Черноволосый, темноглазый мужчина ростом был не меньше двух метров, его густые брови срослись на переносице. Плечи – невероятно широкие, лицо – темное от загара, а волосатые руки скорее напоминали грузозахватные клещи, но двигался он с неким ленивым изяществом, совершенно не подходившим такому огромному человеку.
– Харкнесс!
Как и у боцмана, у гиганта четко слышался грифонский акцент, а голос был еще ниже, чем у главстаршины. Он звучал тихо, почти мягко – пожалуй, владельцу редко приходилось его повышать. Харкнесс кивнул ему:
– Ганни, это Вундерман. У него небольшая проблема.
– Я слышал.
Черноволосый мужчина глубокомысленно оглядел Обри, и юноша почувствовал, как его плечи сами собой распрямляются, – он понял, кто этот человек. Самого старшего и опытного из главных сержантов на борту любого корабля Ее Величества издревле неофициально называли «ганни», – следовательно, этот гигант и есть старший батальонный сержант Льюис Хэллоуэлл, и его должность в рядах морской пехоты эквивалентна флотскому боцману.
– Да ну, расслабься, Вундерман, – прогрохотал старший сержант.
Обри заморгал, и Хэллоуэлл усмехнулся. От этого его темное, обветренное лицо внезапно стало похожим на лицо озорного мальчишки, и Обри, почувствовав, что уголки его губ тоже задергались, заставил спину немного расслабиться.
– Уже лучше, – заметил Хэллоуэлл. – Ты среди друзей, даже если тебя приволок сюда этот паршивый старый звездоплюй.
Обри снова заморгал, но Харкнесс только усмехнулся в ответ на слова старшего сержанта, и тот, фыркнув, снова обратился к Обри. Он указал на груду спортивных матов, Обри послушно сел. Хэллоуэлл, легко согнувшись, устроился на палубе лицом к нему, положил кулаки на колени и наклонился вперед.
– Ладно, Вундерман, – сказал он более оживленно, – у меня к тебе есть только один вопрос: насколько ты серьезно настроен?
Обри перевел взгляд на Харкнесса, но Хэллоуэлл решительно покачал головой.
– Не смотри на старшину. Я хочу знать, насколько серьезно настроен ты .
– Я… не вполне понимаю, что вы имеете в виду, старш… ганни, – чуть помедлив, сказал Обри.
– Это не трудно, – терпеливо сказал Хэллоуэлл. – Харкнесс здесь изложил мне твою проблему. Я знаю, что за тип Штайлман, и понимаю, как здорово ты влип. Я хочу только узнать, действительно ли серьезно ты намерен выбраться из ситуации, потому что это будет нелегко и потребует много работы. Тебе придется хорошенько попотеть, а еще больше – постонать от ушибов, и временами тебе будет казаться, что мы с Харкнессом – еще худшие враги для тебя, чем Штайлман. Если ты собираешься смотаться от нас, я хочу знать это сейчас, а если ты скажешь мне, что выдержишь, то тебе надо будет сдержать слово, парень.
Обри с трудом проглотил застрявший в горле комок. Наступил решающий момент. Он все еще безумно боялся и все больше склонялся к тому, что идея бессмысленная и ни к чему не приведет, но все-таки он зашел довольно далеко. А если он скажет Хэллоуэллу, что готов держаться до конца, то виновато будет то самое самолюбие, которое привело его в спортзал после разговора с Харкнессом. Но он понимал, что если предпримет попытку и она не удастся, этому и так уже потрепанному чувству собственного достоинства будет нанесен сокрушительный удар. Зато пока эти мысли вихрем проносились в его голове, он понял еще кое-что: он принял для себя решение. Он действительно хотел здесь заниматься и сквозь его страх начал проступать медленный, похожий на лаву, гнев.
Обри глубоко вздохнул и, заглянув в глаза Хэллоуэлла, согласно кивнул.
– Да, старший сержант, – сказал он и сам удивился насколько твердо прозвучал его голос, – я настроен серьезно.
