Перед ним стоял копальщик Юрка, компаньон Алешки.
– Что ты здесь делаешь? – изумился Олег.
– Службу несу, – ответил Юра, – теперь я отец Иоанн.
– Но как же так? Юра пожал плечами:
– Всяко случается, в храм ведут разные дороги, не каждый смолоду правильный путь выберет.
– Ты же ни одной молитвы не знал!
– Выучил.
– Больше не копаешь?
– Бросил.
– Лешка один теперь? – плохо соображал Олег.
Рогов уже давно беспробудно пил и с приятелем не встречался.
Юра тяжело вздохнул:
– Один работает, ох, чует мое сердце, до добра его это занятие не доведет.
– Отчего так считаешь? Юра ответил:
– За советом он ко мне приходил, в неприятность попал.
– А ты что?
– Бросить надо, говорю, в могилах рыться, непотребное это занятие.
– Ну и он послушался? Юра покачал головой:
– Нет, боюсь плохо дело повернется. Что ты дрожишь?
– Замерз очень, – проклацал зубами Олег, – может, дашь хлебнуть кагору из христианского милосердия или каким там винишком у вас попы балуются?
Юра, не обращая внимания на грубость, отвел Олега в небольшой домик, где молчаливая, худая тетка в темном платке налила Рогову тарелку супа.
– Извини, – объяснил Юра, глядя, как знакомый жадно глотает варево, – день сегодня постный, щи без мяса.
Потом он указал ему путь к остановке автобуса, дал денег на билет и сказал на прощанье:
– Приходи, коли помощь понадобится.
– Спасибо, – буркнул Олег и двинулся по обочине.
– Погоди! – крикнул Юра. Рогов обернулся.
– Алексей в нехорошую историю попал, – сказал отец Иоанн, – ты, будь другом, зайди к нему и передай мои слова. Ежели приют искать станет, пусть сюда едет, спрячу так, что ни один глаз не найдет. Не забудешь?
– Нет, – ответил Олег и, заметив подходящий автобус, бросился к остановке.
Сев в “Икарус”, Рогов обернулся и в заднее стекло увидел подтянутую, сухопарую фигуру, облаченную в рясу. Сильный ветер рвал края одежды, и, казалось, что у дороги сидит гигантская птица, хлопающая крыльями. Меньше всего эта фигура походила на прежнего Юрку, балагура, матерщинника и выпивоху, одетого в джинсы и кожу.
– И ты передал Леше слова Юры? Олег покачал головой:
– Нет, запил, провалился в пьянку и про все забыл. А теперь совесть мучает. Может, Юрка бы его спас? Одно ясно: знает он, из-за чего Лешу порешили.
***
В книжный магазин я явилась совсем поздно. Услыхав, что открывается дверь, собаки опрометью кинулись ко мне.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, пристегивая поводки и подталкивая свору к выходу, – погуляем, и кушать.
Услышав два волшебных глагола, псы рванулись на простор, и я чуть не упала. Через полчаса собаки получили “Педигрипал”, а кошки мясо, для меня же не нашлось ничего. На маленькой тарелочке лежали два каменно-твердых пряника, банка из-под кофе сияла пустотой, ее словно вылизали, а в сахарнице ко дну прилипла пара песчинок. Естественно, никаких припасов я не нашла и в крохотном холодильнике “Смоленск”.
Пришлось опять бежать в круглосуточный супермаркет и покупать там отвратительный суп: пластиковый стакан с сухими комьями лапши. Обычно я не употребляю подобные лакомства, но сегодня страшно захотелось чего-нибудь горяченького, а что можно приготовить при наличии одного чайника? Только и остается заливать кипятком полуфабрикаты.
Несмотря на поздний час, у кассы толкалось множество покупателей. Впереди меня стояла очень пожилая, но хорошо одетая дама в шубке из нутрии. Она выложила на резиновую ленту покупки.
– Триста сорок два рубля, – сказала кассирша.
– Сейчас, дорогая, – ответила старушка, открыла кошелек и ахнула:
– О господи! Деньги дома оставила!
Думаю, случись дело на оптовой ярмарке, пожилой даме бы не поздоровилось, но все произошло в супермаркете, причем в таком, где продукты стоят на рубль дороже, чем у соседей. Бабушка была в шубке из натурального меха, в элегантной кожаной шляпке и таких же перчатках. В руках она держала красивый, явно не дешевый кошелек, а на ее пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Пожилая дама никак не походила на нищенку, и, скорей всего, она действительно забыла положить деньги в портмоне. Кассирша мгновенно, как все работники прилавка, оценила кредитоспособность покупательницы и довольно спокойно сказала:
– Как теперь поступим?
