Остановившись, Оуэн быстро осмотрелся вокруг — движение, вполне понятное для того, кто смотрел на него сейчас из-за стекла. Какой же лазутчик, шпион, разведчик, тайный агент — называйте как хотите — сделает хотя бы один шаг без того, чтобы не оценить, предварительно и молниеносно не осмыслить ситуацию?..
Оуэн уже быстро шагал в сторону гостиницы «Савой» на Стренде и вскоре стал неразличим в завихрениях снега.
Антуан де Ноэль улыбнулся при мысли, что Оуэн д'Арси может вдруг потерпеть неудачу в деле соблазнения очередной жертвы, имя которой Пен Брайанстон. Но конечно, этого не случится, и тайное досье французского посланника обязательно пополнится важнейшими материалами, добытыми на пуховых перинах в тишине спальни. Содержащими сведения не только о секретных планах принцессы Марии и ее кузена Карла V, властелина Священной Римской империи, но и о внутри британских интригах, затеваемых двумя главными герцогскими домами — Нортумберлендов и Суффолков.
Большой зал лондонской резиденции Брайанстонов на берегу Темзы, неподалеку от Вестминстера, был переполнен. Пен стояла на галерее, глядя вниз, где на фоне дорогих шелков, бархата и камчатных тканей под ярким светом свисающих с потолка люстр сверкали и переливались драгоценности. Отсюда, сверху, все это похоже на гигантский морской вал, который то вздымается, то опадает под ослепительными лучами солнца. Голоса были неразличимы — сплошной гул, временами заглушавший приятную мелодичную музыку, доносящуюся с галереи менестрелей.
Невыносимо жарко было там, где сейчас находилась Пен. Жарко и душно из-за огромных горящих каминов и несусветного количества свечей в канделябрах и люстрах. Зноем веяло и от разгоряченных людей в плотных одеждах. Пен то и дело отирала лоб вышитым платком, она задыхалась.
Зато отсюда было удобнее наблюдать за гостями и за свекровью, вдовствующей графиней Брайанстон, которая пребывала сейчас в дальнем конце зала среди тех, кто окружал принцессу Марию, и, судя по всему, не собиралась оставлять этот круг и подниматься на галерею. Но если бы у нее и появилось по какой-либо причине подобное намерение, ей понадобилось бы не менее четверти часа, чтобы протиснуться сквозь толпу в зале и подняться по лестнице.
А значит, в распоряжении Пен по крайней мере пятнадцать минут. Она стала искать глазами своего деверя Майлза и его супругу. Они не представляли для нее особой угрозы, но все же лучше было знать, где они находятся. Она слегка наклонилась над перилами галереи, и в этот момент чьи-то руки сзади закрыли ей глаза.
Она вздрогнула от неожиданности, хотя догадывалась, кто осмелился это сделать, и, радостно вскрикнув, обернулась.
— Робин! Ты напугал меня!
— Вовсе нет. Ты узнала меня раньше, чем я сделал это. На нее с улыбкой смотрел ее сводный брат. Его радостно блестевшие голубые глаза без слов говорили о том, как он рад ее видеть. Он был коренаст и не очень высок, с огромной копной каштанового оттенка волос, на которых чудом держался бархатный головной убор. Одежда на нем была дорогая, но сидела неряшливо, как-то кособоко. Пен машинально протянула руку к его груди, чтобы поправить камзол, и зацепилась за какую-то брошь, небрежно свисавшую на ленте с его шеи.
— Где ты пропадал? — спросила она, звучно целуя его. — Не видела тебя несколько недель.
— О, там и сям, — ответил он вскользь. — Во всяком случае, вдали от Лондона.
Пен с подозрением посмотрела на него, почуяв: он определенно что-то скрывает. Собственно, и до этого он не был расположен распространяться о своих отлучках, но сейчас смутная мысль, которую она не могла додумать до конца, мелькнула у нее, и захотелось проверить. Многие месяцы, если не годы, проведенные при королевском дворе, научили ее не слишком верить глазам и ушам своим.
Все же она спросила безразличным тоном:
— Ты ездил по делам герцога?
Ответом с его стороны было молчаливое пожатие плечами.
— А что ты делаешь одна тут на галерее? — сразу переменил он тему и тоже перегнулся через перила.
