когда еще такое себе позволишь…
– Я за рулем, – сказал Денис. – Если это можно назвать рулем.
Он нервно усмехнулся и посмотрел на Настю. Это был странный взгляд, и Настя тогда, конечно же, не могла распознать содержащиеся в этом взгляде эмоции; она могла только почувствовать, что эти эмоции там были. Спрашивать в присутствии постороннего человека «Что ты так на меня смотришь?» было бы неприлично, поэтому Настя просто приняла Денисов взгляд, повернулась к женщине за стойкой и повторила:
– Все-таки минералки.
– Хорошо, – кивнула женщина и наклонилась под стойку. – Но коньяк… – она причмокнула губами. – Выпить и умереть.
Настя кивнула, как бы допуская подобное развитие событий для особо извращенных гурманов.
Женщина поставила на стойку высокий бокал с минеральной водой и сделала приглашающий жест. Настя подошла, кое-как вскарабкалась на табурет и отпила из бокала. Вода была удивительно вкусной, как бы ни парадоксально это звучало; Настя даже приподняла бокал и посмотрела на свет – нет, кристально чистая вода; и в то же время она содержала поразительно глубокий и насыщенный вкус, который Настя не смогла бы описать словами. При этом жидкость в бокале оставалась именно водой и ни чем иным.
– А вы, юноша? – женщина посмотрела на Дениса.
– Мне ничего не надо, – сказал тот, нервно хмурясь, и Насте стало его жалко и захотелось сказать ему, какая тут чудесная минералка и что ему надо обязательно ее попробовать. Но тут Денис встал, зажал свой сверток под мышкой и озабоченно сообщил:
– Мне в туалет.
– Налево и прямо по коридору, – сказала женщина и снисходительно улыбнулась, когда Денис быстро прошагал в указанном направлении. – Мужчины… Такие напряженные, такие озабоченные. Вечно у них какие-то важные дела.
– Да, – согласилась Настя. – У него и в самом деле важная встреча, поэтому он такой напряженный.
– Важная встреча? Где? Здесь?
Настя кивнула.
– Те, другие люди, видимо, опаздывают, вот он и нервничает, – продолжила она оправдывать своего Дениса. Женщина за стойкой понимающе кивнула и достала металлический портсигар. Как и все в этом ресторане, он был старомодным и очень настоящим в том смысле, что, даже не дотрагиваясь до него, Настя почувствовала – этот предмет имеет историю, и история оставила метки на портсигаре – царапины, небольшие вмятины… Женщина вытащила из портсигара папиросу и закурила, прищурившись от удовольствия.
Теперь Настя могла рассмотреть ее поближе и повнимательнее; женщина выглядела лет на сорок, и эти сорок лет были написаны у нее на лице морщинами вокруг глаз и на лбу; фигуре же могли позавидовать многие двадцатипятилетние. У женщины была загорелая до темно-красного цвета кожа, что в совокупности с крупным носом и массивными украшениями на пальцах и на шее заставило Настю думать о южном происхождении – может быть, Грузия или Армения, а может, и что-то цыганское было смешано в этой весьма примечательной персоне. В то же время вязаный берет на голове женщины как-то не вязался в понимании Насти ни с цыганами, ни с грузинами; нечто похожее вроде бы носили негры на Ямайке, но негритянкой барменша определенно не была. Короче говоря, Настя совсем запуталась и, чтобы вернуться к чему-то несомненному, отхлебнула воды из бокала. Вода была все так же великолепна.
– Ресторан называется «Три сестры», – сказала Настя с осторожно-вопросительной интонацией. Барменша кивнула:
– Это мы. Это нас три сестры.
– Я раньше здесь не была, – произнесла Настя, как будто была специалистом по пригородным ресторанам. – Вы недавно открылись?
– Мы давно здесь живем, – сказала барменша, посматривая на Настю сквозь легкую пелену табачного дыма. – Давно сюда перебрались. Здесь хорошо.
– Перебрались? – Настя ухватилась за слово, надеясь, что барменша сейчас разрешит загадку своего происхождения.
– Переехали, – пояснила женщина. – Раньше мы жили в другом месте, но нам посоветовали сменить климат. Там стало слишком жарко.
– То есть раньше жили на юге?
– Да, – подтвердила женщина.
– В Крыму? На Кавказе?
Женщина равнодушно пожала плечами.
– Я уже и не помню, как это называлось… – Она заметила, что Настя допила свой бокал. – Понравилось?
– Очень понравилось.
– Еще?
