Машина будет ждать на задворках. До Мексики Ц лишь с
отня миль.
Снились мне если не рыба, то деньги. Я просыпался со сжатыми кулаками, дума
я, что в руке Ц деньги, золотая монета, и долго не хотел разжимать кулак, зн
ая, что сонный мозг сыграл со мною шутку и никаких денег в руке нет. Я покля
лся, что, если когда-нибудь заработаю много денег, куплю рыбную компанию «
Сойо», устрою празднество на всю ночь, как на Четвертое июля, а утром спалю
ее дотла.
Работа была тяжелой. Днем туман приподнимался и начинало жарить солнце.
Лучи отражались от голубой бухты в блюдце, образованном Палос-Вердес, и в
се это становилось духовкой. В цехах еще хуже. Ни грана воздуха, даже на од
ну ноздрю не хватало. Все окна заколочены ржавыми гвоздями, а стекла от ст
арости покрылись паутиной и жиром. Солнце раскаляло гофрированную крыш
у, как горелка, и жара устремлялась вниз. От реторт и печей шел пар. Еще боль
ше пара поднималось от здоровенных баков с фертилизаторами. Пары сталки
вались, и место их встречи виделось хорошо, а мы работали в самой середине
, истекая потом в грохоте лотка.
Дядя мой насчет работы оказался прав Ц еще как прав. Думать тут не надо. С
такой работой мозги можно запросто и дома оставлять. Весь день мы только
стояли и двигали руками и ногами. Время от времени переминались с одной н
оги на другую. Если хотелось подвигаться по-настоящему, приходилось спу
скаться с настила и идти к питьевому фонтанчику или в уборную. У нас был пл
ан: мы ходили по очереди. Каждый проводил в уборной десять минут. Когда раб
отали эти машины, никакого начальства не требовалось. Утром начиналась м
аркировка банок, Коротышка Нэйлор просто дергал рубильник и уходил. Он-т
о эти машины знал. Нам не нравилось, когда они нас опережали. Если это прои
сходило, нам отчего-то становилось неприятно. Не больно, как бывает, если
кто-нибудь подкладывает тебе кнопку на стул, а грустно, что в конечном ито
ге оказывалось гораздо хуже. Если мы сбегали, кому-нибудь ниже по конвейе
ру это не удавалось. Он орал. Здесь, в самом начале цепи, нам приходилось по
теть сильнее, чтобы потуже упаковать конвейер и человеку на том конце ст
ало чуточку полегче. Никому эта машина не нравилась. Не важно, филиппинец
ты, итальянец или мексиканец. Она всех доставала. Да и ухаживать за нею еще
как приходилось. Она вела себя как дитя. Когда она ломалась, по всем цехам
проносился вихрь паники. Все рассчитано до минуты. Если машины глушили, с
ловно в другое место попадал. Не на консервную фабрику, а в больницу. Мы жд
али, разговаривали шепотом, пока механики налаживали все обратно.
Я работал прилежно потому, что вынужден был работать прилежно, и сильно н
е жаловался, поскольку времени на жалобы не оставалось. Большую часть вр
емени я стоял, подавая банки в автомат, и думал о деньгах и женщинах. С таки
ми мыслями время текло быстрее. У меня это была первая работа, где чем мень
ше о работе думаешь, тем легче. Я доводил себя до исступления мыслями о жен
щинах. Дело в том, что настил постоянно дергался. Одна греза перетекала в д
ругую, и часы летели, а я стоял возле машины и старался сосредоточиться на
работе, чтобы остальные парни не знали, о чем я думаю.
Сквозь тучи пара я видел в другом углу цеха открытую дверь. За нею лежала г
олубая бухта, которую обмахивали сотни грязных ленивых чаек. На том бере
гу стоял причал на Каталину. Каждые несколько минут по утрам катера и гид
ропланы отчаливали от него курсом на остров в восемнадцати милях отсюда
. Через смутную дверь я видел красные поплавки самолетов, что отрывались
от воды. Катера ходили только по утрам, гидропланы же взлетали весь день. М
окрые красные поплавки, с которых текла вода, сверкали на солнце, распуги
вая чаек. Но оттуда, где я стоял, только их и было видно. Одни поплавки. Ни кр
ыльев, ни фюзеляжей.