Пен попыталась проследить за его взглядом и увидела, что ее свекровь по-прежнему не отходит от принцессы, а Майлз Брайанстон и его жена, отдуваясь от жары, уселись возле одной из стен зала за карточный столик. До конца вечера они уже не встанут оттуда.
— Мне захотелось немного тишины, — ответила она на вопрос Робина. — Внизу такой гвалт и такая жара!
— Здесь тоже не слишком прохладно, — сказал Робин, с подозрением взглянув на нее. — Воздух не очень свеж.
Пен сделала вид, что не обратила внимания на иронию.
— Через минуту спущусь в зал, — пообещала она. — А сейчас мне надо побыть одной, привести себя в порядок. В той стороне галереи, если не ошибаюсь, всегда была умывальная. Помнишь? За гобеленами. Спускайся вниз, я потом отыщу тебя. Хочу услышать все новости, которые сочтешь возможным рассказать.
Она улыбнулась ему и кивнула, ругая себя за то, что напрасно тратит драгоценное время, стараясь больше не смотреть на свекровь, не думать о том, о чем не могла не думать все последние годы, что занимало все помыслы, сделалось навязчивой идеей.
Робина, как и некоторых других членов семьи, беспокоила эта ее наклонность, принявшая характер болезни — так они считали, при каждом удобном случае пытаясь отвлечь ее от тяжких мыслей.
И сейчас Робину не хотелось оставлять Пен одну. Потому что он понимал: она чувствовала себя совершенно одинокой в этом людском скопище.
Они знали друг друга уже шестнадцать лет. При первом знакомстве в них пробудилось взаимное чувство. Но вскоре отец Робина и мать Пен вступили в брак, и новые ощущения в новой семье превратили их первую неокрепшую любовь в крепкую и верную дружбу — такую, что Робин был твердо убежден: он знает Пен намного лучше и глубже, чем ее мать или ее младшая сестра Пиппа. Сейчас он чувствовал: она не откровенна с ним, что-то скрывает. Даже хуже — пытается обмануть.
— В чем дело? — вскинула голову Пен, так как он продолжал с недоверием смотреть на нее. — Отчего желание человека удалиться по своим личным делам вызывает подозрения?
Она попыталась рассмеяться.
— Ладно. Увидимся позднее, — примирительно сказал Робин.
Он медленно направился к лестнице, ведущей вниз, Пен пошла в противоположном направлении. Но как только она скрылась из виду в конце галереи, он повернулся и двинулся за ней. Несмотря на некоторую грузность, походка у него была легкой, если не сказать — изящной. Следуя по ее стопам, он попал в узкий коридор за галереей и увидел, как Пен идет по нему торопливой походкой, словно и впрямь спеша в туалетную комнату.
Внезапно он потерял ее из виду, она словно растворилась в стене. Он остановился в недоумении, хмурясь и теребя свою неухоженную бороду. Он плохо знал эту часть огромного дома, но понимал, что никаких потайных ходов здесь быть не может и скорее всего Пен скрылась в одной из бесчисленных комнатушек позади свисающих с потолка гобеленов. Что поделаешь? Она его переиграла. Он повернулся и зашагал на этот раз прямо к лестнице, чтобы спуститься в зал.
Из-за гобеленов Пен наблюдала за ним. Она знала его повадки и понимала, что он не оставит ее в покое: с отроческих лет у них шла подобная игра. Правда, сейчас он хотел таким способом выразить серьезную взрослую озабоченность ее душевным состоянием.
Когда путь стал свободным, она вышла из укрытия и поспешила в комнату, которую хорошо знала и любила и которая совмещала функции кабинета и библиотеки. Единственным из семейства Брайанстон, интересовавшимся книгами и заботившимся о пополнении библиотеки, был ее покойный муж Филипп. Нынешний глава дома Майлз был малообразован, не слишком грамотеи; она никогда не видела в его руках книгу. Даже его мать, несмотря на свой недюжинный ум и явные способности, с трудом могла произвести простейшее арифметическое действие или нацарапать подпись на деловой бумаге. После смерти Филиппа почти все дела по дому она переложила на управляющего.