– Если можно…
– Можно-то можно… – Женщина взяла Настин бокал. – Но это уже будет второй заказ, а за второй нужно платить.
– Хорошо, – сказала Настя и тут спохватилась: может быть, это какая-нибудь жутко редкая импортная вода и стоит она сумасшедших денег. – А сколько она стоит?
– Она стоит дорого. – Барменша поправила берет. – Она стоит…
Насте показалось, что берет стал больше в размерах.
– Сколько? – переспросила она задумавшуюся барменшу. – Я не расслышала…
Та улыбнулась. Зубы во рту барменши были золотые. Ногти на пальцах темно-бордовые, чуть загнутые на концах. Глаза большие и притягивающие.
Именно в таком порядке все и происходит: улыбка женщины становится все более и более широкой, пока не растягивается на пол-лица и становится уже не улыбкой, а хищным оскалом. Настя видит все ее золотые зубы. Ей почему-то кажется, что их больше, чем тридцать два.
И пока Настя завороженно смотрит на эту улыбку-оскал, пальцы с бордовыми ногтями тянутся к Насте, чтобы вцепиться и не отпустить.
А глаза с поразительно большими темными зрачками ищут Настин взгляд, чтобы впиться в него и парализовать. Ищут и никак не могут найти, потому что Настя все еще зачарована желтым блеском раскрывшейся пасти, но не настолько, чтобы не заметить метнувшихся к ней скрюченных для захвата пальцев.
Она лишь чуть-чуть дергается назад инстинктивно, бессознательно, но и этого оказывается достаточно. После мучений на заднем сиденье мотоцикла Настя поместила свою попу, ставшую бесчувственной плоской деревяшкой, на самый край табурета, и вот теперь Настя с грохотом валится на пол, а бордовые ногти впустую режут воздух.
Ошеломленная Настя беспомощно барахтается на полу, пытаясь понять, что же произошло. Она сбрасывает с себя опрокинувшийся табурет, смотрит вверх и…
От увиденного Настя с ног до головы становится мертвой тряпичной куклой, будучи не в состоянии ни пошевелиться, ни пискнуть.
Барменша, слегка покачиваясь взад-вперед, восседает на корточках на барной стойке, словно хищная птица на ветке, готовясь спикировать на добычу.
Добыча, то есть Настя, замечает некоторую перемену в облике женщины. На ней больше нет берета. А потому хорошо видно то, что ранее было под беретом. Волосы.
Это, должно быть, особенные волосы. Они как будто заплетены во множество косичек, но не это делает их особенными. Они шевелятся. Они приподнимаются и вытягиваются в направлении Насти. И они шипят. Как змеи. Шипят все громче и громче.
Змеи на голове барменши шипят невыносимо громко, когда она спрыгивает со стойки прямо на Настю.
10
То, что начиналось как сдержанно-сочувственная форма допроса, сутки спустя больше походило на затянувшийся сеанс психоанализа, где рассказ пациента настолько захватил врача, что тот уже не задает вопросов и не комментирует, а просто сидит в кресле и слушает. Впрочем, не забывая посматривать на диктофон – достаточно ли места осталось на его жестком диске.
Конечно же, Настя изливала душу не двадцать четыре часа подряд, хотя поначалу ей казалось, что она способна и на такое. Она говорила и говорила, иногда сама удивляясь произнесенному, удивляясь тому, что внезапно прорывалось из глубин ее памяти. Настя говорила, потому что, проговаривая все это вслух, она словно соединяла двух Ян – ту, что была до шестого сентября, и ту, что была после. Эти две ее сущности осторожно и недоверчиво касались друг друга, словно не верили, что имеют какое-то отношение друг к другу, но потом ощутили свое родство, и их уже было не разделить.
И еще она говорила, потому что надеялась, что ее разложенная по полочкам жизнь – это цена, которую надо заплатить за ответы на ее, Насти, собственные вопросы, которыми она раньше так упорно донимала Филиппа Петровича, не понимая того простого обстоятельства, что Филипп Петрович мог многого и не знать. А вот Смайли просто обязан был знать все.
– Все? – сдержанно улыбнулся он. – Все – это слишком много для меня. Когда знаешь все, плохо спишь и недолго живешь. Я знаю достаточно, Настя.
– Тогда расскажите мне что-нибудь. То, что мне надо знать. Я уже пять часов рассказываю, так что…
– Намек понятен. Тебе надо поспать, а завтра с утра мы продолжим.
