– Гадины, – шипела Света, целясь острым носком туфельки в одного из парней.
– Подонки, – вторила Лиля, яростно выдирая из головы другого пучки белесых волос.
– Ща мужу позвоню, шутники, – добавила Щура, пиная того, кто стоял возле меня, – ща мой Женька явится, ох и не завидую я вам, он человек горячий, мигом бетоном зальет и в болоте утопит.
– Сеня, – завопил первый парень, отбиваясь от Светы, – объясни этим козам!
– Что ты сказал? – подскочила Шура и, бросив трясти Сеню, кинулась к говорившему. – Мы козы? Тогда ты… козел!
– Ах так, – взвился парень, и началось.
До сих пор мне никогда не приходилось принимать участие в массовой драке. Опыта кулачных боев у меня нет, поэтому, поджав ноги, я в ужасе следила за разворачивающимися в кабинете событиями. Шесть тел сплелись в клубок. Изредка доносился разгоряченный мат и визг. На какую-то секунду в дверь всунулась завскладом Лидочка, но, увидав побоище, мигом скрылась. Минут через пять я испугалась. Девчонки не думали останавливаться, парни тоже вошли в раж.
– Немедленно прекратите, – пискнула я с дивана.
Сами понимаете, что мои слова не возымели никакого действия. Надо было вызвать милицию. Я потянулась к телефону, и тут дверь в кабинет с треском распахнулась, появились два милиционера и заорали:
– А ну, прекратили безобразие, живо!
Я удивилась, надо же, как стала работать вневедомственная охрана. Стоило подумать, а они тут как тут; фантастика, да и только.
Клубок дерущихся распался на составные части. Я оглядела участников битвы. У Светы разорваны блузка и колготки, у Лили разрушена прическа, Шурочка лишилась жемчужного ожерелья. Белые бусинки были раскиданы по всему помещению, парням пришлось хуже. У Сени под глазом наливался синяк, губа разорвана, у двух других санитаров – оцарапанные лица и выдернуты клочья волос. Одежда же у всех троих превратилась в лохмотья, словно парни дрались со львами, а не с тремя хрупкими девушками.
– Всем молчать! – рявкнул один из ментов, я посмотрела на него и тяжело вздохнула. По вызову опять прибыли Соловьев Дмитрий Юрьевич и Павел.
– Ну-ка, быстро, – велел Дмитрий Юрьевич, тыча в одного из парней, – имя, фамилия?
– Андрей Мосин.
– Почему дрался?
– Эти козы…
– Сам козел! – заорали девчонки.
– Молчать! – рявкнул Соловьев. – Продолжай.
– Эти козы…
– Сам козел!
– Эти козы…
– Дорогой Дмитрий Юрьевич, – робко предложила я, – может, пусть лучше девушки расскажут, а то Андрея на козах заклинило.
– Здрасьте тебе, Дарья Ивановна, – сказал мент, – знаешь, где у меня твой объект стоит, вот! – Он провел ребром ладони по горлу. – Каждую ночь происшествие! То привидение тут, понимаешь, носится, то мужик в аквариуме тонет. А сейчас того лучше, драку среди бела дня затеяли. Постыдились бы, вроде приличное место, книжный магазин.
– Как вы узнали про драку?
– Лидия, завскладом, вызвала. Что опять приключилось?
– Так они, – обиделась Шура, – шутят по-идиотски.
– Говори!
Шура принялась повествовать. Сначала в магазине появился Сеня и спросил у Светы:
– Где тут ваша Дарья Ивановна Васильева?
Вид мужика в грязном белом халате не удивил девушку. В магазин вечно являются проверяющие, этот небось из санэпидстанции, поэтому Света преспокойно ответила:
– В кабинете, на диване.
– Откуда ты знала, что я лежу на диване? – удивилась я.
– Заглядывала к вам минут за десять до этого, увидела, что вы спите, подумала, мигрень схватила, – пояснила Светочка.
Семен ушел. Следом появились еще двое парней и потащили носилки.
– Эй, эй, куда? – замахала руками Света.
– За трупом приехали, – бодро возвестил Андрей.
– Чьим? – обалдело поинтересовалась Лиля.
– Дарьи Ивановны Васильевой.
– Не может быть, – ахнула Шура, – она только утром живехонька по магазину бегала!
– Дело такое, – философски вздохнул Андрей, – сейчас есть, потом чик, и нету!
Вместе с санитарами, в полном ужасе, продавщицы поднялись в кабинет и увидели директрису, сидящую на диване.
