— Вы ошибаетесь, это не мистификация. Это мой маленький камешек в огород сторонников антропного принципа.
Давным-давно Другич прочитал в одной книге, что все философские проблемы происходят от неумения пользоваться словами. «И буквами», — додумал он сам, рассматривая под разными углами буквосочетание «экспликация». Мысль — не столько вычитанная, сколько собственная — произвела на него такое впечатление, что он навсегда утратил интерес к философии.
Он кивнул Эйтведу, — мол, все понятно, переходим к следующему вопросу, но тот был настроен довести объяснение до конца:
— Нет, я вижу, что вы не поняли. Что утверждает антропный принцип? Что физические константы таковы, каковы они есть, потому что будь они другими, то и думать над ними было бы некому, человек попросту не появился бы на свет. Это то же самое, что утверждал Пратагор: человек является мерой всех вещей. Всех! Не только своей одежды, но и элементарных частиц, полей и даже вакуума. Считается, что антропоцентризм возвышает человека, отводит ему особую роль, а именно, роль уравнения, которое связывает физические константы. Дабы показать абсурдность этой точки зрения, я создал небольшую вселенную, где человек не является мерой вещей, и, тем не менее, я в ней существую.
Поразмышляв несколько секунд над словами Эйтведа, Другич выдвинул возражение, впоследствии весьма высоко оцененное Ларсоном:
— Соотношение между размерами предметов осталось человеческим.
— И в этом тоже есть свой особый смысл. Я опубликовал снимок этой комнаты в нашем журнале и попросил читателей определить, что на снимке не так. И никто не нашел ничего необычного. По вашей терминологии, я мистифицировал читателей и при том сделал это весьма успешно. Не означает ли мой скромный успех, что всех нас тоже кто-то мистифицирует?
— Не исключено, — не стал спорить Другич, — но если бы вы опубликовали снимок таблички с номером дома, думаю, вас бы раскусили.
— Табличка — не моих рук дело. Табличку мне подарили соседи. Какая банальность — взять и умножить номер дома на полтора! Только из вежливости я принял подарок и повесил его у ворот.
— Значит все вещи здесь увеличены наполовину?
— Да, ровно в одну целую и пять десятых раза.
— Только в этой комнате или во всем доме?
Эйтвед замялся.
— Супруга была против того, чтобы продолжить мой эксперимент на кухне и в спальнях.
— Честно говоря, — рассмеялся Другич, — я ее понимаю. А где сейчас она?
— Ушла к подругам играть в бридж. Вы и с ней хотите поговорить?
— Нет, только с вами. Вам знакомо имя «Вацлав Кремп»?
— Впервые слышу, — пошевелив седыми бровями, с уверенностью ответил Эйтвед, — а кто это?
— Одно время он был любовником Изиды Борисовой.
— Кого? — всполошился профессор, — Изиды? Да не может такого быть! Изида была предана своему мужу, она его, можно сказать, боготворила. Это, конечно, поразительно — учитывая разницу в возрасте — однако я абсолютно уверен, что у Изиды не было никаких любовников. Кстати, почему о ее несуществующих любовниках вы пришли расспрашивать меня?
— Вацлав Кремп умер — несчастный случай в горах. Кремп был с Фаона, а погиб здесь, в Альпах. На Земле его никто не знал, кроме, возможно, вас. Вы знакомы с Изидой, следовательно, могли видеть их вместе.
Другич еще мог бы добавить, что Изида и Кремп познакомились уже после смерти Борисова, но не стал этого делать, так как хотел подобраться в разговоре к тем временам, когда Борисов был еще жив.
— Смерть, — пробормотал Эйтвед, — как грустно слышать это слово… Нет, я не имею представления, о ком вы говорите.
— С другой стороны, вы настолько хорошо знаете Изиду, что можете судить о ее отношениях с покойным мужем.
— Хорошо или нет, мне сказать трудно, но я был знаком с ними несколько лет. Изида делала щедрые пожертвования нашему обществу, я не раз бывал у них в гостях, и как семейная пара они производили очень хорошее впечатление, — правда, немного странное, но, уверяю вас, Изида Борисову не изменяла.
— Что вы заметили странного?
— У него была привычка…, — Эйтвед запнулся, — ну, да вы уже предложили слово — «мистификация». Он любил ее мистифицировать. Я не хочу сказать, что Изида была наивной женщиной, но она испытывала очень сильное влияние с его стороны. Любящую женщину разыграть не трудно, и он этим пользовался.
