Ц Артуро, Ц сказал я себе, Ц ты определенно шагаешь к неприятностям. Те
бя арестуют как дегенерата!
Как дегенерата? Какая чепуха! Я что, не могу выйти прогуляться, если хочетс
я? Вон та женщина впереди? Я совершенно ничего о ней не знаю. Мы в свободной
стране, Богом клянусь. Что я могу сделать, если она движется со мной в одно
м направлении? Если ей это не нравится, пускай перейдет на другую сторону,
офицер. Как бы там ни было, это Ц моя любимая улица, офицер. Фрэнк Скарпи Ц
мой дядя, офицер. Он подтвердит, что я всегда гуляю по этой улице перед тем,
как отойти ко сну. В конце концов, это свободная страна, офицер.
На следующем углу женщина остановилась чиркнуть спичкой о стену банка. П
отом прикурила. Дымок повис в мертвом воздухе кривыми воздушными шарика
ми. Я привстал на цыпочки и заторопился вперед. Добежав до неподвижных кл
убов, я весь подобрался и втянул их в себя. Дым от ее сигареты! Аг
а.
Я знал, куда упала спичка. Еще несколько шагов, и я поднял ее с земли. Вот она
лежит у меня на ладони. Необыкновеннейшая спичка. Никакого ощутимого ра
зличия с прочими, однако спичка необыкновенная. Наполовину сгорела, эта
сосновая спичка со сладостным ароматом, прекрасная, точно самородок ред
кого золота. Я ее поцеловал.
Ц Спичка, Ц произнес я. Ц Я люблю тебя. Тебя зовут Генриетта.
Я люблю тебя душой и телом.
Я положил ее в рот и начал жевать. Уголь на вкус был как деликатес, горько-с
ладкая сосновая древесина, хрупкая и сочная. Вкусно, восхитительно вкусн
о. Та самая спичка, которую она держала в пальцах. Генриетта. Прекраснейша
я спичка, какую мне только доводилось жевать, мадам. Позвольте мне вас поз
дравить.
Теперь женщина шла быстрее, и за нею дрейфовали сгустки дыма. Я на ходу ими
упивался. Ага. Бедра у нее перекатывались клубком змей. Я чувствовал его г
рудью и кончиками пальцев.
Мы приближались к кварталам кафе и бильярдных вдоль набережной. Ночной в
оздух тренькал людскими голосами и далекими щелчками бильярдных шаров.
Перед «Экме» неожиданно возникли стивидоры с киями в руках. Должно быть,
услышали стук женских каблуков по тротуару Ц выскочили внезапно, а тепе
рь стояли перед входом, ждали.
Она прошла вдоль шеренги молчаливых глаз, и те следили за нею, медленно по
ворачивая шеи, пятеро мужиков, кучковавшихся в дверях. Я отставал футов н
а пятьдесят. Я презирал их. Один, монстр с прицепленным к карману рыболовн
ым крючком, извлек изо рта сигару и тихонько присвистнул. Ухмыльнулся ос
тальным, прочистил горло и харкнул серебристой ленточкой на мостовую. Я
презирал этого мужлана. Знает ли он, что существует городское распоряжен
ие, запрещающее извергать на тротуары слюну? Ему неведомы законы приличн
ого общества? Или он просто необразованное человеческое чудовище, вынуж
денное харкать, харкать и харкать чисто из своей животной природы, отвра
тительного порочного телесного позыва, что заставляет его изрыгать мер
зкую слизь, когда хочется? Знать бы хоть, как его зовут! Я бы его сдал в отдел
здравоохранения и подал бы на него в суд.
Тут я дошел до подъезда «Экме». Мужики и за мной пронаблюдали Ц бездельн
ики, лишь бы на что-нибудь позексать. Женщина уже шла по тому кварталу, где
все здания черны и пусты Ц сплошной огромный ряд черных голых провалов.
