— Совершенно верно, сэр, я окончил университет.
— Не так легко заметить, куда он девал свои знания. Я не так уж близорук, но не вижу у него ни малейшего признака хвоста.
— А! Обитатели Великобрюкании носят мозг в голове! — любезно объяснил лорд Балаболо.
— В голове?!
— В голове!
— Клянусь властью его величества, это великолепно! Вот уж цивилизация так цивилизация.
Я не знал, куда деваться от насмешек. Двое-трое моникинов подошли ближе, как бы влекомые жалостью или любопытством. И наконец, один из них крикнул, что я ношу одежду!
— Одежду! Вот тварь! Балаболо, все ваши друзья-люди ходят одетые?
Молодой пэр вынужден был признать правду, и тут поднялся такой шум, что можно было подумать, будто в стае павлинов обнаружена затесавшаяся между ними ворона в павлиньих перьях. Человеческая природа не могла это вытерпеть. Поклонившись всей компании, я торопливо пожелал лорду Балаболо всего лучшего и направился к гостинице.
— Не забудьте заглянуть ко мне перед отъездом, Голденкалф! — крикнул через плечо мой бывший спутник по плаванию и кивнул мне самым дружеским образом.
— Король! — воскликнул капитан Пок. — Этот мошенник, пока мы добирались сюда, слопал целый ларь орехов, а теперь он приглашает нас «заглянуть к нему перед отъездом»!
Я попытался успокоить охотника на котиков, воззвав к его философскому уму. Это правда, сказал я ему, что люди никогда не забывают о сделанных им одолжениях и всегда стремятся отплатить тем же. Но моникины — существа особо утонченные. Они ценят дух выше тела: чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить малые размеры последнего с длиной и общим развитием вместилища их разума. А такой бывалый человек, как капитан, должен знать, что благовоспитанность — понятие условное, и мы должны уважать местные законы, как бы они ни противоречили нашим собственным понятиям.
— Вероятно, друг Ной, вы заметили кое-какую разницу между обычаями Парижа, например, и Станингтона?
— Конечно, сэр Джон, и разница—всецело в пользу Станингтона.
— Мы все подвержены слабости считать свои обычаи самыми лучшими, и необходимо много путешествовать, чтобы получить право судить о таких тонких вещах.
— А я что, по-вашему, не путешественник? Не я ли ходил шестнадцать раз добывать котиков и дважды — добывать китов, не считая моего крейсирования по суше и последнего плавания в Высокопрыгию?
— Конечно, вы немало странствовали по воде и по суше, мистер Пок, но повсюду оставались так недолго, что замечали только недостатки. Обычаю нужно дать разноситься, как башмаку, а уж потом решать, подходит он вам или нет.
Возможно, Ной нашел бы, что мне возразить, если бы в этот миг мы не увидали миссис Зоркую Рысь, которая шествовала, повиливая нижней частью туловища, чтобы выразить, насколько она довольна благополучным возвращением домой. Признаться, хотя я и стремился как-то оправдать его, все же я был немного contrarie note 13, как выражаются французы, равнодушием милорда Балаболо, которое я в душе не замедлил приписать высокомерию, с каким пэр Высокопрыгии, по-видимому, смотрит на простого баронета Великобритании, или Великобрюкании, как он упорно называл наш славный остров. Но миссис Зоркая Рысь была «красно-коричневой», то есть принадлежала к менее высокой касте, и я не сомневался в том, что она готова признать свое знакомство с сэром Джоном Голденкалфом из Хаусхолдер-Холла не менее охотно, чем лорд Балаболо — отречься от него.
— Доброе утро, милейшая миссис Зоркая, — запросто окликнул я ее, виляя телом так, что привел бы в движение мой хвост, имей я счастье им обладать. — Доброе утро! Рад встретить вас на берегу.
За все время нашего знакомства миссис Зоркая Рысь, насколько я помнил, никогда не была ни жеманной, ни высокомерной. Напротив, она держалась с примерной скромностью и чинностью. Но теперь она против всяких ожиданий отпрянула, испустила легкий визг и промчалась мимо нас так, будто мы собирались ее укусить. Я могу сравнить ее поведение только с поведением наших женщин, которые тщеславно воображают, будто все на них смотрят, и начинают ломаться при виде собаки или паука в надежде придать себе интересности. Поговорить с ней нам не удалось: дуэнья устремилась вперед, опустив голову, как будто глубоко стыдясь своей невольной слабости.
