– Чушь все это бесчестье! – сказал он оленьей голове. – Они убьют моего сына, пытаясь усадить его на чужой трон! И я имею полное право прикончить столько этих поганых ублюдков, сколько смогу, пока жив. Посмотрим, уговорю ли я купцов свозить меня на запад, когда они вернутся домой.
И он продолжил чтение, обнаружив в книге еще несколько сюрпризов, хотя совсем иного рода.
Утром Данри уехал, весело помахав на прощанье рукой и отпустив какую-то шутку. Пертис велел груму оседлать для него коня и направился к домику Невина. Пертис шел через садик, залитый жарким солнечным светом, и не мог отделаться от неприятного ощущения, что за ним следит множество глаз. Он всматривался в каждую тень, но не видел ничего, кроме вскопанной земли и растений. На его стук Невин открыл дверь и с поклоном пригласил его войти.
– Доброго дня, мой лорд! Чем я заслужил такую честь?
– Я просто хотел перекинуться с вами парой слов.
Невин улыбнулся. Пертис оглядел комнату, напоенную ароматами сотен трав и корешков, и горьких, и сладких.
– Дело в том, что вчера я читал книгу моего предка и наткнулся на очень любопытное место насчет двеомера. Это была «Книга Качеств». Может, вы ее тоже читали?
– Читал, но это было очень давно.
– Я думаю. Позвольте, я освежу вашу память. Весьма знатный принц рассуждал о том, существует ли двеомер, и заметил, что он знавал одного мастера двеомера.
– О, в самом деле? Кажется, я вспоминаю это место.
– Я и не сомневаюсь. Большая честь, когда чье-то имя внесено в книгу, чтобы люди помнили о нем через долгие годы.
Невин, слегка нахмурившись, посмотрел на него и неожиданно засмеялся.
– У вашей светлости быстрый ум. Вы более чем достойны имени своего благородного предка.
– Вы хотите сказать, я правильно догадался?
– О чем? Вы же не думаете, что я и есть тот человек, которого знавал принц Майл?
– Гм… ну… это, конечно, выглядит невероятно…
– Конечно. – Старик помедлил, словно что-то решал для себя. – Знаете, если вы пообещаете никому об этом не говорить, я расскажу вам правду. Имя Невин – что-то вроде почетного звания, и передается от учителя к ученику так же, как лорд передает свой титул сыну. Когда умирает один Невин, появляется другой.
Пертис смутился, как паж, уличенный в незнании этикета. Невин странно и довольно хитро усмехнулся, словно был очень доволен собой.
– Вы приехали сюда, только чтобы спросить меня об этом, мой лорд? Ваша светлость выглядит озабоченным. Все из-за двеомера?
– Вы должны простить меня, господин. Слишком о многом мне приходится думать в последние дни.
– В этом я и не сомневаюсь. Сейчас каждый лорд в Элдисе должен много думать.
Если бы не Данри, Пертис, пожалуй, рассказал бы чародею все, но его верный друг по самые уши погряз в измене, поэтому он промолчал.
– В Элдисе всегда было много сложностей. – Пертис очень осторожно подбирал слова. – А сейчас некоторых стало слишком много.
– Эти «некоторые» могут оказаться смертельными.
– Верно сказано. Поэтому Майл и числил среди благородных качеств осмотрительность.
Казалось, что взгляд Невина, острый, как меч, был направлен прямо в душу.
– Мне хорошо известно, что у вас и вашего сына есть кое-какие права на трон Элдиса.
– У меня нет никаких прав ни в истинном, ни в священном смысле.
– Такими качествами, как истина и святыни, в королевстве по большей части пренебрегают. Это цитата из книги вашего предка. Похоже, он был достаточно прозорлив, чтобы заслужить прозвище Провидец.
Пертис поднялся и взволнованно подошел к очагу.
– Позвольте мне догадаться, о чем вы не хотите поведать из-за своего благородства, – продолжал Невин. – Все ваши друзья так погрязли в этой мятежной мерзости, что уже не могут выбраться, поэтому вы разрываетесь на части между своей преданностью им и преданностью королю.
– Как вы… о боги, это действительно двеомер!
– Ничего подобного. Простая логика. Позвольте задать вам один вопрос: будете вы сражаться за короля или же постараетесь остаться нейтральным?
– Нейтральным, если боги позволят. Тогда позвольте, я спрошу вас о том же.
– Я принадлежу всем людям в этом королевстве, парень, не королю, не лорду и не захватчику. И это единственный ответ, который ты от меня получишь.