На миг остановилась перед одним окном. Затем двинулась дальше. Что-то в ок
не привлекло ее внимание и задержало.
Дойдя до этого окна, я понял, в чем дело. То была витрина единственной засе
ленной лавчонки в квартале. Магазин подержанных вещей, ломбард. Рабочий
день давно окончился, и магазин закрылся, а на витрине горой навалены укр
ашения, инструменты, пишущие машинки, чемоданы и фотокамеры. Объявление
в витрине гласило: «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото». Я знал, чт
о она прочла эту бумажку, и перечитывал ее вновь и вновь. «Платим Самые Выс
окие Цены За Старое Золото». «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото
». Теперь мы оба ее прочли, она и я Ц Артуро Бандини и его женщина. Чудесно!
И разве она не вгляделась пристально в глубину лавки? Бандини так же пост
упит: как женщина Бандини, так и сам Бандини. В глубине горела маленькая ла
мпочка над небольшим приземистым сейфом. Комната была просто набита ста
рьем. В одном углу стояла проволочная клетка, за которой приткнулась кон
торка. Глаза моей женщины видели все это, и я не забуду.
Я повернулся идти за ней дальше. На следующем перекрестке она сошла с тро
туара в тот момент, когда светофор вспыхнул зеленым: ИДИТЕ. Я подскочил, ст
ремясь перейти улицу тоже, но свет изменился на красный: СТОЙТЕ. К черту св
етофоры. Любовь не терпит барьеров. Бандини должен прорваться. Вперед, к п
обеде! И я перешел через дорогу. Женщина оказалась всего лишь в двадцати ф
утах, и округлая тайна ее форм уже переполняла меня. Вскоре я обрушусь на н
ее. Вот это мне в голову как-то не приходило.
Ну, Бандини, так что ты будешь сейчас делать?
Бандини не медлит. Бандини знает, что делать, Ц не так ли, Бандини? Разумее
тся, знаю! Я заговорю с нею сладкими словами. Я скажу: приветствую, возлюбл
енная моя! Какая к тому же прекрасная ночь; и не станешь ли ты возражать, ес
ли я немного пройдусь с тобою? Я знаю немного утонченной поэзии, вроде Пес
ни Песней и еще этой, длинной, из Ницше… ну, про сладострастие Ц что ты пре
дпочтешь? А тебе известно, что я писатель? Да, в самом деле! Я пишу для Вечнос
ти. Давай пройдемся до самой линии прибоя, и я расскажу тебе о своей работе
, о прозе для Вечности.
Но когда я нагнал ее, случилось странное.
Мы поравнялись. Я кашлянул и прочистил горло. Я уже собирался было сказат
ь: здравствуйте, уважаемая. Но что-то в глотке у меня заклинило. Я ничего не
мог сделать. Даже взглянуть на нее не мог, потому что голова отказывалась
поворачиваться на шее. Решимость моя испарилась. Мне показалось, что сей
час я грохнусь в обморок. Я падаю, сказал я себе; я в состоянии коллапса. А по
том произошло самое странное: я побежал. Я подбрасывал ноги, закидывал го
лову и несся, как последний дурак. Работая локтями, ноздрями ловя соленый
воздух, я делал ноги, словно олимпиец, словно спринтер на последнем отрез
ке к победе.
Ну а сейчас ты что делаешь, Бандини? Почему ты бежишь?
Мне хочется бежать. Ну и что с того? Полагаю, я могу побегать немного, если м
не так хочется, не правда ли?
Мои подметки клацали по пустынной улице. Я набирал скорость. Двери и окна
проносились мимо удивительнейшим образом. Я никогда раньше и вообразит
ь не мог, что способен развивать такую скорость. Я стремглав проскочил За
л Докеров и плавно свернул на Франт-стрит. Длинные склады отбрасывали на
дорогу черные тени, среди них разносилось поспешное эхо моих шагов. Я уже
был возле доков, через дорогу от меня, за линией складов Ц море.
