Все его игры обернутся правдой. Его отец был жив, потерявшийся где-то в глуши, и он спасёт его и примет его мантию... Стоило прожить тяжёлую жизнь, если у тебя была цель вроде этой.
Так что он держал мамины страхи в тайне. Были времена, когда она была спокойней и разумней, и он позаботился о том, чтобы научиться у неё, как ходить в магазин, и готовить, и убирать в доме, так, чтобы он мог всё это делать, когда она была запутавшаяся и испуганная. И он научился скрываться, оставаясь незаметным в школе, и не привлекать внимания соседей, даже если его мама была настолько плоха и напугана, что еле могла говорить. Чего Уилл боялся больше всего на свете, так это того, что власти могут узнать о ней, и забрать её, и поместить его в какой-то другой дом к незнакомцам. Любые трудности были лучше этого. Потому что были времена, когда мамин разум прояснялся, и она снова была счастлива, и смеялась над своими страхами, и благословляла его за то, что он так хорошо за ней смотрел; и она была так добра, и так любила его, что он не мыслил о лучшем товарище, и не хотел ничего на свете, кроме как всегда жить с нею вместе.
Но затем пришли эти люди.
Они не были из полиции, и они не были работниками социальных служб, и они не были преступниками – во всяком случае, насколько Уилл мог судить. Они не сказали ему, чего они хотят, и, несмотря на все его усилия держать их подальше, они говорили только с его мамой. А её состояние было тогда очень неустойчивым.
Но он подслушал их разговор за дверью, и услышал, как они спросили про его отца, и почувствовал, как учащается его дыхание. Эти люди хотели узнать, куда исчез Джон Перри, и не присылал ли он ей хоть что-нибудь, и когда она в последний раз о нём слышала, и не имел ли он связей с какими-нибудь иностранными посольствами. Уилл слышал, как его мама становилась всё более и более расстроенной, и, в конце концов, он вбежал в комнату и приказал им уйти.
Он был так зол, что никто из них не засмеялся, хотя он был таким маленьким. Они легко могли ударить его, или просто прижать к полу одной рукой, но он не чувствовал страха и был разъярен до смерти. Так что они ушли.
Этот эпизод только усилил его убеждённость: его отец в беде, и только он может ему помочь. Его игры больше не были детскими, и он больше не играл открыто. Всё это становилось правдой, и он должен был быть достоин этого. А вскоре Они вернулись, утверждая, что мама Уилла могла им что-то сказать. Они пришли, когда Уилл был в школе, и один из Них отвлекал её разговором внизу, в то время как второй обыскивал спальни. Она не поняла, что Они делали. Но Уилл вернулся рано, и обнаружил их, и опять накинулся на них, и Они опять ушли.
Они, похоже, знали, что он не пойдёт в полицию, из страха потерять свою маму, и становились всё более и более настойчивыми. В конце концов, Они проникли в дом, когда Уилл вышел, чтобы забрать маму домой из парка. Ей было хуже, чем обычно, и она считала, что должна прикоснуться к каждой планке в каждой скамейке за прудом. Уилл помог ей, чтобы закончить это быстрее. Когда они вернулись домой, то увидели спину одного из Них, когда он исчезал за поворотом, а когда он вошёл внутрь, то обнаружил, что Они были в доме и обыскали большинство ящиков и комодов.
Он знал, что Они искали. Зелёный кожаный кейс был самой ценной маминой вещью; он даже и не мечтал просмотреть его содержимое, и даже не знал, где он хранится. Но он знал, что в кейсе находились письма, и ещё он знал, что иногда мама их читала и плакала, и после этого она обычно говорила об отце. Так что Уилл предположил, что именно за этим Они и охотились, и он понимал, что должен с этим что-то сделать.
Он решил сначала найти для мамы безопасное место. Он думал и думал, но у них не было друзей, которых можно было бы попросить, а все соседи уже и так что-то подозревали, и единственным человеком, которому он мог доверять, была миссис Купер. Когда бы его мама оказалась там, в безопасности, он собирался найти зелёный кейс, а затем он хотел отправиться в Оксфорд, где он надеялся найти ответы на некоторые свои вопросы. Но Они пришли слишком скоро.
