Теперь он смотрит мне прямо в глаза.
— Ага, мне пришлось прикрыть дело. Я типа больше не работаю. Слишком от полисов жареным потянуло. Теперь здесь Тина, — говорит он. — Но ты не думай. Мы о тебе позаботимся.
Я смотрю на него, потом бросаю взгляд на кухню. Я прям чувствую, как он напрягается, нах, как будто боится, что я прямо сейчас и начну его убивать. Хотя он себя высоковато ставит, руки размером с лопату ни хуя не значат, когда у тебя перо в брюхе. Ага, вот и он тоже зыркает в сторону кухни. Так что я беру этого здоровенного урода прямо за жабры.
— Ты чего ко мне не приходил стока времени? — говорю.
Он тупо смотрит на меня со своей этой блядской улыбочкой. Чувствуется, что у парня действительно нет ни хуя времени на меня, а самая сокровенная его мечта — гнать меня отсюда бегом всю дорогу до Бульвара.
Вот только попробуй, нах!
— А я тебе вот еще че скажу, половина старого магазина была моя, так что теперь половина всей этой, нах, поебени опять же моя… — говорю я, осматривая кафе, свое новое приобретение, бля.
Я прям вижу, что кровища у него аж бурлит в жилах, но он продолжает выдавать пенки дня:
— Я как-то смутно себе представляю, Френк, как ты подаешь чай и рулеты, но к какому-то соглашению мы придем. Я тебя не оставлю, дружище, ты же знаешь.
— Ага, — говорю, — мне вот прям щас надо монетой разжиться.
— Ни о чем не волнуйся, приятель, — говорит он и отсчитывает мне несколько двадцаток.
У меня гудит в голове. Он вручает мне деньги, но продолжает нести пургу:
— Слушай, Франко, я слышал, что Ларри Уили все еще с Донни Леингом ошивается, — говорит он.
Башка, нах, раскалывается. Я смотрю на него:
— Правда?
— Правда. Это, кстати, не ты свел их вместе? — Лексо строит из себя эдакую невинность, а потом смотрит на меня пристально и кивает, как будто пытается сказать, что у них все схвачено, а мне хрен собачий.
И я пытаюсь понять своей больной, нах, башкой, что этот пиздюк имеет в виду, и каков вообще расклад, и у кого что схвачено, и кому хрен собачий, а он продолжает:
— И ты ни в жизнь не догадаешься, кто сейчас заправляет «Портом радости». Твой давний знакомый. Псих, так, кажется, звали этого мудака.
И вот теперь у меня начинается настоящая мигрень, как те, что бывали в тюряге… голова как будто вот-вот взорвется. Здесь все так изменилось… Лексо и кафе… Псих и паб… Ларри Уили работает на Донни… мне надо выйти на воздух, мне нужно время подумать…
А этот урод продолжает:
— Схожу после обеда в банк, подброшу тебе деньжат, Френк, чтобы тебя поддержать. До тех пор, пока мы не придумаем что-нить, ну, долгосрочное. Ты сейчас у матери будешь жить, да?
— Ага… — говорю, в голове шумит, и я пока еще даже не знаю, где буду жить, — наверное…
— Ну так я заскочу вечерком. Поговорим нормально, ага? — говорит он, а я просто тупо киваю, голова пульсирует болью, а в кафе входит какой-то старый мудак и требует рулет с беконом и чашку чая, и из кухни выходит эта цыпочка в передничке, и Лексо кивает ей, и она обслуживает старпера. Лексо вырывает листок из блокнота и пишет на нем телефон.
— Вот номер моей мобилы, Френк.
Он размахивает своим аппаратом — из тех новомодных, которые без провода, — прям у меня перед мордой.
— Ага… теперь у каждого мудака есть такой. Мне, блядь, тоже бы пригодился. Достань мне, а? — говорю.
— Попробую, Френк. В общем, будет у тебя мобила.
— Ладно… увидимся, — говорю я, довольный, что теперь наконец можно выйти на свежий воздух. А то меня просто тошнило от запаха жира. Я все никак не могу поверить, как все изменилось, нах, ну, я имею в виду… наш мебельный магазинчик. Захожу в аптеку по соседству, и продавщица дает мне пилюльки, эти, как их, «нурофен плюс». Я съедаю две сразу, запиваю водой из бутылки и иду на Бульвар. Колеса и вправду хорошие, ну, в натуре, минут через двадцать башка проходит. То есть я все еще чувствую боль, но она, нах, уже не такая сильная. Я поворачиваю обратно к кафе и вижу, что Лексо о чем-то спорит со своей барышней, и вид у него теперь не такой уж и самоуверенный. Ладно, половина этого блядского магазина была моя, и если он собрался выплатить мне мою долю, то лучше ему меня не обижать. Дороже выйдет.