– Давайте отложим мои покупочки вот сюда, в сторонку, а я сбегаю домой за денежками, – засуетилась старушка, – я живу в двух шагах, где книжный магазин, знаете?
Кассирша поморщилась и обратилась к очереди:
– Извините, господа, но придется всем подождать.
– Это почему? – возмутился стоявший за мной полный мужик в дубленке. – Что за чушь?
– Я уже пробила чек, – пояснила кассирша, – теперь не могу работать дальше, пока деньги не получу, вот надо эту кнопочку нажать, видите?
– Так жми, и дело с концом, – рявкнул парень в кожаной куртке, – чего мочалку жуешь?
– Так ведь чек пробьется, – бубнила девушка.
– И хорошо, – сказала я, – вы нас обслуживать начнете.
– Ага, – протянула кассирша, – тогда получится, что она все оплатила.
– И что?
– А то, – рявкнула кассирша, – уйдет и не вернется, а мне оплачивать.
– Милая, – улыбнулась дама, – продукты-то я оставлю.
– Ага, ну и что?
– Значит, вы ничего не теряете!
– Так мне эти харчи ни к чему, а хозяин заставит купить. Нет уж, несите деньги.
– За пятнадцать минут обернусь, – заверила бабулька.
– Бардак, – взвыл мужик в дубленке, – откройте другую кассу!
– У нас в ночную смену только одна работает.
– Идиотство! – сказала женщина в песцовом полушубке. – Что нам тут четверть часа куковать, пока эта мумия к себе сползает?
– Это вы меня так обзываете? – возмутилась старушка.
– Молчи лучше, – рявкнул мужик, – да шкандыбай живей за деньгами.
– Но как вы… – завела бабушка.
– Ступай живей, – рявкнул парень. Глаза пожилой дамы начали наливаться слезами.
– Тогда я отказываюсь от покупок.
– Но я уже чек пробила, – заорала кассирша, – так не поступают!
– Слышь, ископаемое, – заорал мужик, – чего тебя ночью в магазин потянуло?! Утром затовариваться надо.
– Видите ли, молодой человек, – с достоинством ответила дама, – я работала.
– Кем, пугалом?
– Стихи писала, я поэтесса.
Повисла тишина. Потом парень присвистнул:
– Е-к-л-м-н, Ахматова, блин!
Мне стало жаль старушку, я ее хорошо понимала. Сама пару раз оказывалась в подобной ситуации, правда, меня иногда выручает кредитная карточка.
– Послушайте, – тронула я пожилую даму за плечо. – Вы живете возле книжного магазина?
– Да.
– Давайте я оплачу ваши продукты, довезу вас до дому, а вы отдадите мне деньги.
– Дорогая, – обрадовалась дама, – огромное спасибо.
ГЛАВА 21
Через пять минут я подрулила ко входу в “Офеню” и спросила, ткнув пальцем в желтый дом справа:
– Сюда?
– Нет.
– Тогда вот в тот зеленый?
– Нет, нет, я живу в розовом.
– Но это книжный магазин!
– Правильно, – улыбнулась женщина, – на первых двух этажах торгуют литературой, а моя квартирка на третьем.
– Надо же, – пробормотала я, вытаскивая из “Пежо” кульки, – а говорили там какая-то фирма.
– Совершенно справедливо, – кивнула бабуся, – и фирма, и я. Кстати, не представилась. Татьяна Борисовна Алтуфьева.
– Даша.
– Ах, какое прекрасное имя! – воскликнула Татьяна Борисовна. – Дарьей именовали мою мать. Какие воспоминания обуревают при его звуках!
Мы обошли дом и стали подниматься по довольно чистой лестнице. Моя спутница явно была очень пожилой, но пролеты до третьего этажа она преодолела легко, не останавливаясь для отдыха.
– Вот, дорогуша, мы у цели, – сообщила Татьяна Борисовна и вставила длинный ключ в замочную скважину, – входите, входите.
Я шагнула внутрь и оказалась в девятнадцатом веке. В огромной, просто бесконечной, прихожей стояла темная дубовая вешалка с латунными крючками, рядом висело старое, потемневшее зеркало в вычурной раме, с двух сторон от него красовались бронзовые подсвечники. Я наклонилась и стала расстегивать ботиночки.
– Не надо, – махнула рукой Татьяна Борисовна, – терпеть не могу, когда гости разуваются.
Промолвив последнюю фразу, она щелкнула выключателем, под потолком ярко вспыхнула люстра, и я ахнула:
– Какой паркет! Просто произведение искусства. Нет, я не могу шагать по нему в обуви!
