королевскую голову» и предоставили форейторам заниматься каретой и лошадьми. Рочдейл достал из багажного отделения небольшую коробку и отнес ее в гостиницу. Хозяин хорошо знал его и получил щедрую награду за то, что быстро и незаметно провел их в приготовленные комнаты: две спальни, разделенные небольшой гостиной. По предварительной договоренности путешественников ждал холодный ужин с графином лучшего хозяйского кларета. Еще один соверен скользнул в руку хозяина гостиницы, когда он уходил, – дополнительная гарантия, что их не потревожат.
Они разошлись по своим отдельным комнатам, чтобы смыть дорожную пыль. От глаз Рочдейла не ускользнуло, что Грейс облегченно вздохнула, поняв, что ненадолго остается одна. Он бросил шляпу на кровать и снял сюртук, чтобы умыться. Затем не спеша побрился, щетина на его подбородке уже становилась жесткой, а он не хотел поцарапать нежную кожу Грейс.
Рочдейл изо всех сил старался отбросить чувство вины. Встреча с Серенити напомнила ему, как важно выиграть это пари. Это даже важнее, чем выиграть Альбиона у Шина; возможная потеря Серенити причиняла боль, не хотелось даже думать об этом.
Грейс присоединилась к нему в гостиной, она сняла шляпку и накидку. Ее платье было из простого белого муслина с вышивкой по подолу и по краю корсажа. Рукава короткие, оставляющие тонкие бледные руки восхитительно обнаженными. Волосы убраны на затылке в простой пучок. Рочдейл вспомнил, как они выглядели на маскараде, распущенные по спине, и возбудился от одной мысли, что увидит их снова.
Пока они ужинали, он не без усилий справлялся со своим возбуждением. Грейс ела мало, и он видел, что она нервничает. Он предложил ей выпить вина. Когда ее бокал опустел, Рочдейл снова наполнил его. Она быстро проглотила второй бокал, икнула и застенчиво улыбнулась.
– Для храбрости, – сказала она.
Новая волна вины окатила его от этих простых слов. Смелость совершенно другого рода привела ее сегодня сюда. Он, наверное, никогда не поймет, насколько это для нее огромный шаг, никогда не поймет, что она поставила на себе крест, чтобы быть с ним. Но Рочдейл понимал – это серьезный поступок.
Он старался поддерживать непринужденный разговор и развлекал ее. Она, кажется, немного расслабилась, но тревога все еще была заметна. Грейс сидела и ковырялась в тарелке. Смех, который ему удалось вызвать у нее, не был глубоким, страстным звуком, который он любил, – он был робким и хрупким.
В конце концов Рочдейл извинился, прошел в свою спальню и открыл маленький чемодан, который привез с собой. Он достал из него две прозрачные вещицы и вернулся в гостиную.
– Поскольку я не предупредил вас честно о своих планах, – сказал он, – я взял на себя смелость привезти для вас это. Я не знал, что вы выберете. Если хотите, завтра мы можем пройтись по магазинам.
Он протянул ей вещи, розовую шелковую ночную рубашку и такой же халат. Он потратил немало времени, выбирая для нее подходящее ночное одеяние. Оно не было ни слишком непристойным, ни слишком пуританским. Оно было красивым и элегантным и казалось именно таким, какое могла бы носить Грейс.
– О, как… как красиво, Джон! Я не представляла… я думала… О Господи, боюсь, я все-таки нервничаю. Вы должны простить меня, но я не знаю, что происходит. – Ее кожа порозовела от лица до шеи и вниз по рукам.
– Это произойдет так, как вы захотите, моя дорогая. Мы можем пойти в вашу спальню и раздеть друг друга, вообще забыв о ночной рубашке, или я могу подождать и войти после того, как вы наденете ее. Решать вам.
– Думаю, я лучше разденусь сама, если вы не против. Все это для меня так ново. Боюсь, я могу упасть в обмороки все испортить.
Рочдейл улыбнулся. Ее честное признание было таким милым.
– Тогда мы не будем торопиться. Идите, переоденьтесь в рубашку. Я приду, когда вы будете готовы. Вам нужна помощь с корсетом?