Это меня расстраивало с самого первого дня. Я хотел увидеть гидросамолет
целиком. Много раз я видел их по пути на работу. Останавливался на мосту п
осмотреть, как летчики с ними возятся, и знал наперечет все машины в этом ф
лоте. Но видеть в дверной проем одни поплавки Ц это вгрызалось мне в мозг
и почище гнид. В голову приходили совершенно безумные мысли. Я воображал,
что происходит с невидимыми частями самолета: за крылья уцепились зайцы
. Мне хотелось опрометью нестись к двери, удостовериться, так ли это. У мен
я всегда были предчувствия. Я желал трагедий. Мне хотелось увидеть, как са
молет взрывается на куски и пассажиры тонут в бухте. Бывали утра, когда я п
риходил на работу с единственной надеждой Ц что сегодня кто-нибудь уто
нет в бухте. Я даже бывал в этом убежден. Вот следующий гидроплан, говорил
я себе, следующий никогда не долетит до Каталины: он разобьется при взлет
е; завопят люди, женщины с детьми утонут в бухте; Коротышка Нэйлор вырубит
конвейер, и мы все выскочим наружу посмотреть, как спасатели выуживают и
з воды тела. Это обязательно должно произойти. Это неизбежно. Ведь я счита
л себя ясновидящим. Вот так весь день самолеты и взлетали. Я же, стоя на сво
ем месте, видел только поплавки. Мне так хотелось сорваться с места, что ко
сти болели. Вот следующий уж точно разобьется. У меня клокотал
о в горле, я кусал губы и лихорадочно ждал этого следующего. И вот Ц рев мо
торов, такой слабый за гулом фабрики, а я уже на стреме. Наконец-то смерть! Т
еперь они умрут! Когда подходило время взлета, я бросал работу и смотрел, и
зголодавшись по такому зрелищу. Гидропланы от курса не отклонялись ни на
дюйм. Перспектива в дверном проеме никогда не менялась. И в этот раз, как о
бычно, в дверях мелькали только поплавки. Я вздыхал. Ну что ж, кто знает? Мож
ет, он разобьется за маяком в конце мола. Я об этом узнаю через минуту. Заво
ют сирены пограничной службы. Но сирены не выли. Еще одному самолету удал
ось уйти.
Через пятнадцать минут раздавался рев следующего. Нам полагалось остав
аться на местах. Но к черту приказы. Я отскакивал от лотка и несся к двери. В
злетал большой красный самолет. Я видел его весь, каждый дюйм его, и глаза
мои уже пировали, предвкушая трагедию. Где-то снаружи таится смерть. И в л
юбой момент нанесет удар. Гидроплан пересек бухту, взмыл в воздух и напра
вился к маяку в Сан-Педро. Все меньше и меньше. И этот удрал. Я погрозил ему
кулаком.
Ц Ты еще получишь! Ц заорал я ему вслед.
Парни у лотка в изумлении таращились на меня. Я чувствовал себя придурко
м. Я отошел от двери и вернулся на место. Их глаза обвиняли меня, будто я сбе
гал к дверям и убил там прекрасную птицу.
Неожиданно я взглянул на них по-другому. Какие недоумки. Так впахивают. И
жен кормить надо, и выводок чумазых детишек, а тут и счет за электричество
подоспел, и счет из бакалейной лавки Ц они так далеко от меня отстоят, так
ие отдельные, грязные робы на голое тело, с дурацкими мексиканскими рожа
ми, на которых черти горох молотили, а глупость из них так и прет, смотрят, к
ак я иду на место, думают, я свихнулся, аж дрожь берет. Они Ц плевки чего-то
липкого и медленного, комковатого и набухшего, чем-то похожего на гуммиа
рабик, клейкого и приставучего, беспомощного и безнадежного, с печальным
и, кнутом иссеченными взглядами зверей полевых. Думают, что я свихнулся, п
отому что я не похож на старого, иссеченного кнутом зверя полевого. Так пу
скай считают меня сумасшедшим! Разумеется, я ненормален! Ах вы, глиномесы,
олухи, дуралеи! Да мне плевать, что вы думаете. Мне стало противно оттого, ч
то приходится стоять к ним так близко. Мне хотелось избить их, одного за др
угим, колошматить, пока все не превратятся в месиво ран и кровищи. Мне хоте
лось им завопить: что уставились на меня своими унылыми, меланхоличными,
просящими кнута буркалами? Ц поскольку в сердце у меня от них переворач
ивалась какая-то черная плита, могила открывалась, дыра, болячка, и внутрь
вползали мучительной чередой их покойники, а за ними Ц еще покойники, и е
ще, и все несли сквозь мое сердце горькие страдания своей жизни.
Машина лязгала и громыхала. Я встал на свое место рядом с Эузибио и принял
ся за работу Ц одно и то же, направляй банки в машину и смирись с тем, что ты
не ясновидец, что трагедии разыгрываются только но ночам, как последние
трусы. Парни увидели, как я вернулся к работе, и тоже зашевелились, махнув
на меня рукой Ц маньяк, что с него взять. Никто ничего не сказал. Текли мин
уты. Прошел час. Эузибио пихнул меня в бок.