В большом зале купеческой гильдии Аберуина было очень жарко. Во всех окнах стояли хрустальные стекла – невероятная роскошь, но когда солнце светило сквозь них на толпу народа внутри, становилось очень душно.
Сотня человек торжественно сидела на длинных скамьях, стоявших на серо-синем сланцевом полу, а на возвышении установили ряд резных стульев для старшин гильдии: все до одного были в ритуальных мантиях в яркую клетку.
В конце этого впечатляющего ряда бесстыдно храпел главный писец гильдии. Ганес, сидевший на скамье, мечтал о том же, но всякий раз, как он начинал клевать носом, отец локтем толкал его в бок. С самого полудня шли яростные споры о том, ссужать ли гвербрету Аберуина две тысячи серебряных монет. Хотя никто и не заикнулся о том, зачем гвербрету нужны деньги, все это прекрасно знали, и это мешало рассуждать здраво. Удачный мятеж означал свободу от налогов Дэверри, свободу от гильдий Дэверри, ну, и головокружение от независимости. Поражение, в свою очередь, означало потерю всех денег до последнего медного гроша. Почти на закате официальное собрание, наконец, завершилось, и споры продолжались в гостиничных комнатах и за обеденными столами в богатых купеческих домах. Наконец среди шепотков прорезался главный вопрос: могут ли гвербреты победить?
– Если даже они победят, дальше что? – спросил Версин. – В Элдисе два могущественных гвербрета, а трон только один. Боги милосердные, у меня начинается головная боль, когда я представляю себе, как, победив первой войне, они кидаются друг на друга.
– Ну, мы уже начали над этим думать, отец, – сказал ему Ганес. – Мы завтра будем голосовать за заем.
– Тебе лучше голосовать так, как скажу я.
Они сидели в роскошной комнате на постоялом дворе и ждали двух друзей Версина, чтобы продолжить обсуждение. На столе стоял холодный ужин и бутылки бардекианского вина.
– Если я проголосую так, как скажешь ты, можно мне сегодня вечером спуститься в таверну? Какой смысл сидеть здесь и слушать, если ты все равно решишь за меня.
– Ах ты, противный юнец. – Версии сказал это совершенно беззлобно. – Только попробуй вернуться сюда пьяным прежде, чем уйдут мои гости! О боги, боги! Иногда я просто не понимаю, откуда у меня взялся такой сын, как ты! Хочет уйти в море! Или напиться! Гм!
Поскольку остановились они в дорогом постоялом дворе, таверна была большой и чистой, на белых стенах через каждые несколько футов висели стеклянные фонари, прислуживающие девушки выглядели очень прилично, а сам хозяин таверны отечески присматривал за ними, полный решимости не дать им сбиться с пути истинного. Уютно забившись в угол подальше от двери в кухню, сидел в одиночестве и пил эль Мэйр. Ганес подошел к нему.
– Ты что, не остался решать серьезные государственные проблемы с отцом и его друзьями?
– Нет. Они меня вообще не слушают, от этого можно рехнуться. План у них совершенно дурацкий. Они все решают, сколько воинов могут набрать мятежники, а между тем говорить надо о кораблях.
– Чего? Причем тут корабли?
– Ты что, тоже ничего не соображаешь? Сам подумай – когда король пойдет маршем из дана Дэверри в Кермор, кого он встретит по дороге? Местных вассалов, сидящих в тепленьких богатеньких поместьях, которые охраняются большими военными дружинами. Потом он попадает в Кермор, и что видит там?
– Корабли. – Мэйр выпрямился и задумался. – Корабли, которыми можно доставить всю эту толпу в Абернас и Аберуин в два раза быстрее, чем они доберутся верхом.
– Точно! А у мятежников нет и трети тех галер, которые потребны, чтобы их остановить.
– Гм. – Мэйр в раздумье пожевал – ижнюю губу. – Очень плохо, Ганно, что тебя не пускают в морские офицеры на галеры его светлости. Ты здорово соображаешь в этих делах.
– Отличная идея, я как-то об этом не думал. Хотел бы я знать… хотя нет, мы в Аберуине долго не пробудем, так что я просто не успею спросить у его светлости. Может, пойдем посмотрим, что за девчонки работают в тавернах ближе к порту? Пока папаша не видел, я стибрил у него несколько монет.
– Серьезно? Ну, если ты не против, я с удовольствием помогу тебе их потратить.