Вот он, мать его. Сидит за столом у окна и явно что-то замышляет, нах. Ну, типа, он весь из себя крутой, куда деваться. Ладно, посмотрим. Я иду по Бульвару, вглядываюсь в лица прохожих, пытаюсь найти хоть кого-нибудь из знакомых. И что мы имеем? Два грязных пиздюка с дредами, белые мальчики и все такое, идут с таким видом, как будто они здесь хозяева, нах, потом шикарно разодетый мудак с маленькой собачонкой — выходит из магазина и садится в роскошную тачку. Что еще за ублюдки? Они не из Лейта. Где все местные, в смысле, по-настоящему местные? Достаю записную книжку, захожу в телефонную будку и звоню Ларри Уили. Номер, бля, больно похож на номера этих модных мобил. Ладно, у меня скоро тоже будет, и лучше бы Лексо поторопиться…
— Франко, — сразу же отзывается Ларри, весь такой собранный, как будто ждал моего звонка. — Ты из тюрьмы звонишь?
— Неа, с Бульвара, нах, — отвечаю.
Он ненадолго умолкает, потом спрашивает:
— Тебя когда выпустили?
— Не важно. Ты щас где?
— В Западном Хейлзе, Френк, на работе, — говорит Ларри. Я на секунду задумываюсь. Не хочу пока идти к своей старухе, опять она будет ебать мне мозги, а у меня и так башка болит.
— Хорошо, давай встретимся через полчаса у «Хейлз-отеля». Я прям щас поймаю такси.
— Э-э… Френк, я работаю на Донни. И он может…
— Блядь, в первую очередь ты работаешь на Донни с моей подачи, — говорю я. — Встречаемся через час в «Хейлзе», я только к матери забегу, шмотки закину.
— Ну ладно. Тогда увидимся.
Я вешаю трубку. Наверняка этот придурок уже звонит Донни, весь в холодном поту. Ну еще бы: дурные вести. Ладно, я хорошо знаю этого мудака. Так что я направляюсь к дому матери, и она встречает меня, и начинает вовсю причитать, как это, нах, хорошо, что я вернулся, и все такое.
— Ага, — говорю. Она сильно прибавила в весе. Здесь это более заметно, чем когда она приходила ко мне в тюрягу.
— Надо нашим сказать, Элспет и Джо.
— Ага. Есть пожрать что-нить? Она упирает руки в бока.
— Ты сильно есть хочешь? Я сварю тебе супу, но попозже. Сейчас я уже убегаю. Играть в бинго. И, ну… обычно мы с Мэйзи и Дафной встречаемся в баре, чтобы сперва что-нибудь выпить… — ее голос падает, — но ты можешь зайти в закусочную. Тебе, наверное, не терпится снова съесть твой любимый рыбный ужин!
— Ладно, — говорю. По крайней мере там можно взять жрачку с собой и поесть прямо в такси по дороге к Ларри.
Так что я отправляюсь в закусочную, беру рыбный ужин и ловлю такси. Водила, придурок, смотрит круглыми глазами, как будто ему не нравится, что я ем на заднем сиденье его блядской машины, но я смотрю на него в упор, и он усыхает.
Мы с Ларри встречаемся в «Хейлзе», идем в бар, и Ларри берет нам выпить. С ним еще пара каких-то парней, но он им кивает, и они растворяются в темном углу. Так что мы с Ларри сидим-трещим, и никто нам не мешает. Ларри — хороший товарищ, и плевать мне, что о нем говорят всякие там уроды. По крайней мере он меня навещал в тюряге. Но этот крендель — тот еще прохиндей, и мне надо выяснить самому, чем они сейчас занимаются с этим пиздюком Донни. Надо следить за собой, чтоб не ляпнуть чего лишнего, а тут еще деньги Лексо жгут карман. Взгляд Ларри недвусмысленно говорит мне, что мои тряпки слегка поотстали от времени и от моды. Ему явно хочется попиздеть за жизнь, но сперва ему надо выяснить кое-какие вопросы.
Мы приканчиваем свою выпивку, выходим из отеля и направляемся по этой старой дороге — по той, о которой, когда ее только построили, говорили, что это будет новая Улица Принцев. Сейчас это просто бетонная тропа от торгового центра к многоквартирным муниципальным домам, с двумя полосками травы по краям. Строить новую Улицу Принцев в этом районе?! Вот это номер!
Ларри ни капельки не изменился. Скользкий тип. Как всегда. Он смотрит на маленьких девочек на улице.
— Надо будет прийти сюда через несколько лет, — улыбается он.
Девчушки распевают:
— Колдунья Мег сказала мне, кто будет моим парнем… И Ларри бормочет себе под нос:
— У-и-л-и, — произносит по буквам свою фамилию.
— Иди на хуй, грязный мудила, — говорю я.
— Шучу, Френк, — смеется он.