Я Ц не кто иной, как Артуро Бандини, величайший спринтер в истории аннало
в спортивной славы Америки. Гуч, могучий голландский чемпион, Сильвестр
Гуч, демон скорости из страны ветряных мельниц и деревянных башмаков, оп
ережал меня на пятьдесят футов Ц могучий голландец устроил мне забег вс
ей моей карьеры. Выиграю ли я? Такой вопрос задавали себе тысячи мужчин и ж
енщин, собравшиеся на трибунах, Ц в особенности женщины, поскольку сред
и спортивных писак я в шутку был известен как «женский бегун» в силу того,
что среди спортивных болельщиц был неимоверно популярен. Теперь же триб
уны ревели от неистовства. Женщины воздевали руки и умоляли меня победит
ь Ц ради Америки. Давай, Бандини! Давай, Бандини! Ох ты, Бандини! Как же мы те
бя любим! Женщины волновались, хотя беспокоиться не о чем. Ситуация под на
дежным контролем, и я это знал. Сильвестр Гуч уставал; он не мог выдержать
такого темпа. Я же приберегал себя для этих последних пятидесяти ярдов. Я
знал, что смогу разгромить его. Не бойтесь, мои дамы, все, кто любит меня, не
страшитесь! Честь Америки зависит от моей победы, я это знаю, и когда Амери
ка нуждается во мне, вы найдете меня на месте, в самой гуще борьбы, готовым
пролить свою кровь. Гордыми, прекрасными скачками я миновал пятидесятия
рдовую отметку. Господи, только посмотрите, как этот человек бежит! Визг р
адости из тысяч женских ртов. В десяти футах от финишной ленточки я ринул
ся вперед, прорвав ее за четверть секунды до могучего голландца. Трибуны
взревели от восторга. Вокруг собрались операторы кинохроники, умоляя ск
азать хоть несколько слов. Пожалуйста, Бандини, пожалуйста! Оп
ираясь на стену доков Американо-Гавайской компании, я хватал ртом возду
х и, улыбаясь, соглашался выступить перед парнями с заявлением. Приятная
компания, что и говорить.
Ц Я хочу передать привет моей маме, Ц прерывисто начал я, еще задыхаясь.
Ц Ты здесь, мама? Привет! Видите ли, джентльмены, когда я был мальчишкой ещ
е в Калифорнии, после школы я бегал разносить газеты по маршруту. А мама мо
я в то время лежала в больнице. Каждую ночь она была практически при смерт
и. Вот тогда-то я и научился бегать. Ужасно сознавать, что я могу потерять м
аму, не закончив с доставкой вилмингтонской «Газетт», поэтому я бежал, ка
к безумец, стараясь закончить маршрут, а потом мчался пять миль до больни
цы. Таковы были мои тренировки. Я хочу поблагодарить вас всех и еще раз пер
едать привет моей мамочке в Калифорнии. Привет, мам! Как там Билли и Тед? Со
бачка поправилась?
Смех. Перешептываются о моей простой природной скромности. Поздравлени
я.
Но в конечном итоге удовлетворения от победы над Гучем немного, хоть это
и великая победа. Запыхавшись, я уже устал быть олимпийским бегуном.
Все дело в женщине в фиолетовом пальто. Где она сейчас? Я поспешил обратно
к бульвару Авалон. Нигде никого не видно. Если не считать стивидоров в сле
дующем квартале да мотыльков, что кружатся возле уличных фонарей, бульва
р пуст.
Дурак! Потерял ее. Она исчезла навсегда…
Я начал кружить по кварталу. Вдали раздался лай полицейской собаки. Это Г
ерман. Про Германа я знал все. Пес почтальонов. Искренний пес: не только ла
ял, но и кусался. Однажды гнал меня много кварталов, сдирая у меня с лодыже
к носки. Я решил прекратить поиски. Все равно уже поздно. Как-нибудь в друг
ой раз, вечером, я ее отыщу. Завтра с утра пораньше надо быть на работе. И я д
винулся домой по Авалону.