Ц А ты почему так бегал?
Ц Летчик. Мой старый друг. Полковник Бакингэм. Я ему махал.
Эузибио покачал головой.
Ц Чепуха, Артуро. Мастак ты врать.
Четырнадцать
Со своего места у конвейера я еще видел Калифорнийский Яхт-клуб. Он стоял
на фоне первых зеленых складок холмов Палос-Вердес. Словно пейзаж Итали
и, которую я знал по книгам. Яркие вымпелы трепетали на мачтах. Дальше видн
елись белые барашки больших волн, что разбивались о зубья мола. На палуба
х лежали мужчины и женщины в небрежных белых костюмах. Сказочный народ: л
юди из мира кино и финансовых кругов Лос-Анджелеса. Мошна туга, а эти яхты
Ц их игрушки. Если им хочется, могут бросить работу в городе и приехать в
гавань, позабавлять-ся с ними, а заодно и теток своих прихватить.
Да еще каких теток! У меня дух захватывало только от того, как они катили м
имо меня в больших авто, с таким достоинством, такие красивые, так запаниб
рата со всем этим богатством, так элегантно держа сигареты в кончиках па
льцев, зубы такие отполированные и сияющие, в таких неотразимых платьях,
облегающих с таким совершенством, скрывая любой недостаток тела и превр
ащая их в образцы привлекательности. В полдень, когда большие машины с ре
вом проносились по шоссе мимо консервной фабрики, а мы вываливались из ц
ехов пообедать, я разглядывал их, будто взломщик Ц алмазы. Однако они каз
ались такими далекими, что я их ненавидел, а от ненависти этой они станови
лись ближе. Настанет день, и они будут моими. Я овладею ими Ц а также машин
ами, что их возят. Лишь грянет революция, как они станут подданными Комисс
ара Бандини, вот тут, прямо в Советском Районе Сан-Педро.
Но особенно я помню одну женщину на яхте, в двухстах ярдах от меня. С таког
о расстояния лица ее было не разглядеть. Я различал только движения тела,
когда она гуляла по палубе, словно королева пиратов в ослепительно белом
купальнике. Она расхаживала взад-вперед по палубе яхты, что ленивой кошк
ой изогнулась в голубой воде. Всего лишь одно воспоминание, одно впечатл
ение, которое можно получить, только стоя у лотка и выглядывая в дверь. Одн
о воспоминание, но я влюбился в нее Ц первая настоящая женщина, которую я
когда-либо любил. Она время от времени останавливалась у поручней и смот
рела в воду. Потом поворачивалась и ходила снова, и роскошные бедра ее дви
гались вверх и вниз. Однажды она повернулась и бросила взгляд на раскоря
чившуюся консервную фабрику на берегу. И смотрела так несколько минут. М
еня она видеть не могла, однако смотрела прямо на меня. Вот в то самое мгно
вение я и влюбился. Любовь с первого взгляда Ц хотя виной тому оказаться
мог и ее белый купальник. Я рассматривал ситуацию со всех сторон и в конце
концов прижал, что это любовь, и никак не иначе. Посмотрев на меня, она отве
рнулась и вновь зашагала по палубе. Я влюблен, сказал я себе. Так вот она ка
кая, любовь! Весь день я думал о ней. На следующий день яхты уже не было. Пото
м я часто о ней вспоминал, и, хотя никогда не придавал этому особого значен
ия, я был уверен, что влюблен. Через некоторое время думать о ней и переста
л, она превратилась в воспоминание, в простую мысль, что приходит в голову
, если коротаешь время у лотка с банками. И все же я ее любил; она так меня и н
е увидела, а я так и не разглядел ее лица, но это все равно была любовь. Себя
я, правда, тоже не смог убедить, что любил ее, но решил, что тут я в кои-то веки
оказался не прав и любил ее на самом деле по-настоящему.
Как-то раз в этикеточный цех зашла красивая светловолосая девушка. С нею
был мужчина с элегантными усиками и в гетрах. Потом я выяснил, что его звал
и Хьюго. Он был хозяином этой консервной фабрики, а также тех, что на остро
ве Терминал и в Монтерее. Кем ему приходилась девушка, не знал никто. Она ц
еплялась за его руку, от вони ее мутило. Я сразу понял, что ей здесь не нрави
тся. На вид Ц не больше двадцати. На ней было зеленое пальто. Спина идеаль
но изгибалась, как бочарная клепка, а на ногах Ц белые туфли на высоком ка
блуке. Хьюго изучал нас холодно, оценивающе. Девушка прошептала что-то ем
у на ухо. Он улыбнулся и потрепал ее по руке. И они вышли. В дверях она оберну
лась и еще раз посмотрела на всех нас. Я склонил голову, чтобы такая красав
ица не заметила меня среди всех этих мексиканцев и филиппинцев.