— Не люблю я такие шутки, — говорю я. Кстати, я не уверен, что это шутка. Ларри такой: с виду вроде бы добродушный, но внутри он жестокий мудак. По крайней мере когда у него хрен встает. Разругался, нах, с Дойлами, когда насадил на свою палку одну из сестричек. Вот почему он был рад до усрачки, когда сошелся со мной и Донни. Он рассказывает мне о девчонке, к которой мы идем.
— Этот пиздюк, Брайан Леджервуд, сейчас в бегах. Съебался куда-то. Просто изчез на хуй, да. Оставил свою цыпочку и ребенка с долгами. Ну, в смысле, карточные долги.
— Это неправильно, — говорю.
— Ага, — отвечает Ларри, — жалко птичку. Вся такая порядочная, и вообще. Но бизнес есть бизнес, хм. Что тут поделаешь? Учти, про нее говорят, она не из скромниц. Мелани, — говорит он эдак вкрадчиво. — К ней Терри Лоусон хотел подкатиться. Помнишь его?
— Ага… — отвечаю, пытаясь привязать лицо к имени, а Ларри уже стучит в дверь.
Открывает эта самая Мелани, и выглядит она очень даже ничего. Ларри прям впечатлился, нах. Она стоит в дверях, волосы влажные, как будто она только что их вымыла, и они так завиваются… такие длинные локоны. Одета она по-простому: зеленый свитер и джинсы — и кажется, что она только-только их натянула, чтобы дверь открыть. Лифчика на ней нету, и, зуб даю, Ларри это просек, и я даже знаю, о чем он думает: а есть ли на ней трусы, нах, и все такое.
— Так, я ж вам грила уже. Долги Брайана — это его долги, я тут ваще ни при чем.
— Можно войти? Спокойно поговорим, без спешки, — говорит он, а я наконец вспоминаю. Ну да, Терри Лоусон, мы с ним сто лет знакомы, еще с детства. На футболе сошлись.
Мелани скрещивает руки на груди.
— Не о чем нам грить. Вам нада Брайана найти.
— Надо-то надо, вот только бы знать еще, где искать, — отвечает Ларри со своей этой мудацкой улыбочкой.
— Я не знаю, где он, — говорит Мелани.
И тут на лестничную площадку поднимается соседка, такая молоденькая девчушка, примерно того же возраста, довольно миленькая, с черными волосами. С дитенком в коляске. Видит нас и останавливается.
— В чем дело, Мел? — спрашивает она.
— Да тут пришли за деньгами, которые Брай им задолжал, — отвечает та.
Эта хрупкая девочка с черными волосами поворачивается ко мне.
— Брай оставил ей эти долги да еще прихватил и ее собственные деньги. Она с ним не виделась, это правда. И неча к ней лезть.
Я лишь пожимаю плечами и начинаю втолковывать этой цыпочке, что я, нах, ни к кому не лезу и ни о каких деньгах знать не знаю, я просто пришел вместе с Ларри, мы с ним на улице встретились, вот я, чиста, решил компанию ему составить. Я замечаю у нее под глазом желтый синяк. Спрашиваю, как ее зовут. Кейт. Мы с ней стоим — просто треплемся, а Ларри в это время разглагольствует перед Мелани.
— Таковы правила, куколка. Тебя ведь предупреждали. Это как в брачном контракте: хозяйство общее и долги тоже общие.
Мелани, похоже, напугана, но старается этого не показывать. Кейт умоляюще смотрит на меня, как будто хочет, чтобы я его остановил. К двери подходит малыш Мелани и роняет на пол свою игрушку, и она наклоняется, чтобы поднять ее, и замечает, что этот грязный мудила смотрит на ее задницу. Задница, кстати, того заслуживает, но Мелани награждает Ларри таким взглядом… ну прямо убийственным.
— Эй, эй! Зачем так смотреть? — начинает Ларри. — Я на твоей стороне, куколка.
— Ага. Хотелось бы верить, — отвечает она, но в ее голосе явственно слышен страх.
Крошка Кейт все еще смотрит на меня, и я думаю, чиста, я бы прям щас мог залучить этот сладкий кусочек, у меня так давно не было бабы… но этот Ларри, придурок ебучий, он мне всю малину, нах, портит.
— Слушай, Ларри, — говорю, — методы у тебя неправильные.
— Это грубо, я знаю, — примирительно говорит Ларри и добавляет, понизив голос, в смысле, уже не орет, а говорит нормально: — Слушайте… я ниче не обещаю, но мне надо поговорить с одним человеком, может, он даст вам чуть-чуть больше времени, — улыбается он.
Мелани смотрит на этого пиздюка, выдавливает из себя улыбку и сухо благодарит.
— Я знаю, ты здесь ваще ни при чем, ты просто делаешь свою работу…
Ларри на секунду отводит взгляд, потом продолжает:
— Я тут что подумал: может быть, сходим, чего-нибудь выпьем, а заодно и обсудим все в более цивильной обстановке, ну, например, вечерком?
— Нет, спасибо, — говорит она. Я включаюсь в разговор:
— А ты, Кейт? Позови к мелкому няньку!