– Хороши шутки, – злилась Шура, – вот мужу пожалуюсь!
– И кто у вас супруг? – полюбопытствовал Павел.
– Женя Бетон, – рявкнула Шура. Менты замолчали, потом Соловьев осторожно сказал:
– Известный человек, ладно, коли недоразумение ликвидировано, то, думаю, следует разойтись.
– Вы их не арестуете? – спросила Лиля.
– Так за что?
– За идиотские шутки! – вскипела Шура.
– У нас наряд, – отбивался Сеня, – прикиньте, как я перепугался, когда она села.
Павел покосился на бирку, свисающую с большого пальца моей ноги, и хмыкнул:
– Ну и кто наряд вызвал?
– Во, смотри, – велел Сеня, подсовывая менту какую-то бумажку.
– Ща проверим, – пригрозил Соловьев и начал звонить.
– Ну что, – спросила я, когда разговор закончился, – в чем дело?
– “Скорая” сообщила, – заявил Соловьев, – будто поступил вызов в магазин на Федосеева. Потом перезвонила женщина и сообщила, что помощь уже не нужна, она опоздала, а поскольку речь шла об общественном месте, диспетчер вызвала труповозку. Она новенькая, работает первую смену, вот и совершила глупость. Так как, был факт звонка?
– Был, – ошарашенно подтвердила я.
– О смерти кто сообщал?
– Я.
– Зачем?!!
– То есть не я, то есть я, но они не так поняли. Я сказала просто, что помощь долго едет, больная в ней больше не нуждается, врачи опоздали… Я хотела донести до них совсем другие сведения: больная выздоровела, а они решили: умерла! Вот дикость! И труповозку прислали!
– Дикость в другом, – вздохнул Соловьев. – Отчего у вас вечно какая-то дрянь получается. Вот дождетесь, придет сигнал на пульт, а мы не приедем!
– Прав не имеете, – рявкнула Шура, – только попробуйте, мало не покажется, ясно?
– Пошли, Павлуха, – велел Дмитрий Юрьевич.
– Мы с вами! – крикнули санитары и, подхватив носилки, бросились по ступенькам вниз.
Продавщицы тоже ушли. Шура обернулась и сказала:
– Дарья Ивановна, хоть бирку с пальца снимите, а то жуть глядеть!
Я сдернула с ноги ленточку из марли, на которой болтался клочок клеенки. Ну почему со мной вечно происходят неприятности?

ГЛАВА 31

Валерий и впрямь долго не подходил к телефону. Я слушала протяжные гудки и считала: десять, пятнадцать, двадцать.
– Алло, – раздалось в трубке.
– Добрый день! – радостно закричала я. – Господин Алтуфьев?
– Слушаю.
– Мне сказали, будто вы пишете портреты на заказ.
– Портреты нет.
– Да? А что тогда?
– Пейзажи.
– Великолепно, мне как раз нужен один для гостиной.
– Моя работа стоит тысячу долларов, – торопливо ответил художник.
– О, деньги не проблема, лишь бы картины были хорошими.
– Вас интересует какой-то конкретный вид, – начал переговоры живописец, – или хотите посмотреть уже готовое?
– Я сейчас приеду, говорите адрес…
Примерно через полчаса я, раскрашенная, словно индеец, вступивший на тропу войны, поднималась в огромном лифте, сделанном, похоже, из красного дерева. Представляете, здесь имелись довольно большое зеркало и скамеечка, обитая бархатом. До сих пор я видела подобный подъемник только во Франции, в отеле “Негреско”, но тамошняя администрация усиленно делает вид, что на улице девятнадцатый век, в номерах не было телевизоров и холодильников, а горничную нужно вызывать, дергая за шелковый шнур. И несмотря на отсутствие благ цивилизации, постояльцы рвутся в “Негреско” толпами.
Антикварный лифт дотащил меня до самой обычной железной двери. Она мгновенно распахнулась, и на пороге замаячил довольно полный блондин с лицом больной овцы.
– Это вы за пейзажем? – поинтересовался он, даже не поздоровавшись. Я кивнула.
– Входите, – разрешил хозяин.
В прихожей он кинул мне две рваные тапки. Пришлось вылезать из ботиночек “Гуччи” и засовывать ноги в отвратительно засаленную обувь. По возвращении домой выброшу колготки.
– Сюда, – велел художник, – по коридору налево.
Я покорно пошла за хозяином. Наконец мы очутились в довольно просторной комнате, где все было сделано для того, чтобы максимально открыть доступ дневному свету. На чисто вымытых окнах отсутствовали шторы, а мольберт был развернут лицом к льющимся солнечным лучам. Сегодня в Москве был отличный денек: ясный, на небе ни облачка, вот только холодно.
