Сам он унаследовал ран почти случайно и хорошо помнил чувство паники, когда утопал в мелочах на первом году правления, поэтому не мог позволить своему сыну остаться без этих знаний.
– Странно, что кинжал вернулся домой, отец.
– Это верно. – Родри взял кинжал со стола и протянул его сыну. – Видишь сокола на лезвии? Это символ человека, в чью честь тебя назвали.
– А, да – он рассказывал мне свою историю. Я имею в виду, как он когда-то был «серебряным кинжалом». Боги, я до сих пор скучаю по Каллину из Кермора, а ведь он умер так давно!
– Мне тоже его не хватает. Знаешь, я, наверное, снова буду носить его кинжал, в память о нем.
– Что ты, отец, ты не можешь так сделать! Это позорно!
– В самом деле? И кто осмелится посмеяться надо мной?
Повисла неприятная тишина. Каллин смотрел в сторону, будто любое упоминание о социальном положении могло отравить самое невинное удовольствие. Со вздохом положил он кинжал на место и взял в руки свою высокую пивную кружку.
– Мы могли бы сыграть в карноик, – сказал Родри.
– Давай. – Каллин улыбнулся отцу, и в его темно-синих глазах засветилась прежняя любовь. – Сегодня слишком сыро, чтобы ехать на охоту.
Они играли уже в третий раз, когда вошла леди Эйса, жена Родри. Она села молча, почти робко, слегка улыбаясь сыну. К сорока семи годам она стала весьма дородной, в ее каштановых волосах пробивалась седина, а вокруг рта появились морщины. Хотя поженились они по политическим мотивам, и первые годы брака были несчастливыми, со временем Родри и Эйса приспособились друг к другу. Он был по-своему привязан к ней и благодарен за то, что она подарила ему четверых крепких наследников для Аберуина.
– Если моя госпожа пожелает, – сказал Родри, – мы прекратим игру.
– Не нужно, господин мой. Я посмотрю.
Все же по молчаливому согласию они закончили игру и убрали ее. Эйса так редко просила у них о чем-нибудь, что они были готовы пойти ради нее на любые мелкие уступки. День проходил в коротких разговорах о делах вассалов в поместье, а Родри пил все больше и больше и говорил все меньше и меньше. Жара, долгие паузы, предсказуемость кратких высказываний жены давили на него все сильнее, и наконец он встал и вышел. Никто не осмелился задать ему вопрос или последовать за ним.
Его комната находилась на третьем этаже броха, богато обставленная, с коврами из Бардека на полу и стеклами в окнах, мягкими креслами у очага и пятью очень красивыми мечами на стене. Родри распахнул окно и облокотился на подоконник, разглядывая внутренний двор и сад, где в мраморном фонтане резвился дракон Аберуина. Через лужайку неторопливо шел слуга; больше ничего не двигалось. На мгновение Родри показалось, что он не может дышать. С проклятием, больше похожим на рыдание, встряхнул он головой и отвернулся.
Более тридцати лет удерживал он власть, и по большей части ему это нравилось: он любил атрибуты и блеск своего высокого положения, могущество, которым он обладал в Суде Справедливости и на поле битвы, незаметную со стороны, но огромную власть, которую он увеличивал, интригуя при дворе Верховного Короля. Обернувшись назад, он мог точно припомнить, когда эта любовь превратилась в озлобление. Он находился в королевском дворце в дане Дэверри, и, когда зашел в огромный зал, управляющий, разумеется, объявил о его появлении. Услышав слова «Родри, гвербрет Аберуина», все аристократы обернулись, чтобы посмотреть на него: одни потому, что завидовали фавориту короля, другие – пытаясь просчитать, что его присутствие может изменить в их жизнях, третьи просто потому, что им интересно было посмотреть на такого могущественного человека. В ответ он не ощутил ничего, кроме раздражения: они таращились на него, как на двухголового теленка на ярмарке. И с того дня два года назад Родри начал задумываться, когда же он, наконец, умрет, чтобы избавиться от всего, что когда-то любил, когда он сможет, наконец, стать по-настоящему свободным.
Он аюшеi’ стг окна, сел на полукругльтй пали сандровый стул с замысловатой резьбой, изображающей драконов Аберуина, и вытащил вновь обретенный серебряный кинжал. Лезвие казалось серебряным, однако было прочнее, чем лучшая сталь, и ни капли не потускнело. Родри щелкнул по нему, и раздался мелодичный звук.