— Ну, почтеннейшая, — проворчал Ной, сурово следя за ней, пока она не скрылась в толпе, — если бы я предвидел такое, ты бы у меня глаз не сомкнула во время плавания! Сэр Джон, все они тут таращат на нас глаза, словно мы дикие звери!
— Не могу согласиться с вами, капитан Пок. Мне кажется, глядят они на нас не больше, чем мы глядели бы на двух дворняг где-нибудь в Лондоне.
— Теперь я начинаю понимать тех, кто говорит, что люди теряют облик человеческий. Ужасно видеть, до какого бесчувствия может дойти народ! Боб, убирайся с дороги и не скаль зубы!
И Боб получил такое приветствие, что оно могло бы сокрушить его ахтерштевень, если бы не британский флаг. Но тут я с радостью увидел, что в нашу сторону направляется доктор Резоно, окруженный внимательными слушателями. Все они, судя по их возрасту, серьезности и манере держаться, несомненно, принадлежали , к классу ученых. Когда они подошли ближе, я понял, что доктор рассказывает о чудесах своего последнего путешествия. В двух или трех шагах от нас все они остановились, но доктор продолжал свою речь, coпpoвождая ее выразительной жестикуляцией, показывавшей, что тема весьма интересует его слушателей. Случайно подняв взор, почтенный философ заметил нас и, наскоро извинившись перед своими друзьями, быстро подошел к нам, протягивая обе руки. Какой контраст с поведением лорда Балаболо и дуэньи! Мы ответили на его приветствие с такой же теплотой. Затем доктор отвел меня в сторону, чтобы сказать мне два слова наедине.
— Дорогой сэр Джон, — начал философ, — мы вернулись в удивительно удачное время. Сейчас об этом говорит вся Высокопрыгия, и вы не можете себе представить, какое значение ему придается. Новые источники торговли, научных открытий, явлений морального и физического порядка — все это может способствовать подъему моникинской цивилизации на еще большую высоту. К счастью, как раз на сегодня назначено самое торжественное в году собрание Академии, и я получил официальное предложение кратко сообщить на нем обо всем, чему я был свидетелем в недавнее время. На собрании будет присутствовать старший двоюродный брат короля, и есть даже предположение, и вполне достоверное, что сам король почтит нас своим августейшим вниманием.
— Как! — воскликнул я. — У вас в Высокопрыгии известен способ делать предположения достоверными?
— Само собой разумеется, сэр! Иначе чего стоила бы наша цивилизация? Что же касается его величества, то о нем мы всегда изъясняемся с откровенной двойственностью смысла. На многих церемониях король присутствует в духе своем, хотя физически он, может быть, обедает на другом конце острова. Этот внушительный пример королевской вездесущности опирается на юридическую фикцию. С другой стороны, король часто уступает таким естественным склонностям, как любопытство, любовь к развлечениям, отвращение к скуке, и является лично, хотя согласно придворной фикции он восседает на троне в своем королевском дворце. О, в этом удобном и изящном искусстве приспособлять истину мы не уступим ни одному народу во вселенной!
— Прошу прощения, доктор! Значит, его величество сегодня будет присутствовать в Академии?
— Да, в частной ложе. Так вот, это собрание чрезвычайно важно для меня как ученого, для вас как человека, ибо оно может поднять весь ваш род в глазах моникинов, и, наконец, для науки. Совершенно необходимо, чтобы вы присутствовали на заседании с возможно большим числом спутников, причем желательно подобрать лучшие образцы. Я как раз направлялся на пристань в надежде встретить вас, а на корабль отправлен посыльный с просьбой прислать людей на берег. Вам будут отведены особые места, но я не хочу говорить заранее о том внимании, которым вас окружат. Одно могу сказать: вы увидите сами.
— Ваше приглашение, доктор, застало меня врасплох, и я, право, не знаю, как вам ответить.
— Вы не можете отказаться, сэр Джон! Если его величество услышит, что вы не захотели прийти на собрание, на котором он намерен присутствовать, он сочтет себя оскорбленным — и с полным на то основанием, а потому я за последствия не отвечаю.