– Я намекала не на это. Знаете, как девчонки в школе шепчутся, – я расскажу тебе свой секрет, а ты расскажи мне свой.
– Никогда не был девчонкой, – сказал Смайли с непробиваемой серьезностью. – Хотя это, наверное, интересно. – Он взял со стола диктофон и нажал кнопку «стоп». – Что именно ты хочешь знать? Что ты уже знаешь? Знаешь, что ваш приятель Денис Андерсон – единственный сын лионейского короля? Что его исчезновение может привести к большим проблемам?
– Да, я в курсе, – махнула рукой Настя, и Смайли, как ей показалось, слегка нахмурился, выражая неодобрение подобного легкомыслия. – Я хочу знать, что мне Денис наврал, а что не наврал.
– Денис Андерсон – наврал? – Смайли с деланым возмущением покачал головой. – Хорошо, что нас не слышат официальные биографы короля Утера. Они бы объяснили тебе, Настя, что Андерсоны не врут, не ошибаются и еще много чего «не». Они считают Андерсонов практически святыми, и это неудивительно, учитывая, какие деньги им платит королевская семья. Но мне-то платят деньги совсем за другое, так что я целиком и полностью разделяю твой взгляд на вещи – Денис Андерсон соврал. И не один раз. И не только тебе.
– Меня это должно утешить?
– Не знаю.
– И в чем же он соврал?
– Никакого конфликта с отцом не было. То есть… – Смайли вздохнул и задумался. – Вот и я тоже попался, – сказал он Насте минуту спустя. – Думал, что смогу все объяснить в трех словах. Нет, не получится.
– Длинная история, – сочувственно сказала Настя. – Я знаю. У меня тоже такая.
Смайли улыбнулся.
– Это тебе только кажется, Настя. На самом деле твоя история – одна песчинка в песочных часах. А история Андерсонов – это, если хочешь, история человечества. И не только человечества.
– Меня не очень интересует история человечества, меня интересует Денис Андерсон.
– Интересная позиция, – пробормотал Смайли. – Итак, Денис Андерсон. Он сказал, что уехал из дома после ссоры с отцом. Никакой ссоры на самом деле не было, просто однажды ночью Денис пропал, и, как потом выяснилось, он пересек границу герцогства Лионейского. С неизвестными целями, в неизвестном направлении…
– Если у ссоры не было свидетелей, это не значит, что ее не было.
– Логично, – согласился Смайли. – Только, ради бога, не бери на себя роль адвоката Дениса Андерсона. Во-первых, адвокатов у него хватает, а во-вторых, он не обвиняемый, он просто…
– Что?
– Он совершил ошибку, которую сам он исправить не в состоянии. Ему нужна помощь – моя, твоя, всех.
– Звучит очень мило. Только вот эти «все», которые крутятся вокруг этой истории… Я видела кое-кого из них. Они мне очень не понравились, так что получить от них помощь – не самая радостная перспектива. Я уже получила «помощь» от Лизы и ее приятелей, – Настя похлопала себя по шее. – Вот где у меня эта помощь. Они украли у меня часть жизни, так что…
– Я говорил не про эту компанию. Я говорил про других «всех». Но вернемся к ссоре.
– Которой не было.
– Да, никакого конфликта между королем Утером и его сыном не было. Реального конфликта.
– Что это значит?
– Быть может, этот конфликт существовал в голове Дениса. И вместо того чтобы высказать свои мысли вслух и услышать ответы отца, он держал все внутри. В конце концов это стало совершенно невыносимым, и Денис сбежал. Для него это было естественно, для короля Утера и всех нас – абсолютной неожиданностью.
– Он боялся отца, так? Если бы не боялся, наверное, не держал бы все внутри?
– Король Утер не из тех людей, что наводят страх. Он скорее из тех отцов, что слишком заняты своими делами и поэтому узнают о проблемах детей в последнюю очередь. К тому же король Утер – человек довольно прямолинейный; когда у него возникают вопросы, он немедленно их задает. Ему и в голову не могло прийти, что Денис мучается какими-то невысказанными сомнениями, что он таскает внутри себя какой-то груз проблем.
– И что это были за сомнения?
– Я же говорю – невысказанные. В Лионее Денис ни с кем не обсуждал эти вопросы. Может быть, когда он оказался за границей… – Смайли вопросительно посмотрел на Настю.
– Что? Со мной? Нет, ничего конкретного он мне не говорил… Постойте, но ведь мне говорил Филипп Петрович! Что Денис не хотел быть королем, потому что это накладывает какие-то серьезные обязательства… Получается, что он говорил с Филиппом Петровичем?!