— Не могу, денег нет, — улыбается она. Я подмигиваю и говорю:
— А я старомодный. Не люблю, чтобы девушки сами за что-то платили. В восемь часов пойдет?
— Ну, да… но…
— Ты где живешь?
— Да вниз по лестнице, квартира прямо под этой.
— Я зайду за тобой в восемь, — говорю. Потом поворачиваюсь к Ларри: — Ладно, пошли… — Я хватаю его и тащу прочь.
Мы идем вниз по лестнице, и он ноет:
— Иди ты на хуй, Франко, она бы пошла, если б ты меня не уволок!
Я говорю ему прямо:
— Ты, мудила вонючий, эту девочку не интересуешь. А вот Кейт я, похоже, глянулся.
— Ага, эти цыпочки — они легкая добыча, они всегда без гроша и пойдут за любым, у кого с денежкой все нормально.
— Ага, но с тобой почему-то не пошли, — говорю я. Парень не сильно доволен, но сказать-то неча. А я прямо вижу, как его член опадает, и весь гонор сходит, нах, и сам он сникает — ему еще предстоит объясняться с Донни.
Но это его, нах, проблемы. Я всего-то несколько часов на свободе, но у меня уже все схвачено. Хорошенькая молоденькая цыпочка и все такое! Мировой рекорд, блядь. Я за все отыграюсь, уроды. Прямо щас и начну наверстывать упущенное!
19. Друзья-товарищи
Псих шмыгает носом, у него соплей еще больше, чем у меня, брат. Текут ручьем, из носа на верхнюю губу. Он постоянно сморкается в эти свои «клинексы», но это мало помогает, ручей — он ручей и есть. А чего ручью делать? Типа тока журчать и струитца. В общем, нос у него журчит, и сам он журчит, бля. Журчит и журчит. Что меня совершенно не беспокоит, ну, то есть обычно не беспокоит, но сейчас — случай особый, ведь Али его слушает. Слушает всю эту пургу. Чиста, цепляется за каждое слово, знаешь. Это была ее идея пойти в «Порт радости» и повидаться с ним, ну не моя же. Может, дурак я был, что пришел сюда накануне, а может, я и вправду был слишком резок с парнем, но у меня сейчас нервы — совсем ни к черту, а он меня знает уже стока лет и мог бы понять и выказать хотя бы какое-то сочувствие старому бедолаге, да. Но нет, этот кекс думает только о себе, а на других ему наплевать. Он так занят собой, что вообще удивительно, как он еще с кем-то общается. Сейчас он болтает что-то о кино, об индустрии развлечений и всей этой байде. Но меня вот что волнует: его болтовня, похоже, производит впечатление на Али, и я чувствую, что между ними что-то было… давно…
Ревнивый муж… Никчемный муж… И то, и другое, брат, И то, и другое.
А Псих и вправду не изменился. Нет, нет, нет. Такой же, как раньше. Со всеми своими великими планами и проектами. Как заведется — не остановишь.
Мы получаем желанную передышку, когда в баре становится людно, и пожилая официантка, которая явно уже зашивается, кричит:
— Саймон!
На третий раз он наконец поднимается и этак расслабленно идет к ней на подмогу. Элисон поворачивается ко мне:
— Классно снова увидеть Саймона, — и она вспоминает всю нашу старую тусовку, Келли, Марка и Томми, да, брат, беднягу Томми.
— Да, Али, я очень скучаю по Томми, — говорю я, и, чиста, хочу поговорить о Томми, потому что о нем как будто, ну, все забыли, а это неправильно. Понимаешь, какая штука: когда я пытаюсь заговорить о нем, народ напрягается и говорит, что я, ну, типа больной, но это не так, я просто хочу о нем помнить, и чтобы другие помнили, понимаешь?
Али сегодня была в парикмахерской и постриглась короче, но оставила длинную челку. Мне больше нравилось, как раньше, но я не хочу ниче говорить. С девушками так всегда, если у вас с ней и так все не очень чтобы хорошо, подобное замечание может, ну, как сказать… пошатнуть равновесие, в натуре.
— Да, — говорит она, прикуривая сигарету, — Томми был классный парень. — Потом она поворачивается ко мне и вздыхает, и во взгляде моей детки холод. — Но на герыче спекся.
А я сижу и не знаю, чего сказать. Надо было бы сказать, что Томми, по правде, не был таким уж нарком, просто ему не повезло, ведь все остальные, все мы, как-то справились, чиста. Но я просто не успеваю ничего сказать, потому что он возвращается, ну, несет еще выпивку, и вот опять все о нем. Все о Психе.
У меня в голове как будто заела пластинка; ЛОНДОН… КИНО… ИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ… ОТДЫХ… ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ РАЗВИТИЯ БИЗНЕСА…
И я ниче не могу возразить, брат, сижу весь такой задрюченный, слушаю весь этот пиздеж, и, чиста, тошно становится, и я говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Ага, мне пришлось прикрыть дело. Я типа больше не работаю. Слишком от полисов жареным потянуло. Теперь здесь Тина, — говорит он. — Но ты не думай. Мы о тебе позаботимся.