– Серебро гномов, – пробормотал он. – Клянусь Владыкой Ада, я, должно быть, рехнулся, но меня так и тянет назад на большую дорогу!
У него была еще одна вещица из серебра гномов – кольцо, которое он постоянно носил на среднем пальце правой руки, простое кольцо, сделанное руками эльфов, украшенное гравировкой из роз снаружи и письменами эльфов изнутри. Он поднял руку, чтобы посмотреть на кольцо, и в тот же миг в дверь заглянул один из пажей.
– Ваша светлость? Я вам не помешал?
– Не очень.
– Видите ли, ваша светлость, у дверей стоит нищая старуха-травница и настаивает на том, что ей необходимо поговорить с вами. Один из стражников хотел прогнать ее прочь, но она так посмотрела на нас… Ваша светлость, я испугался и решил, что лучше спросить вас.
Сердце Родри сильно стукнуло.
– Она сказала, как ее зовут?
– Да, ваша светлость, ее зовут Джилл.
– Я приму ее здесь.
Паренек удивленно уставился на Родри, потом поклонился и поспешил уйти. В ожидании женщины, которую он когда-то любил больше жизни, Родри нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате. Он не видел Джилл тридцать лет, ни разу с той ночи, как она покинула его – просто ушла из его жизни, ни разу не оглянувшись, чтобы последовать за судьбой еще более странной, чем его собственная. Поначалу он непрестанно думал о ней, спрашивал себя, не тоскует ли она без него, пытался понять, принесло ли ей счастье, которого она так искала, изучение странного искусства колдовства. Но прошли годы, рана его затянулась, память успокоилась, и только изредка вспоминал он о ней, гадая, как сложилась ее жизнь. Однажды она появилась в Аберуине, чтобы ухаживать за его умирающим отцом, но сам он в это время находился при дворе дана Дэверри.
Время от времени до него доходили слухи о том, как она живет, но никаких подробностей он не знал. А теперь она явилась сюда. Родри страшился вновь увидеть ее, потому что она была всего на несколько лет младше, чем он сам, и одна мысль о том, что красота ее погублена возрастом, приводила его в трепет. Он услышал, как она решительным голосом благодарит пажа, и сердце его вновь оборвалось. Дверь отворилась.
– Травница, ваша светлость.
В комнату быстрым шагом вошла женщина, одетая в мужское платье: грязные коричневые штаны и заплатанную льняную рубашку, всю в зеленых пятнах от лечебных трав. Ее коротко стриженные, как у мальчика, волосы серебрились сединой и морщинки вокруг синих глаз стали глубже, но она не выглядела ни юной, ни старой и была так полна жизни и энергии, что казалась очень привлекательной. Она больше не была красавицей, но, вглядевшись в лицо той, которая когда-то была его очаровательной юной подружкой, Родри решил, что этот облик идет ей больше, чем красота, которую он до сих пор помнил. Ее внезапная улыбка тронула его до глубины души.
– Ты не скажешь мне ни словечка? – рассмеявшись, спросила она.
– Прими мои извинения. Твое появление потрясло меня.
– Несомненно. Но, боюсь, тебя ожидает более глубокое потрясение.
Не дожидаясь приглашения, Джилл уселась у очага. Он сел напротив, и несколько минут они молча смотрели друг на друга.
Потом он вспомнил, что серебряный кинжал вернулся домой как раз тогда, когда она въезжала в Лберуин, и вздрогнул, ощутив холодное прикосновение рока, от которого волосы у него на затылке встали дыбом.
– Что за потрясение?
– Ну, для начала – Невин умер.
Родри застонал – это было ударом для него. Он очень хорошо знал Невина, ее учителя и наставника в магических искусствах.
В сущности, именно ему он был обязан жизнью и своим раном.
– Что ж, пусть боги даруют ему покой в Иных Мирах. Почему-то я думал, что двеомер даст ему возможность жить вечно.
– Он и сам уже удивлялся. – Джилл так широко ухмыльнулась, что это показалось ему непристойным. – Когда настал его час, он рад был уйти.
– Как это произошло? Он болел или это был несчастный случай?
– Что? О, ничего подобного. Время настало, и он ушел. Он попрощался со всеми нами, лег на кровать и умер. Вот и все. – Улыбка ее увяла. – Мне его не хватает. Каждый час каждого дня.
– Мое сердце болит за тебя, поверь.