— Позвольте, мне говорили, что вся власть находится в руках старшего кузена короля, и мне казалось, я могу ставить его величество ни во что.
— Только не вразрез с общественным мнением, сэр Джон! Наш образ правления проявляется трояко: в законе, в общественном мнении и в практике. По закону— правит король, практически—правит его двоюродный брат, а во мнении общества — опять-таки правит король. Так сила практики уравновешивается законом и общественным мнением. На этом и основаны гармония и совершенство нашего строя. Нет, оскорблять его величество ни в коем случае нельзя.
Я не совсем понял доводы доктора, но в человеческом обществе я так часто встречался с теориями как политическими, так и моральными, богословскими и философскими, в которые все верили и которых никто не понимал, что счел дальнейший спор бесполезным и уступил, обещав доктору быть в Академии через полчаса, в срок, назначенный для нашего появления. После того как он объяснил мне, как пройти к Академии, мы расстались: доктор спешил закончить свои приготовления, а я торопился добраться до гостиницы, чтобы оставить там свой багаж и явиться в Академию в приличествующем случаю виде.
ГЛАВА XVI. Гостиница. Уплата долгов вперед и одна особенность человеческой природы, в равной мере присущая природе моникинов
Мы быстро получили номера в гостинице, заказали обед, почистили свое платье и вообще принарядились, чтобы не уронить достоинство человеческого рода. Покончив с этим, мы вышли из гостиницы и поспешили к «Дворцу искусств и наук». Однако едва мы вышли за дверь, как нас догнал один из слуг, посланный хозяйкой гостиницы. Он самым почтительным тоном сообщил нам, что хозяин ушел, захватив с собой ключ от кассы. Поэтому у хозяйки не хватает денег на то, чтобы должным образом угостить таких важных особ, как мы. Ввиду этого она позволила себе послать нам счет с распиской и просить небольшой задаток, чтобы избежать горькой необходимости недостаточно достойно принять таких именитых гостей.
Счет гласил:
Номеру 1, смешанных цветов, и сопровождающим его лицам.
От номера 82 763, виноградного цвета.
За пользование комнатами, со столом и свечами, согласно условию, по 300 о. в день… за один день 300 о.
Получен задаток 50 Остаток к уплате 250 о.
— По-моему, это правильно, — обратился я к Ною. — Но только в настоящую минуту я сам без денег, как и эта почтенная дама. Не знаю, что нам делать, разве что Боб пошлет ей свой запас орехов.
— Послушай-ка ты, попрыгун! — сказал Ной. — Что тебе, собственно, надо?
Слуга сослался на счет, отражавший желания хозяйки.
— А что значат эти «о», которые я вижу там и сям? «Оплата» или «отсрочка»?
— Обещания, ваша честь, а то что же.
— А, значит, вы требуете за обед пятьдесят обещаний?
— Только и всего, сэр! За эту сумму вы пообедаете как вельможи, больше того — как члены городского совета.
Мне было очень приятно убедиться, что эти последние имеют и здесь те же склонности, как и в других странах.
— На, возьми сотню, — сказал Ной, щелкнув пальцами, — и, пожалуйста, не стесняйся. И вот что, любезный: пусть все эти деньги будут потрачены на еду. Лишь бы стряпня была хорошая, никто не станет ворчать из-за счета. Если понадобится, я готов купить гостиницу со всеми потрохами.
Слуга ушел, вполне удовлетворенный этими заверениями и, видимо, исполненный надежд на хорошие чаевые за свои труды.
Вскоре мы попали в поток, двигавшийся туда же, куда и мы. Дойдя до ворот, мы убедились, что нас ждали с нетерпением. К нам бросился служитель и тотчас же проводил нас к местам, для нас предназначенным. Всегда приятно принадлежать к привилегированным, и должен признаться, что все мы были немало польщены, очутившись на приготовленных для нас возвышенных местах в центре круглого зала заседаний Академии. Таким образом и нас было видно всем и мы могли обозревать огромную окружавшую нас толпу. Вся команда, не исключая даже негра-кока, уже была здесь — еще один знак уважения, и я не замедлил ответить на него общим поклоном. Когда первое приятное удивление немного улеглось, у меня еще осталось время оглядеться и рассмотреть собравшихся.