Я смотрю на него, потом бросаю взгляд на кухню. Я прям чувствую, как он напрягается, нах, как будто боится, что я прямо сейчас и начну его убивать. Хотя он себя высоковато ставит, руки размером с лопату ни хуя не значат, когда у тебя перо в брюхе. Ага, вот и он тоже зыркает в сторону кухни. Так что я беру этого здоровенного урода прямо за жабры.
— Ты чего ко мне не приходил стока времени? — говорю.
Он тупо смотрит на меня со своей этой блядской улыбочкой. Чувствуется, что у парня действительно нет ни хуя времени на меня, а самая сокровенная его мечта — гнать меня отсюда бегом всю дорогу до Бульвара.
Вот только попробуй, нах!
— А я тебе вот еще че скажу, половина старого магазина была моя, так что теперь половина всей этой, нах, поебени опять же моя… — говорю я, осматривая кафе, свое новое приобретение, бля.
Я прям вижу, что кровища у него аж бурлит в жилах, но он продолжает выдавать пенки дня:
— Я как-то смутно себе представляю, Френк, как ты подаешь чай и рулеты, но к какому-то соглашению мы придем. Я тебя не оставлю, дружище, ты же знаешь.
— Ага, — говорю, — мне вот прям щас надо монетой разжиться.
— Ни о чем не волнуйся, приятель, — говорит он и отсчитывает мне несколько двадцаток.
У меня гудит в голове. Он вручает мне деньги, но продолжает нести пургу:
— Слушай, Франко, я слышал, что Ларри Уили все еще с Донни Леингом ошивается, — говорит он.
Башка, нах, раскалывается. Я смотрю на него:
— Правда?
— Правда. Это, кстати, не ты свел их вместе? — Лексо строит из себя эдакую невинность, а потом смотрит на меня пристально и кивает, как будто пытается сказать, что у них все схвачено, а мне хрен собачий.
И я пытаюсь понять своей больной, нах, башкой, что этот пиздюк имеет в виду, и каков вообще расклад, и у кого что схвачено, и кому хрен собачий, а он продолжает:
— И ты ни в жизнь не догадаешься, кто сейчас заправляет «Портом радости». Твой давний знакомый. Псих, так, кажется, звали этого мудака.
И вот теперь у меня начинается настоящая мигрень, как те, что бывали в тюряге… голова как будто вот-вот взорвется. Здесь все так изменилось… Лексо и кафе… Псих и паб… Ларри Уили работает на Донни… мне надо выйти на воздух, мне нужно время подумать…
А этот урод продолжает:
— Схожу после обеда в банк, подброшу тебе деньжат, Френк, чтобы тебя поддержать. До тех пор, пока мы не придумаем что-нить, ну, долгосрочное. Ты сейчас у матери будешь жить, да?
— Ага… — говорю, в голове шумит, и я пока еще даже не знаю, где буду жить, — наверное…
— Ну так я заскочу вечерком. Поговорим нормально, ага? — говорит он, а я просто тупо киваю, голова пульсирует болью, а в кафе входит какой-то старый мудак и требует рулет с беконом и чашку чая, и из кухни выходит эта цыпочка в передничке, и Лексо кивает ей, и она обслуживает старпера. Лексо вырывает листок из блокнота и пишет на нем телефон.
— Вот номер моей мобилы, Френк.
Он размахивает своим аппаратом — из тех новомодных, которые без провода, — прям у меня перед мордой.
— Ага… теперь у каждого мудака есть такой. Мне, блядь, тоже бы пригодился. Достань мне, а? — говорю.
— Попробую, Френк. В общем, будет у тебя мобила.
— Ладно… увидимся, — говорю я, довольный, что теперь наконец можно выйти на свежий воздух. А то меня просто тошнило от запаха жира. Я все никак не могу поверить, как все изменилось, нах, ну, я имею в виду… наш мебельный магазинчик. Захожу в аптеку по соседству, и продавщица дает мне пилюльки, эти, как их, «нурофен плюс». Я съедаю две сразу, запиваю водой из бутылки и иду на Бульвар. Колеса и вправду хорошие, ну, в натуре, минут через двадцать башка проходит. То есть я все еще чувствую боль, но она, нах, уже не такая сильная. Я поворачиваю обратно к кафе и вижу, что Лексо о чем-то спорит со своей барышней, и вид у него теперь не такой уж и самоуверенный. Ладно, половина этого блядского магазина была моя, и если он собрался выплатить мне мою долю, то лучше ему меня не обижать. Дороже выйдет.