Как будто для того, чтобы разделить его сочувствие, появился дикий народец – фея, сильф и гном. Они материализовались, как бесшумные капли дождя, упавшие наземь, и встали рядом. Тощее серое существо взобралось на колени к Джилл и погладило ее по щеке, и она вновь улыбнулась, стряхнув с себя скорбь. Увидев дикий народец, Родри вспомнил о своих проблемах. Чем бы ни могла стать для него Джилл, теперь она была мастером двеомера и обладала странным могуществом и еще более странными знаниями.
– Я хочу тебя спросить, – сказал он. – Как долго могут прожить такие эльфы-полукровки, как я?
– Очень, очень долго, хотя и не столько, сколько настоящие эльфы. Я бы сказала, что у тебя впереди не меньше ста лет, друг мой. Когда меня похоронят, ты все еще будешь выглядеть двадцатилетним юнцом.
– Клянусь всеми льдами во всех кругах ада! Этого не может быть! Так сколько же пройдет времени, прежде чем все в Аберуине поймут, что я не настоящий Майлвад?
– Не так уж и много. Простолюдины уже шепчутся об этом, говорят про двеомер и все такое. Довольно скоро заговорит и знать, и тогда они придут к тебе с вопросом, сколько же эльфийской крови в клане Майлвадов, и правду ли говорят старые сплетни о том, что эльфы бессмертны? Если кто-нибудь узнает, кем на самом деле был твой отец, это будет тяжелым ударом для чести твоего клана.
– Здесь поставлено на карту куда больше, чем честь Майлвадов. Неужели ты не видишь, Джилл? Мои сыновья лишатся наследства, в ране начнется гражданская война, и…
– Конечно, вижу! – Она подняла руку, призывая его помолчать. – Это вторая причина, по которой я пришла сюда.
Он вновь ощутил холод, пробежавший по спине. Он не видел ее тридцать лет, но они по-прежнему думают одинаково.
– Мне было знамение, – продолжала она. – Сразу после того, как мы похоронили Невина – я и люди в той деревне, где он жил – я пошла к небольшому озеру рядом с нашим домом. Был час заката, и по небу плыли облака. Ты и сам знаешь, как легко увидеть картины в закатных облаках. И вот я увидела облако, похожее на сокола, а в когтях он держал маленького дракончика. Ого, подумалось мне, это же Родри и я! И в тот миг, как мне подумалось это, я ощутила холод двеомера и поняла, что это – истина. И вот я здесь.
– Так просто? Ты подумала обо мне – и вот ты здесь?
– Конечно, мне пришлось добираться в Аберуин верхом, как и любому другому.
– Я совсем не об этом. Почему знамение в облаках заставило тебя явиться сюда?
– Ах, вот ты о чем! Ну, это тебя не касается.
Он попытался выяснить, но его остановило выражение ее лица: улыбка исчезла, и взгляд стал холодным, будто кто-то захлопнул книгу. Родри вспомнил, что у Невина тоже появлялся этот пустой взгляд, когда кто-нибудь совал свой нос в дела, о которых не должен был знать. Гвербрет он или нет, это напрасная трата времени – она ему не ответит.
– Не думаю, что ты можешь применить ко мне двеомер, чтобы заставить меня постареть.
–А ты все еще находчив и любишь пошутить. Нет, не могу, а и могла бы, не стала. Но вообще-то выход очень простой. Ты должен передать ран старшему сыну и покинуть Элдис.
– Что? Непросто сделать это человеку моего положения!
– Если ты откажешься от рана, твой сын сумеет его удержать. Если ты сам будешь удерживать его – твой сын его потеряет.
– Речь не только о треклятом ране! Ты хочешь, чтобы я бросил семью. Джилл, ради всех богов – у меня есть внуки!
– Ты хочешь увидеть, как их убьют, чтобы стереть всякие напоминания о потомках бастарда?
Он со стоном спрятал лицо в ладонях. Джилл безжалостно продолжала.
– Как только поползут первые шепотки, что ты, возможно, не чистокровный Майлвад, тебе придется улаживать это с помощью меча, а поединки чести и прежде приводили к войнам, особенно, когда на карту поставлен такой богатый приз, как Аберуин. Если ты проиграешь гражданскую войну, твои враги начнут охоту за любым ребенком, который может оказаться твоим совсем дальним наследником, даже за парнем Росы.
– О, придержи язык! Я знаю это так же хорошо, как и ты.
– Так в чем же дело?
Родри поднял голову и увидел, что она изучает его с холодным удивлением. В эту минуту он ненавидел ее.