— Судя по вашему тону, вы не одобряли его поведения.
— Конечно, нет. Но стоит ли сейчас говорить об этом? Вправе ли мы судить человека, который считал свою жизнь прожитой, который чувствовал, что скоро его не станет.
— А он это чувствовал?
— Теперь я понимаю, что да. Может быть, за своей иронией он хотел скрыть страх перед смертью. Смерть — великая тайна, не оттого ли у человека в ожидании смерти возникает желание подбрасывать другим людям загадки, как бы ставя себя на место того, кто подбросил ему самую страшную загадку на свете… Не надо смотреть по сторонам, — Эйтвед сменил серьезный тон на шутливый, — моя несоразмерная вселенная не является предсмертной мистификацией. Когда я почувствую, что конец близок, я придумаю что-нибудь поостроумней.
— Будем надеяться, что это случится нескоро.
— Ну, начать готовиться никогда не рано. Да, извините, — Эйтвед слез с кресла, — я ничего вам не предложил. Бутылки в баре изготовлены на заказ, но содержимое перелито из обычных бутылок.
— Чай, если можно.
— Только чай?
— Можно с лимоном.
— Тогда, минутку… — и Эйтвед вышел из комнаты.
Детектив перестал себя уважать — осмотрев всю комнату, он не нашел никаких следов «антропного принципа». Даже щели в паркете не соответствовали современному стандарту. Словно в издевку на подоконнике, возле горшка с петунией-переростком, лежала рулетка, и согласно ее показаниям с ума сошел Другич, а не цветы.
— Нет-нет, и не старайтесь! — Эйтвед вкатывал в комнату соразмерную (ей) тележку с двумя поллитровыми кружками. — Вот наш чай. Выбирайте любую, и там, и там чай с лимоном.
Другич взял ближнюю. На поверхности жидкости плавали две гигантских чаинки. Долька лимона была тоже немаленькой. Повернув кружку так, чтобы не проглотить чаинки, Другич сделал глоток.
— Прекрасный чай, — сказал он, ибо так оно и было на самом деле.
— О, да, спасибо, — ответил Эйтвед и тоже сделал один глоток. — В моем возрасте немного осталось удовольствий и хороший чай — одно из них.
Услышав это, Другич едва не поперхнулся. Дело в том, что для того, чтобы вернуть разговор к Борисову и Изиде и при этом не отклониться от выбранной темы «любовников», он задумал спросить Эйтведа, как тот оценивает возможность сексуальных отношений между столетним стариком и сорокалетней женщиной. (Вина за тяжеловесность формулировки целиком на совести Другича.) После замечания насчет «немногих удовольствий» такой вопрос прозвучал бы бестактно.
— Взгляните на этот снимок, — Другич протянул хозяину фотографию Кремпа. Эйтвед поставил кружку на стол и взял фотографию в руки.
— Не тот ли это человек, о котором вы меня спрашивали?
— Да, это Вацлав Кремп.
— Нет, никогда не видел. Все же, мне кажется, что вы пребываете в заблуждении, у Изиды не было любовников. Вы с ней самой не разговаривали?
— Для этого нужно лететь на Фаон. Поездка будет сопряжена с расходами, идти на которые я пока не готов. Поэтому для начала я решил поговорить с вами.
— Свою точку зрения я высказал. Не знаю, чем еще я могу вам помочь.
— Вы сказали, что Изида находилась под влиянием мужа. Как же тогда быть с ее увлечением мистикой? Неужели Борисову это нравилось?
— Даже от любимого человека приходится иногда куда-то прятаться. Иерархия, вассалитет, парадоксальным образом замкнувшийся в круг: у Бога — люди, у Борисова — мир роботов и Изида, у Изиды — свой маленький мирок, который, между тем, в ее представлении имеет выход на того, кого боится даже Борисов. С его смертью мирок разросся до мира, его обитатели присовокупили к своим владениям территорию, которой до этого распоряжался Борисов. Впрочем, при жизни в ее дела он не вмешивался. Более того, он ей потакал. Да и не может пожилой мужчина не потакать своей молодой жене. И то сказать, без его разрешения она бы не смогла оказывать нам финансовую поддержку.
— А что, у нее, действительно, есть некоторые, как это сказать, паранормальные способности?
— Э, нет, — смеясь, погрозил пальцем Эйтвед, — не провоцируйте меня, я не специалист по паранормальным явлениям. Уфология не имеет ничего общего с оккультизмом. Все, что я могу сказать по поводу ее способностей, уже однажды было сказано. Помните? «Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам».