А теперь он убил одного из Них. А значит скоро полиция тоже будет его искать.
Что же, он хорошо умел оставаться незаметным. Теперь ему придётся стараться быть еще более незаметным, чем когда-либо раньше, и держаться как можно дольше, пока либо он не найдёт своего отца, либо Они не найдут его. И если Они найдут его первыми, то его не волновало, скольких ещё из Них он убьёт.
Позднее в тот же день, хотя это была уже скорее полночь, Уилл вышел из Оксфорда, в сорока милях от дома. Усталость пронизывала его до самых костей. Он голосовал на дороге, проехал на двух автобусах, шёл пешком, и достиг Оксфорда в шесть часов вечера, слишком поздно для того, что он хотел сделать. Он поел в «Королевских Бургерах» и сходил в кинотеатр, чтобы спрятаться (хотя про что был фильм, он забыл сразу же, как посмотрел его), и теперь он шёл по бесконечной дороге через пригород, направляясь на север.
Никто пока его не заметил. Но он понимал, что лучше бы ему найти себе какой-то ночлег, потому что чем больше темнело, тем заметнее он становился. Проблема была в том, что в садах домов вдоль дороги не было места, чтобы спрятаться, и всё ещё не было и следа открытой местности.
Он дошёл до большой транспортной развязки, где дорога, ведущая на север, пересекала Оксфордскую кольцевую. В это время ночи движение было очень слабым, и дорога была очень тихой, а все эти коттеджи были немного в стороне за широкой полосой травы по каждую сторону от дороги. Вдоль травы на краю дороги были посажены две линии грабовых деревьев, странно выглядевшие со своими абсолютно симметричными узколиственными кронами, больше похожие на детские рисунки, чем на настоящие деревья. В свете от фонарей вся эта сцена выглядела искусственной, как театральные декорации. Уилл совершенно отупел от усталости, и пока он думал – не пойти ли ему дальше на север или прилечь на траву под одним из этих деревьев и заснуть – он увидел кошку.
Она была полосатая, как Мокси. Она вышла из садика на Оксфордской стороне дороги, той самой, где стоял Уилл. Он поставил сумку на землю и протянул ладонь, и кошка подошла потереться об неё головой, совсем как Мокси. Разумеется, так поступила бы любая кошка, но, тем не менее, Уилл ощутил такую тоску по дому, что слёзы навернулись ему на глаза.
В конце концов, кошка отошла от него. Была ночь, и была территория, которую надо было патрулировать, и были мыши, на которых надо было охотиться. Она пересекла дорогу и подошла к кустам как раз за деревьями, и там она вдруг остановилась.
Уилл, который всё ещё за ней наблюдал, увидел, как странно она повела себя. Она протянула лапку, чтобы дотронуться до чего-то в воздухе перед ней, чего-то невидимого для Уилла. Затем она отскочила назад – спина изогнута, шерсть дыбом, хвост трубой. Уилл был знаком с кошачьим поведением. Он наблюдал, уже более внимательно, как кошка опять приблизилась к тому же месту – всего лишь пустому участку травы между деревьями и садовыми кустами – и опять потрогала лапкой воздух. Она отскочила, но на этот раз не так далеко и не так испуганно. Через несколько секунд обнюхивания, похлопывания лапкой и шевеления усами, любопытство победило осторожность. Кошка шагнула вперёд – и пропала.
Уилл моргнул. Затем он постоял, не двигаясь, прижимаясь к стволу ближайшего дерева, так как какой-то грузовик проехал по развязке и скользнул по нему своими фарами. Когда грузовик скрылся, он пересёк дорогу, не отрывая глаз от того места, которое исследовала кошка. Это было не так-то просто, потому что там не было ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом, но когда он подошёл к этому месту вплотную и вгляделся, то он увидел нечто.
По крайней мере, он видел это нечто глядя на него только с определенного места. Это было похоже на то, как если бы кто-то вырезал кусок из воздуха, на расстоянии метров двух от дороги, кусок, приблизительно квадратный по форме, и меньше метра в поперечнике. Даже если стоять рядом с ним, но сбоку, он был практически невидим, и он был абсолютно невидим сзади. Его можно было заметить только со стороны дороги, и даже оттуда было очень сложно его разглядеть, потому что всё, что там было видно, было практически тем же, что там было и на самом деле – кусок травы, освещённый уличным фонарём.