– Нет. Филипп Петрович рассказал вам то, что мы узнали позже. Когда мы переговорили с десятками людей, когда мы просмотрели всю его электронную почту… Тогда кое-что стало понятным. Денис боялся ответственности, которую берет на себя король Лионейский.
– Филипп Петрович сказал – миссия.
– Можно употребить много разных слов, но суть одна. Король Лионейский – защитник рода человеческого и хранитель спокойствия на земле, а это не самая приятная работа.
– Да уж…
– Когда тебе всего двадцать лет, сложно смириться с тем, что твоя судьба предопределена, что благодарю своему происхождению ты обречен выполнять важную и трудную работу, которая может стоить тебе жизни. И у тебя не будет сменщика, у тебя не будет выходных, это работа, которая занимает двадцать четыре часа каждых суток и двенадцать месяцев каждого года. Король Утер принял эту ношу в двадцать шесть, и к этому времени у него не было ни малейших сомнений насчет своего священного долга. С Денисом все получилось немного по-другому… То есть он не вдавался в подробности насчет своей ссоры с отцом?
– Нет, подробностей не было. Но… Но он хотел помириться.
– Что? – удивился Смайли.
– Он сказал мне, что хочет помириться. И чтобы задобрить отца, он раздобыл какой-то старинный меч.
– Меч?
– Ну, подарок.
Смайли выглядел весьма озадаченным, и Настя пустилась в разъясняющие подробности. Она вкратце рассказала про загородную поездку, про Ключника, про выпавшую из Денисовой сумки голову…
Ясности в глазах Смайли от этого не прибавилось, напротив, взгляд его потускнел, словно впал в спячку. Настя продолжала говорить:
– И он сказал, что все это ради меча. Потому что его отец – типа коллекционер и он будет очень рад, если Денис привезет ему этот меч. Потом он еще говорил про документы, что он связался с теми людьми из подземелья только ради документов на меч… А шестого сентября мы поехали как раз за документами. Денис сказал, что мы получим документы на вывоз меча, а потом поедем в лионейское консульство…
Смайли вздрогнул.
– Лионейское консульство?
– Да.
– Зачем?
– Денис хотел, чтобы я вместе с ним поехала в Лионею. Надо было съездить в консульство, чтобы получить визы… И все такое прочее.
– Ты, наверное, очень обрадовалась?.
– Ну… Наверное.
– Понятно, – Смайли нахмурился и посмотрел в пол, как будто стеснялся смотреть Насте в глаза. – Но теперь-то ты уже, наверное, знаешь…
– Что?
– Что никакого лионейского консульства не существует.
– Не существует? – Настя пожала плечами, как бы говоря – ну, не очень-то и хотелось.
– Есть посольство в Москве, а никаких консульств нет. Ты не знала?
– Вообще-то, тогда, шестого сентября, мы так и не добрались до консульства…
– И еще. Король Утер не любит оружие. Во всяком случае, он его не коллекционирует.
– О-о, – сказала Настя. – Он и тут мне наврал?
– Получается, что так.
– Он не собирался везти меня в Лионею… Он сам не собирался туда ехать! Тогда… Тогда зачем все это?
Смайли молчал.
– Зачем? – повторила Настя, вопросительно уставившись на Смайли и постепенно начиная все больше и больше сердиться на гнома, поскольку тот знал ответ, но не хотел говорить; и вдруг злость лопнула, как нарыв, и Настя тихо проговорила одно слово, которое само собой легло ей на язык: – Наживка…
Соскользнув с Настиного языка, это слово словно стало отравленным облаком, которое окружило Настю и заворожило ее. Смайли, видя это ее состояние соскользнул с дивана и мягко прошагал к двери. Там он на всякий случай обернулся и сказал оцепеневшей Насте:
– Я приду завтра. Постарайся отдохнуть.
Она лишь увидела, как двигаются его губы, а смысл слов остался непонятным, потому что эти слова Настю совершенно не интересовали. Ее сейчас занимало лишь одно слово, сложившееся из семи бездушных букв и пригвоздившее Настю, как булавка бабочку.
Наживка.
11
Горгона прыгает совершенно бесшумно, отчего ужас еще быстрее бежит по Настиным венам, парализуя конечности. Шипение становится невыносимо громким, оно заползает в уши, и Настя хочет заткнуть их ладонями, но ладони обреченно лежат на полу и не двигаются, они уже смирились с поражением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Я за рулем, – сказал Денис. – Если это можно назвать рулем.