– Нет! – Ее глаза расширились от страха. – Нет, благодарю вас. Я справлюсь.
Он прошел в свою спальню и переоделся в тяжелый парчовый халат, который туго завязал на талии, но под него не надел ничего. Никогда он не готовился к наслаждению с такими дурными предчувствиями. Бедная взволнованная Грейс верила, что он научит ее секретам любви, потому что, без всяких сомнений, епископ этого не сделал. Рочдейл желал ее больше, чем любую женщину в своей жизни, но чем ближе становился момент капитуляции, тем больше он обнаруживал, что к желанию примешиваются ощущение обмана и чудовищное чувство вины. Но, Господь милосердный, как же он желал ее. Когда Рочдейл вернулся в гостиную, Грейс как раз открыла дверь своей спальни. Он едва не застонал при виде ее. Тонкий розовый шелк халата, туго стянутого на талии, облегал каждый нежный изгиб. Свет свечей откуда-то из комнаты за ее спиной так подсвечивал золотые волосы в блестящий шелк, что Грейс казалась сияющей, как видение ангела. Она остановилась на самом пороге, прямая, высокая и гордая, ее груди натянули шелк, бугорки сосков были четко очерчены. Волосы все еще были убраны наверх, но одна длинная прядь свободно упала на шею. Грейс выглядела так великолепно, что ему захотелось проглотить ее по кусочку.
– Я готова, – произнесла она на удивление ровным голосом. Теперь она казалась скорее решительной, чем взволнованной. Возможно, рубашка придала ей смелости. Но нет, это была не смелость. В глазах Грейс светилась чистая женская гордость. Она знала, что красива; она хотела, чтобы Рочдейл смотрел на нее.
И он смотрел. Потом пошел прямо к ней и заключил в объятия, закрыв ногой дверь. Он просто обнимал ее, наслаждаясь теплом кожи под тонким шелком.
– Боже мой, Грейс. У меня просто перехватило дыхание. Вы так прекрасны.
– Вы тоже, Джон.
Он наклонился и поцеловал ее. Шелковый халат невероятно чувственно скользил под его ищущими руками. Он касался каждого уголка ее тела, набрасываясь в это время как разбойник на ее рот, сжимая ее нежные бедра. Она тихо застонала, когда он осыпал поцелуями ее щеки и шею. Его руки обхватили ее затылок и погрузились в волосы.
– Распусти их, Грейс. Я хочу видеть их распущенными.
Пока он продолжал целовать ее шею и уши, она подняла руки к затылку. Он услышал звон, шпильки посыпались на пол, и вдруг сразу тяжелая золотая масса упала на его руки. Он отстранился, повернул Грейс, чтобы она оказалась к нему спиной, поднял густые волосы и зарылся в них лицом. Господи, как они восхитительны. Потом он снова притянул ее к себе и провел руками по груди, не отрывая лица от ее сладко пахнущих волос. Она задрожала от его прикосновения, но позволила продолжать.
Опустив руки, он развязал пояс на ее талии, снова повернул Грейс к себе лицом и скользнул руками под халат, потом стянул его с ее плеч, тонкая ткань соскользнула на пол. Теперь между ним и ее телом оставался только один тонкий слой шелка.
Рочдейл снова набросился на нее поцелуем, горячим и жадным, скользя языком внутрь и обратно, имитируя то, что должно произойти. Потом оставил ее губы и, нежно прикусывая, занялся мочкой уха, потом опустился на горло, к нежной ложбинке там, где ее плечо соединялось с изящной белой колонной шеи.
Ее дыхание стало неглубоким и учащенным. Он стянул бретельку ночной рубашки с ее плеча, следуя за ней поцелуями. Все ниже и ниже, пока одна бледная, совершенной формы грудь не оказалась открытой. Он легко коснулся ее, и Грейс тихо вскрикнула от страха.