Пен дошла до библиотеки, так никого и не встретив: скопление гостей потребовало внимания всех слуг в доме. Она тихо прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, оглядывая комнату, где они с Филиппом провели вместе столько приятных часов. Она не могла считать себя равной ему по образованности и начитанности, однако ее мать, будучи сама достаточно просвещенной женщиной, сумела привить дочери интерес и любовь к чтению, а также стремление узнать то, чего не знаешь. Поэтому Пен, оглядывая армаду книжных полок, с щемящей грустью вспоминала то время, когда они с Филиппом сиживали здесь в полной тишине, прерываемой лишь шелестом страниц или скрипом пера по бумаге. Ей казалось, она различает эти слабые звуки, видит смутный силуэт Филиппа, склонившегося над дубовым письменным столом… светлые волосы почти касаются книжных страниц, на столе перед ним бумага — на случай, если понадобится что-то записать. Тоска сдавила ей сердце: знакомое ощущение, оно реже приходит теперь, спустя почти три года после его смерти, но остается таким же острым, как и прежде.
Она продолжала стоять у двери, стеснение в груди проходило, глаза наполнились слезами, которые не пролились. В голове билась одна мысль. Все та же…
«О, если бы со мной был мой ребенок… тот самый… зачатый в любви…»
Отчаяние отступило, напряжение спало, глаза высохли. Видения исчезли, воспоминания тоже. Осталось ощущение необходимости. Цель. То, что помогает ей продолжать жить… Ведь она родила ребенка! И где-то здесь, в комнате, она уверена, среди различных документов, записей, среди бумаг и священных книг, должно… обязательно должно находиться свидетельство о его рождении. Даже если он появился на свет мертвым, как ей сказали…
Тогда она была так больна… После страшных родовых мук ее тело продолжали терзать боль и лихорадка, сознание едва теплилось. Когда ее мать и отчим добрались наконец до поместья Брайанстонов в Хай-Уикоме, они немедленно забрали ее оттуда, и потребовался почти год, чтобы она благодаря их неусыпным заботам окончательно пришла в себя и физически, и душевно.
Сегодня она впервые после родов оказалась под крышей брайанстоновского дома. Впервые появилась возможность попытаться отыскать хоть какие-то сведения о ребенке, его появлении на свет. Брайанстопы вели себя так, словно вообще никакого ребенка не было, словно ей привиделись и нелегкая беременность, и преждевременные тяжелейшие роды, и страшные последствия. Ее собственная мать и отчим уговаривали ее забыть обо всем — если не забыть, то примириться с происшедшим, потому как горю не поможешь, — оставить все в прошлом.
Но Пен не могла, не хотела согласиться с тем, что существо, которое взрастало в ее чреве, шевелилось и брыкалось там, давая о себе знать, которое стремилось выйти на свет Божий, чтобы жить… Нет, это существо не может так просто быть вычеркнуто из мира, списано со счетов.
Она не верила, что ребенок родился мертвым: ведь она собственными ушами слышала его крик…
Это и считали ее навязчивой идеей, даже душевным расстройством. Она приняла решение вернуться на службу в окружение принцессы Марии, к жизни, какую вела и знала раньше. Чтобы подтвердить: она здорова, что бы ни думали окружающие. Но под обличьем обыкновенной придворной дамы, вдовы известного в высших кругах человека, продолжала жить фанатичная убежденность, что ее ребенок жив.
Ее взгляд задержался на высокой конторке возле окна — там лежала огромная семейная Библия, в которой были чистые листы для записи дат рождений, смертей, браков. Она быстро пересекла комнату. Библия была открыта на Псалтыри. Пен начала поспешно листать тончайшие страницы, липнувшие к ее влажным от волнения пальцам, которые она отирала о серую камчатную юбку… Вот они, записи. Сколько их! Она отыскала самые последние. Никакого упоминания о рожденном — или мертворожденном — 7 июля 1550 года ребенке. Она еще раз лихорадочно просмотрела все записи: браки, рождения, смерти. Ее брак с Филиппом. Его смерть. О том, что Майлз сделался наследником графского титула, сообщается буквами чуть не вдвое большими по размеру, чем все остальные. Конечно, он ведь всегда был любимчиком матери, которая считала, что лишь по недоразумению он не сделался ее первенцем. И восполняла этот пробел тем, что относилась к нему как к таковому.
Пен оглядела огромную комнату. Где же могло быть то, что она ищет, что может хоть в какой-то степени приоткрыть тайну, помочь в ответе на терзавший ее вопрос? И сколько вообще времени в ее распоряжении, пока кто-нибудь не заявится? Когда еще у нее будет возможность проникнуть сюда?