Вот он, мать его. Сидит за столом у окна и явно что-то замышляет, нах. Ну, типа, он весь из себя крутой, куда деваться. Ладно, посмотрим. Я иду по Бульвару, вглядываюсь в лица прохожих, пытаюсь найти хоть кого-нибудь из знакомых. И что мы имеем? Два грязных пиздюка с дредами, белые мальчики и все такое, идут с таким видом, как будто они здесь хозяева, нах, потом шикарно разодетый мудак с маленькой собачонкой — выходит из магазина и садится в роскошную тачку. Что еще за ублюдки? Они не из Лейта. Где все местные, в смысле, по-настоящему местные? Достаю записную книжку, захожу в телефонную будку и звоню Ларри Уили. Номер, бля, больно похож на номера этих модных мобил. Ладно, у меня скоро тоже будет, и лучше бы Лексо поторопиться…
— Франко, — сразу же отзывается Ларри, весь такой собранный, как будто ждал моего звонка. — Ты из тюрьмы звонишь?
— Неа, с Бульвара, нах, — отвечаю.
Он ненадолго умолкает, потом спрашивает:
— Тебя когда выпустили?
— Не важно. Ты щас где?
— В Западном Хейлзе, Френк, на работе, — говорит Ларри. Я на секунду задумываюсь. Не хочу пока идти к своей старухе, опять она будет ебать мне мозги, а у меня и так башка болит.
— Хорошо, давай встретимся через полчаса у «Хейлз-отеля». Я прям щас поймаю такси.
— Э-э… Френк, я работаю на Донни. И он может…
— Блядь, в первую очередь ты работаешь на Донни с моей подачи, — говорю я. — Встречаемся через час в «Хейлзе», я только к матери забегу, шмотки закину.
— Ну ладно. Тогда увидимся.
Я вешаю трубку. Наверняка этот придурок уже звонит Донни, весь в холодном поту. Ну еще бы: дурные вести. Ладно, я хорошо знаю этого мудака. Так что я направляюсь к дому матери, и она встречает меня, и начинает вовсю причитать, как это, нах, хорошо, что я вернулся, и все такое.
— Ага, — говорю. Она сильно прибавила в весе. Здесь это более заметно, чем когда она приходила ко мне в тюрягу.
— Надо нашим сказать, Элспет и Джо.
— Ага. Есть пожрать что-нить? Она упирает руки в бока.
— Ты сильно есть хочешь? Я сварю тебе супу, но попозже. Сейчас я уже убегаю. Играть в бинго. И, ну… обычно мы с Мэйзи и Дафной встречаемся в баре, чтобы сперва что-нибудь выпить… — ее голос падает, — но ты можешь зайти в закусочную. Тебе, наверное, не терпится снова съесть твой любимый рыбный ужин!
— Ладно, — говорю. По крайней мере там можно взять жрачку с собой и поесть прямо в такси по дороге к Ларри.
Так что я отправляюсь в закусочную, беру рыбный ужин и ловлю такси. Водила, придурок, смотрит круглыми глазами, как будто ему не нравится, что я ем на заднем сиденье его блядской машины, но я смотрю на него в упор, и он усыхает.
Мы с Ларри встречаемся в «Хейлзе», идем в бар, и Ларри берет нам выпить. С ним еще пара каких-то парней, но он им кивает, и они растворяются в темном углу. Так что мы с Ларри сидим-трещим, и никто нам не мешает. Ларри — хороший товарищ, и плевать мне, что о нем говорят всякие там уроды. По крайней мере он меня навещал в тюряге. Но этот крендель — тот еще прохиндей, и мне надо выяснить самому, чем они сейчас занимаются с этим пиздюком Донни. Надо следить за собой, чтоб не ляпнуть чего лишнего, а тут еще деньги Лексо жгут карман. Взгляд Ларри недвусмысленно говорит мне, что мои тряпки слегка поотстали от времени и от моды. Ему явно хочется попиздеть за жизнь, но сперва ему надо выяснить кое-какие вопросы.
Мы приканчиваем свою выпивку, выходим из отеля и направляемся по этой старой дороге — по той, о которой, когда ее только построили, говорили, что это будет новая Улица Принцев. Сейчас это просто бетонная тропа от торгового центра к многоквартирным муниципальным домам, с двумя полосками травы по краям. Строить новую Улицу Принцев в этом районе?! Вот это номер!
Ларри ни капельки не изменился. Скользкий тип. Как всегда. Он смотрит на маленьких девочек на улице.
— Надо будет прийти сюда через несколько лет, — улыбается он.
Девчушки распевают:
— Колдунья Мег сказала мне, кто будет моим парнем… И Ларри бормочет себе под нос:
— У-и-л-и, — произносит по буквам свою фамилию.
— Иди на хуй, грязный мудила, — говорю я.
— Шучу, Френк, — смеется он.
— Не люблю я такие шутки, — говорю я. Кстати, я не уверен, что это шутка. Ларри такой: с виду вроде бы добродушный, но внутри он жестокий мудак. По крайней мере когда у него хрен встает. Разругался, нах, с Дойлами, когда насадил на свою палку одну из сестричек. Вот почему он был рад до усрачки, когда сошелся со мной и Донни. Он рассказывает мне о девчонке, к которой мы идем.