– Отлично! – Хэллоуэлл наклонился к нему и, усмехнувшись, хлопнул его по плечу с такой силой, что Обри чуть не упал. – Будут моменты, когда ты пожалеешь, что сказал это, Вундерман, – но когда мы с этим старым, траченным молью звездоплюем сделаем свое дело, тебя уже не побеспокоит ни один Штайлман во всей вселенной.
Обри усмехнулся ему в ответ, немного нервно, но с симпатией, и Хэллоуэлл еще удобнее устроился на палубе.
– Итак, первая вещь, которую ты должен понять, – начал он, – что у нас с Харкнессом разные стили. Я люблю хитрость и ловкость, а он предпочитает грубую силу и натиск.
Харкнесс издал возмущенный звук, и Хэллоуэлл усмехнулся, но его низкий, мягкий голос был абсолютно серьезным,, когда он продолжил:
– Правда в том, парень, что оба стиля работают потому, что нет опасного оружия и опасных боевых искусств. Есть только опасные люди , и если ты не являешься опасным, то нет никакой разницы в том, что ты с собой таскаешь или как хорошо ты натренирован. Запомни это прямо сейчас, потому что это та вещь, которой тебя никто, кроме тебя самого, научить не сможет. Мы можем рассказать и показать, мы можем до посинения читать тебе лекции, но пока ты не поймешь это сам, нутром, это все только слова, ясно?
Обри облизнул губы и кивнул, и Хэллоуэлл одобрительно кивнул ему в ответ.
– Далее, – продолжал он, – я знаю, что тебя учили основам, а базовый курс не так уж плох. По крайней мере, он учит двигаться и закладывает основу. Как я понимаю, у нас нет времени, чтобы учить тебя новым приемам, и тебе, вероятно, придется отработать как следует те, которые ты уже знаешь, так что первое, что мы сделаем, это познакомимся с моим личным методом освещать в памяти пройденный курс. После этого каждый день ты будешь проводить три часа в спортзале, работая со мной или Харкнессом, а может, и с обеими. Примерно через неделю мы сможем привлечь также капрала Слэттери, она лучше подходит тебе по росту и весу. Мы только хорошенько отработаем то, что ты уже знаешь, и научим тебя, как это применить в жизни. Скорость, сила и напор, Вундерман. Вот пока твои ключи. Конечно, когда тебе надоест первый класс, мы можем научить тебя и большему. А на текущий момент давай сосредоточимся на азбуке и на том, что нам надо хорошенько отхреначить Штайлмана, добро?
Обри снова кивнул, слегка замечтавшись, однако внезапно почувствовал, как внутри него появляется чувство уверенности: он действительно сможет это сделать! По крайней мере, главстаршина Харкнесс и старший сержант Хэллоуэлл, казалось, даже не сомневаются, а интуиция подсказывала ему, что ганни и Харкнесс, конечно, лучше него могут судить о его способностях. Эта мысль показалась необычайно утешительной, и Обри даже удалось улыбнуться в ответ Хэллоуэллу.
– Отлично! В таком случае, Вундерман, не начать ли нам с небольшой разминки? Поверь мне, – улыбка главного сержанта превратилась в озорную усмешку, – тебе это не помешает.
* * *
Хонор подошла к центральному пульту и, встав перед ним, пристально вгляделась в голографическую сферу. В течение нескольких секунд она просчитывала варианты и усмехалась про себя, потому что на самом деле их было не так много. Но зато она прояснила для себя картину и поняла, что ей нужно делать. Теперь настало время выступать.
Ее судно провело на орбите одиночной обитаемой планеты Вальтер десять дней, и то, что губернатор системы Хаген затягивал следствие по делу пиратов, подтверждало ее подозрения. Он хотел отложить «суд» над ними до тех пор, пока «Пилигрим» не исчезнет за пределами гиперпространства, и она знала почему. Без посторонних губернатор мог организовать слушание дела так что пираты в результате точно вышли бы на свободу (или, в худшем случае, просто получили символические сроки) на основании какой-нибудь подходящей несоблюденной формальности или «неясности» улик, принятых в качестве доказательств. Но Хаген не намерен был рисковать, пока Хонор с ее экипажем остаются здесь и могут дать свидетельские показания, способные устранить любые неясности… и еще он знал, что время на его стороне. Каждый день задержки в системе Вальтера был днем, когда Хонор не преследовала других пиратов, и с каждой новой беседой ее все больше раздражала губернаторская маска праведного беспокойства об отсрочке судебного процесса и защите суверенитета Силезской конфедерации.