Где же искать?.. Она подошла к шкафчику. В одном из его ящиков, она помнила, лежали деловые бумаги, связанные с поместьем и еще с чем-то. Филипп, бывало, вынимал их оттуда при ней. В дверце шкафа торчал ключ. Она повернула его, выдвинула наугад один из ящиков.
Позади нее открылась дверь. От волнения она, видимо, забыла ее запереть.
Сердце у Пен замерло. Дыхание остановилось. Она собрала все силы и медленно повернулась. Хорошо, если это Робин, ужасно, если свекровь.
Это не был ни тот, ни другая. Не в состоянии выговорить ни слова, она молча смотрела на вошедшего. Первой мыслью было: кто-то из слуг. Но она тут же отбросила предположение: ни одежда незнакомца, ни то, как он держался, не давали повода причислить его к этой категории. Вероятнее всего, он неизвестный ей близкий знакомый хозяев.
Его темные глаза под узкими точеными бровями и высоким лбом рассматривали ее спокойно и, как ей показалось, даже слегка высокомерно. Пен решила ответить ему тем же. У него были крупный прямой нос, слегка выдвинутый подбородок, красивые очертания губ. В нем чувствовалась сила, хотя он стоял не шевелясь, даже как-то небрежно расслабившись. Она затруднилась бы определить его возраст, но незнакомец был явно старше, чем Робин.
Наконец Пен обрела голос и холодно произнесла:
— Для гостей предназначен большой зал, сэр. Видимо, вы слегка заблудились.
Он поклонился.
— Оуэн д'Арси, мадам. К вашим услугам.
Голос был мягкий и музыкальный, богатый оттенками, но она обратила внимание не на это, а на едва уловимый акцент, который даже не назовешь иностранным, и в то же время, как и его смуглое лицо, он не был чисто английским.
— Я не испытываю необходимости в ваших услугах, сэр, — довольно резко произнесла она, больше для того, чтобы скрыть некоторую растерянность.
Помимо этого, в ней росло раздражение: как он смеет так явно разглядывать ее, не маскируя любопытства? Да еще с таким видом, будто знает о ней что-то, чего не знает она сама.
Впрочем, она тоже изучала его. Было в его внешности нечто неординарное, вносящее беспокойство в душу. Что-то в одежде, в голосе, в лице. На нем были камзол и рейтузы из черного атласа с вкраплением бордовых нитей, рубашка из шелка, тоже черная, на воротнике черные эмалированные застежки. Короткий плащ из темного бархата, отороченный красным шелком, свисал с широких плеч. На поясе в черных бархатных ножнах висели шпага и кинжал, и сразу можно было понять: оружием он пользоваться умеет. Пен поняла это и почувствовала, что он опасен.
— По-видимому, вы что-то ищете, — любезно проговорил он. — Осмелюсь я помочь?
— Не могу понять, почему вам это пришло в голову?
С этими словами она решительно захлопнула дверцу шкафа и повернула ключ. Не будет же она продолжать поиски в его присутствии… и вообще в чьем бы то ни было присутствии! Угораздило его, непрошеного, ворваться в самый неподходящий момент! Кто знает, когда опять подвернется такой случай?
— Вы, наверное, весьма близко знакомы с семьей Брайан-стон, сэр? Знаете все их дела?
В ее голосе звучали неприязнь, вызов. И в глазах тоже. С первого взгляда, подумал Оуэн, в ней не было, как и говорил ему Ноэль, ничего примечательного: довольно правильные черты лица, каштановые волосы, стройная фигура. Как у многих и многих. Но глаза… Он сумел наконец разглядеть их, и они приковали его внимание: большие, глубокие, чистые, удивительного цвета, в котором смешались зеленые и коричневые с золотом тона. Так выглядит, пришло ему в голову, лесное озерцо под лучами солнца. Ошибся его патрон и по поводу темперамента, решил Оуэн. Силы духа ей, видимо, не занимать. И он впервые почувствовал интерес к порученному заданию.
— Должен сознаться, мадам, — сказал он с улыбкой, — что семья хозяев меня весьма мало интересует.
Но я не смог, прошу прощения, сдержать интереса к вам и потому осмелился последовать за вами, когда вы покинули зал.
Он еще раз поклонился и улыбнулся.
Пен с любопытством окинула его взглядом. Что за чушь мелет этот не лишенный обаяния человек?