– Ерунда, – отмахнулась хозяйка, – если бы вы видели, какие полы были на втором этаже, там, где сейчас магазин! Мой отец подбирал каждую дощечку, лично, хотя не царское это дело – полы мастерить. Но папенька так любил маменьку, так строил это гнездо! Мечтал, что тут станут обитать поколения Алтуфьевых. Но не судьба. Что же мы в дверях стоим? Проходите, душенька, в гостиную. В полной растерянности я вошла в просторную комнату и вздрогнула. По стенам были развешаны портреты. Они находились близко друг от друга, соприкасаясь рамами. Дамы в бальных платьях, мужчины в сюртуках и мундирах. Гордые, спокойные лица, без затравленного взгляда неизвестно куда спешащего москвича двадцать первого века.
– Ваш отец был архитектором? – от неожиданности я брякнула глупость.
Татьяна Борисовна звонко рассмеялась и вынула из буфета коробку конфет.
– Нет, душенька, мой папенька, Борис Сергеевич Алтуфьев, имел высокий чин, служил в Министерстве железных дорог. Знаете ли, в начале прошлого века инженер – это была великолепная, редкая, отлично оплачиваемая профессия. Естественно, он являлся дворянином. А вот маменька, Дарья Ивановна Васильева, из купцов, правда, богатых. Папенька видел маменьку в театре и влюбился без памяти. Его родители были против женитьбы единственного сына на купчихе, но перечить ему не стали. Мезальянс, конечно. Но папенька, как благородный человек, никогда не укорял маменьку происхождением. Правда, его перестали приглашать в кое-какие дома, но он не слишком горевал, выстроил в 1913 году этот дом и зажил счастливо… Что вы так побледнели, душенька? Голова заболела? Съешьте еще одну конфетку.
– Нет, – пробормотала я, чувствуя, что сейчас грохнусь в обморок, – просто меня тоже зовут Дарья Ивановна Васильева.
– Ах, – всплеснула руками Татьяна Борисовна, – какой пердюмонокль! Вы – моя близкая родственница. Мы просто обязаны выпить чаю, смотрите, какие конфетки! Должна вам признаться, душенька, я страшная лакомка, что, конечно, не характеризует меня с лучшей стороны. Но вы съели только одну шоколадку, угощайтесь!
Ее слова звучали глухо, на голову мне словно надели плотную шапку, желудок противно сжимался. В комнате, набитой старинной мебелью, стояла дикая духота, сильно пахло полиролью для мебели и чем-то приторным…
– Простите, Татьяна Борисовна, – пролепетала я, боясь, что сейчас свалюсь на пол, как кегля, – мне пора идти.
– Конечно, милая, – всплеснула руками старушка, – если будет времечко, поднимайтесь ко мне, расскажу много интересного про этот дом. Ах, кого здесь только не бывало.
Боясь, что сейчас меня погребут под кусками воспоминаний, я схватила куртку и убежала.
На улице дурнота слегка прошла. Я подышала минут пять, потом открыла магазин и юркнула внутрь. Торговый зал, такой оживленный днем, сейчас выглядел мрачно, словно крематорий. Честно говоря, мне давным-давно надоело вести жизнь бомжа, ютясь в кабинете. Хотелось улечься на свою кровать, принять ванну… Последние дни я моюсь в рукомойнике, хорошо хоть волосы У меня короткие. Правда, сегодня утром еле-еле вытащила башку из-под крана. И уж совсем мне не нравится ночевать в магазине одной, жутко страшно. Каждое утро начинаю с того, что звоню в Ложкино Ирке и каждый раз слышу:
– Не волнуйтесь, скоро закончат.
Побыстрей бы…
В эту минуту до меня донесся тихий скрип снизу. Руки сами собой схватили толстенную “Историю цивилизации”, ноги понесли меня в буфетную. Приоткрыв дверь, я увидела у стола привидение. На этот раз струящаяся материя не покрывала призрак с головой. Сегодня длинные, какие-то неживые, белые-белые пряди падали на плечи, а потом уже начинался саван, спускавшийся до полу. Фантом поднял руки… Я осторожно подкралась сзади и со всего размаха треснула его “Историей цивилизации” по макушке. Раздался сдавленный крик, и привидение рухнуло на пол, явно потеряв сознание. Издав радостный вопль команчей, я посмотрела на поверженного врага. Иногда я смотрю по телику ужастики, и в них фигура призрака, получившая пинок от человека, начинает медленно “испаряться”, эта же и не думала исчезать.