Снова увидел табличку: «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото». Мен
я она тронула до глубины души, поскольку ее прочла она, женщина в фиолетов
ом пальто. Она видела и чувствовала все это: ломбард, стекло, витрину, стар
ье внутри. Она прошла по этой самой улице. Вот этот самый тротуар ощутил на
себе зачарованный груз ее веса. Она дышала этим воздухом и нюхала это мор
е. С запахом мешался дым ее сигареты. Ах, это просто слишком, просто слишко
м!
Возле банка я коснулся того места, о которое она зажгла спичку. Вот Ц на к
ончиках моих пальцев. Чудесно. Крошечная темная черточка. О черточка, теб
я зовут Клаудиа. О Клаудиа, я люблю тебя. Я поцелую тебя, чтобы доказать сво
ю преданность. Я огляделся. На два квартала в обе стороны Ц никого. Я нагн
улся и поцеловал темную черточку.
Я люблю тебя, Клаудиа. И умоляю выйти за меня замуж. Мне в жизни больше ниче
го не важно. Даже труды мои, эти тома, предназначенные Вечности, Ц они нич
его не значат без тебя. Выходи за меня, иначе я пойду к докам и прыгну в море
вниз головой. И я снова поцеловал темную черточку.
И тут с ужасом заметил, что весь фасад банка покрыт точно такими же темным
и черточками и полосами от тысяч и тысяч спичек. Я сплюнул в отвращении.
Ее след должен быть уникальным Ц нечто вроде ее самой, простое и в то же в
ремя таинственное, такая черточка от спички, какой мир до сих пор не знал.
Я отыщу ее, даже если придется искать вечно. Ты слышишь меня? Навеки вечно.
Пока не состарюсь, я буду стоять здесь, все ища и ища таинственную черточк
у своей любви. Меня никто не разубедит. Итак, начинаю: вся жизнь или один ми
г Ц какая разница?
Не прошло и двух минут, как я ее нашел. Я был уверен в ее происхождении. Малю
сенькая черточка, такая слабая, что почти незаметна. Только она могла так
чиркнуть спичкой. Чудесно. Крохотная черточка с едва различимым намеком
на росчерк в конце, хвостик художества, будто змея изготовилась к броску.

Между тем кто-то приближался. Я уже слышал шаги.
Очень старый человек с седой бородой. Он шел с клюкой, в руке держал книгу
и, казалось, о чем-то глубоко задумался. Прихрамывал, опираясь на палку. У н
его были очень яркие и маленькие глазки. Я нырнул под арку, пока он не прош
ел мимо. Потом вылез опять и осыпал черточку дикими поцелуями. И вновь я ум
оляю тебя выйти за меня замуж. Любовь нетленнее моей никому не ведома. При
лив и время никого не ждут. Дорога ложка к обеду. Под лежачий камень вода н
е течет. Выходи за меня!
Вдруг ночь содрогнулась от слабого покашливания. Опять этот старик. Прош
ел по улице ярдов пятьдесят, а потом обернулся. И теперь стоял, опираясь на
свою клюку, и пристально меня рассматривал.
Дрожа от стыда, я поспешил прочь. В конце квартала оглянулся. Старик придв
инулся к самой стене. Он тоже ее изучал. Шел по моим следам. Я содрогнулся п
ри одной мысли об этом. Еще квартал Ц и я опять обернулся. Он по-прежнему б
ыл там, этот ужасный человек. Остаток пути домой я бежал как угорелый.

