Я никогда не подозревал о существовании сына, но я чертовски рад, что он у меня есть. А теперь можешь рассказать мне все во всех подробностях и ничего не боясь. Мне важно одно – ты пришла, чтобы сказать мне об этом.
Самообладание вернулось к Саре.
– У меня никогда в мыслях не было скрыть это от тебя, – сухо сказала она.
– Я так и полагал; рад услышать подтверждение из твоих уст.
– Коротко говоря, Джеймс – если не считать тебя – лучшее, что случилось в моей жизни.
– А что Джайлз?
Ее не так-то легко было сбить с толку.
– Для него тоже это самая большая радость. Потому он тебе и сказал о нем так многозначительно. Он знал, что ты докопаешься до истины.
– – Меня это потрясло.
– Он в курсе всего.
– Я догадался. – Он помолчал. – Исповедь – полезная штука для души. У тебя как этим делом?
Она снова и бровью не повела.
– Я нанесла тебе удар, так ведь?
– Так. А как же ты думала, Сара? Я вроде игрушки-неваляшки, которая из любого положения встает на ноги и хоть бы хны? Эта твоя кальвинистская совесть – чертовски острое и беспощадное оружие. Меч разящий.
– Мне очень жаль.
– Но я же говорил, что простил тебя. Говорить легко, Сара. А вот излечить душу...
Она отвернулась, посмотрела на скамейку, где недавно сидела, и снова села на нее. Хлопнула ладонью рядом с собой.
– Я ведь сказала, что нам нужно поговорить?
– Интересно, что ты имеешь в виду.
– Ну, основное ты уже знаешь.
Она открыла сумочку и вынула из нее небольшой сверток.
– Улики, добытые с помощью фотокамеры, ваша честь.
Он взял пакет и взвесил на ладони.
– Не хотите ли сделать какое-либо заявление, прежде чем приобщу эти материалы к делу? Может быть, имеются смягчающие вину обстоятельства?
– Примите их вместо словесного объяснения. Защита отдыхает.
По ее губам скользнула загадочная мимолетная улыбка. Эд нахмурился.
– Нет, пожалуй, в тебе все же умерла трагическая актриса. Это что же – бомба замедленного действия?
– Возможно.
Она пожала плечами. В глазах зажегся огонек. Эду показалось, что он увидел в ее взгляде удовлетворение. Не желая того, он улыбнулся.
– Бог даст, мне хватит сил справиться с потрясением, – пошутил он.
Она промолчала.
– Вся ответственность за последствия падает на тебя, – с шутливой суровостью предупредил он.
– Может, тебе, наоборот, станет легче, – загадочно ответила она. – Ну давай же, не тяни.
– Ну что ж, тебе лучше знать, – заключил Эд, надрывая конверт и вынимая из него цветную фотографию в кожаном паспарту.
Сара не могла не видеть, насколько он поражен тем, что предстало его глазам.
– По-моему, это называется переселением душ, – сказала она с надеждой.
Эд недоверчиво вглядывался в фотографию.
– Господи, – сказал он, – самое время тебе вспомнить свои навыки в оказании первой помощи. Похоже, меня контузило. В ушах звенит. – Он встряхнул головой. – Ты меня спрашивала насчет сюрприза?
– Точно.
– Нет, это слово тут не годится, но мой словарь слишком беден, чтобы подобрать подходящее для данного случая. Но все же, Сара, тебе следовало сказать мне об этом гораздо раньше.
– Лучше поздно...
– Будто небеса обрушились...
– Привыкай.
– Ты, верно, решила подшутить. Это просто моя старая фотография.
– Она же цветная. В 1943 году таких не делали. Если приглядишься повнимательней, обнаружишь, что у него каштановые волосы, а не черные, и глаза зеленые, а не карие. Но в целом различий немного, это я признаю. А сходства гораздо больше, чем запечатлено на снимке.
– Например?
Он не отрываясь смотрел на фотографию.
– Он умен, энергичен, у него прекрасно подвешен язык, он силен, девушки его обожают, он хорошо относится к матери и чтит отца.
Эд бросил на нее быстрый взгляд.
– Он – моя радость и моя гордость, Эд. Обладает всеми сыновними достоинствами и лишен сыновних недостатков. Хотя кое-что я бы в нем изменила, но не буду и пытаться.
– Даже ради меня? – спросил он, не отводя глаз от фото, которое словно притягивало его. – Почему же ты так долго молчала, Сара?
Она поняла, что стоит за этим вопросом.
– Из-за тебя. Я ничего не знала о тебе: где ты, что ты, как ты – женат ли, есть ли у тебя дети, обязанности, из-за которых тебе, может быть, было бы некстати узнать о существовании еще одного сына. Я приберегала эту новость на случай твоего появления. Ждала тебя каждый год.
