Санитарный инспектор раздал всем пациентам опиумные пилюли.– Неважно, чем они больны, скоро они почувствуют себя лучше.Священник рассеянно кивал, порываясь поскорее пойти обратно домой. Фарнсворт проглотил свою опиумную пилюлю, запив водой из фляги; когда он сел на крыльцо, пилюля начала действовать. Священник смотрел на инспектора с враждебностью, которую тщательно старался скрыть. Фарнсворт поинтересовался, в чем дело. Священник заерзал и прочистил горло. Неожиданно он натянуто произнес:– Хотите выпить?– Спасибо, нет. Никогда не притрагиваюсь.Облегчение залило лицо священника благостным румянцем.– Тогда что-нибудь еще?– Я бы выпил чаю.– Конечно. Пойду, скажу мальчику, чтобы приготовил.Священник вернулся с бутылкой виски, стаканом и сифоном для содовой. Фарнсворт догадывался, что он держит свой виски под замком, где-нибудь, где его не могут найти мальчики. Священник налил себе щедрых четыре пальца и стрельнул туда содовой, сделал долгий глоток и, просияв, глянул на своего гостя. Фарнсворт решил, что настал подходящий момент попросить об услуге, пока добрый отец все еще умиротворен тем, что не пришлось делиться скудным запасом виски, и пока он сам еще не успел перебрать.– Я хочу пробраться в Гхадис, если возможно. Полагаю, по дороге ехать бессмысленно, даже если у меня достаточно бензина?Священник достал карту и расстелил ее на столе.– Абсолютно исключено. Весь район затоплен. Единственная возможность – это на лодке вот досюда… отсюда сорок миль вниз по реке до Гхадиса. Я могу одолжить вам лодку с мальчиком и подвесным мотором, но бензина у меня нет…– Думаю, у меня хватит бензина для этого, учитывая, что плыть все время вниз по течению.– Вы наткнетесь на заторы – может, придется не один час прорубаться… прикиньте самое долгое время в пути, и затем умножьте на два… мой мальчик знает маршрут только вот досюда. Далее, вот это место очень опасное… река сужается неожиданно, без всякого шума, понимаете ли, и никаких признаков… советую вам вытащить каноэ на берег и тащить волоком вот досюда… займет лишний день, но в это время года лучше уж так. Конечно, вы можете проскочить, – но, если вдруг что-нибудь… течение, понимаете ли… даже для сильного пловца…На следующий день, на рассвете, пожитки Фарнсворта и дорожные запасы были погружены в долбленое каноэ. Мальчик, Али, был дымчато-черным с острыми чертами лица, явно смешанных арабских и негритянских кровей. Лет восемнадцати, с красивыми зубами и быстрой застенчивой улыбкой. Священник махал рукой с пристани, пока лодка выплывала на стрежень. Фарнсворт лениво откинулся, разглядывая, как скользят мимо вода и джунгли. Признаков жизни было немного. Изредка птички и обезьянки. Один раз три аллигатора, барахтавшихся в грязи на отмели, соскользнули в воду, скаля зубы в развратных улыбках. Несколько раз пришлось расчищать топором заторы.На закате они сделали привал на галечном островке. Фарнсворт стал кипятить воду для чая, Али же направился к оконечности островка и закинул крючок с червяком в глубокий чистый водоем. К тому времени, как закипела вода, он вернулся с восемнадцатидюймовой рыбиной. Пока Али чистил рыбу и разрезал ее на части, Фарнсворт проглотил свою опиумную пилюлю. Вторую он предложил Али, который рассмотрел ее, понюхал, улыбнулся и кивнул.– Китайчонок… – Али наклонился, прикуривая воображаемую трубку с опиумом от фонаря. Втянул в себя дым и закатил глаза. – Моя нет. – Сложив руки на животе, он закачался взад-вперед.К середине следующего дня река значительно расширилась. Ближе к закату Фарнсворт принял опиумную пилюлю и задремал. Внезапно он с содроганием проснулся и полез за картой. Это было то самое место, о котором предостерегал отец Дюпре. Он повернулся к Али, но Али уже знал. Али греб к берегу.Стремительное бесшумное течение накренило лодку на один борт, и тяга руля лопнула, натянувшись, как тетива лука. Лодка завертелась без управления и понеслась к затору. Раздался треск ломающегося дерева, и Фарнсворт оказался под водой, отчаянно борясь с течением. Он почувствовал пронзающую боль – ветка пропорола его пальто и бок.