Ну да, она знала, что после того, как она передаст налетчиков в его руки, начнется волынка… ладно, я их предупредила, мрачно подумала она. Конечно, она не сказала, что депеши, оставленные у местного мантикорского атташе, обеспечат каждый крейсер ее эскадры, когда она сюда прибудет, идентификационными характеристиками на каждого из бывших пленников. Если губернатор и его друзья-пираты думают, что ее корабль – единственный рейдер в этом секторе (или что она является единственным капитаном КФМ, готовым выполнить свои обещания), им придется туго, когда они обнаружат свою ошибку.
А теперь, однако, пришла пора выступать. Нельзя сказать, что Хонор впустую потратила проведенное здесь время. Довольно долго ей приходилось делать вид, что она, с одной стороны, заглядывает Хагену через плечо, а с другой – дает ему некоторую свободу действий. Но к настоящему времени Хаген уяснил, что намерения у нее исключительно серьезные. Он мог издеваться над ее неспособностью заставить его выполнять его же обязанности, мог даже считать ее по-дурацки назойливой, но он знал, что она не потратила бы попусту целых десять дней без серьезной на то причины. Это должно помочь следующему кораблю эскадры, который прибудет сюда, и, по большому счету, должно заставить губернатора поосторожнее относится ко всему, что имеет отношение к Хонор Харрингтон.
Более того, каждая беседа с ним была записана, наряду с торжественными обещаниями, что налетчики будут строго наказаны. Если окажется, что бандитам все сошло с рук (а Хонор была уверена, что так и будет), тогда записи будут отправлены правительством Ее Величества вышестоящему начальству губернатора. Звездное Королевство редко прибегало к прямому вмешательству во внутренние дела Конфедерации, но при случае поступало и так, и данный эпизод вписывался в рамки проблем, которые она в деталях обсуждала со своим командованием перед отлетом из Мантикоры. Коррупция силезских должностных лиц была притчей во языцех, и Хонор не питала напрасных надежд, что ее можно полностью устранить. Но Звездное Королевство периодически укрощало ее, выявляя губернаторов, чьи руки были чересчур замазаны, и преследовало их всеми имеющимися средствами. Даже при текущем уменьшении военного присутствия в регионе Мантикора сохранила более чем достаточно средств воздействия, которых хватило бы, чтобы раздавить любого такого губернатора. Помимо всего прочего, торговая палата могла просто внести Вальтер в черный список для всего мантикорского судоходства: последствия для экономики системы стали бы разрушительными. Вместе с официальным требованием отставки Хагена и судебного преследования за сообщничество с пиратами эти меры гарантированно привели бы карьеру губернатора к полному краху. А без официального кресла он не имел никакой ценности для своих партнеров, которые все – кто тайно, кто явно – были связаны с криминалом… и многие из которых имели привычку устранять неудачников, Дабы они не портили внешний облик государства.
Хонор ненавидела такие маневры, но выбора у нее не было, и тот факт, что выбранный путь будет слишком долгим, не означал, что он окажется неэффективным. Даже если Хаген переживет эту историю, другие коррумпированные губернаторы примут во внимание то, что с ним случилось. Это, вероятно, не заставит никого из них коренным образом измениться, но зато сделает их более осмотрительными, а все, что препятствует действиям налетчиков, идет во благо Мантикоре.
Зато Хонор собрала всю информацию, которая требовалась для следующей части операции, и теперь знала что в секторе действует много других пиратских судов. Настало время взяться за них, подумала она, притягивая к себе Нимица, чтобы почесать ему грудку, и посмотрела на лейтенанта Канияму:
– Проложите курс на Шиллер, Джон. Я хочу выйти туда в течение следующих двух часов.
* * *
Джинджер Льюис наблюдала за тренировкой секции электроники старшины второй статьи Уилсона. Ей все еще было немного странно чувствовать себя проверяющим, хотя по выражению лица Джинджер никто и не догадался бы об этом. Всего несколько недель назад она сама входила в число подчиненных Уилсона. Теперь, как начальник вахты она стала командиром для старшины второй статьи. Но по крайней мере здесь ей не приходится терпеть скученность, которая царит в первом импеллерном отсеке у Брюса.