Уже прошла третья стража, когда Ганес, спотыкаясь, взобрался по лестнице, ввалился в комнату, споткнулся и с грохотом, ругаясь вслух, рухнул на четвереньки. Из спальни вышел Версин со свечой в руке. Ганес кое-как поднялся, вцепился в край стола, чтобы снова не упасть, и выдавил жалкую улыбку.
– Я чую запах меда даже отсюда, – заявил Версии. – И не только меда, между прочим. Дешевые духи, так?
– Ну, я же дождался, когда уйдут твои гости, или нет?
– Похоже, я должен благодарить богов за то, что у тебя есть хоть крупица ума. Посмотри на себя – точно призовой бык, откормленный и вонючий! Да еще и пьян впридачу, и меня обворовал, и… – Он сплюнул и глубоко вздохнул. – Боги милосердные, Ганно! Ты хоть знаешь, сколько времени? Ты почти всю ночь колобродил! А теперь собираешься ввалиться на заседание гильдии с красными, как у хорька, глазами, и все поймут, чем ты занимаешься! Клянусь черной задницей Владыки Ада, что подумают обо мне люди, увидев, каков у меня сынок?
Версии вернулся в спальню, захлопнув за собой дверь. В полной темноте, спотыкаясь о мебель, Ганес добрался до своей спальни, не раздеваясь, рухнул на кровать и уснул.
Утром он проснулся в отвратительном настроении, есть почти не мог и мрачно слушал отца, который все говорил о снижении налогов, словно мятежники уже победили.
– И не забудь, что я тебе сказал насчет голосования, – напомнил Версин.
Ганес еще раз попытался проглотить ложку ячменной каши, но сдался и отодвинул миску.
– Ссуду ему все равно дадут, неважно, что именно мы об этом думаем, – продолжал Версии, – так что лучше проголосовать, как все.
Ганес хотел возразить, но вдруг вскочил на ноги и бросился вон из комнаты на задний двор, где и изверг содержимое своего желудка на навозную кучу.
Голосование по займу стояло последним пунктом в повестке дня, словно старшина оттягивал его как можно дольше в надежде, что некое знамение облегчит решение. Ганес угрюмо сидел на лавке в последнем ряду, потому что явился позже всех, его тошнило, в висках стучало. Неожиданно на возвышении засуетились. Старшина гильдии встал, оправил мантию и дунул в серебряный рожок, призывая к порядку. На ярких красках пышного убранства зала – вышитых золотом знаменах, клетках и полосках всех цветов, цветных обоях – играли солнечные лучи.
– Мы подошли к вопросу о займе в две тысячи серебряных монет для его милости гвербрета Аберуина, – объявил старшина. – Кто-нибудь хочет еще что-то сказать?
Повисла тишина – никто даже не шевельнулся. Старшина поднес рожок к губам и еще раз дунул.
– Очень хорошо. Кто «за», переходит направо. Кто «против» – налево. Писец, приготовьтесь к подсчету и записи голосов.
Очень медленно люди поднимались и переходили направо так согласно, что их движение походило на плавное разматывание веревки. Ганес увидел, как перешел направо его отец, следом за ним смиренно шли его друзья. Начал подниматься и его ряд. Ганес шел за ними, потом резко остановился и перешел на левую половину зала. Ему доставило невыразимое удовольствие видеть, как отец побагровел от злости. Ганес скрестил на груди руки и ухмыльнулся, глядя, как все ахают и перешептываются: лица с бакенбардами, худые лица, пронзительные взгляды, бесцветные взгляды, но все до одного переполнены возмущением.
– Закончено, – провозгласил старшина. – Писец, что вы насчитали?
– Девяносто и семь «за», двое отсутствуют, один «против».
– В Элдисе есть еще человек, который поддерживает истинного короля! – гаркнул Ганес. – А вы все – вонючие трусы!
Поднялся пронзительный крик, как если бы он швырнул камнем в стадо гусей.
Люди кружили по залу, подталкивали друг друга локтями, шептались и ругались, потом кричали и ругались, все громче и громче. Ганес высказал вслух то, что они боялись произнести даже про себя: они проголосовали за измену: Ганес хохотал, глядя, как они спешат прочь из зала, бормоча что-то про себя, делая вид, что ничего не слышали. К нему подбежал Версин и отвесил ему такую оплеуху, что Ганес не устоял на ногах и врезался в стену.
– Ах ты поганец! – рычал Вексин. – Как ты смел? Да я убью тебя!
– Давай. Не я буду последним, кто погибнет в этой войне.