Рядом у лотка стоял Эузибио.
Он пихнул меня в бок и спросил:
Ц Нравится, Артуро?
Ц Не дури, Ц ответил я. Ц Это же шлюха, просто вылитая капиталистическа
я шлюха. Ее дни будут сочтены. Как только грянет революция.
Но я так и не смог забыть этой девушки в ее зеленом пальто и белых туфлях. Я
был уверен, что настанет день и я ее где-нибудь встречу. Возможно, сам я уже
стану богатым и знаменитым. И даже тогда не буду знать ее имени, но найму д
етективов следить за Хьюго, пока те не разыщут квартиру, где он будет держ
ать ее взаперти Ц пленницу своего дурацкого богатства. Детективы приду
т ко мне с адресом. Я приеду туда и вручу свою визитную карточку.
Ц Вы, разумеется, не помните меня, Ц улыбнусь я.
Ц Да нет. Боюсь, что нет.
Ах. И вот тут-то я расскажу ей о том визите, что нанесла она в рыболовную ком
панию «Сойо» в незапамятные времена. Расскажу, как я, нищий белый паренек
в стае невежественных мексиканцев и филиппинцев, был так ошеломлен ее кр
асотой, что не осмелился даже лица ей показать. А потом рассмеюсь:
Ц Но теперь вы, конечно же, знаете, кто я такой.
Я подведу ее к книжной полке, где среди нескольких незаменимых книг, врод
е Библии и словарей, будут виднеться и мои собственные, и вытяну «Колосса
Судьбы» Ц ту самую книгу, за которую мне вручили Нобелевскую премию.
Ц Хотите, подпишу вам?
И тогда, ахнув, она поймет.
Ц Так вы Ц Бандини, знаменитый Артуро Бандини! Х-ха. И я опять рассмеюсь:
Ц Он самый!
Что за день это будет! Какой триумф!
Пятнадцать
Прошел месяц Ц четыре получки. Пятнадцать долларов в неделю.
Я так и не привык к Коротышке Нэйлору. А Коротышка Нэйлор, если уж на то пош
ло, так и не привык ко мне. Я с ним не мог разговаривать, но и он со мной не мог
. Он не из тех, кто любезничает: здрасьте, мол, ну как поживаете? Кивнет, и все.
Обсуждать положение рыбоконсервной промышленности или мировой полити
ки тоже не станет. Слишком холоден. Он держал меня на расстоянии. Не давал
мне забыть, что я Ц просто рабочая сила. Я уже и так это знал, вовсе не нужно
тыкать меня носом.
Близилось окончание скумбриевого сезона. Наступил день, когда мы законч
или маркировку двухтонной партии. Появился Коротышка Нэйлор с карандаш
ом и какой-то разнарядкой. Всю скумбрию уложили в коробки, коробки надпис
али и подготовили к отправке. В доках уже стоял сухогруз, готовый достави
ть рыбу в Германию Ц на оптовый рынок в Берлин.
Коротышка распорядился вывезти партию в доки. Когда конвейер остановил
ся, я смахнул пот и, придав лицу выражение терпимости и добродушия, подоше
л к Коротышке и хлопнул его по спине.
Ц Ну, как ситуация с консервированием, Нэйлор? Ц спросил я. Ц Какую конк
уренцию составляют нам эти норвежцы?
Тот отмахнулся:
Ц Иди возьми себе тележку и марш работать.
Ц Суровый хозяин, Ц не унимался я. Ц Вы Ц суровый хозяин, Нэйлор.
Я уже отошел шагов на десять, когда он позвал меня по имени. Я вернулся.
Ц Ты ведь знаешь, как с ручной тележкой управляться?
Я об этом не думал. Я даже не знал, что ручные тележки называются ручными т
ележками. Ну разумеется, я не умею управляться с ручной тележкой. Я ведь пи
сатель. Разумеется, не знаю. Я расхохотался и подтянул штаны.
Ц Очень смешно! Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой? И вы меня об э
том еще спрашиваете! Х-ха. Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой!
Ц Если не знаешь, так и скажи. Не надо передо мной тут дурака валять.
Я покачал головой и уставился в пол.
Ц Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой! И вы меня еще спрашиваете!
Ц Так ты знаешь или нет?
Ц Ваш вопрос патентованно абсурден даже на поверхности. Знаю ли я, как уп
равляться с ручной тележкой! Разумеется, я знаю, как управляться с ручной
тележкой. Естественно!
Рот его скривился крысиным хвостиком.
Ц И где же это ты научился управляться с ручной тележкой?