— Если не ошибаюсь, вы пытаетесь флиртовать со мной, сэр? — спросила она, не удержавшись от смеха. — Боюсь, вы перепутали меня с моей младшей сестрой Пиппой. Она неисправимая кокетка и могла бы соответствовать вам куда больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Оуэн уже быстро шагал в сторону гостиницы «Савой» на Стренде и вскоре стал неразличим в завихрениях снега.
Антуан де Ноэль улыбнулся при мысли, что Оуэн д'Арси может вдруг потерпеть неудачу в деле соблазнения очередной жертвы, имя которой Пен Брайанстон. Но конечно, этого не случится, и тайное досье французского посланника обязательно пополнится важнейшими материалами, добытыми на пуховых перинах в тишине спальни. Содержащими сведения не только о секретных планах принцессы Марии и ее кузена Карла V, властелина Священной Римской империи, но и о внутри британских интригах, затеваемых двумя главными герцогскими домами — Нортумберлендов и Суффолков.
Большой зал лондонской резиденции Брайанстонов на берегу Темзы, неподалеку от Вестминстера, был переполнен. Пен стояла на галерее, глядя вниз, где на фоне дорогих шелков, бархата и камчатных тканей под ярким светом свисающих с потолка люстр сверкали и переливались драгоценности. Отсюда, сверху, все это похоже на гигантский морской вал, который то вздымается, то опадает под ослепительными лучами солнца. Голоса были неразличимы — сплошной гул, временами заглушавший приятную мелодичную музыку, доносящуюся с галереи менестрелей.
Невыносимо жарко было там, где сейчас находилась Пен. Жарко и душно из-за огромных горящих каминов и несусветного количества свечей в канделябрах и люстрах. Зноем веяло и от разгоряченных людей в плотных одеждах. Пен то и дело отирала лоб вышитым платком, она задыхалась.
Зато отсюда было удобнее наблюдать за гостями и за свекровью, вдовствующей графиней Брайанстон, которая пребывала сейчас в дальнем конце зала среди тех, кто окружал принцессу Марию, и, судя по всему, не собиралась оставлять этот круг и подниматься на галерею. Но если бы у нее и появилось по какой-либо причине подобное намерение, ей понадобилось бы не менее четверти часа, чтобы протиснуться сквозь толпу в зале и подняться по лестнице.
А значит, в распоряжении Пен по крайней мере пятнадцать минут. Она стала искать глазами своего деверя Майлза и его супругу. Они не представляли для нее особой угрозы, но все же лучше было знать, где они находятся. Она слегка наклонилась над перилами галереи, и в этот момент чьи-то руки сзади закрыли ей глаза.
Она вздрогнула от неожиданности, хотя догадывалась, кто осмелился это сделать, и, радостно вскрикнув, обернулась.
— Робин! Ты напугал меня!
— Вовсе нет. Ты узнала меня раньше, чем я сделал это. На нее с улыбкой смотрел ее сводный брат. Его радостно блестевшие голубые глаза без слов говорили о том, как он рад ее видеть. Он был коренаст и не очень высок, с огромной копной каштанового оттенка волос, на которых чудом держался бархатный головной убор. Одежда на нем была дорогая, но сидела неряшливо, как-то кособоко. Пен машинально протянула руку к его груди, чтобы поправить камзол, и зацепилась за какую-то брошь, небрежно свисавшую на ленте с его шеи.
— Где ты пропадал? — спросила она, звучно целуя его. — Не видела тебя несколько недель.
— О, там и сям, — ответил он вскользь. — Во всяком случае, вдали от Лондона.
Пен с подозрением посмотрела на него, почуяв: он определенно что-то скрывает. Собственно, и до этого он не был расположен распространяться о своих отлучках, но сейчас смутная мысль, которую она не могла додумать до конца, мелькнула у нее, и захотелось проверить. Многие месяцы, если не годы, проведенные при королевском дворе, научили ее не слишком верить глазам и ушам своим.
Все же она спросила безразличным тоном:
— Ты ездил по делам герцога?
Ответом с его стороны было молчаливое пожатие плечами.
— А что ты делаешь одна тут на галерее? — сразу переменил он тему и тоже перегнулся через перила.
Пен попыталась проследить за его взглядом и увидела, что ее свекровь по-прежнему не отходит от принцессы, а Майлз Брайанстон и его жена, отдуваясь от жары, уселись возле одной из стен зала за карточный столик. До конца вечера они уже не встанут оттуда.