Он нервно усмехнулся и посмотрел на Настю. Это был странный взгляд, и Настя тогда, конечно же, не могла распознать содержащиеся в этом взгляде эмоции; она могла только почувствовать, что эти эмоции там были. Спрашивать в присутствии постороннего человека «Что ты так на меня смотришь?» было бы неприлично, поэтому Настя просто приняла Денисов взгляд, повернулась к женщине за стойкой и повторила:
– Все-таки минералки.
– Хорошо, – кивнула женщина и наклонилась под стойку. – Но коньяк… – она причмокнула губами. – Выпить и умереть.
Настя кивнула, как бы допуская подобное развитие событий для особо извращенных гурманов.
Женщина поставила на стойку высокий бокал с минеральной водой и сделала приглашающий жест. Настя подошла, кое-как вскарабкалась на табурет и отпила из бокала. Вода была удивительно вкусной, как бы ни парадоксально это звучало; Настя даже приподняла бокал и посмотрела на свет – нет, кристально чистая вода; и в то же время она содержала поразительно глубокий и насыщенный вкус, который Настя не смогла бы описать словами. При этом жидкость в бокале оставалась именно водой и ни чем иным.
– А вы, юноша? – женщина посмотрела на Дениса.
– Мне ничего не надо, – сказал тот, нервно хмурясь, и Насте стало его жалко и захотелось сказать ему, какая тут чудесная минералка и что ему надо обязательно ее попробовать. Но тут Денис встал, зажал свой сверток под мышкой и озабоченно сообщил:
– Мне в туалет.
– Налево и прямо по коридору, – сказала женщина и снисходительно улыбнулась, когда Денис быстро прошагал в указанном направлении. – Мужчины… Такие напряженные, такие озабоченные. Вечно у них какие-то важные дела.
– Да, – согласилась Настя. – У него и в самом деле важная встреча, поэтому он такой напряженный.
– Важная встреча? Где? Здесь?
Настя кивнула.
– Те, другие люди, видимо, опаздывают, вот он и нервничает, – продолжила она оправдывать своего Дениса. Женщина за стойкой понимающе кивнула и достала металлический портсигар. Как и все в этом ресторане, он был старомодным и очень настоящим в том смысле, что, даже не дотрагиваясь до него, Настя почувствовала – этот предмет имеет историю, и история оставила метки на портсигаре – царапины, небольшие вмятины… Женщина вытащила из портсигара папиросу и закурила, прищурившись от удовольствия.
Теперь Настя могла рассмотреть ее поближе и повнимательнее; женщина выглядела лет на сорок, и эти сорок лет были написаны у нее на лице морщинами вокруг глаз и на лбу; фигуре же могли позавидовать многие двадцатипятилетние. У женщины была загорелая до темно-красного цвета кожа, что в совокупности с крупным носом и массивными украшениями на пальцах и на шее заставило Настю думать о южном происхождении – может быть, Грузия или Армения, а может, и что-то цыганское было смешано в этой весьма примечательной персоне. В то же время вязаный берет на голове женщины как-то не вязался в понимании Насти ни с цыганами, ни с грузинами; нечто похожее вроде бы носили негры на Ямайке, но негритянкой барменша определенно не была. Короче говоря, Настя совсем запуталась и, чтобы вернуться к чему-то несомненному, отхлебнула воды из бокала. Вода была все так же великолепна.
– Ресторан называется «Три сестры», – сказала Настя с осторожно-вопросительной интонацией. Барменша кивнула:
– Это мы. Это нас три сестры.
– Я раньше здесь не была, – произнесла Настя, как будто была специалистом по пригородным ресторанам. – Вы недавно открылись?
– Мы давно здесь живем, – сказала барменша, посматривая на Настю сквозь легкую пелену табачного дыма. – Давно сюда перебрались. Здесь хорошо.
– Перебрались? – Настя ухватилась за слово, надеясь, что барменша сейчас разрешит загадку своего происхождения.
– Переехали, – пояснила женщина. – Раньше мы жили в другом месте, но нам посоветовали сменить климат. Там стало слишком жарко.
– То есть раньше жили на юге?
– Да, – подтвердила женщина.
– В Крыму? На Кавказе?
Женщина равнодушно пожала плечами.
– Я уже и не помню, как это называлось… – Она заметила, что Настя допила свой бокал. – Понравилось?
– Очень понравилось.
– Еще?