Я обратился к цеху вообще:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
отня миль.
Снились мне если не рыба, то деньги. Я просыпался со сжатыми кулаками, дума
я, что в руке Ц деньги, золотая монета, и долго не хотел разжимать кулак, зн
ая, что сонный мозг сыграл со мною шутку и никаких денег в руке нет. Я покля
лся, что, если когда-нибудь заработаю много денег, куплю рыбную компанию «
Сойо», устрою празднество на всю ночь, как на Четвертое июля, а утром спалю
ее дотла.
Работа была тяжелой. Днем туман приподнимался и начинало жарить солнце.
Лучи отражались от голубой бухты в блюдце, образованном Палос-Вердес, и в
се это становилось духовкой. В цехах еще хуже. Ни грана воздуха, даже на од
ну ноздрю не хватало. Все окна заколочены ржавыми гвоздями, а стекла от ст
арости покрылись паутиной и жиром. Солнце раскаляло гофрированную крыш
у, как горелка, и жара устремлялась вниз. От реторт и печей шел пар. Еще боль
ше пара поднималось от здоровенных баков с фертилизаторами. Пары сталки
вались, и место их встречи виделось хорошо, а мы работали в самой середине
, истекая потом в грохоте лотка.
Дядя мой насчет работы оказался прав Ц еще как прав. Думать тут не надо. С
такой работой мозги можно запросто и дома оставлять. Весь день мы только
стояли и двигали руками и ногами. Время от времени переминались с одной н
оги на другую. Если хотелось подвигаться по-настоящему, приходилось спу
скаться с настила и идти к питьевому фонтанчику или в уборную. У нас был пл
ан: мы ходили по очереди. Каждый проводил в уборной десять минут. Когда раб
отали эти машины, никакого начальства не требовалось. Утром начиналась м
аркировка банок, Коротышка Нэйлор просто дергал рубильник и уходил. Он-т
о эти машины знал. Нам не нравилось, когда они нас опережали. Если это прои
сходило, нам отчего-то становилось неприятно. Не больно, как бывает, если
кто-нибудь подкладывает тебе кнопку на стул, а грустно, что в конечном ито
ге оказывалось гораздо хуже. Если мы сбегали, кому-нибудь ниже по конвейе
ру это не удавалось. Он орал. Здесь, в самом начале цепи, нам приходилось по
теть сильнее, чтобы потуже упаковать конвейер и человеку на том конце ст
ало чуточку полегче. Никому эта машина не нравилась. Не важно, филиппинец
ты, итальянец или мексиканец. Она всех доставала. Да и ухаживать за нею еще
как приходилось. Она вела себя как дитя. Когда она ломалась, по всем цехам
проносился вихрь паники. Все рассчитано до минуты. Если машины глушили, с
ловно в другое место попадал. Не на консервную фабрику, а в больницу. Мы жд
али, разговаривали шепотом, пока механики налаживали все обратно.
Я работал прилежно потому, что вынужден был работать прилежно, и сильно н
е жаловался, поскольку времени на жалобы не оставалось. Большую часть вр
емени я стоял, подавая банки в автомат, и думал о деньгах и женщинах. С таки
ми мыслями время текло быстрее. У меня это была первая работа, где чем мень
ше о работе думаешь, тем легче. Я доводил себя до исступления мыслями о жен
щинах. Дело в том, что настил постоянно дергался. Одна греза перетекала в д
ругую, и часы летели, а я стоял возле машины и старался сосредоточиться на
работе, чтобы остальные парни не знали, о чем я думаю.
Сквозь тучи пара я видел в другом углу цеха открытую дверь. За нею лежала г
олубая бухта, которую обмахивали сотни грязных ленивых чаек. На том бере
гу стоял причал на Каталину. Каждые несколько минут по утрам катера и гид
ропланы отчаливали от него курсом на остров в восемнадцати милях отсюда
. Через смутную дверь я видел красные поплавки самолетов, что отрывались
от воды. Катера ходили только по утрам, гидропланы же взлетали весь день. М
окрые красные поплавки, с которых текла вода, сверкали на солнце, распуги
вая чаек. Но оттуда, где я стоял, только их и было видно. Одни поплавки. Ни кр
ыльев, ни фюзеляжей.
