К собственному удивлению, он понял вдруг, что сам потерял к этому всякий интерес. Вернее, поправил он себя, ему совершенно не хочется пускаться ради этого на какие-то авантюры… И опять неточно: он не желает, чтобы целью этого было что-то, кроме естественной — наслаждения. Планы и намерения французского правительства не должны иметь к этому никакого отношения. Но у него было задание, которое он обязан выполнить. И он выполнит его, черт возьми, но только другими средствами. Они у него всегда имеются в запасе.
— Полагаю, — медленно заговорил он, чувствуя, что молчание непозволительно затянулось и посланник смотрит на него с раздраженным недоумением, — полагаю, вы можете на меня положиться.
Ноэль с некоторым облегчением вздохнул и с завидным упорством повторил свои предыдущие вопросы, но в несколько иной форме:
— А какова она, эта дама? Не обманула ваши ожидания? Натягивая перчатки, Оуэн не без ехидности ответил:
— Если помните, вы сами обрисовали ее как достаточно интересную, но сдержанную и трудно поддающуюся описанию. Что я могу добавить к этому точному определению?
С этими словами он приветственно поднял руку и удалился неслышными шагами.
Оуэн вышел из дома посланника, Седрик шел за ним. Серые тучи, нависшие над городом, разразились снегом, который тут же превращался в грязное месиво. На открытых местах, под ледяным ветром, грязь начинала подмерзать.
Он поднял воротник плаща.
— Проклятый климат, — пробормотал он.
Порой ему хотелось полностью согласиться с господином посланником, который пользовался любым случаем, чтобы сказать про Англию — «мерзкий остров».
В его родном Уэльсе, насколько он помнил, склоны холмов в любое время года оставались зелеными — такими приятными для глаза и души. Уже три года как он не был на родине матери. Три года — с тех пор, как отвез к ней Эндрю и Люси.
Он ускорил шаг. Седрик почти бежал за ним.
— Куда мы направляемся, сэр?
Оуэн обернулся, и по взгляду его темных холодных глаз Седрик понял, что спрашивать не стоило: не то он прервал какие-то тяжелые мысли хозяина, не то вообще тот не был расположен к разговору.
Когда до него донесся ответ, паж удивился спокойному тону:
— Мы едем в Бейнардз-Касл, Седрик. Нанесем визит принцессе Марии.
На дальнейшие расспросы мальчик не решился, в молчании они подошли к берегу реки, спустились по каменным ступенькам к воде.
— Свистни, Седрик, — сказал хозяин.
Послушно засунув два пальца в рот, тот свистнул. Тотчас же две лодки, стараясь перегнать одна другую, ринулись на зов. Лодочники в битве за клиента бранились и отталкивали друг друга веслами.
Видимо, это взбесило Оуэна, потому что он выхватил вдруг шпагу, указал ею на одну из лодок и крикнул:
— Ты!
И сразу на реке воцарилось спокойствие, поле битвы осталось за счастливчиком, а проигравший на удивление молчаливо удалился.
Седрик ловко поймал брошенную лодочником веревку, подтянул лодку, Оуэн первым ступил в нее и приказал:
— Бейнардз-Касл.
У лодочника был такой испуганный вид, словно ему предстояло перевозить самого дьявола. Его пугал этот мрачный человек в черном, погруженный в свои непонятные думы.
Плеск воды; тяжелое низкое небо, пронизывающий ветер, заставлявший погружать лицо в воротник, — все потворствовало тягостному настроению, которое охватило Оуэна с самого утра.
Перед ним возникло лицо Пен, трагическое, страстное, когда она говорила о потерянном ребенке. Ему были близки ее чувства. Наверное, именно эти чувства в первую очередь и привлекли его к ней. И еще ее несомненная душевная сила. И смелость.
Если бы он решился действовать по отношению к ней своим испытанным способом, он уверен, она повела бы себя совсем не так, как другие женщины. Ее ум, ироничность заставили бы его переменить тактику.
И значит, он сразу поступит по-другому. Использует ее честный, прямодушный характер, ее, ум и рассудительность, в которых он уверен; расскажет о себе и предложит такую сделку, от которой она не сможет отказаться. Не исключена вероятность, что она возненавидит его, но по крайней мере все будет в открытую, он не станет играть с ней, как кошка с мышью.
Он даже слегка улыбнулся при мысли, что, поступив именно так, выбьет оружие из рук ее сводного брата Робина Бокера, когда тот надумает сообщить Пен все, что может знать о некоем шевалье д'Арси. Она будет готова к возможным откровениям Робина: тот не расскажет ничего нового.