Рочдейл отпрянул и был в самое сердце поражен ее видом: волосы распущены и растрепаны, кожа пылает, одна грудь обнажена, губы приоткрыты, глаза расширены. Это была Грейс Марлоу, прекрасная честная женщина, которая посвятила свою жизнь благотворительной работе. Добрая, порядочная, уважаемая Грейс Марлоу. И это он довел ее до такого.
Вся вина и стыд, которые он чувствовал, слились воедино при виде такого беспорядка и смятения. Он всегда хотел заполучить ее, но в этот момент мысль овладеть ею показалась неправильной, словно это было насилие над чем-то хорошим и чистым.
Он не мог сделать этого.
Он хотел этого, именно этого: видеть скромность и достоинство епископской вдовы уничтоженными. Но теперь это казалось омерзительным, глупым, и ему было невыносимо даже смотреть на нее.
Он не может сделать это.
Грейс растерянно смотрела на него:
– Что-то не так?
Рочдейл покачал головой. Он протянул руку, вернул бретельку на место и закрыл ее грудь.
– Простите, Грейс. Пожалуйста, простите.
На ее лице отразилась паника.
– Это я что-то сделала? Я не знаю, как это делается. Это вы знаете. Я сделала что-то не так? Скажите мне, Джон!
Он погладил ее по щеке и отступил назад, прочь от искушения.
– Вы не сделали ничего плохого, моя дорогая. Это меня нужно винить. Вы слишком хороши для таких, как я, Грейс. Я не должен был заходить с вами так далеко. Это было неправильно, совершенно неправильно. Вы благородны и порядочны, а я не могу сказать про себя ни того ни другого. Я не могу тащить вас на дно. Я думал, что это легко, но я не могу. Я не хочу быть причиной падения хорошей женщины. Я слишком люблю вас, чтобы совершить такое. Мне жаль, Грейс. Правда жаль.
Он отвернулся от ее широко открытых от недоверия глаз и вышел, закрыв за собой дверь. Придя в свою спальню, он рухнул в кресло, оперся локтями о колени и закрыл лицо ладонями.
Черт, черт, черт!
Каким же он был дураком. Он не верил, что это может случиться, не понимал, что это уже случилось. Рочдейл, испорченный, беспринципный развратник каким-то образом превратился в благородного болвана, каким хотела его видеть Грейс. Он только что, впервые более чем за двенадцать лет, сделал что-то совершенно бескорыстное.
Почему же тогда он чувствует себя так отвратительно?
Глава 14
Как он посмел!
Грейс стояла в комнате, одетая в красивую ночную рубашку, и смотрела на закрытую дверь, не веря своим глазам. Она скрестила руки на груди и задрожала. Не от холода, а от чистого, раскаленного добела бешенства.
Как смел он привезти ее в такую даль, в Ньюмаркет, заставить надеть на себя эту тонкую ночную рубашку, целовать ее почти до бесчувствия – Боже мой! – касаться ее обнаженной груди… а потом уйти. Что с ним не так, если он вдруг так резко передумал?
Или что не так с ней?
Нет, это не ее вина. Не ее. Она не сделала ничего плохого. Рочдейл оскорбил ее, оставив одну, возбужденную и сконфуженную. Он должен был понимать, чего ей стоило надеть эту рубашку и предстать перед ним практически голой. Он должен был понимать, как повлияет на нее его вид в одном халате – она была уверена, что под халатом на нем ничего не было, – в вырезе которого виднелись шея и грудь, покрытая темными волосами. Он должен был знать, что она чувствует, когда он прикасается к ней.
И. все же он сбежал. Будь он проклят!
Грейс решила позволить ему затащить себя в постель. Это было тяжелое решение, невероятное и меняющее всю жизнь, но, черт побери, она решила и приготовилась довести дело до конца. Она была готова позволить Рочдейлу заняться с ней любовью. Больше чем готова, она хотела этого. Действительно хотела. Она хотела испытать физическую страсть, о которой так часто говорили «веселые вдовы», и Рочдейл был единственным мужчиной, которому она, неопытная, могла довериться. Потому что она нравилась ему, он уважал ее и знал, какой это для нее значительный шаг.
