– Чему бы я ни учился, сколько бы женщин ни имел, – а ты права, их было немало, – все это было только подготовкой к встрече с тобой.
Они смотрели в глаза друг другу, и он видел, как лучится счастьем ее взгляд. Ей не надо было ничего говорить; глаза говорили за нее.
– Нам чертовски повезло, – сказал он. – Я всегда, с первого взгляда, знал, что ты не похожа ни на кого. Что ты особенная. Но чем особенная, я понял только сейчас. Мы нашли друг в друге такое, что множество людей, проживи вместе хоть семьдесят лет, так и не обретают. Это можно назвать открытием себя или как угодно еще. То, что началось как роман, завершилось открытием царства сердечных таинств, Сара. Мы искали его вместе и вместе нашли.
Сара слушала, затаив дыхание. Так с ней никто никогда не говорил. Это возвышало ее в собственных глазах, рождало чувство исключительности и беспредельной свободы. Ее любовь росла, и вместе с этим она делалась беззащитной перед ним. Его слова пронзили ее до самой глубины. Она тоже поняла, что они достигли пика самопознания. Дальше уже просто некуда было идти. Преображение было полным.
В Эде жизнеутверждающее начало было таким ярким, как ни у кого из тех людей, которых она знала.
Наконец ей стало понятно, чего не хватало в их отношениях с Джайлзом – экстатического восторга, который теперь придавал ей легкость, помогающую удержаться на бушующих волнах житейского моря.
Ее вера в Эда была абсолютной. Она с готовностью протянула ему в дар свою жизнь, не ожидая ничего взамен; Эд стал для нее ножом, с помощью которого Сара отсекла опутывавшие сети и обрела свободу. В любовном экстазе она волшебным образом почувствовала себя в полной безопасности; ее вели по жизни, защищали, о ней заботились.
Прежде чем они отправились в Дорсет, Эд уверил ее, что примет на себя всю ответственность, которая раньше лежала на Джайлзе. Сара по закону все еще была супругой Джайлза Латрела, но душой и телом была связана с Эдом. Кроме того, Джайлзу она принадлежала, была частыо его собственности, как все хозяйство Латрел-Парка и в будущем титул; с Эдом же ее соединяла любовь. И осознание себя свободной в этом союзе рождало в Саре желание привязать себя к Эду самыми тесными узами. Ей хотелось рожать от него детей – не из чувства долга, как это было бы в браке с Джайлзом, а из-за того, что она ощущала себя неотъемлемой частью Эда. И в этом тоже была новизна их отношений, очередное превосходство Эда в сравнении с Джайлзом.
Сара не обиделась, когда Эд предложил ей заехать к доктору – тому самому парню из Сан-Франциско – и провести тест на беременность по новейшей американской методике, которая гарантировала точность результата до 98, 5 процента. Доктор отнесся к ней по-деловому и в то же время участливо. Зная их ситуацию, он понимал озабоченность Эда, и Сара не почувствовала ни робости, ни отвращения, только облегчение, когда анализ оказался отрицательным.
Она знала, что Эд принимает ее состояние близко к сердцу; он прямо сказал ей как-то раз: «Я не хочу, чтобы ты осталась одна с ребенком. Если со мной что-нибудь случится, по моему завещанию ты будешь материально обеспечена. Я, конечно, не Джон Д. Рокфеллер, но кое-что имею, так что на этот счет не беспокойся. Ты будешь независима от семьи. Но я не хотел бы обременять тебя ребенком. То есть я хочу, чтобы у нас были дети, но только когда мы будем жить вместе и вместе их растить. Одинокой женщине с ребенком, да еще незаконнорожденным, очень несладко приходится, а ты у меня такая хрупкая. Ты и так очень многим пожертвовала ради меня, Сара, я не хочу, чтобы к твоим тяготам добавилось еще и такое бремя».
Они вернулись в Литл-Хеддингтон в конце недели. Дни, проведенные в Дорсете, неизгладимо врезались в их память на всю жизнь.
Медкомиссия признала Эда негодным к полетам; руки зажили недостаточно, чтобы обращаться с приборами «летающей крепости». К величайшему Сариному облегчению, его до конца года оставили на наземной службе.
Тем не менее ему назначили новую машину– «Б-17Г», которую он окрестил в честь Сары «Салли Б.» – «Салли Брэндон» – ее девичьей фамилией. Таким образом Джайлз был как бы стерт из ее жизни. «Девушка из Калифорнии» была счастливой машиной, она исправно раз за разом возвращалась с боевых заданий. Чтобы такой же удачливой оказалась и «Салли», Сара крестила ее, разбив о борт бутылку шампанского.