Это меня расстраивало с самого первого дня. Я хотел увидеть гидросамолет
целиком. Много раз я видел их по пути на работу. Останавливался на мосту п
осмотреть, как летчики с ними возятся, и знал наперечет все машины в этом ф
лоте. Но видеть в дверной проем одни поплавки Ц это вгрызалось мне в мозг
и почище гнид. В голову приходили совершенно безумные мысли. Я воображал,
что происходит с невидимыми частями самолета: за крылья уцепились зайцы
. Мне хотелось опрометью нестись к двери, удостовериться, так ли это. У мен
я всегда были предчувствия. Я желал трагедий. Мне хотелось увидеть, как са
молет взрывается на куски и пассажиры тонут в бухте. Бывали утра, когда я п
риходил на работу с единственной надеждой Ц что сегодня кто-нибудь уто
нет в бухте. Я даже бывал в этом убежден. Вот следующий гидроплан, говорил
я себе, следующий никогда не долетит до Каталины: он разобьется при взлет
е; завопят люди, женщины с детьми утонут в бухте; Коротышка Нэйлор вырубит
конвейер, и мы все выскочим наружу посмотреть, как спасатели выуживают и
з воды тела. Это обязательно должно произойти. Это неизбежно. Ведь я счита
л себя ясновидящим. Вот так весь день самолеты и взлетали. Я же, стоя на сво
ем месте, видел только поплавки. Мне так хотелось сорваться с места, что ко
сти болели. Вот следующий уж точно разобьется. У меня клокотал
о в горле, я кусал губы и лихорадочно ждал этого следующего. И вот Ц рев мо
торов, такой слабый за гулом фабрики, а я уже на стреме. Наконец-то смерть! Т
еперь они умрут! Когда подходило время взлета, я бросал работу и смотрел, и
зголодавшись по такому зрелищу. Гидропланы от курса не отклонялись ни на
дюйм. Перспектива в дверном проеме никогда не менялась. И в этот раз, как о
бычно, в дверях мелькали только поплавки. Я вздыхал. Ну что ж, кто знает? Мож
ет, он разобьется за маяком в конце мола. Я об этом узнаю через минуту. Заво
ют сирены пограничной службы. Но сирены не выли. Еще одному самолету удал
ось уйти.
Через пятнадцать минут раздавался рев следующего. Нам полагалось остав
аться на местах. Но к черту приказы. Я отскакивал от лотка и несся к двери. В
злетал большой красный самолет. Я видел его весь, каждый дюйм его, и глаза
мои уже пировали, предвкушая трагедию. Где-то снаружи таится смерть. И в л
юбой момент нанесет удар. Гидроплан пересек бухту, взмыл в воздух и напра
вился к маяку в Сан-Педро. Все меньше и меньше. И этот удрал. Я погрозил ему
кулаком.
Ц Ты еще получишь! Ц заорал я ему вслед.
Парни у лотка в изумлении таращились на меня. Я чувствовал себя придурко
м. Я отошел от двери и вернулся на место. Их глаза обвиняли меня, будто я сбе
гал к дверям и убил там прекрасную птицу.
Неожиданно я взглянул на них по-другому. Какие недоумки. Так впахивают. И
жен кормить надо, и выводок чумазых детишек, а тут и счет за электричество
подоспел, и счет из бакалейной лавки Ц они так далеко от меня отстоят, так
ие отдельные, грязные робы на голое тело, с дурацкими мексиканскими рожа
ми, на которых черти горох молотили, а глупость из них так и прет, смотрят, к
ак я иду на место, думают, я свихнулся, аж дрожь берет. Они Ц плевки чего-то
липкого и медленного, комковатого и набухшего, чем-то похожего на гуммиа
рабик, клейкого и приставучего, беспомощного и безнадежного, с печальным
и, кнутом иссеченными взглядами зверей полевых. Думают, что я свихнулся, п
отому что я не похож на старого, иссеченного кнутом зверя полевого. Так пу
скай считают меня сумасшедшим! Разумеется, я ненормален! Ах вы, глиномесы,
олухи, дуралеи! Да мне плевать, что вы думаете. Мне стало противно оттого, ч
то приходится стоять к ним так близко. Мне хотелось избить их, одного за др
угим, колошматить, пока все не превратятся в месиво ран и кровищи. Мне хоте
лось им завопить: что уставились на меня своими унылыми, меланхоличными,
просящими кнута буркалами? Ц поскольку в сердце у меня от них переворач
ивалась какая-то черная плита, могила открывалась, дыра, болячка, и внутрь
вползали мучительной чередой их покойники, а за ними Ц еще покойники, и е
ще, и все несли сквозь мое сердце горькие страдания своей жизни.
Машина лязгала и громыхала. Я встал на свое место рядом с Эузибио и принял
ся за работу Ц одно и то же, направляй банки в машину и смирись с тем, что ты
не ясновидец, что трагедии разыгрываются только но ночам, как последние
трусы. Парни увидели, как я вернулся к работе, и тоже зашевелились, махнув
на меня рукой Ц маньяк, что с него взять. Никто ничего не сказал. Текли мин
уты. Прошел час. Эузибио пихнул меня в бок.
Ц А ты почему так бегал?