– Легко и просто предлагать мне покинуть Элдис, но ведь я не изгнанник и больше не беспомощный младший сын. Если я пошлю королю прошение с отказом от должности, слухи начнут расти, как куча конского навоза в зимней конюшне. Кроме того, вдруг наши вассалы потребуют без утайки объяснить им мои мотивы? Я могу попробовать солгать, но очень сомневаюсь, что сумею сделать это убедительно. Король знает меня чертовски хорошо.
Обдумывая это, она нахмурилась.
– Пожалуй, ты прав. Придется над этим хорошенько подумать. – Она резко встала. – Если кто-нибудь спросит, зачем я приходила, скажешь, хотела сообщить тебе о смерти Невина, потому что в какой-то степени это правда. Увидимся, и очень скоро.
Она вышла и захлопнула дверь раньше, чем Родри успел встать со стула. Он попробовал убедить себя, что это был просто странный, пьяный сон, но эльфийское кольцо сверкало на пальце, напоминая о том, что это правда, и ему придется покинуть клан именно потому, что он так любит его. Кроме того, двеомер несколько раз спасал ему в прошлом жизнь, и теперь он с неожиданной холодной уверенностью понял, что пришло время оплатить свои долги.
Рожденный и воспитанный для того, чтобы править, наученный навязывать другим свою волю, соблюдая при этом все тонкости этикета, Каллин Майлвад не привык чувствовать себя виноватым и поэтому ненавидел непрестанные угрызения совести. Каждый раз, взглянув на отца, он ощущал, как совесть терзает его. Иногда ему хотелось, чтобы Родри… не умер, нет, ни в коем случае, но, может быть, чтобы стало заметно – когда-нибудь он все же умрет. Его затруднительное положение было в своем роде уникальным. Когда-то Родри отказался отправить Каллина на воспитание в другую семью, как того требовал обычай, и предпринял неслыханный доселе шаг – стал воспитывать своего сына сам, поэтому Каллин стал одним из тех редких знатных лордов в Дэверри, которые искренне любили своих отцов. Каждый раз, поймав себя на мысли о том, сумеет ли он когда-нибудь унаследовать Аберуин и чувствуя при этом угрызения совести, он понимал, каким мудрым был обычай отправлять сыновей на воспитание, сложившийся в этом мире, где могущество сына зависело от смерти отца.
Каллин также был абсолютно уверен, что отец подозревал в нем эти желания. Прошло всего несколько дней его пребывания у отца, а Родри становился все более замкнутым, проводил долгие часы, катаясь верхом, или сидел, запершись, в своей комнате. Каллин уже подумывал о возвращении домой, но он обещал провести у отца десять дней и боялся, что, уехав раньше, навлечет на себя подозрения.
Утром пятого дня он спустился к завтраку и обнаружил, что Родри уже покинул дан. Каллин пошел в конюшни, чтобы справиться об отце у грума, но гвербрет никому не сказал ни слова о том, куда едет. Возвращаясь домой мимо беспорядочно разбросанных сараев позади броха, он заметил двух служанок, увлеченно о чем-то сплетничающих.
Он не обратил бы на них никакого внимания, но завидев его, девушки внезапно замолчали. Он прошел мимо, изводя себя мыслями о том, что даже презренные слуги знают его тайну.
Чуть позже, поднимаясь в свою комнату в брохе, он застал такую же картину: на этот раз два пажа прекратили разговор, как только заметили его. Каллин схватил одного из них за ворот.
– И о чем же таком вы говорили, что не должен был услышать я?
Мальчишки мертвенно побледнели и попытались сбежать, но, станет он гвербретом или нет, а все же Каллин был могущественным лордом и никто не смел противоречить ему.
– Я прошу прощения, мой господин, мы говорили о пустяках.
– Неужели? Почему же вы оба так побелели?
Второй паж был старше и гораздо умнее. Он шагнул вперед и почтительно поклонился.
– Мой господин, мы никого не хотели оскорбить. Мы говорили о странных слухах. Возможно, вам следует об этом знать, господин мой, тогда вы сможете прекратить эти толки.
– Неужели? И о чем же болтают горожане?
– Ну, вы же знаете, господин, как молодо выглядит гвербрет. Мы слышали на рынке, как одна старуха говорила, что все это магия. Она сказала, старый колдун наложил это заклятие много, много лет назад, и гвербрет никогда не постареет, но умрет он совершенно неожиданно, как бы расплатится за это колдовство. Старуха сказала, что об этом рассказывает гертсин-менестрель. Он услышал об этом где-то на севере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Странно, что кинжал вернулся домой, отец.