Он очнулся на берегу. Али выкачивал воду из его легких. Он сел, тяжело дыша и кашляя. Пальто было изодрано в клочья, из дыр сочилась кровь. Он полез в карман – и поглядел на свою пустую ладонь. Опиум пропал. От левого бедра через ягодицу тянулся неглубокий шрам. Им не удалось спасти ничего, кроме короткого мачете, который Али носил в ножнах на поясе, и охотничьего ножа Фарнсворта.Фарнсворт нарисовал на песке карту, чтобы прикинуть, где они находятся. Он вычислил, что до одного из больших притоков около сорока миль. Добравшись туда, они могли бы соорудить плот и дрейфовать вниз по течению к Гхадису, а там, конечно… в мозгу прозвучали слова отца Дюпре: «Прикиньте самое долгое время в пути и помножьте на два…»Стемнело, и им пришлось заночевать там, несмотря на то, что они теряли драгоценное время. Он знал, что через семьдесят два часа на открытом воздухе он будет неспособен двигаться из-за отсутствия опиума. На заре они двинулись в путь, направляясь к северу. Продвижение было медленным; на каждом шагу приходилось вырубать подлесок. На пути встречались болота, бурные потоки, а время от времени – массивные завалы, заставлявшие их совершать обход. Непривычное напряжение сил выбило следы опиума из его организма, и к ночи его уже лихорадило и трясло.К утру он уже едва мог ходить, но все же протащился еще несколько миль. На следующий день его скрутили желудочные спазмы, и пройти не удалось и мили. На третий день он уже не мог двигаться. Али массировал его ноги, сведенные судорогой, и носил ему воду и фрукты. Он пролежал так, недвижим, четыре дня и четыре ночи.Иногда он впадал в забытье и просыпался, визжа от кошмаров. В кошмарах на него часто нападали многоножки и скорпионы странных форм и размеров, которые двигались с огромной скоростью и внезапно бросались на него. Другой частый кошмар происходил на базаре в каком-то ближневосточном городе. Вначале место казалось ему незнакомым, но с каждым шагом становилось все более и более узнаваемым, словно вставали на свои места все части какой-то отвратительной мозаики: пустые прилавки, запах голода и смерти, зеленое зарево и странное дымное солнце, адская ненависть, горящая в глазах, что поворачивались ему вслед, когда он проходил мимо. Вот все они указывают на него, выкрикивая одно слово, которого он не может понять.На восьмой день он снова научился ходить. Его все еще мучили колики и понос, но судороги в ногах почти прошли. На десятый день он почувствовал себя определенно лучше и увереннее, даже смог съесть рыбу. На четырнадцатый день они вышли на песчаный берег чистой реки. Это был не тот приток, который они искали, но, конечно, к нему можно было выйти по берегу. У Али сохранился кусок карболового мыла в жестяной коробке, и, скинув свою драную одежду, они бросились в прохладную воду. Фарнсворт смывал с себя грязь, пот и запах болезни. Али мылил ему спину, и Фарнсворт ощутил внезапный прилив крови к промежности. Пытаясь скрыть эрекцию, он бросился на берег спиной к Али, который последовал за ним, смеясь и плеща водой, чтобы смыть мыло.Фарнсворт лег ничком на свои брюки и рубашку и провалился в бессловесный вакуум, чувствуя на спине солнце и легкую боль заживающего шрама. Он видел, что Али сидит над ним голый, руки Али массируют его спину, продвигаются вниз к ягодицам. Что-то поднималось к поверхности тела Фарнсворта из отдаленных глубин памяти, и он увидел, словно на экране, странный случай из своей юности. Дело было в Британском Музее, шел пятнадцатый год его жизни, он стоял перед стеклянным ящиком. Один во всем зале. В ящике лежало тело сидящего человека высотой около двух футов. Человек был голый, правое колено согнуто, тело приподнято на в несколько дюймов от земли, пенис не скрыт. Руки вытянуты вперед ладонями книзу, а лицо – как у рептилии или у зверя, что-то среднее между аллигатором и ягуаром.Мальчик смотрел на бедра, на ягодицы, на гениталии, тяжело дыша сквозь зубы. Его охватывала похоть, у него набухал член, ширинка его брюк оттопыривалась. Он протискивался внутрь сидящей фигуры, мечтательное напряжение в паху возрастало, давило и росло, странный запах, не похожий ни на что из того, что ему до тех пор приходилось нюхать, но сам по себе знакомый, голый человек лежит у широкой светлой реки – изогнутая фигура. Серебряные блики вскипели перед его глазами, и он кончил.Рука Али раздвинула ягодицы Фарнсворта, Али плюнул на устье его прямой кишки – его тело раскрылось, и фигура вошла в него стремительно, но бесшумно, согнув правое колено, выдвинув челюсть вперед, так что она превратилась в звериное рыло, голова расплющилась, мозг источал запах… хриплый, свистящий звук сорвался из его губ, и свет лопнул в его глазах, а тело его забурлило и исторгло из себя кипящие струи.