Она не могла не нервничать из-за этого. Она никогда раньше не видела мужскую обнаженную грудь. Она никогда не позволяла мужчине видеть, а тем более прикасаться к своей обнаженной груди. Естественно, это заставляло ее нервничать.
Может быть, его отвратило это? Тот удивленный вскрик, когда он коснулся ее груди? Разумеется, он понимал, какой испуг – и волнующее наслаждение – она испытала. Но возможно, он принял потрясение за страх и посчитал, что она не готова к такой близости. Или решил, что ему неинтересно обучать такую пугливую неопытную женщину.
В конце концов, он не посчитал ее достаточно желанной, чтобы заниматься с ней любовью, хотя изначально именно это и собирался сделать. Но нет, она чувствовала его желание. По тому, как он возбудился, как прижимался к ней, по его настойчивости, по голоду в его поцелуях, в его ласках. А как он купался в ее волосах! Грейс едва не потеряла сознание от того, как нежно он трогал их, как будто это было бесценное золото. Он заставил ее чувствовать себя прекрасной, желанной, и она была более чем готова сделать то, что делала в своем сне.
Но он отказал ей в этом наслаждении.
Хотя Грейс избавилась от «мантии» вдовы епископа, возможно, Рочдейл был не в силах видеть дальше этого образа. Возможно, он обнаружил, что все-таки не сможет вынести физической близости с таким образцом совершенства.
Она устала быть вдовой епископа; Рочдейл поощрял ее порывы создать свою собственную жизнь. Он научил ее хотеть большего, и, Бог свидетель, она хотела. Он показал ей, что такое желание. Не греховные порывы, которые епископ заставлял ее подавлять. А честное, естественное желание к мужчине. Он научил ее этому, и она хотела большего. Она хотела страсти и любви. Господи, она умирала от этого желания, так же как пьяница умирает от желания получить очередную бутылку.
Будь Рочдейл проклят за то, что заставил ее хотеть всего и отказался дать ей это. Будь он проклят, что вознес ее тело на такие высоты и не закончил работу. Будь он проклят, что оказался таким трусом!
Нет, он так просто не отделается. Грейс больше не зажатая, сдержанная, тихая мышка, которой когда-то была. Он хотел, чтобы она стала сильной, независимой, самостоятельной женщиной, и она ею стала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Рочдейл взял ее за руку и повел во двор конюшни. Он позволил видам и запахам, которые так любил, на мгновение отвлечь себя от чувства вины и стыда. Воздух был напоен ароматами люцерны, сена и лошадей. Они пошли вдоль денников по длинному, выстеленному соломой проходу. Какая-то лошадь заржала. Другая ударила копытом в стену стойла. Они нашли Серенити во втором проходе. Сэмюел Траск, один из старших конюхов Рочдейла, сидел на низком табурете перед стойлом и полировал сбрую. Увидев, что они подходят, он вскочил на ноги.
– Добрый вечер, милорд. – Он коснулся рукой края шляпы и поклонился. Потом посмотрел на Грейс и сделал то же самое. Рочдейл решил не представлять ее. Все решат, что она его любовница, и, следовательно, не станут обращать на нее внимания.
– Как наша девочка, Сэм?
– В полном здравии, милорд. К завтрашней скачке она будет в отличной форме.
Рочдейл открыл маленькую дверь и вошел внутрь. Сунув руку в карман сюртука, он вытащил кусок яблока, который взял в Хокерилле. Серенити губами взяла яблоко с его ладони и стала жевать. Рочдейл погладил ее по элегантной шее и прошептал на ухо что-то ласковое. Она потерлась мордой о его лицо и положила голову на плечо хозяина, пока он нежно чесал ее между ушами.
Лошадь замерла от чистого наслаждения – девочке так легко сделать приятно, – и он сделал знак Грейс войти, в стойло. Продолжая почесывать, он заговорил с Грейс очень тихим, ровным голосом:
– Вы ведь не боитесь лошадей?
– Ничуть. Я же выросла в деревне.
– Хорошо. Входите и познакомьтесь с моей любимой девочкой. Сэм, у тебя есть, чем угостить ее?