Я присела на корточки, ну-ка, кто бродил тут по ночам, пугая меня. Ухватив нечто за волосы, я повернула его голову физиономией к себе и заорала, на меня смотрело лицо Лели Сыромятниковой. Послышался топот, лай, затем дверь в буфетную с треском распахнулась.
– Случилось… – завела Маня, потом дочь увидела меня и обрадовалась:
– Мусечка пришла. Затем ее глаза переместились вниз.
– Муся, что с Лелей?
– Я стукнула ее по голове “Историей цивилизации”, погоди, видишь, “Скорую” вызываю.
– Но зачем ты треснула Лельку? – недоумевала Маня.
Впрочем, тот же вопрос задал и врач, прибывший на место происшествия.
– Зачем вы ударили ребенка по голове тяжелым предметом?
– Случайно.
Доктор вскинул брови:
– Случайно?
– Ну я приняла ее за привидение.
– За кого? Простите, девочка в ночной рубашке, вы что живете в магазине?
– Да, временно.
– Дата рождения больной, – спросил фельдшер.
– Не знаю, – растерялась я, – Маня, подскажи.
– Вы не помните день рождения собственного ребенка?
– Это не моя дочь.
– А чья?
– Банкира Сыромятникова.
– Ага, – попытался врубиться в ситуацию доктор, – вы вошли на кухню…
– Погодите, – влезла Маня, – тут кто-то ходил, светил за витриной, мы его ловили, мама испугалась, решила, будто это привидение, да еще Сомс мышь у меня в волосах запутал!
– Мышь в волосах?
– Ну да, – начала я растолковывать, – Сомс ее сам не съел, а принес Мане, в благодарность, потом я одна осталась, а он, призрак, по залу носился, Хучик его испугался.
– Ничего не понимаю! – взревел врач. – А это кто – Сомс и Хучик? Тоже дети банкира Сыромятникова?
– У моего папы звери не рождаются, – рассердилась полностью оклемавшаяся Леля. – Сомс – кот, а Хуч – мопс, странно только, что их тут сейчас нет.
– Я их не пустила, – ответила Маня, – думала, врачу помешают, все в зале: Банди, Снап, Жюли, Черри, Хуч, Сомс, Клеопатра и Фифина.
– Это столько собак? – протянул врач, косясь на меня.
Представляю, что он расскажет коллегам, вернувшись с дежурства! Был на вызове, ночью, в книжном магазине, где директриса била по голове “Историей цивилизации” привидение, а вокруг ходила стая собак.
– Сомс, Клеопатра и Фифина – кошки, – сказала Леля.
– Госпитализировать будем?
– А надо? – испугалась я.
– Я обязан предложить, если вызов в общественное место.
– Но мы тут живем! – воскликнули девочки.
– Так как? – надулся доктор.
– Никуда не поеду! – завопила Леля. – У меня ничего не болит!
– Если у обезьяны сотрясение мозга, ее тошнит, – с умным видом заявила Маня. – Лелька, тебя мутит?
– Я не мартышка, – обиделась Леля.
– Да уж, человек больше по строению на свинью смахивает, – сообщила я.
– Вот что, – разозлился доктор, – хватит, мы уезжаем. Ничего страшного с девочкой нет, шишка только вскочила, тепло приложите.
– Ну сказали! – возмутилась Маня. – Холод надо!
– Ты профессор? – обозлился врач.
– Нет, – с достоинством сообщила Маруся, – только, если обезьяна ушиблась, надо лед класть.
– А человеку тепло!
– Лед и мазь “Троксевазин”, чтобы синяка не было, – стояла на своем Маня.
– То-то твоя подруга обрадуется, когда ты ей по волосам жирную мазь развозюкаешь. Грелку на темя!
– Пузырь со льдом!
– Мишка, бери чемодан, и уходим от психов!
– Сам ты только с одной гирус ректум в голове, – возвестила Маруся, в пылу спора забыв о всяких приличиях.
– А вот мы сейчас в милицию позвоним! – рявкнул фельдшер, по виду чуть старше Маруси. – Вызвали по ерунде, да еще материтесь!
– Ой, не могу! – захохотала Маня. – Он не знает, что такое гирус ректум, двоечник! Это же самая большая извилина, которая делит мозг на два полушария.
– Ну, – ехидно заметил врач, – я вижу, тут собрались сплошняком Гиппократы, уходим.
Мы не стали их останавливать. Громыхая железным чемоданом, бригада вышла в зал.
– Леля, прости, – завела я, и тут раздался дикий вопль, лай и грохот.
Мы с девчонками выскочили в торговый зал и увидели разбросанные кругом справочники, энциклопедии и книги по домашнему хозяйству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Что ты здесь делаешь? – изумился Олег.