Сцена представляет собой джунгли. Из динамиков квакают лягушки и поют птицы. Фарнсворт в юности лежит ничком на песке. Али ебет его, а Фарнсворт корчится, медленно барахтается, обнажая зубы в развратной улыбке. На несколько секунд гаснет свет. Когда свет зажигается снова, Фарнсворт одет в костюм аллигатора с вырезом на жопе, Али продолжает ебать его. Али и Фарнсворт скачут прочь со сцены, Фарнсворт показывает зрительному залу перепончатый средний палец, а оркестр морской пехоты играет «Семпер Фи». Занавес. Мы видим Тибет в бинокль народа Отряд разведчиков остановился в нескольких сотнях ярдов от деревни на берегу горного потока. Йенг Ли принялся изучать деревню в свой полевой бинокль, а его люди присели и закурили сигареты. Деревня была построена на склоне горы. Поток бежал через нее, и вода отводилась в водоемы на нескольких возделываемых террасах, которые вели к монастырю. Никаких признаков жизни не было ни на крутой спиральной улице, ни у водоемов. Долину покрывали большие камни, которые при необходимости могли служить прикрытием, но Йенг Ли не ждал вооруженного сопротивления. Опустив бинокль, он подал своим людям знак следовать за ним.Они под прикрытием перешли каменный мост группами по двое под прикрытием стрелков. Если защитники деревни собирались открывать огонь, то сейчас для этого было самое время и место. За мостом улица петляла вверх по склону. По обе ее стороны стояли каменные лачуги, многие из них превратились в руины и были явно покинуты. По мере того, как они двигались по каменной улице, держась обочин и укрываясь за разрушенными лачугами, Йенга Ли все больше и больше беспокоил непонятный отвратительный запах. Он знаком приказал патрулю остановиться и стал принюхиваться.В отличие от своих коллег из западных стран, Йенг Ли получил свое место в результате тщательного отбора благодаря высокому уровню интуитивной самоадаптации и был впоследствии обучен изобретать и открывать, казалось бы, фантастические возможности в любой ситуации, отдавая в то же время должное прозаическим и практическим сторонам вопроса. Он развил в себе отношение к вещам одновременно пытливое и бесстрастное, живое и безразличное. Он не знал, когда началась его подготовка, поскольку в Академии 23 она проводилась в контексте повседневности. Он ни разу не видел своих учителей: их инструкции передавались ему посредством серий реальных жизненных ситуаций.Йенг Ли родился в Гонконге и жил там до двенадцати лет, поэтому английский стал его вторым родным языком. Потом его семья перебралась в Шанхай. В раннем отрочестве он читал американских писателей-битников. Эти книжки привозили в Гонконг и продавали из-под прилавка книжного магазина, который, вроде бы, не вызывал никакого интереса со стороны властей несмотря на то, что хозяин магазина занимался еще и валютными махинациями.Шестнадцати лет отроду Йенга Ли направили в военную академию, где он прошел интенсивную боевую подготовку. Через полгода его вызвали в офис полковника и объявили, что он покидает военную школу и возвращается в Шанхай. Поскольку он всецело посвящал себя тренировкам и показал блестящие результаты, он спросил у полковника, не вызвано ли это недостаточным прилежанием с его стороны. Полковник смотрел не на него, а словно вокруг него, будто очерчивая в воздухе глазами его силуэт. Он ответил расплывчато, что, хотя стремление угодить своим начальникам и похвально, другие соображения в отдельных случаях ценятся еще выше.Йенг Ли наткнулся на этот запах, как на невидимую стену. Он остановился и прислонился к стене какого-то дома. Так мог бы пахнуть протухший металл или металлические экскременты, решил он. Патруль все еще находился на разрушенной окраине деревни. Один из бойцов корчился в мучительных приступах рвоты, лицо его покрылось потом. Он выпрямился и двинулся к потоку. Йен Ли остановил его:– Не пить воду и не мочить в ней на лицо. Этот поток протекает через город.