При этой мысли она усмехнулась. Здесь, в центральном посту аварийного контроля, под командой Джинджер по крайней мере работали цивилизованные люди, и тот факт, что она досконально знала свое дело, большинству из них казался достаточным. Ей очень помогло то, что Уилсон спокойно объяснил при случае: его нисколько не задевает, что ему приходится получать от нее приказы. А кроме того, люди на ее вахте с каждым днем работали все лучше и лучше.
Все это должно было служить для Джинджер источником ничем не замутненного удовлетворения. Она, в конце концов, менее чем за три месяца совершила скачок по служебной лестнице, в обычных условиях потребовавший бы пятнадцати стандартных лет, и раз лейтенант-коммандер Чу и его офицеры считают, что она справляется о своими обязанностями, значит, она и впрямь соответствует новому званию. И по этому поводу она тоже испытывала удовлетворение. Однако ее угнетала тревога за Обри, а собственный опыт общения со Штайлманом окончательно уверил ее в том, что кто-то должен поставить этого негодяя на место – быстро и решительно.
«Конечно, возможно, эта навязчивая мысль вызвана тем самым происшествием», – подумала Джинджер, когда подчиненные Уилсона закончили тренировку, уложившись в заданные нормативы. Уилсон посмотрел на нее, и она, одобрительно кивнув, подошла к центральному терминалу и вызвала на экран вахтенный журнал. Ее вахта заканчивалась только через двадцать минут, и она занялась бортжурналом, записывая замечания для своего сменщика, но даже во время работы ее мозг не переставал с тревогой мусолить одну и ту же проблему.
До настоящего момента оставалось недоказанным, что именно Штайлман избил Обри, и тот факт, что энерготехник, казалось, вышел сухим из воды, работал на его авторитет. Из-за происшествия в первом импеллерном капитан прошлась по нему, как тяжелый танк: она разжаловала его до третьего разряда и посадила на пять дней на гауптвахту (максимальное наказание за подобное нарушение). Сопутствовавший разжалованию ледяной выговор так запугал бы любое разумное существо, что оно с той минуты ходило бы по струночке. Но Штайлман разумным существом не был. Чем больше Джинджер узнавала о нем, тем более убеждалась в том, что этот человек едва ли находится в здравом уме. Он воспринял свое понижение в должности и время заключения на гауптвахте не как предупреждение, но как доказательство, что ему удалось выкрутиться, замяв дело о «несчастном случае» с Кирком Демпси. Хуже того: внешне он вроде бы и не пострадал, и это не только принесло ему завистливое уважение других хулиганов, но заставило тех, кого он запугал, еще больше нервничать при встрече с подонком. Джинджер знала, что лейтенант-коммандер Чу представил собственный короткий, с холодной точностью составленный доклад, но само по себе отсутствие официального следствия уже по двум случаям, за которые негодяя следовало списать на берег и отдать под суд, сгладило впечатление от поступка главного инженера – как, впрочем и от капитанского выговора. Штайлман твердил о своей невиновности, возражая против всех обвинений (кроме оскорбления, за которое он действительно «принес извинения» Джинджер), и клялся, что он чище свежевыпавшего снега, но Джинджер знала, что все это время он смеялся над тем, как легко отделался. Правда, он и его товарищи стали осмотрительнее, но все же она была уверена, что они только затаились на время.
Она тихо вздохнула – и закрутилась в формальностях передачи вахты. Рано или поздно Штайлман и его шайка проявят себя, и тогда уж на них обрушится вселенная. Закон неотвратим, как энтропия, – Джинджер в это свято верила. Все же от этого ущерб, который они успеют принести, не станет меньше. «Нет, – подумала она, – их надо прихлопнуть, и чем скорее, тем лучше, но без официального обвинения со стороны Обри…»
Она проследила за тем, как лейтенант Сильветти передает вахту лейтенанту Клонцу, и, кивнув главстаршине Джордану, своему сменщику, пошла по коридору к каюте. Хоть умри, надо заставить Обри сказать правду, но он закрылся, как моллюск в раковине, и больше не блуждал по судну, исследуя коридоры и переходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Харкнесс!