— Мне захотелось немного тишины, — ответила она на вопрос Робина. — Внизу такой гвалт и такая жара!
— Здесь тоже не слишком прохладно, — сказал Робин, с подозрением взглянув на нее. — Воздух не очень свеж.
Пен сделала вид, что не обратила внимания на иронию.
— Через минуту спущусь в зал, — пообещала она. — А сейчас мне надо побыть одной, привести себя в порядок. В той стороне галереи, если не ошибаюсь, всегда была умывальная. Помнишь? За гобеленами. Спускайся вниз, я потом отыщу тебя. Хочу услышать все новости, которые сочтешь возможным рассказать.
Она улыбнулась ему и кивнула, ругая себя за то, что напрасно тратит драгоценное время, стараясь больше не смотреть на свекровь, не думать о том, о чем не могла не думать все последние годы, что занимало все помыслы, сделалось навязчивой идеей.
Робина, как и некоторых других членов семьи, беспокоила эта ее наклонность, принявшая характер болезни — так они считали, при каждом удобном случае пытаясь отвлечь ее от тяжких мыслей.
И сейчас Робину не хотелось оставлять Пен одну. Потому что он понимал: она чувствовала себя совершенно одинокой в этом людском скопище.
Они знали друг друга уже шестнадцать лет. При первом знакомстве в них пробудилось взаимное чувство. Но вскоре отец Робина и мать Пен вступили в брак, и новые ощущения в новой семье превратили их первую неокрепшую любовь в крепкую и верную дружбу — такую, что Робин был твердо убежден: он знает Пен намного лучше и глубже, чем ее мать или ее младшая сестра Пиппа. Сейчас он чувствовал: она не откровенна с ним, что-то скрывает. Даже хуже — пытается обмануть.
— В чем дело? — вскинула голову Пен, так как он продолжал с недоверием смотреть на нее. — Отчего желание человека удалиться по своим личным делам вызывает подозрения?
Она попыталась рассмеяться.
— Ладно. Увидимся позднее, — примирительно сказал Робин.
Он медленно направился к лестнице, ведущей вниз, Пен пошла в противоположном направлении. Но как только она скрылась из виду в конце галереи, он повернулся и двинулся за ней. Несмотря на некоторую грузность, походка у него была легкой, если не сказать — изящной. Следуя по ее стопам, он попал в узкий коридор за галереей и увидел, как Пен идет по нему торопливой походкой, словно и впрямь спеша в туалетную комнату.
Внезапно он потерял ее из виду, она словно растворилась в стене. Он остановился в недоумении, хмурясь и теребя свою неухоженную бороду. Он плохо знал эту часть огромного дома, но понимал, что никаких потайных ходов здесь быть не может и скорее всего Пен скрылась в одной из бесчисленных комнатушек позади свисающих с потолка гобеленов. Что поделаешь? Она его переиграла. Он повернулся и зашагал на этот раз прямо к лестнице, чтобы спуститься в зал.
Из-за гобеленов Пен наблюдала за ним. Она знала его повадки и понимала, что он не оставит ее в покое: с отроческих лет у них шла подобная игра. Правда, сейчас он хотел таким способом выразить серьезную взрослую озабоченность ее душевным состоянием.
Когда путь стал свободным, она вышла из укрытия и поспешила в комнату, которую хорошо знала и любила и которая совмещала функции кабинета и библиотеки. Единственным из семейства Брайанстон, интересовавшимся книгами и заботившимся о пополнении библиотеки, был ее покойный муж Филипп. Нынешний глава дома Майлз был малообразован, не слишком грамотеи; она никогда не видела в его руках книгу. Даже его мать, несмотря на свой недюжинный ум и явные способности, с трудом могла произвести простейшее арифметическое действие или нацарапать подпись на деловой бумаге. После смерти Филиппа почти все дела по дому она переложила на управляющего.
Пен дошла до библиотеки, так никого и не встретив: скопление гостей потребовало внимания всех слуг в доме. Она тихо прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, оглядывая комнату, где они с Филиппом провели вместе столько приятных часов. Она не могла считать себя равной ему по образованности и начитанности, однако ее мать, будучи сама достаточно просвещенной женщиной, сумела привить дочери интерес и любовь к чтению, а также стремление узнать то, чего не знаешь. Поэтому Пен, оглядывая армаду книжных полок, с щемящей грустью вспоминала то время, когда они с Филиппом сиживали здесь в полной тишине, прерываемой лишь шелестом страниц или скрипом пера по бумаге. Ей казалось, она различает эти слабые звуки, видит смутный силуэт Филиппа, склонившегося над дубовым письменным столом… светлые волосы почти касаются книжных страниц, на столе перед ним бумага — на случай, если понадобится что-то записать. Тоска сдавила ей сердце: знакомое ощущение, оно реже приходит теперь, спустя почти три года после его смерти, но остается таким же острым, как и прежде.