— Этот пиздюк, Брайан Леджервуд, сейчас в бегах. Съебался куда-то. Просто изчез на хуй, да. Оставил свою цыпочку и ребенка с долгами. Ну, в смысле, карточные долги.
— Это неправильно, — говорю.
— Ага, — отвечает Ларри, — жалко птичку. Вся такая порядочная, и вообще. Но бизнес есть бизнес, хм. Что тут поделаешь? Учти, про нее говорят, она не из скромниц. Мелани, — говорит он эдак вкрадчиво. — К ней Терри Лоусон хотел подкатиться. Помнишь его?
— Ага… — отвечаю, пытаясь привязать лицо к имени, а Ларри уже стучит в дверь.
Открывает эта самая Мелани, и выглядит она очень даже ничего. Ларри прям впечатлился, нах. Она стоит в дверях, волосы влажные, как будто она только что их вымыла, и они так завиваются… такие длинные локоны. Одета она по-простому: зеленый свитер и джинсы — и кажется, что она только-только их натянула, чтобы дверь открыть. Лифчика на ней нету, и, зуб даю, Ларри это просек, и я даже знаю, о чем он думает: а есть ли на ней трусы, нах, и все такое.
— Так, я ж вам грила уже. Долги Брайана — это его долги, я тут ваще ни при чем.
— Можно войти? Спокойно поговорим, без спешки, — говорит он, а я наконец вспоминаю. Ну да, Терри Лоусон, мы с ним сто лет знакомы, еще с детства. На футболе сошлись.
Мелани скрещивает руки на груди.
— Не о чем нам грить. Вам нада Брайана найти.
— Надо-то надо, вот только бы знать еще, где искать, — отвечает Ларри со своей этой мудацкой улыбочкой.
— Я не знаю, где он, — говорит Мелани.
И тут на лестничную площадку поднимается соседка, такая молоденькая девчушка, примерно того же возраста, довольно миленькая, с черными волосами. С дитенком в коляске. Видит нас и останавливается.
— В чем дело, Мел? — спрашивает она.
— Да тут пришли за деньгами, которые Брай им задолжал, — отвечает та.
Эта хрупкая девочка с черными волосами поворачивается ко мне.
— Брай оставил ей эти долги да еще прихватил и ее собственные деньги. Она с ним не виделась, это правда. И неча к ней лезть.
Я лишь пожимаю плечами и начинаю втолковывать этой цыпочке, что я, нах, ни к кому не лезу и ни о каких деньгах знать не знаю, я просто пришел вместе с Ларри, мы с ним на улице встретились, вот я, чиста, решил компанию ему составить. Я замечаю у нее под глазом желтый синяк. Спрашиваю, как ее зовут. Кейт. Мы с ней стоим — просто треплемся, а Ларри в это время разглагольствует перед Мелани.
— Таковы правила, куколка. Тебя ведь предупреждали. Это как в брачном контракте: хозяйство общее и долги тоже общие.
Мелани, похоже, напугана, но старается этого не показывать. Кейт умоляюще смотрит на меня, как будто хочет, чтобы я его остановил. К двери подходит малыш Мелани и роняет на пол свою игрушку, и она наклоняется, чтобы поднять ее, и замечает, что этот грязный мудила смотрит на ее задницу. Задница, кстати, того заслуживает, но Мелани награждает Ларри таким взглядом… ну прямо убийственным.
— Эй, эй! Зачем так смотреть? — начинает Ларри. — Я на твоей стороне, куколка.
— Ага. Хотелось бы верить, — отвечает она, но в ее голосе явственно слышен страх.
Крошка Кейт все еще смотрит на меня, и я думаю, чиста, я бы прям щас мог залучить этот сладкий кусочек, у меня так давно не было бабы… но этот Ларри, придурок ебучий, он мне всю малину, нах, портит.
— Слушай, Ларри, — говорю, — методы у тебя неправильные.
— Это грубо, я знаю, — примирительно говорит Ларри и добавляет, понизив голос, в смысле, уже не орет, а говорит нормально: — Слушайте… я ниче не обещаю, но мне надо поговорить с одним человеком, может, он даст вам чуть-чуть больше времени, — улыбается он.
Мелани смотрит на этого пиздюка, выдавливает из себя улыбку и сухо благодарит.
— Я знаю, ты здесь ваще ни при чем, ты просто делаешь свою работу…
Ларри на секунду отводит взгляд, потом продолжает:
— Я тут что подумал: может быть, сходим, чего-нибудь выпьем, а заодно и обсудим все в более цивильной обстановке, ну, например, вечерком?
— Нет, спасибо, — говорит она. Я включаюсь в разговор:
— А ты, Кейт? Позови к мелкому няньку!