Как и у боцмана, у гиганта четко слышался грифонский акцент, а голос был еще ниже, чем у главстаршины. Он звучал тихо, почти мягко – пожалуй, владельцу редко приходилось его повышать. Харкнесс кивнул ему:
– Ганни, это Вундерман. У него небольшая проблема.
– Я слышал.
Черноволосый мужчина глубокомысленно оглядел Обри, и юноша почувствовал, как его плечи сами собой распрямляются, – он понял, кто этот человек. Самого старшего и опытного из главных сержантов на борту любого корабля Ее Величества издревле неофициально называли «ганни», – следовательно, этот гигант и есть старший батальонный сержант Льюис Хэллоуэлл, и его должность в рядах морской пехоты эквивалентна флотскому боцману.
– Да ну, расслабься, Вундерман, – прогрохотал старший сержант.
Обри заморгал, и Хэллоуэлл усмехнулся. От этого его темное, обветренное лицо внезапно стало похожим на лицо озорного мальчишки, и Обри, почувствовав, что уголки его губ тоже задергались, заставил спину немного расслабиться.
– Уже лучше, – заметил Хэллоуэлл. – Ты среди друзей, даже если тебя приволок сюда этот паршивый старый звездоплюй.
Обри снова заморгал, но Харкнесс только усмехнулся в ответ на слова старшего сержанта, и тот, фыркнув, снова обратился к Обри. Он указал на груду спортивных матов, Обри послушно сел. Хэллоуэлл, легко согнувшись, устроился на палубе лицом к нему, положил кулаки на колени и наклонился вперед.
– Ладно, Вундерман, – сказал он более оживленно, – у меня к тебе есть только один вопрос: насколько ты серьезно настроен?
Обри перевел взгляд на Харкнесса, но Хэллоуэлл решительно покачал головой.
– Не смотри на старшину. Я хочу знать, насколько серьезно настроен ты .
– Я… не вполне понимаю, что вы имеете в виду, старш… ганни, – чуть помедлив, сказал Обри.
– Это не трудно, – терпеливо сказал Хэллоуэлл. – Харкнесс здесь изложил мне твою проблему. Я знаю, что за тип Штайлман, и понимаю, как здорово ты влип. Я хочу только узнать, действительно ли серьезно ты намерен выбраться из ситуации, потому что это будет нелегко и потребует много работы. Тебе придется хорошенько попотеть, а еще больше – постонать от ушибов, и временами тебе будет казаться, что мы с Харкнессом – еще худшие враги для тебя, чем Штайлман. Если ты собираешься смотаться от нас, я хочу знать это сейчас, а если ты скажешь мне, что выдержишь, то тебе надо будет сдержать слово, парень.
Обри с трудом проглотил застрявший в горле комок. Наступил решающий момент. Он все еще безумно боялся и все больше склонялся к тому, что идея бессмысленная и ни к чему не приведет, но все-таки он зашел довольно далеко. А если он скажет Хэллоуэллу, что готов держаться до конца, то виновато будет то самое самолюбие, которое привело его в спортзал после разговора с Харкнессом. Но он понимал, что если предпримет попытку и она не удастся, этому и так уже потрепанному чувству собственного достоинства будет нанесен сокрушительный удар. Зато пока эти мысли вихрем проносились в его голове, он понял еще кое-что: он принял для себя решение. Он действительно хотел здесь заниматься и сквозь его страх начал проступать медленный, похожий на лаву, гнев.
Обри глубоко вздохнул и, заглянув в глаза Хэллоуэлла, согласно кивнул.
– Да, старший сержант, – сказал он и сам удивился насколько твердо прозвучал его голос, – я настроен серьезно.
– Отлично! – Хэллоуэлл наклонился к нему и, усмехнувшись, хлопнул его по плечу с такой силой, что Обри чуть не упал. – Будут моменты, когда ты пожалеешь, что сказал это, Вундерман, – но когда мы с этим старым, траченным молью звездоплюем сделаем свое дело, тебя уже не побеспокоит ни один Штайлман во всей вселенной.