Хитроумие этого плана померкло в его мыслях, когда они перескочили на другое: перед глазами возникли лица детей, которых он в последний раз видел три года назад. Эндрю было тогда три года, Люси — два. У них были глаза, как и у их матери, цвета зеленого мха. Помнят ли они о нем? Скорее всего нет. Он просил свою мать, чтобы при них не упоминалось его имя.
Потому что его утрата должна касаться его одного. Он посчитал тогда, что у него не было другого выбора, и считает ныне, что нет толку ворошить старое и делать попытки переосмыслить его…
Он выпрямился, подставил лицо пронзительному ветру, попытался сбросить с себя привычные цепи тягостного уныния, посещавшего его в последнее время. Он сделал то, что должен был сделать, и обречен жить дальше с грузом всего этого.
А сейчас над ним висит другой груз…
Лодка ударилась о ступени возле Бейнардз-Касла.
Оуэн дал лодочнику монету и вышел. Седрик за ним.
На берегу Оуэн оглянулся на мальчика, словно увидел его впервые, посильнее натянул ему шапку па голову и ласково сказал:
— Пробегись до калитки в стене. Ты совсем замерз.
— Да, сэр, это уж точно! — радостно подтвердил тот, но никуда не побежал, а, как обычно, последовал за хозяином, благодаря Бога за то, что тот обрел свой обычный вид и топ.
Привратник проверил бумаги с печатями, которые протянул Оуэн, отправил молодого слугу к управляющем) апартаментами принцессы, пригласил прибывших подождать в теплой сторожке. Он не был так явно напуган человеком в черном, как бедный лодочник, но тоже чувствовал себя не в своей тарелке от каменного лица, проницательных глаз и постоянной готовности, как казалось, к молниеносному прыжку, атаке, отражению.
От греха подальше привратник встал ближе к двери, незаметно перекрестился и с нетерпением начал высматривать, когда же появится посыльный от управляющего.
Тот прибежал, с трудом переводя дух, и объявил с поклоном, что ее высочество принцесса Мария ожидает шевалье д'Арси.
— Если позволите, сэр, — добавил он, — я провожу вас — Хорошо, — сказал Оуэн. — Идем, Седрик.
— Шагая вслед за слугой по двору и затем по коридорам дворца, Оуэн по давней привычке замечал все — и важное, и малозначительное: кто с кем беседует, кто узнает его, а кто делает вид, что не узнал; куда ведут какие двери или коридоры. Разумеется, он не мог слышать, о чем говорят придворные, но за многие годы так изучил их, что знал о них намного больше, чем порой они сами.
Наконец он вошел в личные покои принцессы и увидел ее, увидел Пен. Та подняла глаза от вязанья и улыбнулась ему.
Его охватило чувство, напоминающее страх. Впервые за свою взрослую жизнь он испытал неуверенность. До сей минуты он не помнил ситуации, в которой не ощущал бы своей силы, готовности в случае надобности доминировать, играть первую скрипку, а также использовать в нужных целях человека, с которым познакомился.
Пен Брайанстон — он вынужден был признаться самому себе — явилась как вызов его самоуверенности, как противовес его апломбу.
Глава 6
Пен отложила вязанье и поднялась с кресла.
— Шевалье, — сказала она, — позвольте представить вас ее высочеству.
Она подошла к нему и с улыбкой протянула руку. Он наклонился над ней, ощущая ее тепло и легкость. Улыбка была естественной, без кокетства, без печати чего-то затаенного. Он впервые обратил внимание на некоторую Неровность ее зубов, что ее совсем не портило. Его пальцы задержали ее руку чуть дольше, сжали чуть сильнее, чем того требовал этикет.
Волосы у нее были распущены по плечам, чтобы скрыть повязку на шее, и стянуты на лбу лентой, усеянной мелкими бриллиантами. Он указал на повязку, негромко спросил:
— Как ваша рана?
Его мелодичный голос она ощутила как ласку, так же как прикосновение его пальцев к руке.
Но ответить не успела, послышались громкие слова принцессы Марии, их тон был слегка высокомерным:
— Приятно вас видеть, шевалье д'Арси.
Он отпустил руку Пен, отвел от нее взгляд, губы его дрогнули в улыбке, которую можно было бы назвать заговорщицкой, и не спеша направился к креслу принцессы. Пен проводила его глазами, размышляя, обратил ли кто-либо из присутствующих в комнате внимание на некоторую особенность их мимолетной встречи. Ей казалось, не заметить этого было так же невозможно, как огненную вспышку.