Но Уилл знал, без всякого сомнения, что этот кусок травы на другой стороне находился в другом мире. Он не мог бы сказать, почему он был в этом уверен. Он знал это сразу же, знал так же точно, как то, что огонь жжётся, и что доброта – это хорошо. Он смотрел на нечто, бывшее совершенно чужим.
И этого было достаточно, чтобы заставить его наклониться и посмотреть дальше. То, что он увидел, заставило его голову кружиться, а сердце биться быстрее, но он не сомневался: он пропихнул туда свою сумку, а затем пробрался туда сам, сквозь дыру в ткани этого мира в другой мир.
Уилл увидел, что стоит под колонной деревьев. Но не грабов – эти деревья были высокими пальмами, и, как и в Оксфорде, они были посажены в линию вдоль травы. Но это был центр широкого бульвара, и по сторонам его выстроились кафе и маленькие магазинчики, все – ярко освещённые, открытые, абсолютно тихие и пустые, под небом, полным звёзд. Горячая ночь была наполнена ароматом цветов и солёным запахом моря.
Уилл осторожно огляделся. За спиной полная луна освещала далёкую гряду больших зелёных холмов, и на склонах у их подножия были дома с богатыми садами, и открытый парк с кущами деревьев, и белый отблеск классической церкви. Прямо за ним в воздухе был вырез, такой же незаметный с этой стороны, как и с той, но он определённо был здесь. Он наклонился, чтобы посмотреть сквозь него, и увидел Оксфордскую дорогу, в своём собственном мире. Он повернулся, вздрогнув: чем бы ни был этот новый мир, он должен был быть лучше того, что он только что покинул. Ощущая какую-то лёгкость внутри головы, и чувствуя, что он спал и бодрствовал в одно и то же время, он встал и огляделся в поисках кошки.
Её нигде не было видно. Без сомнения, она уже исследовала эти узкие улицы и садики за ресторанчиками, чьи огни выглядели столь привлекательно. Уилл поднял свою изодранную сумку и медленно пошёл через дорогу по направлению к ним, двигаясь очень осторожно на случай, если это всё вдруг исчезнет. В воздухе этого места было что-то средиземноморское, или, может быть, карибское. Уилл никогда не был за пределами Англии, и не мог сравнить это с чем бы то ни было из того, что он знал, но это было одно из тех мест, где люди выходили поздним вечером, чтобы поесть и выпить, танцевать и наслаждаться музыкой. За исключением того, что здесь никого не было, и тишина была оглушающей.
На первом же углу, до которого он дошёл, стояло кафе, с маленькими зелёными столиками на мостовой, оцинкованным сверху баром и кофейным автоматом. На некоторых столиках стояли полупустые бокалы; в одной пепельнице лежала сигарета, истлевшая до самого фильтра; тарелка ризотто стояла рядом с корзинкой засохших рогаликов, твёрдых, как картон.
Он достал бутылку лимонада из холодильника за баром, а затем, перед тем как бросить фунтовую монету в кассу, ему пришла в голову мысль. Закрыв кассу, он открыл её заново, догадавшись, что здешние деньги могут подсказать ему, где он находится. Валюта называлась корона, но это ему ничего не сказало.
Он положил деньги обратно, и открыл бутылку открывалкой, привязанной к прилавку, прежде чем покинуть кафе и отправиться вниз по улице в сторону от бульвара. Небольшие магазины, овощные и хлебные, стояли вперемешку с ювелирными и цветочными, а завешенные бисерными занавесками двери вели в частные дома, где кованые железные балконы, полные цветов, нависали над узкой мостовой, и где тишина, будучи закрытой, была ещё более заметна.
Улочки вели вниз, и довольно скоро они привели на широкую улицу, где пальмы поднимались высоко в воздух, а нижняя сторона их листьев блестела в свете фонарей.
А на другой стороне улицы было море. Уилл смотрел на гавань, ограниченную слева каменным волноломом, а справа был мыс, на котором стояло большое здание, с каменными колоннами, широкими ступеньками и резными балконами, залитое светом прожекторов посреди кустов и деревьев. В гавани стояли на якоре одна или две вёсельные лодки, а за волноломом звёздный свет мерцал и переливался на спокойной поверхности моря.