— Не могу, денег нет, — улыбается она. Я подмигиваю и говорю:
— А я старомодный. Не люблю, чтобы девушки сами за что-то платили. В восемь часов пойдет?
— Ну, да… но…
— Ты где живешь?
— Да вниз по лестнице, квартира прямо под этой.
— Я зайду за тобой в восемь, — говорю. Потом поворачиваюсь к Ларри: — Ладно, пошли… — Я хватаю его и тащу прочь.
Мы идем вниз по лестнице, и он ноет:
— Иди ты на хуй, Франко, она бы пошла, если б ты меня не уволок!
Я говорю ему прямо:
— Ты, мудила вонючий, эту девочку не интересуешь. А вот Кейт я, похоже, глянулся.
— Ага, эти цыпочки — они легкая добыча, они всегда без гроша и пойдут за любым, у кого с денежкой все нормально.
— Ага, но с тобой почему-то не пошли, — говорю я. Парень не сильно доволен, но сказать-то неча. А я прямо вижу, как его член опадает, и весь гонор сходит, нах, и сам он сникает — ему еще предстоит объясняться с Донни.
Но это его, нах, проблемы. Я всего-то несколько часов на свободе, но у меня уже все схвачено. Хорошенькая молоденькая цыпочка и все такое! Мировой рекорд, блядь. Я за все отыграюсь, уроды. Прямо щас и начну наверстывать упущенное!
19. Друзья-товарищи
Псих шмыгает носом, у него соплей еще больше, чем у меня, брат. Текут ручьем, из носа на верхнюю губу. Он постоянно сморкается в эти свои «клинексы», но это мало помогает, ручей — он ручей и есть. А чего ручью делать? Типа тока журчать и струитца. В общем, нос у него журчит, и сам он журчит, бля. Журчит и журчит. Что меня совершенно не беспокоит, ну, то есть обычно не беспокоит, но сейчас — случай особый, ведь Али его слушает. Слушает всю эту пургу. Чиста, цепляется за каждое слово, знаешь. Это была ее идея пойти в «Порт радости» и повидаться с ним, ну не моя же. Может, дурак я был, что пришел сюда накануне, а может, я и вправду был слишком резок с парнем, но у меня сейчас нервы — совсем ни к черту, а он меня знает уже стока лет и мог бы понять и выказать хотя бы какое-то сочувствие старому бедолаге, да. Но нет, этот кекс думает только о себе, а на других ему наплевать. Он так занят собой, что вообще удивительно, как он еще с кем-то общается. Сейчас он болтает что-то о кино, об индустрии развлечений и всей этой байде. Но меня вот что волнует: его болтовня, похоже, производит впечатление на Али, и я чувствую, что между ними что-то было… давно…
Ревнивый муж… Никчемный муж… И то, и другое, брат, И то, и другое.
А Псих и вправду не изменился. Нет, нет, нет. Такой же, как раньше. Со всеми своими великими планами и проектами. Как заведется — не остановишь.
Мы получаем желанную передышку, когда в баре становится людно, и пожилая официантка, которая явно уже зашивается, кричит:
— Саймон!
На третий раз он наконец поднимается и этак расслабленно идет к ней на подмогу. Элисон поворачивается ко мне:
— Классно снова увидеть Саймона, — и она вспоминает всю нашу старую тусовку, Келли, Марка и Томми, да, брат, беднягу Томми.
— Да, Али, я очень скучаю по Томми, — говорю я, и, чиста, хочу поговорить о Томми, потому что о нем как будто, ну, все забыли, а это неправильно. Понимаешь, какая штука: когда я пытаюсь заговорить о нем, народ напрягается и говорит, что я, ну, типа больной, но это не так, я просто хочу о нем помнить, и чтобы другие помнили, понимаешь?
Али сегодня была в парикмахерской и постриглась короче, но оставила длинную челку. Мне больше нравилось, как раньше, но я не хочу ниче говорить. С девушками так всегда, если у вас с ней и так все не очень чтобы хорошо, подобное замечание может, ну, как сказать… пошатнуть равновесие, в натуре.
— Да, — говорит она, прикуривая сигарету, — Томми был классный парень. — Потом она поворачивается ко мне и вздыхает, и во взгляде моей детки холод. — Но на герыче спекся.
А я сижу и не знаю, чего сказать. Надо было бы сказать, что Томми, по правде, не был таким уж нарком, просто ему не повезло, ведь все остальные, все мы, как-то справились, чиста. Но я просто не успеваю ничего сказать, потому что он возвращается, ну, несет еще выпивку, и вот опять все о нем. Все о Психе.
У меня в голове как будто заела пластинка; ЛОНДОН… КИНО… ИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ… ОТДЫХ… ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ РАЗВИТИЯ БИЗНЕСА…
И я ниче не могу возразить, брат, сижу весь такой задрюченный, слушаю весь этот пиздеж, и, чиста, тошно становится, и я говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59