Обри усмехнулся ему в ответ, немного нервно, но с симпатией, и Хэллоуэлл еще удобнее устроился на палубе.
– Итак, первая вещь, которую ты должен понять, – начал он, – что у нас с Харкнессом разные стили. Я люблю хитрость и ловкость, а он предпочитает грубую силу и натиск.
Харкнесс издал возмущенный звук, и Хэллоуэлл усмехнулся, но его низкий, мягкий голос был абсолютно серьезным,, когда он продолжил:
– Правда в том, парень, что оба стиля работают потому, что нет опасного оружия и опасных боевых искусств. Есть только опасные люди , и если ты не являешься опасным, то нет никакой разницы в том, что ты с собой таскаешь или как хорошо ты натренирован. Запомни это прямо сейчас, потому что это та вещь, которой тебя никто, кроме тебя самого, научить не сможет. Мы можем рассказать и показать, мы можем до посинения читать тебе лекции, но пока ты не поймешь это сам, нутром, это все только слова, ясно?
Обри облизнул губы и кивнул, и Хэллоуэлл одобрительно кивнул ему в ответ.
– Далее, – продолжал он, – я знаю, что тебя учили основам, а базовый курс не так уж плох. По крайней мере, он учит двигаться и закладывает основу. Как я понимаю, у нас нет времени, чтобы учить тебя новым приемам, и тебе, вероятно, придется отработать как следует те, которые ты уже знаешь, так что первое, что мы сделаем, это познакомимся с моим личным методом освещать в памяти пройденный курс. После этого каждый день ты будешь проводить три часа в спортзале, работая со мной или Харкнессом, а может, и с обеими. Примерно через неделю мы сможем привлечь также капрала Слэттери, она лучше подходит тебе по росту и весу. Мы только хорошенько отработаем то, что ты уже знаешь, и научим тебя, как это применить в жизни. Скорость, сила и напор, Вундерман. Вот пока твои ключи. Конечно, когда тебе надоест первый класс, мы можем научить тебя и большему. А на текущий момент давай сосредоточимся на азбуке и на том, что нам надо хорошенько отхреначить Штайлмана, добро?
Обри снова кивнул, слегка замечтавшись, однако внезапно почувствовал, как внутри него появляется чувство уверенности: он действительно сможет это сделать! По крайней мере, главстаршина Харкнесс и старший сержант Хэллоуэлл, казалось, даже не сомневаются, а интуиция подсказывала ему, что ганни и Харкнесс, конечно, лучше него могут судить о его способностях. Эта мысль показалась необычайно утешительной, и Обри даже удалось улыбнуться в ответ Хэллоуэллу.
– Отлично! В таком случае, Вундерман, не начать ли нам с небольшой разминки? Поверь мне, – улыбка главного сержанта превратилась в озорную усмешку, – тебе это не помешает.
* * *
Хонор подошла к центральному пульту и, встав перед ним, пристально вгляделась в голографическую сферу. В течение нескольких секунд она просчитывала варианты и усмехалась про себя, потому что на самом деле их было не так много. Но зато она прояснила для себя картину и поняла, что ей нужно делать. Теперь настало время выступать.
Ее судно провело на орбите одиночной обитаемой планеты Вальтер десять дней, и то, что губернатор системы Хаген затягивал следствие по делу пиратов, подтверждало ее подозрения. Он хотел отложить «суд» над ними до тех пор, пока «Пилигрим» не исчезнет за пределами гиперпространства, и она знала почему. Без посторонних губернатор мог организовать слушание дела так что пираты в результате точно вышли бы на свободу (или, в худшем случае, просто получили символические сроки) на основании какой-нибудь подходящей несоблюденной формальности или «неясности» улик, принятых в качестве доказательств. Но Хаген не намерен был рисковать, пока Хонор с ее экипажем остаются здесь и могут дать свидетельские показания, способные устранить любые неясности… и еще он знал, что время на его стороне. Каждый день задержки в системе Вальтера был днем, когда Хонор не преследовала других пиратов, и с каждой новой беседой ее все больше раздражала губернаторская маска праведного беспокойства об отсрочке судебного процесса и защите суверенитета Силезской конфедерации.