Оглядев присутствующих, она убедилась в обратном: никто на нее не смотрел, все следили за продвижением Оуэна к креслу принцессы. Подойдя, он снял с головы украшенную драгоценными каменьями шапку и отвесил низкий поклон.
— Принцесса Мария, — сказал он, — вы оказали мне высокую честь.
— Мы все благодарим вас, сэр, — произнесла она, — за спасение леди Брайанстон от рук бродяг.
— Я славлю судьбу, ваше высочество, — отвечал он, — что она дала мне возможность предстать перед вами.
— Прекрасно сказано, шевалье, — одобрила принцесса. — Я мало бываю в Лондоне, иначе, уверена, мы встретились бы намного раньше.
— В последние годы, — в тон ей проговорил Оуэн, — я редко навещал Англию, предпочитая тихую жизнь во Франции. — Он кивнул, когда она указала ему на кресло, и опустился в него. — Мои поместья и виноградники в Бургундии, — продолжил он, — доставляют мне немало удовольствия и отнимают достаточно времени.
Она с недоверием взглянула на него.
— В самом деле, сэр? Вы не производите впечатления человека, любящего тихую, спокойную жизнь.
— Внешность может быть обманчива, мадам, — вмешалась в разговор Пен, почти повторяя слова, услышанные ею от Оуэна в таверне.
Тот бросил на нее мимолетный одобрительный взгляд.
Принцесса сдержанно кивнула. Как видно, она была из тех, кто любит договаривать свою мысль до конца:
— Пен рассказала, как вы ловко орудовали шпагой и, кажется, еще кинжалом. Почти подвиг для человека, ведущего безмятежную уединенную жизнь в деревне.
— О, ваше высочество, — ответил Оуэн, — человек может удалиться на покой и в то же время не терять способности в случае нужды… если велят обстоятельства, прибегать к необходимым способам защиты своей и чужой жизни.
— Шевалье к тому же играет на арфе, мадам, — снова вступила в разговор Пен. — Это в нем говорит валлийская половина его натуры, я полагаю.
Внезапно, к своему удивлению, она почувствовала себя легко и беззаботно. Словно все у нее в жизни хорошо. Ей хотелось веселиться, шалить. Детское игривое настроение. Такого не бывало после смерти Филиппа.
— Арфа? — с удивлением повторила принцесса. — Не совсем обычный инструмент для мужчины. Быть может, вы нам сыграете? Одна из моих дам тоже играет на арфе, у нее прекрасный инструмент. И хорошо настроен.
Оуэн не мог не взглянуть на Пен и увидел на ее лице такое озорное выражение, что чуть не лишился дара речи. Он успел узнать ее разгневанной, печальной, ироничной. Но девичьи проказы и удовольствие от них! Куда больше это подходит ее сестре Пиппе. Пен пристало быть серьезной, глубокомысленной, сосредоточенной на своем горе. Она же радуется, как девчонка, что сумела подловить его…
— Я хотел бы, мадам, — сказал он, обращаясь к принцессе и машинально разминая пальцы, — прибыть к вам более подготовленным для игры на арфе. Уже несколько недель я не прикасался к инструменту, и мне необходимо поупражняться.
— На арфе — возможно, шевалье. — заметила Пен. — Но не на шпаге. Ею вы владеете безукоризненно. За что я вам еще и еще раз приношу благодарность.
— Что ж, — сказала принцесса, — надеюсь, в один из вечеров вы все-таки сыграете для нас, шевалье.
Оуэн поклонился.
— С удовольствием, мадам.
В комнату вошли новые люди. Это были мать и отчим Пен, и та предложила Оуэну познакомиться с ними.
— Почту за честь, — ответил он, заметив, с какой любовью и гордостью она смотрит на них, представляющих собой весьма приятную пожилую пару.
Интересно, насколько близки они с дочерью? Он уже знал от нее, что родители не разделяют и тем более не поддерживают ее сомнений в отношении судьбы младенца, а также ее страстного, а по их мнению, болезненного, желания доискаться до того, что она называет истиной.
— Пен, дорогая, — леди Джиневра подошла к дочери, — нужно ли тебе было вставать сегодня с постели?
— Я уже полностью осознала всю неразумность своего поступка, мама, — отвечала Пен, чувствуя необходимость подчеркнуть, что не перестает считать себя кругом виноватой, — но сейчас я, поверь, вполне здорова и хочу представить вам обоим шевалье д'Арси, которого не устаю искренне благодарить за спасение.