Как странно, размышлял Другич, ученые люди проводят границу своей компетентности. Семейные отношения Борисовых Эйтвед, похоже, не считал для себя тайной, он говорил о них как о чем-то хорошо изученном. И лишний раз подтвердилось, что на приграничных столбиках границы компетентности высечены цитаты из классиков.
— Уверен, — сказал он, — что вы ответите отрицательно, но тот актер, кажется, его зовут Брайт, он разве не был ее любовником?
— Пока Борисов был жив? Определенно нет. Да и по поводу их нынешних отношений Изида сказала, что они только друзья.
— Вы часто встречали Брайта в ее обществе? — Дугич тщетно искал путь к спиритическому сеансу, на котором Спиноза, точнее, его дух, назвал пять карт таро.
— Всего раза два или три. А почему вы вдруг заговорили о Брайте?
— Двое мужчин, одна женщина. Один мужчина погиб. По-моему, это повод, чтобы поговорить о втором.
— Но вы же сами сказали, что этот, как его, Кремп погиб от несчастного случая.
— Так заведено: проверять все возможности. В этом детективы похожи на ученых. С Брайтом вас познакомила Изида?
— Ох, точно не помню. Она или Борисов. Давно это было.
— И как он вам показался?
— Что вам сказать… На самом деле, он не произвел на меня никакого впечатления, как и на него — то, чем я занимаюсь. Однако впоследствии он стал нашим спонсором, чего, кстати говоря, я никак не ожидал. Возможно, на него повлияла Изида, что, впрочем, тоже странно.
— Почему?
— Он слегка подтрунивал над Изидиной магией.
— А она пыталась ее продемонстрировать?
— В некотором роде.
— Наверное, вызывала какого-нибудь духа?
Эйтвед с подозрением покосился на детектива.
— Да, верно. Сдается мне, вы это знали. Мы установили трансцендентальную связь с одним философом, жившем в семнадцатом веке.
— Боюсь вас обидеть, но я никогда не верил в это столоверчение. Философ в самом деле вам отвечал?
— Да, отвечал. Причем, на неплохой латыни.
— Вы знаете латынь?
— Увы, нет. Чтобы Спиноза меня понял, мы заранее перевели вопросы на латынь, и по ходу сеанса я зачитывал их по бумажке. Чего у Изиды не отнять, так это способности к языкам. К сожалению, языковой барьер лишал меня возможности переспрашивать или уточнять.
— Как же вы его понимали?
— Записали, потом перевели.
— Можно было воспользоваться синхронным переводчиком.
— С латыни и на латынь?! Да они рецепт не переведут толком!
— Это верно, — согласился Другич, хотя не понимал, зачем переводить рецепты. — А о чем говорил Спиноза? Спрашиваю из любопытства, к моему делу это вряд ли относится.
— Всеми силами на это надеюсь, — кивнул Эйтвед. Подумав, он отчетливо проговорил: — У меня нет стопроцентной уверенности в том, что со мной разговаривал именно он.
Другич сделал наивные глаза:
— А кто же?
— За разъяснением механизма этого явления вам следует обратиться к другому специалисту.
— К психиатру?
Эйтвед строго взглянул на собеседника.
— Я этого не говорил.
— Безусловно. Но что же говорил тот, кто выдавал себя за Спинозу?
— Я спросил его, нашел ли он того бога, существование которого он доказал. Он сказал, что да, нашел, но мы, то есть я и мои современники, называем его не Бог, а как-то иначе. Он употребил греческое слово «нус», то есть «разум». Как я потом понял, он имел в виду внеземной разум. Путь к нему укажут пять карт таро: Мудрец, Башня, Колесо Фортуны и… знаете, я уже запамятовал… кажется, Повешенный и сколько-то Динариев. Затем я задал вопрос о внеземных цивилизациях. Он снова назвал те же пять карт. Следовательно, и в первом случае речь шла не о Боге в его традиционном понимании, а о внеземном разуме. Как же нам поступить, спросил я. И он в третий раз ответил: «Ищите пять карт таро».
— Спиноза не пояснил, как следует расположить эти карты? В линию, по кругу или каким-то иным способом?
— Нет. Он их назвал, и всё.
Другич сделал очевидное умозаключение, которым он мог бы и не делиться с собеседником.
— Изида знала ваши вопросы заранее. Вам не кажется, что она сообщила их Борисову, и тот подговорил ее разыграть перед вами представление.