Ну да, она знала, что после того, как она передаст налетчиков в его руки, начнется волынка… ладно, я их предупредила, мрачно подумала она. Конечно, она не сказала, что депеши, оставленные у местного мантикорского атташе, обеспечат каждый крейсер ее эскадры, когда она сюда прибудет, идентификационными характеристиками на каждого из бывших пленников. Если губернатор и его друзья-пираты думают, что ее корабль – единственный рейдер в этом секторе (или что она является единственным капитаном КФМ, готовым выполнить свои обещания), им придется туго, когда они обнаружат свою ошибку.
А теперь, однако, пришла пора выступать. Нельзя сказать, что Хонор впустую потратила проведенное здесь время. Довольно долго ей приходилось делать вид, что она, с одной стороны, заглядывает Хагену через плечо, а с другой – дает ему некоторую свободу действий. Но к настоящему времени Хаген уяснил, что намерения у нее исключительно серьезные. Он мог издеваться над ее неспособностью заставить его выполнять его же обязанности, мог даже считать ее по-дурацки назойливой, но он знал, что она не потратила бы попусту целых десять дней без серьезной на то причины. Это должно помочь следующему кораблю эскадры, который прибудет сюда, и, по большому счету, должно заставить губернатора поосторожнее относится ко всему, что имеет отношение к Хонор Харрингтон.
Более того, каждая беседа с ним была записана, наряду с торжественными обещаниями, что налетчики будут строго наказаны. Если окажется, что бандитам все сошло с рук (а Хонор была уверена, что так и будет), тогда записи будут отправлены правительством Ее Величества вышестоящему начальству губернатора. Звездное Королевство редко прибегало к прямому вмешательству во внутренние дела Конфедерации, но при случае поступало и так, и данный эпизод вписывался в рамки проблем, которые она в деталях обсуждала со своим командованием перед отлетом из Мантикоры. Коррупция силезских должностных лиц была притчей во языцех, и Хонор не питала напрасных надежд, что ее можно полностью устранить. Но Звездное Королевство периодически укрощало ее, выявляя губернаторов, чьи руки были чересчур замазаны, и преследовало их всеми имеющимися средствами. Даже при текущем уменьшении военного присутствия в регионе Мантикора сохранила более чем достаточно средств воздействия, которых хватило бы, чтобы раздавить любого такого губернатора. Помимо всего прочего, торговая палата могла просто внести Вальтер в черный список для всего мантикорского судоходства: последствия для экономики системы стали бы разрушительными. Вместе с официальным требованием отставки Хагена и судебного преследования за сообщничество с пиратами эти меры гарантированно привели бы карьеру губернатора к полному краху. А без официального кресла он не имел никакой ценности для своих партнеров, которые все – кто тайно, кто явно – были связаны с криминалом… и многие из которых имели привычку устранять неудачников, Дабы они не портили внешний облик государства.
Хонор ненавидела такие маневры, но выбора у нее не было, и тот факт, что выбранный путь будет слишком долгим, не означал, что он окажется неэффективным. Даже если Хаген переживет эту историю, другие коррумпированные губернаторы примут во внимание то, что с ним случилось. Это, вероятно, не заставит никого из них коренным образом измениться, но зато сделает их более осмотрительными, а все, что препятствует действиям налетчиков, идет во благо Мантикоре.
Зато Хонор собрала всю информацию, которая требовалась для следующей части операции, и теперь знала что в секторе действует много других пиратских судов. Настало время взяться за них, подумала она, притягивая к себе Нимица, чтобы почесать ему грудку, и посмотрела на лейтенанта Канияму:
– Проложите курс на Шиллер, Джон. Я хочу выйти туда в течение следующих двух часов.
* * *
Джинджер Льюис наблюдала за тренировкой секции электроники старшины второй статьи Уилсона. Ей все еще было немного странно чувствовать себя проверяющим, хотя по выражению лица Джинджер никто и не догадался бы об этом. Всего несколько недель назад она сама входила в число подчиненных Уилсона. Теперь, как начальник вахты она стала командиром для старшины второй статьи. Но по крайней мере здесь ей не приходится терпеть скученность, которая царит в первом импеллерном отсеке у Брюса.