К этому моменту усталость почти исчезла. Уилл совершенно проснулся и умирал от любопытства. Время от времени, проходя по узким улочкам, он протягивал руку, чтобы прикоснуться к стене, или двери, или цветам в оконном ящике, и все они были убедительно настоящие. Теперь он хотел прикоснуться ко всему ландшафту, лежавшему перед ним, потому что это было слишком много для одних глаз. Он стоял неподвижно, глубоко, и почти испуганно дыша. Он вдруг понял, что всё ещё держит в руке ту бутылку, что взял из кафе. Он отпил из неё, и это было именно тем, чем и казалось – ледяным лимонадом, и это тоже было прекрасно, потому что ночной воздух был горячим.
Он побрёл направо, мимо отелей с навесами над ярко освещёнными дверьми, с маленькими бунгало за ними, пока он не добрался до маленького мыса, и до сада на нём. Здание посреди деревьев, с покрытым фресками фасадом, освещённым прожекторами, было, по всей видимости, оперой. Повсюду между увешанными лампами олеандровыми деревьями разбегались и переплетались дорожки, но не было слышно ни одного звука: ни ночных птиц, ни насекомых, ничего, кроме шагов Уилла.
Единственным звуком, который он мог услышать, был ритмичный, тихий плёск небольших волн на пляже за пальмами на краю сада. Уилл отправился туда. Сейчас был наполовину прилив, или, может быть, наполовину отлив, и несколько педальных прогулочных лодок были выстроены в ряд на белом песке за линией прилива. Каждые несколько секунд небольшая волна выплескивалась на берег, прежде чем медленно вернуться и исчезнуть под следующей. А где-то на расстоянии пятидесяти метров от берега из воды возвышалась платформа для прыжков в воду.
Уилл присел рядом с одной их лодок и стряхнул с ног свои ботинки, дешёвые туфли, которые уже разваливались и сдавливали его горячие ступни. Он положил носки рядом с ними и погрузил свои пальцы глубоко в песок. Несколько секунд спустя он отшвырнул в сторону остальную свою одежду и вошёл в море. Вода была восхитительной температуры где-то между прохладной и тёплой. Он добрался до платформы и, подтянув себя вверх и усевшись на её размягчённую водой палубу, посмотрел на город.
По правую руку была гавань, прикрытая со стороны моря волноломом. За ней, на расстоянии около мили, стоял маяк, выкрашенный в красно-белую полоску. А за маяком смутно возвышались далёкие откосы, а дальше за ними – те самые огромные зелёные холмы, которые он заметил с того места, где впервые появился.
Поближе были светящиеся деревья в саду какого-то казино, и городские улицы, и набережная с отелями, и ресторанчиками, и магазинчиками, залитая тёплым светом, и всё это совершенно безмолвное и пустое. И безопасное. Никто не смог бы последовать за ним сюда. Люди, которые обыскивали его дом, никогда не узнают, полиция никогда его не найдёт. Чтобы прятаться, у него был целый мир. Впервые с того момента, как он удрал из собственного дома этим утром, Уилл почувствовал себя в безопасности. Он опять хотел пить, да и есть тоже, ведь в последний раз он ел в другом мире.
Он соскользнул в воду и медленно доплыл до пляжа, где натянул трусы, и взял в руки остальную одежду и сумку. Он выбросил пустую бутылку в первую же мусорную корзину на своём пути и отправился босиком по мостовой обратно к гавани. Когда его кожа немного подсохла, он надел джинсы и осмотрелся в поисках места, где можно было бы найти еду. Отели были слишком величественны. Он заглянул в первый же отель, но тот был таким большим, что ему стало неуютно, и продолжил свой путь вниз по набережной, пока не наткнулся на маленькое кафе, которое выглядело как раз тем, что нужно. Он не мог сказать почему: это кафе ничем особым не отличалось от дюжины других, с таким же увитым цветами балконом на втором этаже, и такими же столиками и стульями на мостовой, но это место словно приглашало его.