– Бутоны люцерны, милорд.
Сэм вытащил из небольшого мешка пригоршню люцерны. Грейс взяла ее и тихонько подошла к лошади, протягивая руку. Серенити очнулась от своего блаженства, чтобы взять угощение. Грейс подошла ближе и позволила лошади понюхать себя и потереться мордой. Когда Серенити потянулась к ее шляпке, Грейс рассмеялась и придержала шляпу, поглаживая лошадь по длинной блестящей шее.
Движением брови Рочдейл отослал Сэма, чтобы побыть наедине с двумя любимыми девочками.
– Серенити, познакомься с Грейс. Она очень хороший человек, и я уверен, она уже любит тебя.
– Ты красавица, – сказала Грейс, продолжая гладить кобылу по шее. – И знаешь это, да?
– Это она знает. Знает, что она лучше всех остальных, и завтра выиграет мне кругленькую сумму, правда, моя девочка?
Они провели с Серенити еще несколько минут, а потом вернулись к карете, чтобы ехать в гостиницу.
– Я понимаю, почему вы любите ее, – сказала Грейс. – Она восхитительное создание.
Настолько восхитительное, что Рочдейл был готов соблазнить прекрасную Грейс, чтобы сохранить Серенити в своей конюшне.
– Это моя самая лучшая лошадь. Она выиграла здесь, в Ньюмаркете, несколько кубков, а еще королевский кубок в Ноттингеме и несколько крупных денежных призов. Завтрашняя скачка не входит в число восьми главных скачек в Ньюмаркете, но здесь неофициально разыгрывается частный приз. Я просто хотел, чтобы она потренировалась перед Гудвудом.
– Мне не терпится увидеть, как она побежит.
Грейс робко взглянула на него, намекая, что есть и другие вещи, которые она ждет с не меньшим нетерпением.
Они приехали в «Королевскую голову» и предоставили форейторам заниматься каретой и лошадьми. Рочдейл достал из багажного отделения небольшую коробку и отнес ее в гостиницу. Хозяин хорошо знал его и получил щедрую награду за то, что быстро и незаметно провел их в приготовленные комнаты: две спальни, разделенные небольшой гостиной. По предварительной договоренности путешественников ждал холодный ужин с графином лучшего хозяйского кларета. Еще один соверен скользнул в руку хозяина гостиницы, когда он уходил, – дополнительная гарантия, что их не потревожат.
Они разошлись по своим отдельным комнатам, чтобы смыть дорожную пыль. От глаз Рочдейла не ускользнуло, что Грейс облегченно вздохнула, поняв, что ненадолго остается одна. Он бросил шляпу на кровать и снял сюртук, чтобы умыться. Затем не спеша побрился, щетина на его подбородке уже становилась жесткой, а он не хотел поцарапать нежную кожу Грейс.
Рочдейл изо всех сил старался отбросить чувство вины. Встреча с Серенити напомнила ему, как важно выиграть это пари. Это даже важнее, чем выиграть Альбиона у Шина; возможная потеря Серенити причиняла боль, не хотелось даже думать об этом.
Грейс присоединилась к нему в гостиной, она сняла шляпку и накидку. Ее платье было из простого белого муслина с вышивкой по подолу и по краю корсажа. Рукава короткие, оставляющие тонкие бледные руки восхитительно обнаженными. Волосы убраны на затылке в простой пучок. Рочдейл вспомнил, как они выглядели на маскараде, распущенные по спине, и возбудился от одной мысли, что увидит их снова.
Пока они ужинали, он не без усилий справлялся со своим возбуждением. Грейс ела мало, и он видел, что она нервничает. Он предложил ей выпить вина. Когда ее бокал опустел, Рочдейл снова наполнил его. Она быстро проглотила второй бокал, икнула и застенчиво улыбнулась.
– Для храбрости, – сказала она.
Новая волна вины окатила его от этих простых слов. Смелость совершенно другого рода привела ее сегодня сюда. Он, наверное, никогда не поймет, насколько это для нее огромный шаг, никогда не поймет, что она поставила на себе крест, чтобы быть с ним. Но Рочдейл понимал – это серьезный поступок.