При этой мысли она усмехнулась. Здесь, в центральном посту аварийного контроля, под командой Джинджер по крайней мере работали цивилизованные люди, и тот факт, что она досконально знала свое дело, большинству из них казался достаточным. Ей очень помогло то, что Уилсон спокойно объяснил при случае: его нисколько не задевает, что ему приходится получать от нее приказы. А кроме того, люди на ее вахте с каждым днем работали все лучше и лучше.
Все это должно было служить для Джинджер источником ничем не замутненного удовлетворения. Она, в конце концов, менее чем за три месяца совершила скачок по служебной лестнице, в обычных условиях потребовавший бы пятнадцати стандартных лет, и раз лейтенант-коммандер Чу и его офицеры считают, что она справляется о своими обязанностями, значит, она и впрямь соответствует новому званию. И по этому поводу она тоже испытывала удовлетворение. Однако ее угнетала тревога за Обри, а собственный опыт общения со Штайлманом окончательно уверил ее в том, что кто-то должен поставить этого негодяя на место – быстро и решительно.
«Конечно, возможно, эта навязчивая мысль вызвана тем самым происшествием», – подумала Джинджер, когда подчиненные Уилсона закончили тренировку, уложившись в заданные нормативы. Уилсон посмотрел на нее, и она, одобрительно кивнув, подошла к центральному терминалу и вызвала на экран вахтенный журнал. Ее вахта заканчивалась только через двадцать минут, и она занялась бортжурналом, записывая замечания для своего сменщика, но даже во время работы ее мозг не переставал с тревогой мусолить одну и ту же проблему.
До настоящего момента оставалось недоказанным, что именно Штайлман избил Обри, и тот факт, что энерготехник, казалось, вышел сухим из воды, работал на его авторитет. Из-за происшествия в первом импеллерном капитан прошлась по нему, как тяжелый танк: она разжаловала его до третьего разряда и посадила на пять дней на гауптвахту (максимальное наказание за подобное нарушение). Сопутствовавший разжалованию ледяной выговор так запугал бы любое разумное существо, что оно с той минуты ходило бы по струночке. Но Штайлман разумным существом не был. Чем больше Джинджер узнавала о нем, тем более убеждалась в том, что этот человек едва ли находится в здравом уме. Он воспринял свое понижение в должности и время заключения на гауптвахте не как предупреждение, но как доказательство, что ему удалось выкрутиться, замяв дело о «несчастном случае» с Кирком Демпси. Хуже того: внешне он вроде бы и не пострадал, и это не только принесло ему завистливое уважение других хулиганов, но заставило тех, кого он запугал, еще больше нервничать при встрече с подонком. Джинджер знала, что лейтенант-коммандер Чу представил собственный короткий, с холодной точностью составленный доклад, но само по себе отсутствие официального следствия уже по двум случаям, за которые негодяя следовало списать на берег и отдать под суд, сгладило впечатление от поступка главного инженера – как, впрочем и от капитанского выговора. Штайлман твердил о своей невиновности, возражая против всех обвинений (кроме оскорбления, за которое он действительно «принес извинения» Джинджер), и клялся, что он чище свежевыпавшего снега, но Джинджер знала, что все это время он смеялся над тем, как легко отделался. Правда, он и его товарищи стали осмотрительнее, но все же она была уверена, что они только затаились на время.
Она тихо вздохнула – и закрутилась в формальностях передачи вахты. Рано или поздно Штайлман и его шайка проявят себя, и тогда уж на них обрушится вселенная. Закон неотвратим, как энтропия, – Джинджер в это свято верила. Все же от этого ущерб, который они успеют принести, не станет меньше. «Нет, – подумала она, – их надо прихлопнуть, и чем скорее, тем лучше, но без официального обвинения со стороны Обри…»
Она проследила за тем, как лейтенант Сильветти передает вахту лейтенанту Клонцу, и, кивнув главстаршине Джордану, своему сменщику, пошла по коридору к каюте. Хоть умри, надо заставить Обри сказать правду, но он закрылся, как моллюск в раковине, и больше не блуждал по судну, исследуя коридоры и переходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68