Внутри был бар с фотографиями боксёров на стене, и подписанным плакатом широко улыбающегося аккордеониста. Там же была кухня, а дверь рядом с ней открывалась в узкий лестничный пролёт, покрытый коврами с изображением цветов.
Он тихонько поднялся по узкой лестнице и открыл первую же дверь, на которую наткнулся. Это была комната с видом на набережную. Внутри было горячо и душно, и Уилл открыл стеклянную балконную дверь, чтобы впустить внутрь ночной воздух.
Сама комната была маленькой и запущенной, и была уставлена слишком большой для неё мебелью, но она была чистой и удобной. Похоже, здесь жили гостеприимные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Так что он держал мамины страхи в тайне. Были времена, когда она была спокойней и разумней, и он позаботился о том, чтобы научиться у неё, как ходить в магазин, и готовить, и убирать в доме, так, чтобы он мог всё это делать, когда она была запутавшаяся и испуганная. И он научился скрываться, оставаясь незаметным в школе, и не привлекать внимания соседей, даже если его мама была настолько плоха и напугана, что еле могла говорить. Чего Уилл боялся больше всего на свете, так это того, что власти могут узнать о ней, и забрать её, и поместить его в какой-то другой дом к незнакомцам. Любые трудности были лучше этого. Потому что были времена, когда мамин разум прояснялся, и она снова была счастлива, и смеялась над своими страхами, и благословляла его за то, что он так хорошо за ней смотрел; и она была так добра, и так любила его, что он не мыслил о лучшем товарище, и не хотел ничего на свете, кроме как всегда жить с нею вместе.
Но затем пришли эти люди.
Они не были из полиции, и они не были работниками социальных служб, и они не были преступниками – во всяком случае, насколько Уилл мог судить. Они не сказали ему, чего они хотят, и, несмотря на все его усилия держать их подальше, они говорили только с его мамой. А её состояние было тогда очень неустойчивым.
Но он подслушал их разговор за дверью, и услышал, как они спросили про его отца, и почувствовал, как учащается его дыхание. Эти люди хотели узнать, куда исчез Джон Перри, и не присылал ли он ей хоть что-нибудь, и когда она в последний раз о нём слышала, и не имел ли он связей с какими-нибудь иностранными посольствами. Уилл слышал, как его мама становилась всё более и более расстроенной, и, в конце концов, он вбежал в комнату и приказал им уйти.
Он был так зол, что никто из них не засмеялся, хотя он был таким маленьким. Они легко могли ударить его, или просто прижать к полу одной рукой, но он не чувствовал страха и был разъярен до смерти. Так что они ушли.
Этот эпизод только усилил его убеждённость: его отец в беде, и только он может ему помочь. Его игры больше не были детскими, и он больше не играл открыто. Всё это становилось правдой, и он должен был быть достоин этого. А вскоре Они вернулись, утверждая, что мама Уилла могла им что-то сказать. Они пришли, когда Уилл был в школе, и один из Них отвлекал её разговором внизу, в то время как второй обыскивал спальни. Она не поняла, что Они делали. Но Уилл вернулся рано, и обнаружил их, и опять накинулся на них, и Они опять ушли.
Они, похоже, знали, что он не пойдёт в полицию, из страха потерять свою маму, и становились всё более и более настойчивыми. В конце концов, Они проникли в дом, когда Уилл вышел, чтобы забрать маму домой из парка. Ей было хуже, чем обычно, и она считала, что должна прикоснуться к каждой планке в каждой скамейке за прудом. Уилл помог ей, чтобы закончить это быстрее. Когда они вернулись домой, то увидели спину одного из Них, когда он исчезал за поворотом, а когда он вошёл внутрь, то обнаружил, что Они были в доме и обыскали большинство ящиков и комодов.
Он знал, что Они искали. Зелёный кожаный кейс был самой ценной маминой вещью; он даже и не мечтал просмотреть его содержимое, и даже не знал, где он хранится. Но он знал, что в кейсе находились письма, и ещё он знал, что иногда мама их читала и плакала, и после этого она обычно говорила об отце. Так что Уилл предположил, что именно за этим Они и охотились, и он понимал, что должен с этим что-то сделать.