– Это верно. – Родри взял кинжал со стола и протянул его сыну. – Видишь сокола на лезвии? Это символ человека, в чью честь тебя назвали.
– А, да – он рассказывал мне свою историю. Я имею в виду, как он когда-то был «серебряным кинжалом». Боги, я до сих пор скучаю по Каллину из Кермора, а ведь он умер так давно!
– Мне тоже его не хватает. Знаешь, я, наверное, снова буду носить его кинжал, в память о нем.
– Что ты, отец, ты не можешь так сделать! Это позорно!
– В самом деле? И кто осмелится посмеяться надо мной?
Повисла неприятная тишина. Каллин смотрел в сторону, будто любое упоминание о социальном положении могло отравить самое невинное удовольствие. Со вздохом положил он кинжал на место и взял в руки свою высокую пивную кружку.
– Мы могли бы сыграть в карноик, – сказал Родри.
– Давай. – Каллин улыбнулся отцу, и в его темно-синих глазах засветилась прежняя любовь. – Сегодня слишком сыро, чтобы ехать на охоту.
Они играли уже в третий раз, когда вошла леди Эйса, жена Родри. Она села молча, почти робко, слегка улыбаясь сыну. К сорока семи годам она стала весьма дородной, в ее каштановых волосах пробивалась седина, а вокруг рта появились морщины. Хотя поженились они по политическим мотивам, и первые годы брака были несчастливыми, со временем Родри и Эйса приспособились друг к другу. Он был по-своему привязан к ней и благодарен за то, что она подарила ему четверых крепких наследников для Аберуина.
– Если моя госпожа пожелает, – сказал Родри, – мы прекратим игру.
– Не нужно, господин мой. Я посмотрю.
Все же по молчаливому согласию они закончили игру и убрали ее. Эйса так редко просила у них о чем-нибудь, что они были готовы пойти ради нее на любые мелкие уступки. День проходил в коротких разговорах о делах вассалов в поместье, а Родри пил все больше и больше и говорил все меньше и меньше. Жара, долгие паузы, предсказуемость кратких высказываний жены давили на него все сильнее, и наконец он встал и вышел. Никто не осмелился задать ему вопрос или последовать за ним.
Его комната находилась на третьем этаже броха, богато обставленная, с коврами из Бардека на полу и стеклами в окнах, мягкими креслами у очага и пятью очень красивыми мечами на стене. Родри распахнул окно и облокотился на подоконник, разглядывая внутренний двор и сад, где в мраморном фонтане резвился дракон Аберуина. Через лужайку неторопливо шел слуга; больше ничего не двигалось. На мгновение Родри показалось, что он не может дышать. С проклятием, больше похожим на рыдание, встряхнул он головой и отвернулся.
Более тридцати лет удерживал он власть, и по большей части ему это нравилось: он любил атрибуты и блеск своего высокого положения, могущество, которым он обладал в Суде Справедливости и на поле битвы, незаметную со стороны, но огромную власть, которую он увеличивал, интригуя при дворе Верховного Короля. Обернувшись назад, он мог точно припомнить, когда эта любовь превратилась в озлобление. Он находился в королевском дворце в дане Дэверри, и, когда зашел в огромный зал, управляющий, разумеется, объявил о его появлении. Услышав слова «Родри, гвербрет Аберуина», все аристократы обернулись, чтобы посмотреть на него: одни потому, что завидовали фавориту короля, другие – пытаясь просчитать, что его присутствие может изменить в их жизнях, третьи просто потому, что им интересно было посмотреть на такого могущественного человека. В ответ он не ощутил ничего, кроме раздражения: они таращились на него, как на двухголового теленка на ярмарке. И с того дня два года назад Родри начал задумываться, когда же он, наконец, умрет, чтобы избавиться от всего, что когда-то любил, когда он сможет, наконец, стать по-настоящему свободным.
Он аюшеi’ стг окна, сел на полукругльтй пали сандровый стул с замысловатой резьбой, изображающей драконов Аберуина, и вытащил вновь обретенный серебряный кинжал. Лезвие казалось серебряным, однако было прочнее, чем лучшая сталь, и ни капли не потускнело. Родри щелкнул по нему, и раздался мелодичный звук.
– Серебро гномов, – пробормотал он. – Клянусь Владыкой Ада, я, должно быть, рехнулся, но меня так и тянет назад на большую дорогу!