– Если можно…
– Можно-то можно… – Женщина взяла Настин бокал. – Но это уже будет второй заказ, а за второй нужно платить.
– Хорошо, – сказала Настя и тут спохватилась: может быть, это какая-нибудь жутко редкая импортная вода и стоит она сумасшедших денег. – А сколько она стоит?
– Она стоит дорого. – Барменша поправила берет. – Она стоит…
Насте показалось, что берет стал больше в размерах.
– Сколько? – переспросила она задумавшуюся барменшу. – Я не расслышала…
Та улыбнулась. Зубы во рту барменши были золотые. Ногти на пальцах темно-бордовые, чуть загнутые на концах. Глаза большие и притягивающие.
Именно в таком порядке все и происходит: улыбка женщины становится все более и более широкой, пока не растягивается на пол-лица и становится уже не улыбкой, а хищным оскалом. Настя видит все ее золотые зубы. Ей почему-то кажется, что их больше, чем тридцать два.
И пока Настя завороженно смотрит на эту улыбку-оскал, пальцы с бордовыми ногтями тянутся к Насте, чтобы вцепиться и не отпустить.
А глаза с поразительно большими темными зрачками ищут Настин взгляд, чтобы впиться в него и парализовать. Ищут и никак не могут найти, потому что Настя все еще зачарована желтым блеском раскрывшейся пасти, но не настолько, чтобы не заметить метнувшихся к ней скрюченных для захвата пальцев.
Она лишь чуть-чуть дергается назад инстинктивно, бессознательно, но и этого оказывается достаточно. После мучений на заднем сиденье мотоцикла Настя поместила свою попу, ставшую бесчувственной плоской деревяшкой, на самый край табурета, и вот теперь Настя с грохотом валится на пол, а бордовые ногти впустую режут воздух.
Ошеломленная Настя беспомощно барахтается на полу, пытаясь понять, что же произошло. Она сбрасывает с себя опрокинувшийся табурет, смотрит вверх и…
От увиденного Настя с ног до головы становится мертвой тряпичной куклой, будучи не в состоянии ни пошевелиться, ни пискнуть.
Барменша, слегка покачиваясь взад-вперед, восседает на корточках на барной стойке, словно хищная птица на ветке, готовясь спикировать на добычу.
Добыча, то есть Настя, замечает некоторую перемену в облике женщины. На ней больше нет берета. А потому хорошо видно то, что ранее было под беретом. Волосы.
Это, должно быть, особенные волосы. Они как будто заплетены во множество косичек, но не это делает их особенными. Они шевелятся. Они приподнимаются и вытягиваются в направлении Насти. И они шипят. Как змеи. Шипят все громче и громче.
Змеи на голове барменши шипят невыносимо громко, когда она спрыгивает со стойки прямо на Настю.
10
То, что начиналось как сдержанно-сочувственная форма допроса, сутки спустя больше походило на затянувшийся сеанс психоанализа, где рассказ пациента настолько захватил врача, что тот уже не задает вопросов и не комментирует, а просто сидит в кресле и слушает. Впрочем, не забывая посматривать на диктофон – достаточно ли места осталось на его жестком диске.
Конечно же, Настя изливала душу не двадцать четыре часа подряд, хотя поначалу ей казалось, что она способна и на такое. Она говорила и говорила, иногда сама удивляясь произнесенному, удивляясь тому, что внезапно прорывалось из глубин ее памяти. Настя говорила, потому что, проговаривая все это вслух, она словно соединяла двух Ян – ту, что была до шестого сентября, и ту, что была после. Эти две ее сущности осторожно и недоверчиво касались друг друга, словно не верили, что имеют какое-то отношение друг к другу, но потом ощутили свое родство, и их уже было не разделить.
И еще она говорила, потому что надеялась, что ее разложенная по полочкам жизнь – это цена, которую надо заплатить за ответы на ее, Насти, собственные вопросы, которыми она раньше так упорно донимала Филиппа Петровича, не понимая того простого обстоятельства, что Филипп Петрович мог многого и не знать. А вот Смайли просто обязан был знать все.
– Все? – сдержанно улыбнулся он. – Все – это слишком много для меня. Когда знаешь все, плохо спишь и недолго живешь. Я знаю достаточно, Настя.
– Тогда расскажите мне что-нибудь. То, что мне надо знать. Я уже пять часов рассказываю, так что…
– Намек понятен. Тебе надо поспать, а завтра с утра мы продолжим.