Он решил сначала найти для мамы безопасное место. Он думал и думал, но у них не было друзей, которых можно было бы попросить, а все соседи уже и так что-то подозревали, и единственным человеком, которому он мог доверять, была миссис Купер. Когда бы его мама оказалась там, в безопасности, он собирался найти зелёный кейс, а затем он хотел отправиться в Оксфорд, где он надеялся найти ответы на некоторые свои вопросы. Но Они пришли слишком скоро.
А теперь он убил одного из Них. А значит скоро полиция тоже будет его искать.
Что же, он хорошо умел оставаться незаметным. Теперь ему придётся стараться быть еще более незаметным, чем когда-либо раньше, и держаться как можно дольше, пока либо он не найдёт своего отца, либо Они не найдут его. И если Они найдут его первыми, то его не волновало, скольких ещё из Них он убьёт.
Позднее в тот же день, хотя это была уже скорее полночь, Уилл вышел из Оксфорда, в сорока милях от дома. Усталость пронизывала его до самых костей. Он голосовал на дороге, проехал на двух автобусах, шёл пешком, и достиг Оксфорда в шесть часов вечера, слишком поздно для того, что он хотел сделать. Он поел в «Королевских Бургерах» и сходил в кинотеатр, чтобы спрятаться (хотя про что был фильм, он забыл сразу же, как посмотрел его), и теперь он шёл по бесконечной дороге через пригород, направляясь на север.
Никто пока его не заметил. Но он понимал, что лучше бы ему найти себе какой-то ночлег, потому что чем больше темнело, тем заметнее он становился. Проблема была в том, что в садах домов вдоль дороги не было места, чтобы спрятаться, и всё ещё не было и следа открытой местности.
Он дошёл до большой транспортной развязки, где дорога, ведущая на север, пересекала Оксфордскую кольцевую. В это время ночи движение было очень слабым, и дорога была очень тихой, а все эти коттеджи были немного в стороне за широкой полосой травы по каждую сторону от дороги. Вдоль травы на краю дороги были посажены две линии грабовых деревьев, странно выглядевшие со своими абсолютно симметричными узколиственными кронами, больше похожие на детские рисунки, чем на настоящие деревья. В свете от фонарей вся эта сцена выглядела искусственной, как театральные декорации. Уилл совершенно отупел от усталости, и пока он думал – не пойти ли ему дальше на север или прилечь на траву под одним из этих деревьев и заснуть – он увидел кошку.
Она была полосатая, как Мокси. Она вышла из садика на Оксфордской стороне дороги, той самой, где стоял Уилл. Он поставил сумку на землю и протянул ладонь, и кошка подошла потереться об неё головой, совсем как Мокси. Разумеется, так поступила бы любая кошка, но, тем не менее, Уилл ощутил такую тоску по дому, что слёзы навернулись ему на глаза.
В конце концов, кошка отошла от него. Была ночь, и была территория, которую надо было патрулировать, и были мыши, на которых надо было охотиться. Она пересекла дорогу и подошла к кустам как раз за деревьями, и там она вдруг остановилась.
Уилл, который всё ещё за ней наблюдал, увидел, как странно она повела себя. Она протянула лапку, чтобы дотронуться до чего-то в воздухе перед ней, чего-то невидимого для Уилла. Затем она отскочила назад – спина изогнута, шерсть дыбом, хвост трубой. Уилл был знаком с кошачьим поведением. Он наблюдал, уже более внимательно, как кошка опять приблизилась к тому же месту – всего лишь пустому участку травы между деревьями и садовыми кустами – и опять потрогала лапкой воздух. Она отскочила, но на этот раз не так далеко и не так испуганно. Через несколько секунд обнюхивания, похлопывания лапкой и шевеления усами, любопытство победило осторожность. Кошка шагнула вперёд – и пропала.
Уилл моргнул. Затем он постоял, не двигаясь, прижимаясь к стволу ближайшего дерева, так как какой-то грузовик проехал по развязке и скользнул по нему своими фарами. Когда грузовик скрылся, он пересёк дорогу, не отрывая глаз от того места, которое исследовала кошка. Это было не так-то просто, потому что там не было ничего, за что можно было бы зацепиться взглядом, но когда он подошёл к этому месту вплотную и вгляделся, то он увидел нечто.