У него была еще одна вещица из серебра гномов – кольцо, которое он постоянно носил на среднем пальце правой руки, простое кольцо, сделанное руками эльфов, украшенное гравировкой из роз снаружи и письменами эльфов изнутри. Он поднял руку, чтобы посмотреть на кольцо, и в тот же миг в дверь заглянул один из пажей.
– Ваша светлость? Я вам не помешал?
– Не очень.
– Видите ли, ваша светлость, у дверей стоит нищая старуха-травница и настаивает на том, что ей необходимо поговорить с вами. Один из стражников хотел прогнать ее прочь, но она так посмотрела на нас… Ваша светлость, я испугался и решил, что лучше спросить вас.
Сердце Родри сильно стукнуло.
– Она сказала, как ее зовут?
– Да, ваша светлость, ее зовут Джилл.
– Я приму ее здесь.
Паренек удивленно уставился на Родри, потом поклонился и поспешил уйти. В ожидании женщины, которую он когда-то любил больше жизни, Родри нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате. Он не видел Джилл тридцать лет, ни разу с той ночи, как она покинула его – просто ушла из его жизни, ни разу не оглянувшись, чтобы последовать за судьбой еще более странной, чем его собственная. Поначалу он непрестанно думал о ней, спрашивал себя, не тоскует ли она без него, пытался понять, принесло ли ей счастье, которого она так искала, изучение странного искусства колдовства. Но прошли годы, рана его затянулась, память успокоилась, и только изредка вспоминал он о ней, гадая, как сложилась ее жизнь. Однажды она появилась в Аберуине, чтобы ухаживать за его умирающим отцом, но сам он в это время находился при дворе дана Дэверри.
Время от времени до него доходили слухи о том, как она живет, но никаких подробностей он не знал. А теперь она явилась сюда. Родри страшился вновь увидеть ее, потому что она была всего на несколько лет младше, чем он сам, и одна мысль о том, что красота ее погублена возрастом, приводила его в трепет. Он услышал, как она решительным голосом благодарит пажа, и сердце его вновь оборвалось. Дверь отворилась.
– Травница, ваша светлость.
В комнату быстрым шагом вошла женщина, одетая в мужское платье: грязные коричневые штаны и заплатанную льняную рубашку, всю в зеленых пятнах от лечебных трав. Ее коротко стриженные, как у мальчика, волосы серебрились сединой и морщинки вокруг синих глаз стали глубже, но она не выглядела ни юной, ни старой и была так полна жизни и энергии, что казалась очень привлекательной. Она больше не была красавицей, но, вглядевшись в лицо той, которая когда-то была его очаровательной юной подружкой, Родри решил, что этот облик идет ей больше, чем красота, которую он до сих пор помнил. Ее внезапная улыбка тронула его до глубины души.
– Ты не скажешь мне ни словечка? – рассмеявшись, спросила она.
– Прими мои извинения. Твое появление потрясло меня.
– Несомненно. Но, боюсь, тебя ожидает более глубокое потрясение.
Не дожидаясь приглашения, Джилл уселась у очага. Он сел напротив, и несколько минут они молча смотрели друг на друга.
Потом он вспомнил, что серебряный кинжал вернулся домой как раз тогда, когда она въезжала в Лберуин, и вздрогнул, ощутив холодное прикосновение рока, от которого волосы у него на затылке встали дыбом.
– Что за потрясение?
– Ну, для начала – Невин умер.
Родри застонал – это было ударом для него. Он очень хорошо знал Невина, ее учителя и наставника в магических искусствах.
В сущности, именно ему он был обязан жизнью и своим раном.
– Что ж, пусть боги даруют ему покой в Иных Мирах. Почему-то я думал, что двеомер даст ему возможность жить вечно.
– Он и сам уже удивлялся. – Джилл так широко ухмыльнулась, что это показалось ему непристойным. – Когда настал его час, он рад был уйти.
– Как это произошло? Он болел или это был несчастный случай?
– Что? О, ничего подобного. Время настало, и он ушел. Он попрощался со всеми нами, лег на кровать и умер. Вот и все. – Улыбка ее увяла. – Мне его не хватает. Каждый час каждого дня.
– Мое сердце болит за тебя, поверь.