Ее мать с некоторым недоумением почуяла иронические нотки в словах дочери, но оставила выяснение на будущее. Сейчас же она повернулась за поддержкой к мужу, который сказал:
— Да, и мы также не устаем благодарить шевалье за ото. — Обратившись к Пен, он добавил:
— Ты сегодня прекрасно выглядишь, дорогая. Словно все, что приключилось с тобой, только прибавило тебе прелести, Оуэн встретился с твердым одобрительным взглядом лорда Хью и с полными слез и признательности глазами его жены, поклонился им, пробормотал «леди Кендал», «милорд» и таким образом закончил ритуал знакомства.
Но ритуал выражения признательности продолжался еще некоторое время, пока Пен, измученная сознанием собственной вины и уставшая от славословий по адресу Оуэна, не произнесла решительно и с немалой долей язвительности:
— Я уже поняла, что должна расплачиваться за содеянное всю оставшуюся жизнь, и умоляю поговорить о другом!
Только тогда лорд Хью решил Переменить тему и спросил у Оуэна, давно ли тот в Лондоне.
— Прибыл несколько дней назад, милорд. У меня тут кое-какие дела, хочу также провести в Лондоне Рождество. Я так давно не был в рождественские дни в Англии. С самого детства.
Тон, которым он говорил, был искренним.
— В таком случае, — сказала леди Джиневра, — позвольте нам быть одними из первых, сэр, кто приглашает вас в гости. Счастливы будем видеть вас в нашем доме в Холборне.
— Буду весьма признателен вам, леди Кендал. — Он взглянул на Пен, и та прочла в его темных глазах веселое изумление. А также удовлетворение. Сама она еще не поняла, как следует к этому отнестись.
Оуэн заговорил снова, обращаясь к ее матери:
— Могу я, леди Кендал, получить разрешение на прогулку с вашей дочерью этим утром?
Оуэну ответил лорд Хью:
— Полагаю, шевалье, на этот вопрос лучше нас ответит сама Пен.
— Конечно, шевалье, — подтвердила его супруга. — Нет нужды испрашивать моего позволения. Пен уже достаточно взрослая.
— Благодарю вас.
Только теперь, чуть приподняв бровь, Оуэн взглянул на Пен. Что за игра? Зачем он так? Или решил ответить ей тем же?..
Пен действительно хотела поговорить с Оуэном с глазу на глаз: он ведь обещал подумать над ее просьбой о помощи, и ей надо знать, что он надумал. Только этим, и ничем больше, объясняется постоянное желание видеть его, которое владело ею в последнее время.
При этой мысли в памяти мелькнул образ Филиппа, и ее окатила жаркая волна стыда. Она ощутила, как заалели щеки, и отвернулась, доставая носовой платок и делая вид, будто ей захотелось чихнуть.
— Надеюсь, вы не подхватили простуду вдобавок ко всем вашим ранам и синякам? — услышала она заботливый голос Оуэна.
— Ничего подобного! — ответила она резче, чем требовалось.
Уж не насмешку ли она уловила в его глазах?
— Тогда, леди Пен, — произнес он с поклоном, — не будете ли вы любезны провести меня по галерее? Я слышал, там есть интересные картины Гольбейна.
— Да, правильно, — раздался почти детский голосок. — Мой двоюродный дедушка, король Генрих, опекал этого художника.
Возле них стояла худощавая девочка в унылом платье цвета лаванды. Она почти умоляюще посмотрела на леди Кендал и произнесла довольно странные для своего возраста и пола слова:
— Я очень хотела бы поговорить с вами, миледи, о том отрывке из Тацита, помните? Если у вас, конечно, найдется капелька времени…
Девочка с опаской взглянула на дверь, словно сказала что-то неприличное, и леди Кендал поняла, что Джейн Грей боится, как бы не появилась ее мать, герцогиня Суффолк, внушающая дочери постоянный страх и смертельно не любящая всякие ученые разговоры. Особенно из уст дочери-подростка. Однако леди Кендал не слишком боялась этой женщины, а потому, обняв девочку за худые плечи, ласково сказала:
— Разумеется, я помню наш разговор, Джейн. Пойдем, дорогая.
И она повела воспрянувшую духом девочку в другой угол комнаты. Лорд Хью, задержав взгляд, на Оуэне, с улыбкой поклонился и последовал за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40