Ц Летчик. Мой старый друг. Полковник Бакингэм. Я ему махал.
Эузибио покачал головой.
Ц Чепуха, Артуро. Мастак ты врать.
Четырнадцать
Со своего места у конвейера я еще видел Калифорнийский Яхт-клуб. Он стоял
на фоне первых зеленых складок холмов Палос-Вердес. Словно пейзаж Итали
и, которую я знал по книгам. Яркие вымпелы трепетали на мачтах. Дальше видн
елись белые барашки больших волн, что разбивались о зубья мола. На палуба
х лежали мужчины и женщины в небрежных белых костюмах. Сказочный народ: л
юди из мира кино и финансовых кругов Лос-Анджелеса. Мошна туга, а эти яхты
Ц их игрушки. Если им хочется, могут бросить работу в городе и приехать в
гавань, позабавлять-ся с ними, а заодно и теток своих прихватить.
Да еще каких теток! У меня дух захватывало только от того, как они катили м
имо меня в больших авто, с таким достоинством, такие красивые, так запаниб
рата со всем этим богатством, так элегантно держа сигареты в кончиках па
льцев, зубы такие отполированные и сияющие, в таких неотразимых платьях,
облегающих с таким совершенством, скрывая любой недостаток тела и превр
ащая их в образцы привлекательности. В полдень, когда большие машины с ре
вом проносились по шоссе мимо консервной фабрики, а мы вываливались из ц
ехов пообедать, я разглядывал их, будто взломщик Ц алмазы. Однако они каз
ались такими далекими, что я их ненавидел, а от ненависти этой они станови
лись ближе. Настанет день, и они будут моими. Я овладею ими Ц а также машин
ами, что их возят. Лишь грянет революция, как они станут подданными Комисс
ара Бандини, вот тут, прямо в Советском Районе Сан-Педро.
Но особенно я помню одну женщину на яхте, в двухстах ярдах от меня. С таког
о расстояния лица ее было не разглядеть. Я различал только движения тела,
когда она гуляла по палубе, словно королева пиратов в ослепительно белом
купальнике. Она расхаживала взад-вперед по палубе яхты, что ленивой кошк
ой изогнулась в голубой воде. Всего лишь одно воспоминание, одно впечатл
ение, которое можно получить, только стоя у лотка и выглядывая в дверь. Одн
о воспоминание, но я влюбился в нее Ц первая настоящая женщина, которую я
когда-либо любил. Она время от времени останавливалась у поручней и смот
рела в воду. Потом поворачивалась и ходила снова, и роскошные бедра ее дви
гались вверх и вниз. Однажды она повернулась и бросила взгляд на раскоря
чившуюся консервную фабрику на берегу. И смотрела так несколько минут. М
еня она видеть не могла, однако смотрела прямо на меня. Вот в то самое мгно
вение я и влюбился. Любовь с первого взгляда Ц хотя виной тому оказаться
мог и ее белый купальник. Я рассматривал ситуацию со всех сторон и в конце
концов прижал, что это любовь, и никак не иначе. Посмотрев на меня, она отве
рнулась и вновь зашагала по палубе. Я влюблен, сказал я себе. Так вот она ка
кая, любовь! Весь день я думал о ней. На следующий день яхты уже не было. Пото
м я часто о ней вспоминал, и, хотя никогда не придавал этому особого значен
ия, я был уверен, что влюблен. Через некоторое время думать о ней и переста
л, она превратилась в воспоминание, в простую мысль, что приходит в голову
, если коротаешь время у лотка с банками. И все же я ее любил; она так меня и н
е увидела, а я так и не разглядел ее лица, но это все равно была любовь. Себя
я, правда, тоже не смог убедить, что любил ее, но решил, что тут я в кои-то веки
оказался не прав и любил ее на самом деле по-настоящему.
Как-то раз в этикеточный цех зашла красивая светловолосая девушка. С нею
был мужчина с элегантными усиками и в гетрах. Потом я выяснил, что его звал
и Хьюго. Он был хозяином этой консервной фабрики, а также тех, что на остро
ве Терминал и в Монтерее. Кем ему приходилась девушка, не знал никто. Она ц
еплялась за его руку, от вони ее мутило. Я сразу понял, что ей здесь не нрави
тся. На вид Ц не больше двадцати. На ней было зеленое пальто. Спина идеаль
но изгибалась, как бочарная клепка, а на ногах Ц белые туфли на высоком ка
блуке. Хьюго изучал нас холодно, оценивающе. Девушка прошептала что-то ем
у на ухо. Он улыбнулся и потрепал ее по руке. И они вышли. В дверях она оберну
лась и еще раз посмотрела на всех нас. Я склонил голову, чтобы такая красав
ица не заметила меня среди всех этих мексиканцев и филиппинцев.