– Готовила сюрприз?
– Сюрпризы бывают не только приятными.
– Этот из приятных.
Он слегка пожал плечами.
– Но, откровенно говоря, есть и неприятный момент. Это не касается самого Джеймса, конечно.
Он заметил, как по ее лицу пробежала тень.
– Жаль, что я узнал о его существовании через столько лет. Хотя здесь есть и моя вина. Я слишком долго отсутствовал.
– Да нет, я одна виновата, ты тут ни при чем. Я хотела, чтобы ты узнал о Джеймсе, но, поскольку была не в курсе твоих жизненных обстоятельств, не решалась, – снова повторила она свой аргумент. – Надо было навести справки, но это такое тонкое дело... Так или иначе, – закончила она подчеркнуто деловым тоном, – ты здесь, ты все знаешь, и теперь все можно начать с чистого листа.
– Что именно начать?
– То, о чем я собиралась с тобой поговорить.
Его взгляд невольно упал на фотографию.
– Очень мило, что ты дала ему имя Джеймс. Чтобы успокоить свою совесть?
– Добавить еще и Эдвард было бы слишком, как ты понимаешь. Слишком для тех, кто помнил тебя. Даже Джеймс звучит с вызовом.
– Кстати, о вызове. Как тебе жилось все эти годы? Что тебе помогало – везение, воспитание или... что?
– Хорошие манеры. У нас они по-прежнему в ходу. К тому же тебя двадцать один год не было в Литл-Хеддингтоне.
– Но в субботу меня очень многие узнали. Боюсь, вся деревня не спала, обсуждая мое явление.
– Это имеет для тебя значение?
– Никакого. Но я не местный житель. В отличие от тебя.
– Да, я-то живу здесь больше двадцати одного года.
Она горько улыбнулась.
– Все, что происходит в Латрел-Парке, составляет чуть ли не единственное развлечение для жителей деревни, Эд. Так всегда было и всегда будет. Ты пробыл здесь почти два года, должен знать местные нравы.
– Я ничего не забыл.
– Англия изменилась до неузнаваемости за эти годы, но жизнь в деревне осталась прежней.
– А Джеймса не было на празднике.
– Нет. У него идут занятия.
– И по субботам?
– Он провел уик-энд у своей подружки.
– Вот как?
– Я же тебе говорила – он весь в тебя.
Эд ухмыльнулся.
– А вообще он бывает на этих праздниках?
– Когда был маленьким – да, но в последние годы уже нет. То был в школе, потом поступил в университет.
– Хорошо учится?
– Прекрасно. У него очень пытливый ум.
– А он не интересовался, на кого же он похож?
– Да. И я ему ответила на этот вопрос.
– Так он знает?
– Все знает.
Эд помолчал, глядя на фотографию, будто пытаясь навсегда запомнить эти черты, хотя это были его собственные черты.
– Возьми ее себе, – сказала Сара.
– Конечно, возьму, – серьезно ответил он, но при этом улыбнулся. – Спасибо тебе, – добавил он, и Сара поняла, что он имеет в виду.
– Значит, все в порядке. – Она взглянула на часы. – Я заказала столик в ресторане «Кон-нота» на полвторого. Правильно я сделала?
– Как всегда.
– Ну, это как посмотреть, – сухо отозвалась она. – Идем?
Она поднялась. Они встретились глазами, и нее снова перехватило дыхание.
– Так пошли же.
Она повернулась, чтобы идти, но он удержал ее за руку. Сара вопросительно посмотрела за него. Он взял обе ее руки в свои и поцеловал. Она сжала его ладони. Потом он отпустил руки, и они пошли через сад в сторону Карлос-плейс.
Эд заказал шампанское. Официант принес, разлил по бокалам, поставил в ведерко со льдом и ушел. Эд поднял бокал.
– Мне просто нужно выпить, но все же давай выпьем за что-нибудь. Например – за жизнь, чтобы она не переставала радовать нас сюрпризами.
– И чтобы мы сохранили способность им коваться.
Они чокнулись и выпили.
– Итак, – сказал Эд, снова наливая шампанского ей и себе, – ты хотела поговорить.
Сара уткнулась носом в бокал.
– Никак не соберусь с духом.
Эд пожал плечами.
– Нет в мире совершенства.
– Даже в американских лабораториях делают ошибки, – язвительно бросила Сара.
– Ты могла бы подать жалобу.
– Нет уж. Я всегда хотела иметь от тебя ребенка, Эд. Если уж мне не суждено было заполучить тебя, надо было иметь хоть твою частицу. Больше всего на свете я боялась потерять ребенка. Во время беременности я заболела. Нервное истощение, эмоциональный шок и прочие дела. Поэтому я довольно поздно узнала о том, что беременна. Болезнь изменила картину беременности, и я была так плоха, что ничего не заметила. Когда я писала тебе то письмо, я еще ничего не знала.