Та зима выдалась на редкость ненастной – холодной, сырой, туманной; часто шел снег. Иногда из-за метеоусловий вылеты отменялись или прерывались и бомбардировщики с полдороги возвращались на базу.
В те холодные дни Эд и Сара облюбовали для свиданий греческий павильон, который сделался их земным раем. В доме они не встречались ни разу. Эд достал парафиновый обогреватель, Сара принесла коврики и подушки; приходя на свидания, они брали с собой горячий кофе из дома и виски из казармы и проводили вместе каждую минуту, когда оба были свободны. Разговаривали, занимались любовью, просто наслаждались обществом друг друга. Пару раз им удалось провести вместе уик-энд в маленьких провинциальных местечках, где не чувствовалось дыхания войны.
Они строили планы на послевоенное время, мечтали о том, где будут жить и как Сара приедет к Эду в Калифорнию.
Эд никогда не поднимал вопросов, касающихся Джайлза. Эту сторону дела он целиком оставлял Саре. Он инстинктивно чувствовал, что она сама так хочет. Она еще не сообщила мужу о том, что произошло. Несколько раз она садилась за письмо и не могла найти слов, чтобы не обидеть, не ранить, не убить. Зима уже была в разгаре, а Сара так и не написала Джайлзу правду, и получала его письма, как всегда, полные здравого смысла и любви вперемежку с планами и наставлениями.
Подошло Рождество. Эд и его экипаж встретили его в Латрел-Парке. Сэр Джордж был подчеркнуто вежлив с Эдом; ни единым словом не упрекнул и не осудил его. Сара знала, что он говорил о ней с Эдом, но, как протекал разговор, чем он кончился, ей ведомо не было и она не спрашивала. Она сочла добрым знаком то, что сэр Джордж по-прежнему числил Эда своим другом, и была благодарна ему за это. Сэр Джордж дал обед для офицеров базы в Латрел-Парке, а потом еще специально для экипажа «Салли Б.», и ребята притащили столько выпивки, что хватило бы, чтобы потопить целую флотилию. Эд пригласил Сару на рождественский вечер на базе. Она надела по этому случаю довоенное длинное платье из сапфирово-синего шифона с низким вырезом на спине.
Эд подарил Саре пару крылышек, которые он отдал оправить в золото. Она подарила ему часы марки «Эспрей» – его старый хронометр пострадал от шрапнели во время одного из полетов. На крышке выгравировала его имя и строчку стихотворения Херрика, которую процитировала в дорсетском коттедже.
В конце года медкомиссия признала Эда годным к полетам, и он начал опять летать. Идиллия кончилась, но к этому времени их отношения окрепли и углубились. Эд знал, что Сара каждый раз ждет его возвращения, и она знала, что он обязательно придет к ней. В промежутках между полетами они поддерживали и ободряли друг друга.
В начале мая Эд приготовил Саре сюрприз.
– У меня увольнительная на уик-энд, на целых три дня. Попроси и ты отгул, вымоли, не получится – сбеги в самоволку. В общем, будь готова и жди сюрприза.
Она взяла выходные, и такси увезло их от вокзала Паддингтон прямо в отель «Дорчестер». У Сары от удивления рот открылся.
– Какими судьбами?
– Ты разве не слыхала? Мы сняли этот отель на время. Он становится нашим сорок девятым штатом.
Они заняли люкс с ванной. На маленьком столике стояли в вазе розы, охлаждалось в ведерке шампанское.
– Но тебе-то как удалось сюда пробраться? – поинтересовалась Сара.
– У нас есть один парень-подлипала на ставке у четырехзвездного генерала. Как ты понимаешь, у таких персон особые привилегии, и этот парень их обеспечивает. Я выкрутил ему руки, и он обещал, что мне тоже кое-что перепадет. Мы вместе учились в колледже, можно сказать, однокорытники, старая дружба не ржавеет.
– А что значит подлипала?
– Это человек, который следит за тем, чтобы генерал не скучал; делает, что его левая, а заодно и правая нога захочет, вертится волчком, выворачивается наизнанку и достает луну с неба.
– Что-то вроде адъютанта?
– Ну что-то вроде. Как его ни назови, он нам обеспечил несколько часов счастья, так что наслаждайся изо всех сил. Лови момент, такое нечасто случается. Для начала надень-ка то шикарное довоенное платье и пойдем обедать. Мне дали список адресов ресторанчиков, которые снабжаются с черного рынка.
Ресторан в Сохо был набит американскими офицерами и их подружками. Они съедали бифштекс, запивали вином и отправлялись гулять по Пикадилли к Риджент-стрит и дальше в Сент-Джеймсский парк.