Он старался поддерживать непринужденный разговор и развлекал ее. Она, кажется, немного расслабилась, но тревога все еще была заметна. Грейс сидела и ковырялась в тарелке. Смех, который ему удалось вызвать у нее, не был глубоким, страстным звуком, который он любил, – он был робким и хрупким.
В конце концов Рочдейл извинился, прошел в свою спальню и открыл маленький чемодан, который привез с собой. Он достал из него две прозрачные вещицы и вернулся в гостиную.
– Поскольку я не предупредил вас честно о своих планах, – сказал он, – я взял на себя смелость привезти для вас это. Я не знал, что вы выберете. Если хотите, завтра мы можем пройтись по магазинам.
Он протянул ей вещи, розовую шелковую ночную рубашку и такой же халат. Он потратил немало времени, выбирая для нее подходящее ночное одеяние. Оно не было ни слишком непристойным, ни слишком пуританским. Оно было красивым и элегантным и казалось именно таким, какое могла бы носить Грейс.
– О, как… как красиво, Джон! Я не представляла… я думала… О Господи, боюсь, я все-таки нервничаю. Вы должны простить меня, но я не знаю, что происходит. – Ее кожа порозовела от лица до шеи и вниз по рукам.
– Это произойдет так, как вы захотите, моя дорогая. Мы можем пойти в вашу спальню и раздеть друг друга, вообще забыв о ночной рубашке, или я могу подождать и войти после того, как вы наденете ее. Решать вам.
– Думаю, я лучше разденусь сама, если вы не против. Все это для меня так ново. Боюсь, я могу упасть в обмороки все испортить.
Рочдейл улыбнулся. Ее честное признание было таким милым.
– Тогда мы не будем торопиться. Идите, переоденьтесь в рубашку. Я приду, когда вы будете готовы. Вам нужна помощь с корсетом?
– Нет! – Ее глаза расширились от страха. – Нет, благодарю вас. Я справлюсь.
Он прошел в свою спальню и переоделся в тяжелый парчовый халат, который туго завязал на талии, но под него не надел ничего. Никогда он не готовился к наслаждению с такими дурными предчувствиями. Бедная взволнованная Грейс верила, что он научит ее секретам любви, потому что, без всяких сомнений, епископ этого не сделал. Рочдейл желал ее больше, чем любую женщину в своей жизни, но чем ближе становился момент капитуляции, тем больше он обнаруживал, что к желанию примешиваются ощущение обмана и чудовищное чувство вины. Но, Господь милосердный, как же он желал ее. Когда Рочдейл вернулся в гостиную, Грейс как раз открыла дверь своей спальни. Он едва не застонал при виде ее. Тонкий розовый шелк халата, туго стянутого на талии, облегал каждый нежный изгиб. Свет свечей откуда-то из комнаты за ее спиной так подсвечивал золотые волосы в блестящий шелк, что Грейс казалась сияющей, как видение ангела. Она остановилась на самом пороге, прямая, высокая и гордая, ее груди натянули шелк, бугорки сосков были четко очерчены. Волосы все еще были убраны наверх, но одна длинная прядь свободно упала на шею. Грейс выглядела так великолепно, что ему захотелось проглотить ее по кусочку.
– Я готова, – произнесла она на удивление ровным голосом. Теперь она казалась скорее решительной, чем взволнованной. Возможно, рубашка придала ей смелости. Но нет, это была не смелость. В глазах Грейс светилась чистая женская гордость. Она знала, что красива; она хотела, чтобы Рочдейл смотрел на нее.
И он смотрел. Потом пошел прямо к ней и заключил в объятия, закрыв ногой дверь. Он просто обнимал ее, наслаждаясь теплом кожи под тонким шелком.
– Боже мой, Грейс. У меня просто перехватило дыхание. Вы так прекрасны.
– Вы тоже, Джон.