– Службу несу, – ответил Юра, – теперь я отец Иоанн.
– Но как же так? Юра пожал плечами:
– Всяко случается, в храм ведут разные дороги, не каждый смолоду правильный путь выберет.
– Ты же ни одной молитвы не знал!
– Выучил.
– Больше не копаешь?
– Бросил.
– Лешка один теперь? – плохо соображал Олег.
Рогов уже давно беспробудно пил и с приятелем не встречался.
Юра тяжело вздохнул:
– Один работает, ох, чует мое сердце, до добра его это занятие не доведет.
– Отчего так считаешь? Юра ответил:
– За советом он ко мне приходил, в неприятность попал.
– А ты что?
– Бросить надо, говорю, в могилах рыться, непотребное это занятие.
– Ну и он послушался? Юра покачал головой:
– Нет, боюсь плохо дело повернется. Что ты дрожишь?
– Замерз очень, – проклацал зубами Олег, – может, дашь хлебнуть кагору из христианского милосердия или каким там винишком у вас попы балуются?
Юра, не обращая внимания на грубость, отвел Олега в небольшой домик, где молчаливая, худая тетка в темном платке налила Рогову тарелку супа.
– Извини, – объяснил Юра, глядя, как знакомый жадно глотает варево, – день сегодня постный, щи без мяса.
Потом он указал ему путь к остановке автобуса, дал денег на билет и сказал на прощанье:
– Приходи, коли помощь понадобится.
– Спасибо, – буркнул Олег и двинулся по обочине.
– Погоди! – крикнул Юра. Рогов обернулся.
– Алексей в нехорошую историю попал, – сказал отец Иоанн, – ты, будь другом, зайди к нему и передай мои слова. Ежели приют искать станет, пусть сюда едет, спрячу так, что ни один глаз не найдет. Не забудешь?
– Нет, – ответил Олег и, заметив подходящий автобус, бросился к остановке.
Сев в “Икарус”, Рогов обернулся и в заднее стекло увидел подтянутую, сухопарую фигуру, облаченную в рясу. Сильный ветер рвал края одежды, и, казалось, что у дороги сидит гигантская птица, хлопающая крыльями. Меньше всего эта фигура походила на прежнего Юрку, балагура, матерщинника и выпивоху, одетого в джинсы и кожу.
– И ты передал Леше слова Юры? Олег покачал головой:
– Нет, запил, провалился в пьянку и про все забыл. А теперь совесть мучает. Может, Юрка бы его спас? Одно ясно: знает он, из-за чего Лешу порешили.
***
В книжный магазин я явилась совсем поздно. Услыхав, что открывается дверь, собаки опрометью кинулись ко мне.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, пристегивая поводки и подталкивая свору к выходу, – погуляем, и кушать.
Услышав два волшебных глагола, псы рванулись на простор, и я чуть не упала. Через полчаса собаки получили “Педигрипал”, а кошки мясо, для меня же не нашлось ничего. На маленькой тарелочке лежали два каменно-твердых пряника, банка из-под кофе сияла пустотой, ее словно вылизали, а в сахарнице ко дну прилипла пара песчинок. Естественно, никаких припасов я не нашла и в крохотном холодильнике “Смоленск”.
Пришлось опять бежать в круглосуточный супермаркет и покупать там отвратительный суп: пластиковый стакан с сухими комьями лапши. Обычно я не употребляю подобные лакомства, но сегодня страшно захотелось чего-нибудь горяченького, а что можно приготовить при наличии одного чайника? Только и остается заливать кипятком полуфабрикаты.
Несмотря на поздний час, у кассы толкалось множество покупателей. Впереди меня стояла очень пожилая, но хорошо одетая дама в шубке из нутрии. Она выложила на резиновую ленту покупки.
– Триста сорок два рубля, – сказала кассирша.
– Сейчас, дорогая, – ответила старушка, открыла кошелек и ахнула:
– О господи! Деньги дома оставила!
Думаю, случись дело на оптовой ярмарке, пожилой даме бы не поздоровилось, но все произошло в супермаркете, причем в таком, где продукты стоят на рубль дороже, чем у соседей. Бабушка была в шубке из натурального меха, в элегантной кожаной шляпке и таких же перчатках. В руках она держала красивый, явно не дешевый кошелек, а на ее пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Пожилая дама никак не походила на нищенку, и, скорей всего, она действительно забыла положить деньги в портмоне. Кассирша мгновенно, как все работники прилавка, оценила кредитоспособность покупательницы и довольно спокойно сказала:
– Как теперь поступим?