– Я удивился, что ты об этом не упомянула.
– Я просто ничего не знала. Я была так подавлена, растеряна, удручена... Могла думать только об одном – что ты уехал. Я продолжала работать, посещала Джайлза, вставала по утрам, ложилась спать ночью. Однажды на дежурстве я потеряла сознание. Просто грохнулась на пол, когда ставила градусники. Пришла в себя только в машине «скорой помощи» по дороге домой. Мне велели быть крайне осторожной и сказали, что я на шестом месяце. Это было невероятно. Я сильно похудела, и никаких признаков живота не было. Но ошибки быть не могло. Мне велели лежать, не то я потеряю ребенка. Я была истощена и очень слаба. Если бы не соблюдала осторожность, мне грозил выкидыш. Это произошло в октябре. Где ты был в октябре 1944 года?
– Во Франции.
– Я ходила к павильону и пыталась представить, где ты сейчас. Я все время проводила гам. Осень стояла холодная, сырая, и я подолгу сидела и думала, что мне делать. В голове вертелись одни и те же мысли, я искала ответы на кучу вопросов. Молила о чуде: чтобы ты, как тогда, сошел с холма мне навстречу. Тогда все стало бы на свои места. И вот я сидела часами на берегу и ждала. Но ты ушел слишком далеко. Я осталась одна. Я строила разные планы на свою дальнейшую жизнь, но всегда выходило, что кому-то при этом будет плохо. И я решила из всех зол выбрать меньшее. Ты уехал. Я больше ничего не могла для тебя сделать и думала, что нетрудно жалеть о том, о чем не подозреваешь. Но я упустила одну возможность. Найти тебя, прибежать и сказать: «Прости, Эд. У меня будет ребенок».
– Да, ты имела полное право так поступить.
Она робко улыбнулась.
– Вспомни, как все было, Эд. Ты сказал мне, как тебе тяжело. Ты бы простил меня, но не ради меня самой, а ради ребенка. Поэтому я отказалась от тебя навсегда. Это была моя вина и я одна должна была расхлебывать кашу, которую заварила. И все же мне повезло. Я потеряла все, но у меня был ребенок. Твой ребенок, Эд. Это было превыше всех моих ожиданий. Я даже была счастлива. Сидела там под дождем, и меня распирала радость. Я правда считала себя счастливой, – повторила она, видимо, уносясь мыслями в то далекое время. – Что бы со мной ни случилось дальше, у меня был твой ребенок. Только это и имело значение. Ни Джайлз, ни пересуды, ничто. Только ребенок. Сэр Джордж сказал Джайлзу, что я больна, что у меня нервное истощение, и так оно и было. А в декабре Джайлзу разрешили приехать домой на Рождество.
Я все ему рассказала. Он прекрасно отреагировал. Он понял, что на меня нашло наваждение, это ведь так и было. Я потеряла голову. Это было как отрава. Но Джайлз! Поначалу с ним было очень трудно. Он ужасно переживал то, что с ним приключилось. Но, узнав о ребенке, он преобразился. Сказал, что сам не способен подарить мне дитя. Сказал, что, если я решу остаться с ним, он примет ребенка как своего. Другого у него все равно не будет. Он воспитает его как Латрела, и он все унаследует. Джайлз все еще любил меня. Он мог возродиться к новой жизни. Мы могли все начать сначала. «Мы нужны друг другу», – сказал он.
И я приняла его предложение. Я даже не особенно задумывалась над тем, что делаю. Понимание пришло позже. Все мои мысли были заняты ребенком. Я ужасно хотела, чтобы все обошлось. Так и случилось. Он, к счастью, оказался крохотным. Всего пять фунтов. Он, бедный, тоже был истощен, были проблемы с дыханием... Одно время даже думали, что Джеймс не выживет. Мне хотелось связаться с тобой. Я даже начала писать тебе письмо, собиралась послать через штаб американской авиации в Буши-Парке. Мне казалось, что ты должен его увидеть, прежде чем он умрет... Но он не умер. И я не отправила письмо. Когда я уверилась, что Джеймс будет жить, я опять стала разумной. Так, во всяком случае, мне казалось. Я была с Джайлзом и считала бессмысленным бередить твои раны. Вот случай все поставить на свои места – думала я.