В Лондоне начиналась весна, на газонах распускались цветы, воздух был свеж и полон ароматов. В парке военный оркестр играл «Не прячь меня за забором». На траве обнимались парочки. Эд и Сара, взявшись за руки, прошли через парк к озеру, а потом к Бекингемскому дворцу.
Интересно, как там внутри? – полюбопытствовал Эд.
Там все бело-золотое и очень монументальное.
– Ты представлялась королевскому семейтву, как настоящая аристократка?
– Да.
– И что тебе сказал король?
– Ничего. Но он мне улыбнулся, и королева тоже, и оба мне поклонились. А вообще это была довольно утомительная процедура, у меня ноги просто чуть не отнялись, столько пришлось стоять. Кстати... – Она внезапно обернулась и заглянула в глаза Эду. – Знаешь что? Как ты посмотришь, если, пока мы тут, я пойду взглянуть на Брэндон-хаус? Он сейчас закрыт, за ним присматривают, но папе понравилось бы, если бы кто-то из семьи бросил на дом хозяйский взгляд. Сам-то он редко бывает в городе. Управляющий, у которого ключи, живет здесь, в Сент-Джеймсе, мы быстренько возьмем их – и вперед. Ты не против?
– Конечно, нет. Никогда не приходилось бывать в столичном аристократическом доме, а мне ужасно интересно, как вы тут, в Старом Свете, живете.
Управляющий был чрезвычайно рад видеть леди Сару и уверил ее, что в доме все в порядке, но ежели она пожелает убедиться в этом лично... Ей с поклоном вручили ключи и проводили до порога.
– Никак не могу привыкнуть, что тебя всерьез называют «леди», – сказал Эд. – Может, мне полагается щелкнуть каблуками?
– Если ты не уймешься, я щелкну тебя по другому месту, – предупредила Сара.
– Как? Прямо на улице? О нет, ты не осмелишься!
– Не осмелюсь? Ты еще не знаешь, на что я способна. Я на что хочешь могу осмелиться. Мои братья могли бы много чего обо мне рассказать.
В ее шутке, судя по глазам, была доля истины. Он действительно еще плохо ее знал.
– Но в Брэндон-хаус надо вести себя прилично, – сказала Сара. – Так что не будь вахлаком.
Он с притворным сожалением покачал головой.
– Как низко вы пали, леди Сара, – гуляете с какими-то ужасными вульгарными американцами! – Он вздохнул. – И речь у вас стала какая-то базарная...
– Я продажная женщина, – сокрушенно ответила Сара. – Меня купили за плитку шоколада «Хершис»...
Он захохотал и едва успел увернуться от пинка в пах, которым чуть было не наградила его Сара.
– Держись! – крикнул Эд, а Сара с веселым смехом бросилась бежать, высоко вскидывая длинные ноги. Эд помчался вдогонку. Какой-то прохожий не то с удивлением, не то с завистью посмотрел им вслед – прелестную длинноногую блондинку преследует высоченный офицер-янки. Оба молоды, оба смеются. Проезжавшее мимо такси остановилось, и шофер крикнул в окошко: «Эй, подружка, я бы на твоем месте такому не отказал!»
Он догнал ее возле отеля «Браун», схватил за руки и прижал к стене. Она запыхалась, раскраснелась, глаза у нее светились, и она все также заразительно смеялась.
– Ну и штучка, – сказал он, переводя дыхание, – и кто бы мог подумать! О, как жестоко я обманут! Я-то думал, что подцепил ангелочка, английскую розочку, воплощение чистоты и невинности, крошку, которая и мухи не обидит. А она что вытворяет! При всем честном народе! В Сент-Джеймском парке! Народ прямо из окон вываливался от изумления!
Глаза его смеялись, и он с трудом сохранял суровый тон.
– Говорила тебе – не выводи меня из себя.
– Теперь уж поостерегусь. Во всяком случае, в людных местах.
– На нас вон тот полицейский на углу смотрит с подозрением. Он, наверно, думает, ты меня соблазняешь или пытаешься изнасиловать.
– Да это меня чуть не изнасиловали! Ты могла нанести мне тяжкое телесное повреждение!
– Может, желаешь подать жалобу в суд? Это тут рядом. Хочешь, зайдем?
– Черта с два! Нас обоих арестуют. Нет уж, мы сейчас чинно прошествуем в Брэндон-хаус и там выясним масштабы бедствия.
Он заметил, как изменились ее глаза, засиявшие каким-то удивительным глубоким светом.