– Я намекала не на это. Знаете, как девчонки в школе шепчутся, – я расскажу тебе свой секрет, а ты расскажи мне свой.
– Никогда не был девчонкой, – сказал Смайли с непробиваемой серьезностью. – Хотя это, наверное, интересно. – Он взял со стола диктофон и нажал кнопку «стоп». – Что именно ты хочешь знать? Что ты уже знаешь? Знаешь, что ваш приятель Денис Андерсон – единственный сын лионейского короля? Что его исчезновение может привести к большим проблемам?
– Да, я в курсе, – махнула рукой Настя, и Смайли, как ей показалось, слегка нахмурился, выражая неодобрение подобного легкомыслия. – Я хочу знать, что мне Денис наврал, а что не наврал.
– Денис Андерсон – наврал? – Смайли с деланым возмущением покачал головой. – Хорошо, что нас не слышат официальные биографы короля Утера. Они бы объяснили тебе, Настя, что Андерсоны не врут, не ошибаются и еще много чего «не». Они считают Андерсонов практически святыми, и это неудивительно, учитывая, какие деньги им платит королевская семья. Но мне-то платят деньги совсем за другое, так что я целиком и полностью разделяю твой взгляд на вещи – Денис Андерсон соврал. И не один раз. И не только тебе.
– Меня это должно утешить?
– Не знаю.
– И в чем же он соврал?
– Никакого конфликта с отцом не было. То есть… – Смайли вздохнул и задумался. – Вот и я тоже попался, – сказал он Насте минуту спустя. – Думал, что смогу все объяснить в трех словах. Нет, не получится.
– Длинная история, – сочувственно сказала Настя. – Я знаю. У меня тоже такая.
Смайли улыбнулся.
– Это тебе только кажется, Настя. На самом деле твоя история – одна песчинка в песочных часах. А история Андерсонов – это, если хочешь, история человечества. И не только человечества.
– Меня не очень интересует история человечества, меня интересует Денис Андерсон.
– Интересная позиция, – пробормотал Смайли. – Итак, Денис Андерсон. Он сказал, что уехал из дома после ссоры с отцом. Никакой ссоры на самом деле не было, просто однажды ночью Денис пропал, и, как потом выяснилось, он пересек границу герцогства Лионейского. С неизвестными целями, в неизвестном направлении…
– Если у ссоры не было свидетелей, это не значит, что ее не было.
– Логично, – согласился Смайли. – Только, ради бога, не бери на себя роль адвоката Дениса Андерсона. Во-первых, адвокатов у него хватает, а во-вторых, он не обвиняемый, он просто…
– Что?
– Он совершил ошибку, которую сам он исправить не в состоянии. Ему нужна помощь – моя, твоя, всех.
– Звучит очень мило. Только вот эти «все», которые крутятся вокруг этой истории… Я видела кое-кого из них. Они мне очень не понравились, так что получить от них помощь – не самая радостная перспектива. Я уже получила «помощь» от Лизы и ее приятелей, – Настя похлопала себя по шее. – Вот где у меня эта помощь. Они украли у меня часть жизни, так что…
– Я говорил не про эту компанию. Я говорил про других «всех». Но вернемся к ссоре.
– Которой не было.
– Да, никакого конфликта между королем Утером и его сыном не было. Реального конфликта.
– Что это значит?
– Быть может, этот конфликт существовал в голове Дениса. И вместо того чтобы высказать свои мысли вслух и услышать ответы отца, он держал все внутри. В конце концов это стало совершенно невыносимым, и Денис сбежал. Для него это было естественно, для короля Утера и всех нас – абсолютной неожиданностью.
– Он боялся отца, так? Если бы не боялся, наверное, не держал бы все внутри?
– Король Утер не из тех людей, что наводят страх. Он скорее из тех отцов, что слишком заняты своими делами и поэтому узнают о проблемах детей в последнюю очередь. К тому же король Утер – человек довольно прямолинейный; когда у него возникают вопросы, он немедленно их задает. Ему и в голову не могло прийти, что Денис мучается какими-то невысказанными сомнениями, что он таскает внутри себя какой-то груз проблем.
– И что это были за сомнения?
– Я же говорю – невысказанные. В Лионее Денис ни с кем не обсуждал эти вопросы. Может быть, когда он оказался за границей… – Смайли вопросительно посмотрел на Настю.
– Что? Со мной? Нет, ничего конкретного он мне не говорил… Постойте, но ведь мне говорил Филипп Петрович! Что Денис не хотел быть королем, потому что это накладывает какие-то серьезные обязательства… Получается, что он говорил с Филиппом Петровичем?!