Он наклонился и поцеловал ее. Шелковый халат невероятно чувственно скользил под его ищущими руками. Он касался каждого уголка ее тела, набрасываясь в это время как разбойник на ее рот, сжимая ее нежные бедра. Она тихо застонала, когда он осыпал поцелуями ее щеки и шею. Его руки обхватили ее затылок и погрузились в волосы.
– Распусти их, Грейс. Я хочу видеть их распущенными.
Пока он продолжал целовать ее шею и уши, она подняла руки к затылку. Он услышал звон, шпильки посыпались на пол, и вдруг сразу тяжелая золотая масса упала на его руки. Он отстранился, повернул Грейс, чтобы она оказалась к нему спиной, поднял густые волосы и зарылся в них лицом. Господи, как они восхитительны. Потом он снова притянул ее к себе и провел руками по груди, не отрывая лица от ее сладко пахнущих волос. Она задрожала от его прикосновения, но позволила продолжать.
Опустив руки, он развязал пояс на ее талии, снова повернул Грейс к себе лицом и скользнул руками под халат, потом стянул его с ее плеч, тонкая ткань соскользнула на пол. Теперь между ним и ее телом оставался только один тонкий слой шелка.
Рочдейл снова набросился на нее поцелуем, горячим и жадным, скользя языком внутрь и обратно, имитируя то, что должно произойти. Потом оставил ее губы и, нежно прикусывая, занялся мочкой уха, потом опустился на горло, к нежной ложбинке там, где ее плечо соединялось с изящной белой колонной шеи.
Ее дыхание стало неглубоким и учащенным. Он стянул бретельку ночной рубашки с ее плеча, следуя за ней поцелуями. Все ниже и ниже, пока одна бледная, совершенной формы грудь не оказалась открытой. Он легко коснулся ее, и Грейс тихо вскрикнула от страха.
Рочдейл отпрянул и был в самое сердце поражен ее видом: волосы распущены и растрепаны, кожа пылает, одна грудь обнажена, губы приоткрыты, глаза расширены. Это была Грейс Марлоу, прекрасная честная женщина, которая посвятила свою жизнь благотворительной работе. Добрая, порядочная, уважаемая Грейс Марлоу. И это он довел ее до такого.
Вся вина и стыд, которые он чувствовал, слились воедино при виде такого беспорядка и смятения. Он всегда хотел заполучить ее, но в этот момент мысль овладеть ею показалась неправильной, словно это было насилие над чем-то хорошим и чистым.
Он не мог сделать этого.
Он хотел этого, именно этого: видеть скромность и достоинство епископской вдовы уничтоженными. Но теперь это казалось омерзительным, глупым, и ему было невыносимо даже смотреть на нее.
Он не может сделать это.
Грейс растерянно смотрела на него:
– Что-то не так?
Рочдейл покачал головой. Он протянул руку, вернул бретельку на место и закрыл ее грудь.
– Простите, Грейс. Пожалуйста, простите.
На ее лице отразилась паника.
– Это я что-то сделала? Я не знаю, как это делается. Это вы знаете. Я сделала что-то не так? Скажите мне, Джон!
Он погладил ее по щеке и отступил назад, прочь от искушения.
– Вы не сделали ничего плохого, моя дорогая. Это меня нужно винить. Вы слишком хороши для таких, как я, Грейс. Я не должен был заходить с вами так далеко. Это было неправильно, совершенно неправильно. Вы благородны и порядочны, а я не могу сказать про себя ни того ни другого. Я не могу тащить вас на дно. Я думал, что это легко, но я не могу. Я не хочу быть причиной падения хорошей женщины. Я слишком люблю вас, чтобы совершить такое. Мне жаль, Грейс. Правда жаль.
Он отвернулся от ее широко открытых от недоверия глаз и вышел, закрыв за собой дверь. Придя в свою спальню, он рухнул в кресло, оперся локтями о колени и закрыл лицо ладонями.
Черт, черт, черт!
Каким же он был дураком. Он не верил, что это может случиться, не понимал, что это уже случилось. Рочдейл, испорченный, беспринципный развратник каким-то образом превратился в благородного болвана, каким хотела его видеть Грейс. Он только что, впервые более чем за двенадцать лет, сделал что-то совершенно бескорыстное.