– Давайте отложим мои покупочки вот сюда, в сторонку, а я сбегаю домой за денежками, – засуетилась старушка, – я живу в двух шагах, где книжный магазин, знаете?
Кассирша поморщилась и обратилась к очереди:
– Извините, господа, но придется всем подождать.
– Это почему? – возмутился стоявший за мной полный мужик в дубленке. – Что за чушь?
– Я уже пробила чек, – пояснила кассирша, – теперь не могу работать дальше, пока деньги не получу, вот надо эту кнопочку нажать, видите?
– Так жми, и дело с концом, – рявкнул парень в кожаной куртке, – чего мочалку жуешь?
– Так ведь чек пробьется, – бубнила девушка.
– И хорошо, – сказала я, – вы нас обслуживать начнете.
– Ага, – протянула кассирша, – тогда получится, что она все оплатила.
– И что?
– А то, – рявкнула кассирша, – уйдет и не вернется, а мне оплачивать.
– Милая, – улыбнулась дама, – продукты-то я оставлю.
– Ага, ну и что?
– Значит, вы ничего не теряете!
– Так мне эти харчи ни к чему, а хозяин заставит купить. Нет уж, несите деньги.
– За пятнадцать минут обернусь, – заверила бабулька.
– Бардак, – взвыл мужик в дубленке, – откройте другую кассу!
– У нас в ночную смену только одна работает.
– Идиотство! – сказала женщина в песцовом полушубке. – Что нам тут четверть часа куковать, пока эта мумия к себе сползает?
– Это вы меня так обзываете? – возмутилась старушка.
– Молчи лучше, – рявкнул мужик, – да шкандыбай живей за деньгами.
– Но как вы… – завела бабушка.
– Ступай живей, – рявкнул парень. Глаза пожилой дамы начали наливаться слезами.
– Тогда я отказываюсь от покупок.
– Но я уже чек пробила, – заорала кассирша, – так не поступают!
– Слышь, ископаемое, – заорал мужик, – чего тебя ночью в магазин потянуло?! Утром затовариваться надо.
– Видите ли, молодой человек, – с достоинством ответила дама, – я работала.
– Кем, пугалом?
– Стихи писала, я поэтесса.
Повисла тишина. Потом парень присвистнул:
– Е-к-л-м-н, Ахматова, блин!
Мне стало жаль старушку, я ее хорошо понимала. Сама пару раз оказывалась в подобной ситуации, правда, меня иногда выручает кредитная карточка.
– Послушайте, – тронула я пожилую даму за плечо. – Вы живете возле книжного магазина?
– Да.
– Давайте я оплачу ваши продукты, довезу вас до дому, а вы отдадите мне деньги.
– Дорогая, – обрадовалась дама, – огромное спасибо.
ГЛАВА 21
Через пять минут я подрулила ко входу в “Офеню” и спросила, ткнув пальцем в желтый дом справа:
– Сюда?
– Нет.
– Тогда вот в тот зеленый?
– Нет, нет, я живу в розовом.
– Но это книжный магазин!
– Правильно, – улыбнулась женщина, – на первых двух этажах торгуют литературой, а моя квартирка на третьем.
– Надо же, – пробормотала я, вытаскивая из “Пежо” кульки, – а говорили там какая-то фирма.
– Совершенно справедливо, – кивнула бабуся, – и фирма, и я. Кстати, не представилась. Татьяна Борисовна Алтуфьева.
– Даша.
– Ах, какое прекрасное имя! – воскликнула Татьяна Борисовна. – Дарьей именовали мою мать. Какие воспоминания обуревают при его звуках!
Мы обошли дом и стали подниматься по довольно чистой лестнице. Моя спутница явно была очень пожилой, но пролеты до третьего этажа она преодолела легко, не останавливаясь для отдыха.
– Вот, дорогуша, мы у цели, – сообщила Татьяна Борисовна и вставила длинный ключ в замочную скважину, – входите, входите.
Я шагнула внутрь и оказалась в девятнадцатом веке. В огромной, просто бесконечной, прихожей стояла темная дубовая вешалка с латунными крючками, рядом висело старое, потемневшее зеркало в вычурной раме, с двух сторон от него красовались бронзовые подсвечники. Я наклонилась и стала расстегивать ботиночки.
– Не надо, – махнула рукой Татьяна Борисовна, – терпеть не могу, когда гости разуваются.
Промолвив последнюю фразу, она щелкнула выключателем, под потолком ярко вспыхнула люстра, и я ахнула:
– Какой паркет! Просто произведение искусства. Нет, я не могу шагать по нему в обуви!