Как будто для того, чтобы разделить его сочувствие, появился дикий народец – фея, сильф и гном. Они материализовались, как бесшумные капли дождя, упавшие наземь, и встали рядом. Тощее серое существо взобралось на колени к Джилл и погладило ее по щеке, и она вновь улыбнулась, стряхнув с себя скорбь. Увидев дикий народец, Родри вспомнил о своих проблемах. Чем бы ни могла стать для него Джилл, теперь она была мастером двеомера и обладала странным могуществом и еще более странными знаниями.
– Я хочу тебя спросить, – сказал он. – Как долго могут прожить такие эльфы-полукровки, как я?
– Очень, очень долго, хотя и не столько, сколько настоящие эльфы. Я бы сказала, что у тебя впереди не меньше ста лет, друг мой. Когда меня похоронят, ты все еще будешь выглядеть двадцатилетним юнцом.
– Клянусь всеми льдами во всех кругах ада! Этого не может быть! Так сколько же пройдет времени, прежде чем все в Аберуине поймут, что я не настоящий Майлвад?
– Не так уж и много. Простолюдины уже шепчутся об этом, говорят про двеомер и все такое. Довольно скоро заговорит и знать, и тогда они придут к тебе с вопросом, сколько же эльфийской крови в клане Майлвадов, и правду ли говорят старые сплетни о том, что эльфы бессмертны? Если кто-нибудь узнает, кем на самом деле был твой отец, это будет тяжелым ударом для чести твоего клана.
– Здесь поставлено на карту куда больше, чем честь Майлвадов. Неужели ты не видишь, Джилл? Мои сыновья лишатся наследства, в ране начнется гражданская война, и…
– Конечно, вижу! – Она подняла руку, призывая его помолчать. – Это вторая причина, по которой я пришла сюда.
Он вновь ощутил холод, пробежавший по спине. Он не видел ее тридцать лет, но они по-прежнему думают одинаково.
– Мне было знамение, – продолжала она. – Сразу после того, как мы похоронили Невина – я и люди в той деревне, где он жил – я пошла к небольшому озеру рядом с нашим домом. Был час заката, и по небу плыли облака. Ты и сам знаешь, как легко увидеть картины в закатных облаках. И вот я увидела облако, похожее на сокола, а в когтях он держал маленького дракончика. Ого, подумалось мне, это же Родри и я! И в тот миг, как мне подумалось это, я ощутила холод двеомера и поняла, что это – истина. И вот я здесь.
– Так просто? Ты подумала обо мне – и вот ты здесь?
– Конечно, мне пришлось добираться в Аберуин верхом, как и любому другому.
– Я совсем не об этом. Почему знамение в облаках заставило тебя явиться сюда?
– Ах, вот ты о чем! Ну, это тебя не касается.
Он попытался выяснить, но его остановило выражение ее лица: улыбка исчезла, и взгляд стал холодным, будто кто-то захлопнул книгу. Родри вспомнил, что у Невина тоже появлялся этот пустой взгляд, когда кто-нибудь совал свой нос в дела, о которых не должен был знать. Гвербрет он или нет, это напрасная трата времени – она ему не ответит.
– Не думаю, что ты можешь применить ко мне двеомер, чтобы заставить меня постареть.
–А ты все еще находчив и любишь пошутить. Нет, не могу, а и могла бы, не стала. Но вообще-то выход очень простой. Ты должен передать ран старшему сыну и покинуть Элдис.
– Что? Непросто сделать это человеку моего положения!
– Если ты откажешься от рана, твой сын сумеет его удержать. Если ты сам будешь удерживать его – твой сын его потеряет.
– Речь не только о треклятом ране! Ты хочешь, чтобы я бросил семью. Джилл, ради всех богов – у меня есть внуки!
– Ты хочешь увидеть, как их убьют, чтобы стереть всякие напоминания о потомках бастарда?
Он со стоном спрятал лицо в ладонях. Джилл безжалостно продолжала.
– Как только поползут первые шепотки, что ты, возможно, не чистокровный Майлвад, тебе придется улаживать это с помощью меча, а поединки чести и прежде приводили к войнам, особенно, когда на карту поставлен такой богатый приз, как Аберуин. Если ты проиграешь гражданскую войну, твои враги начнут охоту за любым ребенком, который может оказаться твоим совсем дальним наследником, даже за парнем Росы.
– О, придержи язык! Я знаю это так же хорошо, как и ты.
– Так в чем же дело?
Родри поднял голову и увидел, что она изучает его с холодным удивлением. В эту минуту он ненавидел ее.