Рядом у лотка стоял Эузибио.
Он пихнул меня в бок и спросил:
Ц Нравится, Артуро?
Ц Не дури, Ц ответил я. Ц Это же шлюха, просто вылитая капиталистическа
я шлюха. Ее дни будут сочтены. Как только грянет революция.
Но я так и не смог забыть этой девушки в ее зеленом пальто и белых туфлях. Я
был уверен, что настанет день и я ее где-нибудь встречу. Возможно, сам я уже
стану богатым и знаменитым. И даже тогда не буду знать ее имени, но найму д
етективов следить за Хьюго, пока те не разыщут квартиру, где он будет держ
ать ее взаперти Ц пленницу своего дурацкого богатства. Детективы приду
т ко мне с адресом. Я приеду туда и вручу свою визитную карточку.
Ц Вы, разумеется, не помните меня, Ц улыбнусь я.
Ц Да нет. Боюсь, что нет.
Ах. И вот тут-то я расскажу ей о том визите, что нанесла она в рыболовную ком
панию «Сойо» в незапамятные времена. Расскажу, как я, нищий белый паренек
в стае невежественных мексиканцев и филиппинцев, был так ошеломлен ее кр
асотой, что не осмелился даже лица ей показать. А потом рассмеюсь:
Ц Но теперь вы, конечно же, знаете, кто я такой.
Я подведу ее к книжной полке, где среди нескольких незаменимых книг, врод
е Библии и словарей, будут виднеться и мои собственные, и вытяну «Колосса
Судьбы» Ц ту самую книгу, за которую мне вручили Нобелевскую премию.
Ц Хотите, подпишу вам?
И тогда, ахнув, она поймет.
Ц Так вы Ц Бандини, знаменитый Артуро Бандини! Х-ха. И я опять рассмеюсь:
Ц Он самый!
Что за день это будет! Какой триумф!
Пятнадцать
Прошел месяц Ц четыре получки. Пятнадцать долларов в неделю.
Я так и не привык к Коротышке Нэйлору. А Коротышка Нэйлор, если уж на то пош
ло, так и не привык ко мне. Я с ним не мог разговаривать, но и он со мной не мог
. Он не из тех, кто любезничает: здрасьте, мол, ну как поживаете? Кивнет, и все.
Обсуждать положение рыбоконсервной промышленности или мировой полити
ки тоже не станет. Слишком холоден. Он держал меня на расстоянии. Не давал
мне забыть, что я Ц просто рабочая сила. Я уже и так это знал, вовсе не нужно
тыкать меня носом.
Близилось окончание скумбриевого сезона. Наступил день, когда мы законч
или маркировку двухтонной партии. Появился Коротышка Нэйлор с карандаш
ом и какой-то разнарядкой. Всю скумбрию уложили в коробки, коробки надпис
али и подготовили к отправке. В доках уже стоял сухогруз, готовый достави
ть рыбу в Германию Ц на оптовый рынок в Берлин.
Коротышка распорядился вывезти партию в доки. Когда конвейер остановил
ся, я смахнул пот и, придав лицу выражение терпимости и добродушия, подоше
л к Коротышке и хлопнул его по спине.
Ц Ну, как ситуация с консервированием, Нэйлор? Ц спросил я. Ц Какую конк
уренцию составляют нам эти норвежцы?
Тот отмахнулся:
Ц Иди возьми себе тележку и марш работать.
Ц Суровый хозяин, Ц не унимался я. Ц Вы Ц суровый хозяин, Нэйлор.
Я уже отошел шагов на десять, когда он позвал меня по имени. Я вернулся.
Ц Ты ведь знаешь, как с ручной тележкой управляться?
Я об этом не думал. Я даже не знал, что ручные тележки называются ручными т
ележками. Ну разумеется, я не умею управляться с ручной тележкой. Я ведь пи
сатель. Разумеется, не знаю. Я расхохотался и подтянул штаны.
Ц Очень смешно! Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой? И вы меня об э
том еще спрашиваете! Х-ха. Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой!
Ц Если не знаешь, так и скажи. Не надо передо мной тут дурака валять.
Я покачал головой и уставился в пол.
Ц Знаю ли я, как управляться с ручной тележкой! И вы меня еще спрашиваете!
Ц Так ты знаешь или нет?
Ц Ваш вопрос патентованно абсурден даже на поверхности. Знаю ли я, как уп
равляться с ручной тележкой! Разумеется, я знаю, как управляться с ручной
тележкой. Естественно!
Рот его скривился крысиным хвостиком.
Ц И где же это ты научился управляться с ручной тележкой?
Я обратился к цеху вообще:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18