– Ерунда, – отмахнулась хозяйка, – если бы вы видели, какие полы были на втором этаже, там, где сейчас магазин! Мой отец подбирал каждую дощечку, лично, хотя не царское это дело – полы мастерить. Но папенька так любил маменьку, так строил это гнездо! Мечтал, что тут станут обитать поколения Алтуфьевых. Но не судьба. Что же мы в дверях стоим? Проходите, душенька, в гостиную. В полной растерянности я вошла в просторную комнату и вздрогнула. По стенам были развешаны портреты. Они находились близко друг от друга, соприкасаясь рамами. Дамы в бальных платьях, мужчины в сюртуках и мундирах. Гордые, спокойные лица, без затравленного взгляда неизвестно куда спешащего москвича двадцать первого века.
– Ваш отец был архитектором? – от неожиданности я брякнула глупость.
Татьяна Борисовна звонко рассмеялась и вынула из буфета коробку конфет.
– Нет, душенька, мой папенька, Борис Сергеевич Алтуфьев, имел высокий чин, служил в Министерстве железных дорог. Знаете ли, в начале прошлого века инженер – это была великолепная, редкая, отлично оплачиваемая профессия. Естественно, он являлся дворянином. А вот маменька, Дарья Ивановна Васильева, из купцов, правда, богатых. Папенька видел маменьку в театре и влюбился без памяти. Его родители были против женитьбы единственного сына на купчихе, но перечить ему не стали. Мезальянс, конечно. Но папенька, как благородный человек, никогда не укорял маменьку происхождением. Правда, его перестали приглашать в кое-какие дома, но он не слишком горевал, выстроил в 1913 году этот дом и зажил счастливо… Что вы так побледнели, душенька? Голова заболела? Съешьте еще одну конфетку.
– Нет, – пробормотала я, чувствуя, что сейчас грохнусь в обморок, – просто меня тоже зовут Дарья Ивановна Васильева.
– Ах, – всплеснула руками Татьяна Борисовна, – какой пердюмонокль! Вы – моя близкая родственница. Мы просто обязаны выпить чаю, смотрите, какие конфетки! Должна вам признаться, душенька, я страшная лакомка, что, конечно, не характеризует меня с лучшей стороны. Но вы съели только одну шоколадку, угощайтесь!
Ее слова звучали глухо, на голову мне словно надели плотную шапку, желудок противно сжимался. В комнате, набитой старинной мебелью, стояла дикая духота, сильно пахло полиролью для мебели и чем-то приторным…
– Простите, Татьяна Борисовна, – пролепетала я, боясь, что сейчас свалюсь на пол, как кегля, – мне пора идти.
– Конечно, милая, – всплеснула руками старушка, – если будет времечко, поднимайтесь ко мне, расскажу много интересного про этот дом. Ах, кого здесь только не бывало.
Боясь, что сейчас меня погребут под кусками воспоминаний, я схватила куртку и убежала.
На улице дурнота слегка прошла. Я подышала минут пять, потом открыла магазин и юркнула внутрь. Торговый зал, такой оживленный днем, сейчас выглядел мрачно, словно крематорий. Честно говоря, мне давным-давно надоело вести жизнь бомжа, ютясь в кабинете. Хотелось улечься на свою кровать, принять ванну… Последние дни я моюсь в рукомойнике, хорошо хоть волосы У меня короткие. Правда, сегодня утром еле-еле вытащила башку из-под крана. И уж совсем мне не нравится ночевать в магазине одной, жутко страшно. Каждое утро начинаю с того, что звоню в Ложкино Ирке и каждый раз слышу:
– Не волнуйтесь, скоро закончат.
Побыстрей бы…
В эту минуту до меня донесся тихий скрип снизу. Руки сами собой схватили толстенную “Историю цивилизации”, ноги понесли меня в буфетную. Приоткрыв дверь, я увидела у стола привидение. На этот раз струящаяся материя не покрывала призрак с головой. Сегодня длинные, какие-то неживые, белые-белые пряди падали на плечи, а потом уже начинался саван, спускавшийся до полу. Фантом поднял руки… Я осторожно подкралась сзади и со всего размаха треснула его “Историей цивилизации” по макушке. Раздался сдавленный крик, и привидение рухнуло на пол, явно потеряв сознание. Издав радостный вопль команчей, я посмотрела на поверженного врага. Иногда я смотрю по телику ужастики, и в них фигура призрака, получившая пинок от человека, начинает медленно “испаряться”, эта же и не думала исчезать.