У меня развился страшный комплекс вины. Не Джайлзу, а мне требовался хороший психиатр. Я считала, что, если отдам себя без остатка Джеймсу и Джайлзу, все само собой уладится. Джайлзу было очень худо – и физически, и морально. Ему надо было заново научиться жить в новых и безумно тяжелых условиях. Это уж не говоря о том, что он узнал обо мне. И он был готов забыть и простить, снова принять меня и Джеймса тоже. К тому же он нуждался во мне. Мне предоставлялась прекрасная возможность загладить свою вину. К тому же мне страшно повезло – у меня теперь был Джеймс. Такова история.
Она взяла бокал и залпом выпила. Протянула Эду, чтобы он налил еще.
– Джайлз был великолепен. Он обожает Джеймса, и тот платит ему взаимностью. Я и сейчас думаю, что поступила правильно. Я ни о чем не жалею, кроме того, что нанесла тебе рану. Но я не могла знать, как у тебя обстоят дела. Я была абсолютно уверена, что ты встретил другую женщину, женился, народил детей. А наш с тобой сын – твой мне подарок.
Когда мы стали организовывать эти ежегодные встречи ветеранов, я и боялась, и надеялась на твое возвращение. Мне хотелось, чтобы ты узнал о Джеймсе. Мне не хотелось, чтобы ты счел, будто я отторгаю его от тебя. Я решила, что, если ты когда-нибудь сюда приедешь, и один, я тебе все скажу. А если привезешь жену, то нет. Но ты не приходил. И я стала думать, что ты не придешь никогда. Что я так сильно досадила тебе, что ты выбросил меня из своей жизни навеки. И когда генерал Миллер сказал мне, что видел тебя в Сайгоне и ты тогда не был женат...
– Мы с ним виделись минут пять, не больше. Садились в разные самолеты.
– Я знаю. Он сказал. Он сказал еще, что ты знаешь о наших праздниках.
– Да, а мне он сказал, что ты обо мне спрашивала.
– Я действительно спрашивала. Но он мне ничего не сказал. И я решила, что ты нарочно скрываешься от меня, не хочешь приезжать сюда, встречаться с кем бы то ни было, что я обманывала себя, надеясь, что ты можешь все простить. Я думала, что просто присваиваю тебе те же чувства, которые владели мной.
– Много ты понимаешь, – горько сказал Эд.
– Теперь уже больше. Когда я увидела тебя у нас на лужайке, это было...
– Знаю, как это было. Со мной было то же самое. А мне казалось, я сумел выдержать тон.
– Замечательно сумел.
Она протянула ему руку. Он взял ее в ладони.
– Я рада, что ты вернулся, Эд. И не только из-за Джеймса. Я никогда не намеревалась вас с ним разлучать, как я уже сказала. Я безропотно принимаю на себя всю вину. Мне выпала такая роль. Хозяйки карточного домика. Одна карта упала, и домик обрушился. Но моя любовь к тебе уцелела среди руин. Я никогда не переставала любить тебя, Эд. Любить, помнить, хотеть тебя. Ты всегда во мне. Ты – самое лучшее, что было в моей жизни, хотя у меня есть нечто не менее замечательное – Джеймс. Но и его я получила благодаря тебе. Он долгие годы был лишен тебя, но, знаешь, я выстроила еще один карточный домик – в Калифорнии. Где ты жил со своей женой и детьми.
– Ты не спрашивала меня про жену.
– Твоя женитьба меня не касается.
– Очень даже касается. Из-за тебя я женился. Только для того, чтобы понять, какая это ошибка.
– Какая она была?
– Внешне похожая на тебя.
– Американка?
– Да.
– Когда это случилось?
– В 55-м. Наш брак продержался три года, и то потому, что она не хотела разводиться. Она залипла на мне, как я залип на тебе. Каким таким клеем ты пользуешься, Сара? Тебе надо его запатентовать. Очень ценный продукт.
Он пробежал пальцем по атласной коже ее ладони.
– А что Джеймс? Его ты тоже приклеила намертво?
– Мы с ним очень близки. Настолько близки, что я смогла все рассказать ему о тебе.
– Все-все?
– Все. Джеймс не дурак, Эд. Он давно понял, что сделан не из того теста, что Джайлз. Дело даже не во внешности, не в темпераменте и не в характере. У них вообще нет ничего общего, хотя они любят друг друга, а Джеймс еще испытывает к Джайлзу глубочайшее уважение, восхищается им. Джайлз вырастил Джеймса, но я давно рассказала ему про тебя. Ему известно, что кровного родства с Латрелами у него нет. Джайлз перенес несколько операций, при некоторых требовалось переливание крови.
Когда Джеймсу было четырнадцать лет, он как-то пришел ко мне и напрямик спросил, кто его отец. Они что-то учили про кровь в школе, насчет групп и наследственных факторов и всего такого. У Джайлза нулевая группа, у Джеймса – АБ с положительным резус-фактором, как у тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26