– Легко и просто предлагать мне покинуть Элдис, но ведь я не изгнанник и больше не беспомощный младший сын. Если я пошлю королю прошение с отказом от должности, слухи начнут расти, как куча конского навоза в зимней конюшне. Кроме того, вдруг наши вассалы потребуют без утайки объяснить им мои мотивы? Я могу попробовать солгать, но очень сомневаюсь, что сумею сделать это убедительно. Король знает меня чертовски хорошо.
Обдумывая это, она нахмурилась.
– Пожалуй, ты прав. Придется над этим хорошенько подумать. – Она резко встала. – Если кто-нибудь спросит, зачем я приходила, скажешь, хотела сообщить тебе о смерти Невина, потому что в какой-то степени это правда. Увидимся, и очень скоро.
Она вышла и захлопнула дверь раньше, чем Родри успел встать со стула. Он попробовал убедить себя, что это был просто странный, пьяный сон, но эльфийское кольцо сверкало на пальце, напоминая о том, что это правда, и ему придется покинуть клан именно потому, что он так любит его. Кроме того, двеомер несколько раз спасал ему в прошлом жизнь, и теперь он с неожиданной холодной уверенностью понял, что пришло время оплатить свои долги.
Рожденный и воспитанный для того, чтобы править, наученный навязывать другим свою волю, соблюдая при этом все тонкости этикета, Каллин Майлвад не привык чувствовать себя виноватым и поэтому ненавидел непрестанные угрызения совести. Каждый раз, взглянув на отца, он ощущал, как совесть терзает его. Иногда ему хотелось, чтобы Родри… не умер, нет, ни в коем случае, но, может быть, чтобы стало заметно – когда-нибудь он все же умрет. Его затруднительное положение было в своем роде уникальным. Когда-то Родри отказался отправить Каллина на воспитание в другую семью, как того требовал обычай, и предпринял неслыханный доселе шаг – стал воспитывать своего сына сам, поэтому Каллин стал одним из тех редких знатных лордов в Дэверри, которые искренне любили своих отцов. Каждый раз, поймав себя на мысли о том, сумеет ли он когда-нибудь унаследовать Аберуин и чувствуя при этом угрызения совести, он понимал, каким мудрым был обычай отправлять сыновей на воспитание, сложившийся в этом мире, где могущество сына зависело от смерти отца.
Каллин также был абсолютно уверен, что отец подозревал в нем эти желания. Прошло всего несколько дней его пребывания у отца, а Родри становился все более замкнутым, проводил долгие часы, катаясь верхом, или сидел, запершись, в своей комнате. Каллин уже подумывал о возвращении домой, но он обещал провести у отца десять дней и боялся, что, уехав раньше, навлечет на себя подозрения.
Утром пятого дня он спустился к завтраку и обнаружил, что Родри уже покинул дан. Каллин пошел в конюшни, чтобы справиться об отце у грума, но гвербрет никому не сказал ни слова о том, куда едет. Возвращаясь домой мимо беспорядочно разбросанных сараев позади броха, он заметил двух служанок, увлеченно о чем-то сплетничающих.
Он не обратил бы на них никакого внимания, но завидев его, девушки внезапно замолчали. Он прошел мимо, изводя себя мыслями о том, что даже презренные слуги знают его тайну.
Чуть позже, поднимаясь в свою комнату в брохе, он застал такую же картину: на этот раз два пажа прекратили разговор, как только заметили его. Каллин схватил одного из них за ворот.
– И о чем же таком вы говорили, что не должен был услышать я?
Мальчишки мертвенно побледнели и попытались сбежать, но, станет он гвербретом или нет, а все же Каллин был могущественным лордом и никто не смел противоречить ему.
– Я прошу прощения, мой господин, мы говорили о пустяках.
– Неужели? Почему же вы оба так побелели?
Второй паж был старше и гораздо умнее. Он шагнул вперед и почтительно поклонился.
– Мой господин, мы никого не хотели оскорбить. Мы говорили о странных слухах. Возможно, вам следует об этом знать, господин мой, тогда вы сможете прекратить эти толки.
– Неужели? И о чем же болтают горожане?
– Ну, вы же знаете, господин, как молодо выглядит гвербрет. Мы слышали на рынке, как одна старуха говорила, что все это магия. Она сказала, старый колдун наложил это заклятие много, много лет назад, и гвербрет никогда не постареет, но умрет он совершенно неожиданно, как бы расплатится за это колдовство. Старуха сказала, что об этом рассказывает гертсин-менестрель. Он услышал об этом где-то на севере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46