Йенг Ли сел и еще раз посмотрел на город в полевой бинокль. Жителей деревни всё так же нигде не было видно. Он опустил бинокль и начал обследовать деревню, выйдя из своего тела – на Западе это «астральным путешествием». Теперь он двигался вверх по улице, ружье наизготовку. Ружье могло стрелять энергетическими волнами, и он чувствовал, как оно трепещет в его руке. Пинком он открыл одну из дверей.С первого же взгляда он понял, что допрос проводить бессмысленно. Он не получит никакой информации на вербальном уровне. Мужчина и женщина находились в конечной стадии какой-то болезни, их лица были до кости изъедены фосфоресцирующими язвами. Пожилая женщина была мертва. Следующая хижина содержала пять трупов, все старики.Еще в одной хижине на подстилке лежал юноша, нижняя часть его туловища была прикрыта одеялом. Ярко-красные пузыри плоти примерно в дюйм высотой, выраставшие кучками, покрывали его грудь и живот, начиная от лица и шеи. Опухоли были похожи на экзотические растения. Йенг Ли заметил, что они сочились янтарным соком, который въедался в плоть, оставляя люминесцирующие язвы. Почувствовав присутствие Йенга Ли, юноша повернулся к нему с медленной улыбкой идиота на лице. Он выгнулся дугой и принялся поглаживать одной рукой наросты на плоти, в то время как другая рука скользнула под одеяло и поползла к промежности. В другой хижине Йенг Ли увидел сцену, которую быстро стер из своей памяти.Йенг Ли направился к монастырю. Там он остановился. Ружье в его руках внезапно стало тяжелым и твердым, поскольку Йенга Ли покинули силы. Несмотря на все свои тренировки, он не был готов к потоку смертоносной эманации той интенсивности, что тихим и долгим дождем изливалась из монастыря выше по склону. Монастырь, должно быть, содержит смертоносную силу, вероятно, некую форму радиоактивности, а может быть, излучение расщепленных психических клеток. Йенг Ли предположил, что болезнь, поразившая жителей деревни, порождалась радиоактивным вирусом. Он знал, что на Западе проводились сверхсекретные исследования в этом направлении: еще во время Второй мировой войны Англия разработала радиоактивный вирус, известный под названием Судный Клоп.Вернувшись в свое тело, Йенг Ли взвесил все свои наблюдения и подозрения. Что это было, то, что он заметил и от чего поспешно отвернулся? Миниатюрные существа, как прозрачные козявки, въедающиеся в пузыри плоти… и кое-что еще… Он не стал слишком сильно напрягаться, зная, что биологическая защитная реакция отгораживает его от знания, которое он не сможет усвоить и с которым не сможет справиться. В монастыре, наверное, находилась лаборатория, а деревню использовали как полигон. Каким образом специалисты предохранили себя от радиации? Лабораторией управляли на расстоянии? Или специалисты были иммунизированы небольшими дозами облучения? Не содержала ли лаборатория изощренную систему СОР?Он взял радиотелефон:– Говорит Праязык, у нас ЧП.– А именно?Голос полковника был холоден, проникнут отвлеченным нетерпением. При патрулировании курсанты должны были полагаться на собственные силы и радировать только в экстренных ситуациях. Йенг Ли перечислил всё, что увидел в деревне, и описал эманацию смерти, исходящую от монастыря.– Она подобна стене. Я не могу через нее прорваться. Мои люди тем более…– Выходите из деревни и разбивайте лагерь. Взвод санитаров и санитарный инспектор уже в пути. Доктор отправляется на рынок Доктор Пирсон был благоразумным наркоманом и ограничивал себя тремя уколами в день, полграна на каждый укол – благодаря этому он мог не скрываться. К концу восьмичасового рабочего дня он бывал склонен к небрежности, поэтому, когда он получил этот срочный вызов, он надеялся, что всё это не займет слишком много времени и не приведет к сверхурочной работе. Конечно, он всегда мог сунуть полграна под язык, но это было накладно; кроме того, он любил лежать в постели, когда вмазывался, и чувствовать, как волна разливается от затылка вниз к бедрам, в то время как он пускает сигаретный дым в потолок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31