– Есть, капитан, – кротко отозвалась она голосом, который заставил его захотеть ее прямо здесь, сейчас, у стены отеля «Браун», на Довер-стрит. – Как скажете, капитан.
Я люблю тебя, – сказал он срывающимся голосом, – и если ты не лишила меня мужского достоинства, я тебе это докажу прямо сейчас.
– Валяй, капитан, – сказала она притворно скромно, но в глазах ее читалось нескрываемое желание.
– Тогда пошли.
И они двинулись по улице, взявшись за руки.
– Ба! – воскликнул Эд, когда они приблизились к Брэндон-хаус. – И это у вас называется дом? Это же целый Капитолий!
Мебель внутри была закрыта пыльными простынями. В доме стояла мертвая тишина. Ковры были свернуты. Их шаги по паркету и мрамору гулко отдавались в тиши. Люстры были забраны муслиновыми чехлами, а особо ценные сняты вообще. В доме было сыро и холодно. Эд растворил великолепные резные двери, инкрустированные золотом.
– Господи, да это почище Капитолия!
– Это была утренняя гостиная.
– Нет, подумать только! Ох уж эти англичане – одна комната у них для утра, другая – ля вечера. Но мне хочется осмотреть ту, которая предназначена для ночи.
– Ты ненасытный, – сказала Сара. – Еще и четырех нет.
– Я не настаиваю. Можем расположиться и здесь. Мы народ простой, без затей.
– Мне надо обойти весь дом. Терпи пока.
– Сколько же можно терпеть! Я и так от тебя натерпелся!
– А тебе что – мало?
Она увернулась от его объятий и проворно шмыгнула на парадную лестницу, но он нагнал ее на площадке.
– Мало, пожалуй. Я тебе сказал, что должен выяснить масштабы увечья, и для этого мне требуется квалифицированная помощь медсестры.
– Располагайте мной, капитан.
– Проводите меня в операционную.
– Следуйте за мной.
– Куда прикажете.
– Видишь, – сказала она потом, – все в полном порядке. Напрасно беспокоился.
– Как часы. Хотя им проще. Что ты со мной сотворила, Сара? Что ты со мной сделала? Разобрала по косточкам, собрала заново, как тебе было угодно, и я себя не узнаю.
– Зато я узнаю.
– Слава Богу, хоть один из нас на это способен! Тогда уж не покидай меня, пожалуйста, ладно? Чтобы всегда рядом был человек, который сможет объяснить, кто я таков.
– Ты будешь в целости и сохранности, – сказала она. – Я всегда храню тебя в своем сердце, даже когда ты далеко.
– Этот порядок вещей мы скоро нарушим. Всякая война когда-нибудь кончается.
Она нахмурилась, по лицу пробежала тень.
– Если что-нибудь случится с тобой, Эд, я умру. Я и раньше так думала, а уж теперь... Черт бы побрал эту войну!
– Если бы не эта проклятая война, мы бы никогда не встретились, – мягко напомнил он. – Я бы так и сидел в своей Калифорнии, а ты занималась бы благотворительностью и устраивала пикники в розовом саду. Господи, никогда не думал, что смогу благодарить то, что ненавижу, а вот поди ж ты... Я бы нипочем не променял то, что мог упустить, на мир и покой благополучной жизни. Стоило пережить все эти ужасы, даже если счастью суждено скоро кончиться.
– Не говори так! – взмолилась она.
– Что толку прятать голову в песок!
– Конечно, ты прав, но смотреть в глаза реальности нет сил.
Он крепче прижал ее к себе, и Сара поняла, о чем он сейчас думает. Он находит в себе силы думать об этом, она – нет. Чем ближе он подбирается к заветному числу вылетов, тем выше вероятность страшного конца. Она увеличивается с каждым вылетом. Смерть все крепче сжимает кольцо. Сколько жизней она уже отвоевала на плацдарме Литл-Хеддингтона! Сколько молодых людей, с которыми Сара была знакома, навсегда расстались с жизнью! Только один экипаж сделал двадцать пять вылетов, и все остались живы и невредимы. Теперь их отправили в поездку по всей Америке агитировать за военный заем. Сара молилась, чтобы это удалось и Эду. Разлуку она смогла бы выдержать; его гибель – нет. Она могла бы жить надеждой, но жизнь без Эда утратила бы для нее всякий смысл.
Эд встрепенулся и взглянул на часы.
– Ба, уже почти пять.
– Что ты как одержимый все время хватаешься за часы? – нервно отреагировала Сара. – От этого минуты не растянутся до бесконечности.
– Нам принадлежит вечность, – попробовал он успокоить ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26