Она продолжала стоять у двери, стеснение в груди проходило, глаза наполнились слезами, которые не пролились. В голове билась одна мысль. Все та же…
«О, если бы со мной был мой ребенок… тот самый… зачатый в любви…»
Отчаяние отступило, напряжение спало, глаза высохли. Видения исчезли, воспоминания тоже. Осталось ощущение необходимости. Цель. То, что помогает ей продолжать жить… Ведь она родила ребенка! И где-то здесь, в комнате, она уверена, среди различных документов, записей, среди бумаг и священных книг, должно… обязательно должно находиться свидетельство о его рождении. Даже если он появился на свет мертвым, как ей сказали…
Тогда она была так больна… После страшных родовых мук ее тело продолжали терзать боль и лихорадка, сознание едва теплилось. Когда ее мать и отчим добрались наконец до поместья Брайанстонов в Хай-Уикоме, они немедленно забрали ее оттуда, и потребовался почти год, чтобы она благодаря их неусыпным заботам окончательно пришла в себя и физически, и душевно.
Сегодня она впервые после родов оказалась под крышей брайанстоновского дома. Впервые появилась возможность попытаться отыскать хоть какие-то сведения о ребенке, его появлении на свет. Брайанстопы вели себя так, словно вообще никакого ребенка не было, словно ей привиделись и нелегкая беременность, и преждевременные тяжелейшие роды, и страшные последствия. Ее собственная мать и отчим уговаривали ее забыть обо всем — если не забыть, то примириться с происшедшим, потому как горю не поможешь, — оставить все в прошлом.
Но Пен не могла, не хотела согласиться с тем, что существо, которое взрастало в ее чреве, шевелилось и брыкалось там, давая о себе знать, которое стремилось выйти на свет Божий, чтобы жить… Нет, это существо не может так просто быть вычеркнуто из мира, списано со счетов.
Она не верила, что ребенок родился мертвым: ведь она собственными ушами слышала его крик…
Это и считали ее навязчивой идеей, даже душевным расстройством. Она приняла решение вернуться на службу в окружение принцессы Марии, к жизни, какую вела и знала раньше. Чтобы подтвердить: она здорова, что бы ни думали окружающие. Но под обличьем обыкновенной придворной дамы, вдовы известного в высших кругах человека, продолжала жить фанатичная убежденность, что ее ребенок жив.
Ее взгляд задержался на высокой конторке возле окна — там лежала огромная семейная Библия, в которой были чистые листы для записи дат рождений, смертей, браков. Она быстро пересекла комнату. Библия была открыта на Псалтыри. Пен начала поспешно листать тончайшие страницы, липнувшие к ее влажным от волнения пальцам, которые она отирала о серую камчатную юбку… Вот они, записи. Сколько их! Она отыскала самые последние. Никакого упоминания о рожденном — или мертворожденном — 7 июля 1550 года ребенке. Она еще раз лихорадочно просмотрела все записи: браки, рождения, смерти. Ее брак с Филиппом. Его смерть. О том, что Майлз сделался наследником графского титула, сообщается буквами чуть не вдвое большими по размеру, чем все остальные. Конечно, он ведь всегда был любимчиком матери, которая считала, что лишь по недоразумению он не сделался ее первенцем. И восполняла этот пробел тем, что относилась к нему как к таковому.
Пен оглядела огромную комнату. Где же могло быть то, что она ищет, что может хоть в какой-то степени приоткрыть тайну, помочь в ответе на терзавший ее вопрос? И сколько вообще времени в ее распоряжении, пока кто-нибудь не заявится? Когда еще у нее будет возможность проникнуть сюда?
Где же искать?.. Она подошла к шкафчику. В одном из его ящиков, она помнила, лежали деловые бумаги, связанные с поместьем и еще с чем-то. Филипп, бывало, вынимал их оттуда при ней. В дверце шкафа торчал ключ. Она повернула его, выдвинула наугад один из ящиков.