По крайней мере, он видел это нечто глядя на него только с определенного места. Это было похоже на то, как если бы кто-то вырезал кусок из воздуха, на расстоянии метров двух от дороги, кусок, приблизительно квадратный по форме, и меньше метра в поперечнике. Даже если стоять рядом с ним, но сбоку, он был практически невидим, и он был абсолютно невидим сзади. Его можно было заметить только со стороны дороги, и даже оттуда было очень сложно его разглядеть, потому что всё, что там было видно, было практически тем же, что там было и на самом деле – кусок травы, освещённый уличным фонарём.
Но Уилл знал, без всякого сомнения, что этот кусок травы на другой стороне находился в другом мире. Он не мог бы сказать, почему он был в этом уверен. Он знал это сразу же, знал так же точно, как то, что огонь жжётся, и что доброта – это хорошо. Он смотрел на нечто, бывшее совершенно чужим.
И этого было достаточно, чтобы заставить его наклониться и посмотреть дальше. То, что он увидел, заставило его голову кружиться, а сердце биться быстрее, но он не сомневался: он пропихнул туда свою сумку, а затем пробрался туда сам, сквозь дыру в ткани этого мира в другой мир.
Уилл увидел, что стоит под колонной деревьев. Но не грабов – эти деревья были высокими пальмами, и, как и в Оксфорде, они были посажены в линию вдоль травы. Но это был центр широкого бульвара, и по сторонам его выстроились кафе и маленькие магазинчики, все – ярко освещённые, открытые, абсолютно тихие и пустые, под небом, полным звёзд. Горячая ночь была наполнена ароматом цветов и солёным запахом моря.
Уилл осторожно огляделся. За спиной полная луна освещала далёкую гряду больших зелёных холмов, и на склонах у их подножия были дома с богатыми садами, и открытый парк с кущами деревьев, и белый отблеск классической церкви. Прямо за ним в воздухе был вырез, такой же незаметный с этой стороны, как и с той, но он определённо был здесь. Он наклонился, чтобы посмотреть сквозь него, и увидел Оксфордскую дорогу, в своём собственном мире. Он повернулся, вздрогнув: чем бы ни был этот новый мир, он должен был быть лучше того, что он только что покинул. Ощущая какую-то лёгкость внутри головы, и чувствуя, что он спал и бодрствовал в одно и то же время, он встал и огляделся в поисках кошки.
Её нигде не было видно. Без сомнения, она уже исследовала эти узкие улицы и садики за ресторанчиками, чьи огни выглядели столь привлекательно. Уилл поднял свою изодранную сумку и медленно пошёл через дорогу по направлению к ним, двигаясь очень осторожно на случай, если это всё вдруг исчезнет. В воздухе этого места было что-то средиземноморское, или, может быть, карибское. Уилл никогда не был за пределами Англии, и не мог сравнить это с чем бы то ни было из того, что он знал, но это было одно из тех мест, где люди выходили поздним вечером, чтобы поесть и выпить, танцевать и наслаждаться музыкой. За исключением того, что здесь никого не было, и тишина была оглушающей.
На первом же углу, до которого он дошёл, стояло кафе, с маленькими зелёными столиками на мостовой, оцинкованным сверху баром и кофейным автоматом. На некоторых столиках стояли полупустые бокалы; в одной пепельнице лежала сигарета, истлевшая до самого фильтра; тарелка ризотто стояла рядом с корзинкой засохших рогаликов, твёрдых, как картон.
Он достал бутылку лимонада из холодильника за баром, а затем, перед тем как бросить фунтовую монету в кассу, ему пришла в голову мысль. Закрыв кассу, он открыл её заново, догадавшись, что здешние деньги могут подсказать ему, где он находится. Валюта называлась корона, но это ему ничего не сказало.
Он положил деньги обратно, и открыл бутылку открывалкой, привязанной к прилавку, прежде чем покинуть кафе и отправиться вниз по улице в сторону от бульвара. Небольшие магазины, овощные и хлебные, стояли вперемешку с ювелирными и цветочными, а завешенные бисерными занавесками двери вели в частные дома, где кованые железные балконы, полные цветов, нависали над узкой мостовой, и где тишина, будучи закрытой, была ещё более заметна.