– Здесь готовые работы, – сообщил Валерий и начал демонстрировать полотна.
Мой первый муж, Костик, был художник, поэтому я осведомлена, какие нравы царят в среде живописцев, и хорошо знаю слова, которые следует произносить, нахваливая полотно. Нестандартная композиция, насыщенные планы, живые краски, особое настроение, рука мастера – все эти изъезженные словосочетания мигом ожили в мозгу, рот уже открылся, чтобы их озвучить, но тут Валерий повернул лицом ко мне первый пейзаж, и я мигом лишилась дара речи.
Картина производила странное впечатление. Вроде на ней был изображен мирный еловый лес. Немного мрачновато, но вполне нормально. Стоило же поглядеть на темно-зеленую чашу подольше, как в сердце медленно начинал вползать ужас. Деревья были чудовищны. Изломанные, кривые, жуткие, они росли без всякого порядка, изгибаясь под невероятными углами. Возле пенька, тоже искореженного, наполовину сожженного, сидел плешивый, явно очень больной, доживающий последние минуты заяц. Шубка животного торчала клоками, длинные уши поникли, а из глаз уходила душа. Вверху, на полуоблетевшей березе, нахохлилось несколько ворон, встрепанных и несчастных. Птички с большим интересом поглядывали на отходящего в мир иной зайчика. Всем известно, что вороны большие любители падали, эти явно ждали, когда на полянке останется бездыханное тельце. Картина была насыщена страшным фиолетово-серо-желтым цветом.
Художник поймал тот редкий момент в сутках, когда солнце, уже соскользнув с небосклона, готовится закатиться за горизонт и в последнем усилии бросает свет на окружающую действительность. Пейзаж был, безусловно, написан очень талантливым человеком. В полотне чувствовалось, как говорят критики, “присутствие автора”. Согласитесь, иногда читаешь книгу, смотришь картину, но ничто не задевает душу. Слова написаны правильные, а рот раздирает зевота, или краски хороши, но полотно напоминает почтовую открытку… В другой раз просто цепенеешь у картины, хотя вроде бы ничего в ней особенного нет… В чем тут дело? Я не знаю, но пейзаж, представленный мне сейчас, явно создал одаренный человек, но его дарование было со знаком минус. На душе не делалось светло и чисто, наоборот, увидев полотно, вы ощущали тревогу и тяжесть. Я бы не хотела иметь подобную вещь дома.
Надо отдать должное Валерию, он был не только талантлив, но и чуток. Отставив пейзаж в сторону, художник улыбнулся:
– Вижу, эта работа не пришлась вам по сердцу, давайте следующую посмотрим.
Странным образом улыбка сделала лицо хозяина злым, жестким, даже жестоким.
Я вздрогнула и, наклеив на физиономию самую сладкую мину, попыталась изобразить из себя сахар в шоколаде. Но получалось плохо, потому что новый пейзаж, показанный художником, заставил меня вздрогнуть. На этот раз было поле, изрытое ямами. По спине побежал холодок, и я невольно передернулась. “Словно кто-то прошел по моей могиле”, – говорила в таких случаях бабушка.
– И этот не подходит, – понял Валерий. Зато, когда он поставил в центр третью картину, я радостно закричала:
– Беру.
По крайней мере, эта вещь не вызывала судорог. Правда, темный, поросший ряской пруд, по бокам которого росли лопухи, выглядел безрадостно, но и только.
– Пожалуйста, – ответил Валера.
– А вещь подписана?
– Да, вот в углу, Алтуфьев.
– Надо же, – всплеснула я руками, – вы из тех самых?
– Из каких?
– Из Алтуфьевых. Вашего прадеда звали Борисом? Он погиб во время репрессий двадцатых годов?
Валерий кивнул.
– Правильно.
– А прабабушка была из купцов. Дарья Ивановна Васильева?
– И что?
– Да нет, так просто… Дело в том, что меня назвали в ее честь, вот видите…
Я вытащила паспорт. Художник бросил на него взгляд.
– Никак не пойму, к чему вы ведете? Я начала лихо врать:
– Моя прабабка работала в горничных у Дарьи Ивановны, вместе с ней пережила многое и очень плакала, когда хозяйка трагически погибла. Моя бабка ходила в гости к Татьяне Борисовне. Знаете, там в доме есть тайный ход, а про сокровище слышали? И еще, недавно в магазине убили Ксению Шмелеву… Татьяна Борисовна рассказала девушке о секрете, та пошла по винтовой лесенке, а там ее поджидал убийца…
– Что за чушь вы несете! – резко сказал Валерий, но на лбу у него неожиданно выступила испарина, и я обрадовалась.