Собеседник же хранил верность спонсорам:
— Я не хочу думать о ней так плохо. Кроме того, Борисов заставил бы Спинозу говорить о нейросетях и роботах. Нет, кто бы ни говорил устами Изиды, он явно хотел указать на какие-то события, которые либо уже произошли, либо произойдут в будущем. Иными словами, это не было похоже на розыгрыш.
— Вы спрашивали Спинозу об инопланетянах. С какой стати Борисову отвечать вам роботами?
— Знаете, — Эйтвед прищурился на один глаз, — ваша манера подцеплять ногтем одно слово и вытаскивать за него целый рассказ меня настораживает и, признаюсь вам, немного пугает. Я бы примирился с этим, если бы вы были репортером, но вы детектив, и я… и я даже не знаю, что сказать…
Перестав щуриться, Эйтвед похлопывал глазами.
Следующей на повестке дня стояла Гретта. Поэтому, вместо того чтобы успокоить профессора, Другич вцепился:
— Вы часто общаетесь с репортерами?
— Ну, знаете ли! Часто или нет, это уж точно не имеет никакого отношения к вашему расследованию!
— Как знать… — Пожав плечами, Другич протянул профессору снимок Гретты. — Эта женщина вам знакома?
— Да, это Гретта Вайнберг, репортер из «Вестника миров». Почему у вас ее снимок?
— Переверните его. Что вы там видите?
Эйтвед посмотрел на оборотную сторону фотографии.
— Какой-то номер…
— Это номер редакции «Вестника миров». Позвоните туда и спросите, на какой адрес послать цветы по случаю пятидесятилетия их сотрудницы, госпожи Вайнберг.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сделайте, как я прошу.
Три минуты спустя Эйтвед выключил комлог и в растерянности посмотрел на Другича.
— Мне показалось, что Гретта выглядит моложе. Не хотите ли вы сказать, что Гретта — не Гретта, а…
— Да. Неизвестная женщина, выдающая себя за сотрудницу «Вестника миров». Будем по-прежнему назвать ее Греттой. Я предполагаю, что между нею и смертью Кремпа существует связь. Она брала у вас интервью на Лагуне. О чем вы беседовали?
— Но это были невиннейшие вещи!
— Может быть. Тем не менее, если вас не затруднит…
— Хорошо. Ее вопрос прозвучал довольно наивно. Она спросила, могли бы сапиенсы принять за мыслящих существ не людей, а роботов.
— С чего бы им так ошибиться?
— Из-за различий в логике мышления. Может статься, что логика мышления сапиенсов не совпадает с человеческой. Сапиенсы не увидели в людях братьев по разуму, зато нашли взаимопонимание с роботами.
— Роботы созданы человеком. Не следует ли отсюда, что их логика должна совпадать с человеческой?
— Конечно, не следует. На самом деле, нельзя делить объекты на искусственные и естественные. Человек создает какие-то вещи и, оглядываясь назад в историю, начинает думать, что и он и окружающий его мир так же порождены кем-то разумным. Креацизм имеет своих сторонников, и с годами их не становится меньше. Но давайте обратим рассуждения креацистов, отталкиваясь, при этом, от эволюционизма. Если человек — порождение эволюции, то все что он создал своими руками не более искусственно, чем, к примеру, динозавр. Просто при создании динозавров эволюция обошлась без человека. При создании роботов человек понадобился как промежуточный этап. То есть, конечно, не понадобился, — ибо не существует того, у кого бы возникла необходимость в роботах, — а, так сказать, создался сам, а роботы создались потом, по ходу эволюции, которая, не имея цели, тем не менее, никогда не останавливается. Короче говоря, либо мы полностью принимаем креацизм, либо должны последовательно придерживаться эволюционизма.
— Пускай мы его придерживаемся, и пускай мы верим, что роботы — продукт эволюции. Какая же у них может быть «другая» логика? Гретта приводила какие-нибудь примеры?
— Да, она упомянула квантовую логику. Но я не верю, что сапиенсы могут быть чисто квантовыми объектами. В середине двадцатого века Эуген Вигнер, нобелевский лауреат по физике, попытался доказать, что квантовые существа не способны размножаться. Не знаю, найдено ли теперь строгое этому доказательство. Я не специалист в подобных вопросах.
— Почему же Гретта обратилась к вам? Почему ее заинтересовали роботы?
— У меня возникло ощущение, что это Изида ее ко мне направила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48