– Нет. Филипп Петрович рассказал вам то, что мы узнали позже. Когда мы переговорили с десятками людей, когда мы просмотрели всю его электронную почту… Тогда кое-что стало понятным. Денис боялся ответственности, которую берет на себя король Лионейский.
– Филипп Петрович сказал – миссия.
– Можно употребить много разных слов, но суть одна. Король Лионейский – защитник рода человеческого и хранитель спокойствия на земле, а это не самая приятная работа.
– Да уж…
– Когда тебе всего двадцать лет, сложно смириться с тем, что твоя судьба предопределена, что благодарю своему происхождению ты обречен выполнять важную и трудную работу, которая может стоить тебе жизни. И у тебя не будет сменщика, у тебя не будет выходных, это работа, которая занимает двадцать четыре часа каждых суток и двенадцать месяцев каждого года. Король Утер принял эту ношу в двадцать шесть, и к этому времени у него не было ни малейших сомнений насчет своего священного долга. С Денисом все получилось немного по-другому… То есть он не вдавался в подробности насчет своей ссоры с отцом?
– Нет, подробностей не было. Но… Но он хотел помириться.
– Что? – удивился Смайли.
– Он сказал мне, что хочет помириться. И чтобы задобрить отца, он раздобыл какой-то старинный меч.
– Меч?
– Ну, подарок.
Смайли выглядел весьма озадаченным, и Настя пустилась в разъясняющие подробности. Она вкратце рассказала про загородную поездку, про Ключника, про выпавшую из Денисовой сумки голову…
Ясности в глазах Смайли от этого не прибавилось, напротив, взгляд его потускнел, словно впал в спячку. Настя продолжала говорить:
– И он сказал, что все это ради меча. Потому что его отец – типа коллекционер и он будет очень рад, если Денис привезет ему этот меч. Потом он еще говорил про документы, что он связался с теми людьми из подземелья только ради документов на меч… А шестого сентября мы поехали как раз за документами. Денис сказал, что мы получим документы на вывоз меча, а потом поедем в лионейское консульство…
Смайли вздрогнул.
– Лионейское консульство?
– Да.
– Зачем?
– Денис хотел, чтобы я вместе с ним поехала в Лионею. Надо было съездить в консульство, чтобы получить визы… И все такое прочее.
– Ты, наверное, очень обрадовалась?.
– Ну… Наверное.
– Понятно, – Смайли нахмурился и посмотрел в пол, как будто стеснялся смотреть Насте в глаза. – Но теперь-то ты уже, наверное, знаешь…
– Что?
– Что никакого лионейского консульства не существует.
– Не существует? – Настя пожала плечами, как бы говоря – ну, не очень-то и хотелось.
– Есть посольство в Москве, а никаких консульств нет. Ты не знала?
– Вообще-то, тогда, шестого сентября, мы так и не добрались до консульства…
– И еще. Король Утер не любит оружие. Во всяком случае, он его не коллекционирует.
– О-о, – сказала Настя. – Он и тут мне наврал?
– Получается, что так.
– Он не собирался везти меня в Лионею… Он сам не собирался туда ехать! Тогда… Тогда зачем все это?
Смайли молчал.
– Зачем? – повторила Настя, вопросительно уставившись на Смайли и постепенно начиная все больше и больше сердиться на гнома, поскольку тот знал ответ, но не хотел говорить; и вдруг злость лопнула, как нарыв, и Настя тихо проговорила одно слово, которое само собой легло ей на язык: – Наживка…
Соскользнув с Настиного языка, это слово словно стало отравленным облаком, которое окружило Настю и заворожило ее. Смайли, видя это ее состояние соскользнул с дивана и мягко прошагал к двери. Там он на всякий случай обернулся и сказал оцепеневшей Насте:
– Я приду завтра. Постарайся отдохнуть.
Она лишь увидела, как двигаются его губы, а смысл слов остался непонятным, потому что эти слова Настю совершенно не интересовали. Ее сейчас занимало лишь одно слово, сложившееся из семи бездушных букв и пригвоздившее Настю, как булавка бабочку.
Наживка.
11
Горгона прыгает совершенно бесшумно, отчего ужас еще быстрее бежит по Настиным венам, парализуя конечности. Шипение становится невыносимо громким, оно заползает в уши, и Настя хочет заткнуть их ладонями, но ладони обреченно лежат на полу и не двигаются, они уже смирились с поражением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42