Академики занимали все нижние ряды вокруг наших временных подмостков. Для зрителей были отведены диваны, кресла, трибуны и скамьи в амфитеатре и у стен. Поскольку здание было очень велико, а развитие духа столь сильно уменьшило тело моникинов, в зале должно было присутствовать не менее пятидесяти тысяч хвостов.
Перед самым началом доктор Резоно приблизился к нашей трибуне и, переходя от одного к другому, подбадривая каждого приветливым словом, возбудил в нас самые приятные ожидания. Нам было оказано такое почтение, нас так отличали, что я боролся с собой, чтобы подавить в себе гордость, недостойную человеческой скромности, и сохранить философскую невозмутимость среди тех знаков уважения и благодарности, которыми, очевидно, собирались осыпать даже самого смиренного из нас.
Доктор все еще обходил нас, когда вошел старший двоюродный брат короля, и заседание немедленно было объявлено открытым. Однако я успел сказать несколько слов своим спутникам. Я напомнил им, что вскоре им придется доказать свою скромность. Мы совершили благородный и великодушный подвиг, а потому нам не к лицу умалять эту заслугу самодовольством и тщеславием. Я просил их всех брать пример с меня и уверял, что тогда их новые друзья втройне оценят их отвагу, самоотверженность и искусство.
На заседании предстояло принять нового члена Академии по отделению скрытых симпатий. Один из знатоков этой ветви моникинской науки произнес длинную речь, восхваляя выдающиеся заслуги нового академика. Затем выступил он сам и, рассыпая перлы красноречия, занявшие ровно пятьдесят пять минут, всячески старался доказать, что кончина его предшественника — невознаградимая утрата для всего мира, а он сам — наименее подходящее лицо для замены покойного. Я был немного озадачен тем невозмутимым спокойствием, с которым собрание встретило этот брошенный ему упрек. Но более близкое знакомство с моникинским обществом впоследствии убедило меня в том, что здесь каждый может говорить что угодно, пока он доказывает, как хороши все прочие и как плох он сам. Когда новоиспеченный академик блистательно доказал свое ничтожество и я уже ожидал, что простая честность принудит прочих сочленов потребовать нового голосования, он умолк и без дальнейших околичностей занял свое место среди них с полнейшей невозмутимостью.
После щедрых поздравлений по поводу его превосходной самоуничижительной речи новый член вновь встал и начал читать доклад об открытиях, сделанных им в науке скрытых симпатий. По его словам, каждый моникин обладает флюидом, который невидим, подобно инфузориям, населяющим всю природу, и который, если научиться им управлять, заменит чувство зрения, осязания, вкуса, слуха и обоняния. Этот флюид может передаваться от одного моникина к другому, и его уже удалось настолько подчинить воле, что он помогает видеть в темноте, обонять при сильном насморке, чувствовать вкус, когда нёбо обложено, и осязать, не прикасаясь к предмету. С его помощью мысли за полторы минуты передавались на расстояние в шестьдесят две лиги. Два моникина, страдавшие заболеванием хвоста, были изолированы, и им стали впрыскивать флюид, а затем их оперировали, лишив этим упомянутых украшений. Флюид так успешно заменил последние, что пациенты воображали себя, как и раньше, обладателями хвостов, и притом — замечательных своей длиной и тонким развитием. Успешный опыт был проделан также над одним из членов парламента: его супруга, моникинша необычайного ума, продолжительное время питала мужа идеями, хотя сама в течение всей сессии вынуждена была оставаться дома, так как на ней лежал надзор за их поместьем, расположенным в сорока лигах от столицы. Развитие этой науки особенно рекомендовалось правительству, так как новые методы могли быть использованы для получения свидетельских показаний, для раскрытия заговоров, для взимания налогов и для выбора кандидатов на важные посты. Предложение было одобрительно встречено кузеном короля, особенно в той части, где говорилось о подстрекательстве к бунту и о государственных доходах.
Ученые также приняли доклад весьма благосклонно (впоследствии я убедился, что Академия редко что-либо отвергала) и тотчас избрали комиссию для изучения «невидимых и неизвестных флюидов, их действия и их значения для благополучия моникинов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46