Беспрестанно ругаясь, Версин ухватил его за локоть и поволок прочь из зала. Ганес не сопротивлялся, беззвучно посмеиваясь. Он еще никогда так здорово не веселился. Удовольствие кончилось, когда они вернулись на постоялый двор. Трясясь от бешенства, Версии швырнул Ганеса в кресло и забегал по комнате, стиснув руки.
– Ты поганый ублюдок! На этом все кончено! Ты отправляешься домой немедленно! Я не могу смотреть людям в глаза, пока рядом со мной такой сын! Как ты мог? Почему? Ганно, ради всех богов, объясни мне – зачем ты это сделал?
– В основном чтобы посмотреть, что получится. Вы все были так чертовски довольны собой!
Версин подбежал к нему и снова ударил.
– Забираешь Мэйра и выметаешься прямо сегодня. Бери вещи, и вон отсюда! Не хочу тебя больше видеть!
Все время, что Ганес паковался и седлал коня, Версин продолжал орать на него, называть его дураком, порожденным демоном неблагодарным щенком, никчемным болваном, а также дерьмом хромой кобылы. Постояльцы и Мэйр с нескрываемым любопытством прислушивались к скандалу. Наконец Версин выдохся, и они направились к выезду из города. «Серебряный кинжал» не выдержал.
– Боги милосердные, он что, разбушевался так из-за одной-единственной шлюхи?
– Да ну, прошлая ночь не имеет к этому никакого отношения. Помнишь про заем гвербрету? Сегодня мы голосовали, и я был единственным, кто проголосовал против.
Мэйр уставился на него с неподдельным уважением.
– Слушай, для этого нужно мужество.
– Серьезно? Может, и так.
Западные ворота были открыты. Сразу за ними они увидели еще одного купца, старого друга их семьи Гаркина. Он стоял возле лошади и орал, руководя погонщиками мулов своего каравана. Ганес бросил поводья Мэйру и подошел к купцу, словно бросая вызов.
– Доброго дня, – сказал он. – Что так рано уезжаете?
Гаркин оглядел его с ног до головы совсем не так холодно, как ожидал Ганес, но не произнес ни слова.
– Ну, давайте, – подначивал его Ганес. – Скажите, что вы обо мне думаете. Я даю вам этот шанс, мятежник.
– Я думаю, что мозгов у тебя не хватает, а вот с нервами все в порядке. Это запомнят надолго. Что, отец отправил домой, подальше от позора?
– Ага. А вы что же? Я удивлен, что вы не остались, чтобы отпраздновать свою измену вместе с другими.
– Знаешь что, придержи-ка ты язык. Петухи, которые слишком много, кукарекают, заканчивают свой путь в кастрюле с супом. У меня жена заболела, вот я и еду домой. Хорошего дня, парень, и ради всех богов, думай, прежде чем говорить, хорошо?
Гаркин отошел, покрикивая на своих людей. Мэйр подвел к Ганесу коней.
– Кто это был? Кто-нибудь из гильдии?
– Да, а что такое?
– Я видел его раньше. – Мэйр прищурил глаза, припоминая. – Может, в какой-то таверне, но сдается мне, что это было в дане Дэверри, как раз после того, как мой лорд вышвырнул меня из Блэйсбира, и я отправился на запад.
– Может, и так. Хороший член гильдии едет туда, куда его зовет звонкая монета, а в дане Дэверри много монет. Ладно, нам пора.

Обычно Ганес был хорошим собеседником, но на этот раз он погрузился в долгое молчание, и расшевелить его нельзя было даже шутками, так что у Мэйра оказалось много времени для размышлений – занятия для него непривычного и не особенно любимого. Правда, в этот раз ему действительно было о чем подумать, начиная со старого травника Невина. Мэйр едва обратил на старика внимание, впервые встретив его в Аберуине, но во время совместной поездки на запад он не мог отделаться от ощущения, что знал старика раньше. Этого быть просто не могло, потому что Невин не бывал в окрестностях Блэйсбира, где Мэйр появился на свет и где прошли его детство и юность. Когда же Мэйр стал «серебряным кинжалом» и начал путешествовать, старик и вовсе жил в Бардеке.
Кроме того, лорд Пертис считал, что Невин был чародеем, то есть лорд Пертис признавал существование двеомера. Мэйр снова и снова думал об этом, словно то и дело вытаскивал из кошеля неизвестную монету и крутил ее между пальцев. Поскольку он вырос, привыкнув безоговорочно верить на слово знатным лордам, он предположил: если Пертис говорит, что старик – чародей, значит, тот и есть чародей. Он еще раз подумал об этом, потряс головой и задвинул эту мысль подальше. Может, когда-нибудь в этом и будет какой-нибудь смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46