Девятнадцать

Мона с матерью уже были в постели. Мать тихонько похрапывала. В гостиной д
иван стоял разложенным, постель моя расстелена, подушка взбита. Я раздел
ся и нырнул под одеяло. Минуты шли. Я не мог заснуть. Ощупал свою спину, зате
м бок. Попробовал живот. Минуты текли. Я слышал, как они тикают в часах у мат
ери в комнате. Прошло полчаса. Сна ни в одном глазу. Я ворочался и чувствов
ал, как саднит мой разум. Что-то не так. Час. Я уже начал злиться, что не могу з
аснуть; я весь вспотел. Скинул ногами одеяло и просто лежал, пытаясь что-н
ибудь придумать. Утром вставать рано. На фабрике из меня ничего путного н
е выйдет, если я хорошенько не высплюсь. Однако глаза у меня слипались и их
пекло, когда я пытался зажмуриться.
Эта женщина. Как изгибались ее формы на улице, как мелькнуло ее белое боле
зненное лицо. Постель стала невыносимой. Я включил свет и закурил. Первая
же затяжка обожгла мне горло. Я выбросил сигарету и поклялся бросить кур
ить навсегда.
Обратно в постель. И снова Ц с боку на бок. Вот женщина. Как же я любил ее! Из
гибы ее бедер, голод в затравленных глазах, мех возле шеи, стрелка на чулке
, ощущение у меня в груди, цвет ее пальто, проблеск ее лица, зуд у меня в паль
цах, дрейф за нею по улице, холод мерцавших звезд, глупая щепка теплого мес
яца, вкус спички, запах моря, мягкость ночи, грузчики, щелчки бильярда, бус
инки музыки, изгибы ее бедер, музыка ее каблуков, упрямство походки, стари
к с книгой, женщина, женщина, женщина.
У меня родилась мысль. Я скинул одеяло и соскочил с дивана. Ах, что за идея! О
на обрушилась на меня лавиной, будто рухнул дом, будто стекло вдребезги. М
еня охватили огонь и безумие. В ящике Ц бумага и карандаши. Я сгреб их и по
спешил на кухню. Там было холодно. Я зажег печь и открыл дверцу духовки. Си
дя голышом, я начал писать.

Любовь вековечная,
или
Женщина для мужской любви,
или
Omnia Vincit Amor Любовь
победит всё (лат.).

Роман
Артуро Габриэля Бандини

Три заглавия.
Превосходно! Великолепное начало. Три заглавия, во как! Поразительно! Нев
ероятно! Гений! В самом деле гений!
Да еще это имя. Ах, выглядело оно величественно.
Артуро Габриэль Бандини.
Такое имя требует тщательного изучения по мере того, как будут катиться
века за бессмертными веками: это имя Ц для бесконечных эпох. Артуро Габр
иэль Бандини. Звучит даже лучше, чем Данте Габриэль Россетти. Да и он к том
у же итальянцем был. Принадлежал к моей расе.
Я писал:

«Артур Баннинг, мультимилли
онер-нефтеторговец, tourdeforce , primafacie , petitmaitre и
tabled'hote Воп
лощенная ловкость, при отсутствии доказательств в пользу обратного, щег
оль и табльдот (искаж. фр. и лат.).
, большой любитель восхитительных, прекрасных, экзотических, сахар
иновых и созвездноподобных женщин во всех частях света, в каждом уголке
земного шара, женщин в Бомбее, Индия, в земле Тадж-Махала, Ганди и Будды; жен
щин в Неаполе, земле итальянского искусства и итальянской фантазии; женщ
ин на Ривьере; женщин с озера Банфф; женщин с озера Луиза; в Швейцарских Ал
ьпах; в Посольской Кокосовой Роще Лос-Анджелеса, Калифорния; женщин со зн
аменитого PonsAsinorun
Ослиный Мост (лат.).
в Европе; тот самый Артур Баннинг, отпрыск древнего вирджинского с
емейства, с земли Джорджа Вашингтона и великих традиций Америки; тот сам
ый Артур Баннинг, по-мужски красивый и высокий, шести футов и четырех дюйм
ов в носках, distingue
видный (фр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18