Почему же тогда он чувствует себя так отвратительно?
Глава 14
Как он посмел!
Грейс стояла в комнате, одетая в красивую ночную рубашку, и смотрела на закрытую дверь, не веря своим глазам. Она скрестила руки на груди и задрожала. Не от холода, а от чистого, раскаленного добела бешенства.
Как смел он привезти ее в такую даль, в Ньюмаркет, заставить надеть на себя эту тонкую ночную рубашку, целовать ее почти до бесчувствия – Боже мой! – касаться ее обнаженной груди… а потом уйти. Что с ним не так, если он вдруг так резко передумал?
Или что не так с ней?
Нет, это не ее вина. Не ее. Она не сделала ничего плохого. Рочдейл оскорбил ее, оставив одну, возбужденную и сконфуженную. Он должен был понимать, чего ей стоило надеть эту рубашку и предстать перед ним практически голой. Он должен был понимать, как повлияет на нее его вид в одном халате – она была уверена, что под халатом на нем ничего не было, – в вырезе которого виднелись шея и грудь, покрытая темными волосами. Он должен был знать, что она чувствует, когда он прикасается к ней.
И. все же он сбежал. Будь он проклят!
Грейс решила позволить ему затащить себя в постель. Это было тяжелое решение, невероятное и меняющее всю жизнь, но, черт побери, она решила и приготовилась довести дело до конца. Она была готова позволить Рочдейлу заняться с ней любовью. Больше чем готова, она хотела этого. Действительно хотела. Она хотела испытать физическую страсть, о которой так часто говорили «веселые вдовы», и Рочдейл был единственным мужчиной, которому она, неопытная, могла довериться. Потому что она нравилась ему, он уважал ее и знал, какой это для нее значительный шаг.
Она не могла не нервничать из-за этого. Она никогда раньше не видела мужскую обнаженную грудь. Она никогда не позволяла мужчине видеть, а тем более прикасаться к своей обнаженной груди. Естественно, это заставляло ее нервничать.
Может быть, его отвратило это? Тот удивленный вскрик, когда он коснулся ее груди? Разумеется, он понимал, какой испуг – и волнующее наслаждение – она испытала. Но возможно, он принял потрясение за страх и посчитал, что она не готова к такой близости. Или решил, что ему неинтересно обучать такую пугливую неопытную женщину.
В конце концов, он не посчитал ее достаточно желанной, чтобы заниматься с ней любовью, хотя изначально именно это и собирался сделать. Но нет, она чувствовала его желание. По тому, как он возбудился, как прижимался к ней, по его настойчивости, по голоду в его поцелуях, в его ласках. А как он купался в ее волосах! Грейс едва не потеряла сознание от того, как нежно он трогал их, как будто это было бесценное золото. Он заставил ее чувствовать себя прекрасной, желанной, и она была более чем готова сделать то, что делала в своем сне.
Но он отказал ей в этом наслаждении.
Хотя Грейс избавилась от «мантии» вдовы епископа, возможно, Рочдейл был не в силах видеть дальше этого образа. Возможно, он обнаружил, что все-таки не сможет вынести физической близости с таким образцом совершенства.
Она устала быть вдовой епископа; Рочдейл поощрял ее порывы создать свою собственную жизнь. Он научил ее хотеть большего, и, Бог свидетель, она хотела. Он показал ей, что такое желание. Не греховные порывы, которые епископ заставлял ее подавлять. А честное, естественное желание к мужчине. Он научил ее этому, и она хотела большего. Она хотела страсти и любви. Господи, она умирала от этого желания, так же как пьяница умирает от желания получить очередную бутылку.
Будь Рочдейл проклят за то, что заставил ее хотеть всего и отказался дать ей это. Будь он проклят, что вознес ее тело на такие высоты и не закончил работу. Будь он проклят, что оказался таким трусом!
Нет, он так просто не отделается. Грейс больше не зажатая, сдержанная, тихая мышка, которой когда-то была. Он хотел, чтобы она стала сильной, независимой, самостоятельной женщиной, и она ею стала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32