Позади нее открылась дверь. От волнения она, видимо, забыла ее запереть.
Сердце у Пен замерло. Дыхание остановилось. Она собрала все силы и медленно повернулась. Хорошо, если это Робин, ужасно, если свекровь.
Это не был ни тот, ни другая. Не в состоянии выговорить ни слова, она молча смотрела на вошедшего. Первой мыслью было: кто-то из слуг. Но она тут же отбросила предположение: ни одежда незнакомца, ни то, как он держался, не давали повода причислить его к этой категории. Вероятнее всего, он неизвестный ей близкий знакомый хозяев.
Его темные глаза под узкими точеными бровями и высоким лбом рассматривали ее спокойно и, как ей показалось, даже слегка высокомерно. Пен решила ответить ему тем же. У него были крупный прямой нос, слегка выдвинутый подбородок, красивые очертания губ. В нем чувствовалась сила, хотя он стоял не шевелясь, даже как-то небрежно расслабившись. Она затруднилась бы определить его возраст, но незнакомец был явно старше, чем Робин.
Наконец Пен обрела голос и холодно произнесла:
— Для гостей предназначен большой зал, сэр. Видимо, вы слегка заблудились.
Он поклонился.
— Оуэн д'Арси, мадам. К вашим услугам.
Голос был мягкий и музыкальный, богатый оттенками, но она обратила внимание не на это, а на едва уловимый акцент, который даже не назовешь иностранным, и в то же время, как и его смуглое лицо, он не был чисто английским.
— Я не испытываю необходимости в ваших услугах, сэр, — довольно резко произнесла она, больше для того, чтобы скрыть некоторую растерянность.
Помимо этого, в ней росло раздражение: как он смеет так явно разглядывать ее, не маскируя любопытства? Да еще с таким видом, будто знает о ней что-то, чего не знает она сама.
Впрочем, она тоже изучала его. Было в его внешности нечто неординарное, вносящее беспокойство в душу. Что-то в одежде, в голосе, в лице. На нем были камзол и рейтузы из черного атласа с вкраплением бордовых нитей, рубашка из шелка, тоже черная, на воротнике черные эмалированные застежки. Короткий плащ из темного бархата, отороченный красным шелком, свисал с широких плеч. На поясе в черных бархатных ножнах висели шпага и кинжал, и сразу можно было понять: оружием он пользоваться умеет. Пен поняла это и почувствовала, что он опасен.
— По-видимому, вы что-то ищете, — любезно проговорил он. — Осмелюсь я помочь?
— Не могу понять, почему вам это пришло в голову?
С этими словами она решительно захлопнула дверцу шкафа и повернула ключ. Не будет же она продолжать поиски в его присутствии… и вообще в чьем бы то ни было присутствии! Угораздило его, непрошеного, ворваться в самый неподходящий момент! Кто знает, когда опять подвернется такой случай?
— Вы, наверное, весьма близко знакомы с семьей Брайан-стон, сэр? Знаете все их дела?
В ее голосе звучали неприязнь, вызов. И в глазах тоже. С первого взгляда, подумал Оуэн, в ней не было, как и говорил ему Ноэль, ничего примечательного: довольно правильные черты лица, каштановые волосы, стройная фигура. Как у многих и многих. Но глаза… Он сумел наконец разглядеть их, и они приковали его внимание: большие, глубокие, чистые, удивительного цвета, в котором смешались зеленые и коричневые с золотом тона. Так выглядит, пришло ему в голову, лесное озерцо под лучами солнца. Ошибся его патрон и по поводу темперамента, решил Оуэн. Силы духа ей, видимо, не занимать. И он впервые почувствовал интерес к порученному заданию.
— Должен сознаться, мадам, — сказал он с улыбкой, — что семья хозяев меня весьма мало интересует.
Но я не смог, прошу прощения, сдержать интереса к вам и потому осмелился последовать за вами, когда вы покинули зал.
Он еще раз поклонился и улыбнулся.
Пен с любопытством окинула его взглядом. Что за чушь мелет этот не лишенный обаяния человек?
— Если не ошибаюсь, вы пытаетесь флиртовать со мной, сэр? — спросила она, не удержавшись от смеха. — Боюсь, вы перепутали меня с моей младшей сестрой Пиппой. Она неисправимая кокетка и могла бы соответствовать вам куда больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40