Значит, попала в цель.
– Кстати, правда, что Ксения ваша бывшая жена?
– Убирайтесь!
– Что?
– Пошла вон! – рявкнул Валерий.
– Но как вы смеете…
Я не успела договорить, хозяин крепкой, просто железной рукой ухватил меня за плечи и вытолкал за дверь. Я пыталась схватить куртку, но хам выпихнул меня на мороз раздетой. Оказавшись на лестнице, я принялась вновь звонить в дверь. В квартире грубияна осталась не только верхняя одежда, там еще висела на спинке стула моя сумка со всеми документами, ключами и деньгами.
Я трезвонила изо всех сил, но дверь не открывалась. Ладно, черт с ним, поеду так, хорошо, что в бампере спрятан запасной ключ от машины.
Я вышла на улицу и чуть не упала. Сверху, из окна, вылетела моя куртка и плюхнулась на тротуар. Не успела я подобрать одежду, как прямо на голову спланировала сумка, пребольно стукнув меня по макушке ручкой. От удара ридикюльчик открылся и содержимое разлетелось по Солянке. Губная помада, расческа, носовой платок, конфетки “Тик-так”, телефонная книжка, ручка, визитница и десять стодолларовых банкнот… Несколько прохожих стали помогать мне.
В результате я получила назад расческу, носовой платок, визитницу и семь сотенных бумажек. Отличная новая губная помада “Буржуа”, копеечная ручка и три ассигнации нашли себе новых хозяев. Сначала я расстроилась, но потом решила, что убиваться не стоит. Губную помаду куплю новую, честно признаться, украденная не слишком мне нравилась, о ручке стоимостью в рубль пятьдесят не стоит и сожалеть, а деньги… Что ж, будем считать, что господь решил отвести от меня какую-то беду и лишил за это всего лишь трех сотен баксов. Конечно, хорошо иметь деньги, но ведь ни здоровья, ни счастья, ни любви, ни душевного спокойствия на них не купишь.
Вечером, усталая до невозможности, я тихо лежала на диване. Сон не шел, обычно его прогоняют мысли, но сегодня в голове было пусто, как в воздушном шарике. Поворочавшись с боку на бок, я захотела пить, обнаружила, что в кабинете только пустая бутылка, и пошла в буфетную.
Честно говоря, мне совсем не хотелось ночью бродить по магазину, но жажда просто схватила за горло. Взяв с собой Хучика, я спустилась вниз, зажгла свет, напилась от души водой “Серебряная капля” и решила вернуться в кабинет.
В торговом зале стояла пронзительная тишина. Мне стало не по себе. Так неуютно делается ночью в церкви, даже не страшно, а жутко. Знаешь, что стоишь в соборе одна, а спиной ощущаешь чье-то присутствие. Вот и мне сейчас казалось, что в затылок дышит Некто.
Чтобы успокоиться, я резко оглянулась, предполагая увидеть пустой торговый зал и стеллажи, но взгляд упал на бледно-серую фигуру, маячившую около аквариума. Привидение опять пришло. Прежде чем я успела сообразить, как поступить, призрак поднял тонкую руку, вытянул ее вперед, я уставилась на железку, выглядывавшую из его рукава.
Если я чего не понимала, так это того, что происходило у фантома с ладонями. На днях я видела костлявые фаланги, украшенные перстнями. Спрашивается, если призрак – человек, прикидывающийся ожившим мертвецом, то почему у него руки как у скелета? Не зная ответа на этот вопрос, я предпочла не думать о ситуации, но сегодня привидение достало железку.
Когда-то, в начале позапрошлого века, воины, потерявшие в сражениях верхнюю конечность, получали взамен отвратительный металлический крюк, к тому времени человечество еще не придумало достойные протезы. Похоже, у моего ночного гостя тоже нет правой… Я не успела додумать мысль до конца, потому что раздался довольно громкий звук: “чпок”, из железки что-то выскочило и, просвистев над моим правым ухом, вонзилось в “Энциклопедию домашнего быта”. Я разинула рот. Толстый том был насквозь пробит неким предметом, более всего походившим на длинный гвоздь с большой, круглой шляпкой. Чпок! Точно такой же болт вонзился в дверь подвала.
Взвизгнув, я бросилась бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31