Я присела на корточки, ну-ка, кто бродил тут по ночам, пугая меня. Ухватив нечто за волосы, я повернула его голову физиономией к себе и заорала, на меня смотрело лицо Лели Сыромятниковой. Послышался топот, лай, затем дверь в буфетную с треском распахнулась.
– Случилось… – завела Маня, потом дочь увидела меня и обрадовалась:
– Мусечка пришла. Затем ее глаза переместились вниз.
– Муся, что с Лелей?
– Я стукнула ее по голове “Историей цивилизации”, погоди, видишь, “Скорую” вызываю.
– Но зачем ты треснула Лельку? – недоумевала Маня.
Впрочем, тот же вопрос задал и врач, прибывший на место происшествия.
– Зачем вы ударили ребенка по голове тяжелым предметом?
– Случайно.
Доктор вскинул брови:
– Случайно?
– Ну я приняла ее за привидение.
– За кого? Простите, девочка в ночной рубашке, вы что живете в магазине?
– Да, временно.
– Дата рождения больной, – спросил фельдшер.
– Не знаю, – растерялась я, – Маня, подскажи.
– Вы не помните день рождения собственного ребенка?
– Это не моя дочь.
– А чья?
– Банкира Сыромятникова.
– Ага, – попытался врубиться в ситуацию доктор, – вы вошли на кухню…
– Погодите, – влезла Маня, – тут кто-то ходил, светил за витриной, мы его ловили, мама испугалась, решила, будто это привидение, да еще Сомс мышь у меня в волосах запутал!
– Мышь в волосах?
– Ну да, – начала я растолковывать, – Сомс ее сам не съел, а принес Мане, в благодарность, потом я одна осталась, а он, призрак, по залу носился, Хучик его испугался.
– Ничего не понимаю! – взревел врач. – А это кто – Сомс и Хучик? Тоже дети банкира Сыромятникова?
– У моего папы звери не рождаются, – рассердилась полностью оклемавшаяся Леля. – Сомс – кот, а Хуч – мопс, странно только, что их тут сейчас нет.
– Я их не пустила, – ответила Маня, – думала, врачу помешают, все в зале: Банди, Снап, Жюли, Черри, Хуч, Сомс, Клеопатра и Фифина.
– Это столько собак? – протянул врач, косясь на меня.
Представляю, что он расскажет коллегам, вернувшись с дежурства! Был на вызове, ночью, в книжном магазине, где директриса била по голове “Историей цивилизации” привидение, а вокруг ходила стая собак.
– Сомс, Клеопатра и Фифина – кошки, – сказала Леля.
– Госпитализировать будем?
– А надо? – испугалась я.
– Я обязан предложить, если вызов в общественное место.
– Но мы тут живем! – воскликнули девочки.
– Так как? – надулся доктор.
– Никуда не поеду! – завопила Леля. – У меня ничего не болит!
– Если у обезьяны сотрясение мозга, ее тошнит, – с умным видом заявила Маня. – Лелька, тебя мутит?
– Я не мартышка, – обиделась Леля.
– Да уж, человек больше по строению на свинью смахивает, – сообщила я.
– Вот что, – разозлился доктор, – хватит, мы уезжаем. Ничего страшного с девочкой нет, шишка только вскочила, тепло приложите.
– Ну сказали! – возмутилась Маня. – Холод надо!
– Ты профессор? – обозлился врач.
– Нет, – с достоинством сообщила Маруся, – только, если обезьяна ушиблась, надо лед класть.
– А человеку тепло!
– Лед и мазь “Троксевазин”, чтобы синяка не было, – стояла на своем Маня.
– То-то твоя подруга обрадуется, когда ты ей по волосам жирную мазь развозюкаешь. Грелку на темя!
– Пузырь со льдом!
– Мишка, бери чемодан, и уходим от психов!
– Сам ты только с одной гирус ректум в голове, – возвестила Маруся, в пылу спора забыв о всяких приличиях.
– А вот мы сейчас в милицию позвоним! – рявкнул фельдшер, по виду чуть старше Маруси. – Вызвали по ерунде, да еще материтесь!
– Ой, не могу! – захохотала Маня. – Он не знает, что такое гирус ректум, двоечник! Это же самая большая извилина, которая делит мозг на два полушария.
– Ну, – ехидно заметил врач, – я вижу, тут собрались сплошняком Гиппократы, уходим.
Мы не стали их останавливать. Громыхая железным чемоданом, бригада вышла в зал.
– Леля, прости, – завела я, и тут раздался дикий вопль, лай и грохот.
Мы с девчонками выскочили в торговый зал и увидели разбросанные кругом справочники, энциклопедии и книги по домашнему хозяйству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31