Улочки вели вниз, и довольно скоро они привели на широкую улицу, где пальмы поднимались высоко в воздух, а нижняя сторона их листьев блестела в свете фонарей.
А на другой стороне улицы было море. Уилл смотрел на гавань, ограниченную слева каменным волноломом, а справа был мыс, на котором стояло большое здание, с каменными колоннами, широкими ступеньками и резными балконами, залитое светом прожекторов посреди кустов и деревьев. В гавани стояли на якоре одна или две вёсельные лодки, а за волноломом звёздный свет мерцал и переливался на спокойной поверхности моря.
К этому моменту усталость почти исчезла. Уилл совершенно проснулся и умирал от любопытства. Время от времени, проходя по узким улочкам, он протягивал руку, чтобы прикоснуться к стене, или двери, или цветам в оконном ящике, и все они были убедительно настоящие. Теперь он хотел прикоснуться ко всему ландшафту, лежавшему перед ним, потому что это было слишком много для одних глаз. Он стоял неподвижно, глубоко, и почти испуганно дыша. Он вдруг понял, что всё ещё держит в руке ту бутылку, что взял из кафе. Он отпил из неё, и это было именно тем, чем и казалось – ледяным лимонадом, и это тоже было прекрасно, потому что ночной воздух был горячим.
Он побрёл направо, мимо отелей с навесами над ярко освещёнными дверьми, с маленькими бунгало за ними, пока он не добрался до маленького мыса, и до сада на нём. Здание посреди деревьев, с покрытым фресками фасадом, освещённым прожекторами, было, по всей видимости, оперой. Повсюду между увешанными лампами олеандровыми деревьями разбегались и переплетались дорожки, но не было слышно ни одного звука: ни ночных птиц, ни насекомых, ничего, кроме шагов Уилла.
Единственным звуком, который он мог услышать, был ритмичный, тихий плёск небольших волн на пляже за пальмами на краю сада. Уилл отправился туда. Сейчас был наполовину прилив, или, может быть, наполовину отлив, и несколько педальных прогулочных лодок были выстроены в ряд на белом песке за линией прилива. Каждые несколько секунд небольшая волна выплескивалась на берег, прежде чем медленно вернуться и исчезнуть под следующей. А где-то на расстоянии пятидесяти метров от берега из воды возвышалась платформа для прыжков в воду.
Уилл присел рядом с одной их лодок и стряхнул с ног свои ботинки, дешёвые туфли, которые уже разваливались и сдавливали его горячие ступни. Он положил носки рядом с ними и погрузил свои пальцы глубоко в песок. Несколько секунд спустя он отшвырнул в сторону остальную свою одежду и вошёл в море. Вода была восхитительной температуры где-то между прохладной и тёплой. Он добрался до платформы и, подтянув себя вверх и усевшись на её размягчённую водой палубу, посмотрел на город.
По правую руку была гавань, прикрытая со стороны моря волноломом. За ней, на расстоянии около мили, стоял маяк, выкрашенный в красно-белую полоску. А за маяком смутно возвышались далёкие откосы, а дальше за ними – те самые огромные зелёные холмы, которые он заметил с того места, где впервые появился.
Поближе были светящиеся деревья в саду какого-то казино, и городские улицы, и набережная с отелями, и ресторанчиками, и магазинчиками, залитая тёплым светом, и всё это совершенно безмолвное и пустое. И безопасное. Никто не смог бы последовать за ним сюда. Люди, которые обыскивали его дом, никогда не узнают, полиция никогда его не найдёт. Чтобы прятаться, у него был целый мир. Впервые с того момента, как он удрал из собственного дома этим утром, Уилл почувствовал себя в безопасности. Он опять хотел пить, да и есть тоже, ведь в последний раз он ел в другом мире.
Он соскользнул в воду и медленно доплыл до пляжа, где натянул трусы, и взял в руки остальную одежду и сумку. Он выбросил пустую бутылку в первую же мусорную корзину на своём пути и отправился босиком по мостовой обратно к гавани. Когда его кожа немного подсохла, он надел джинсы и осмотрелся в поисках места, где можно было бы найти еду. Отели были слишком величественны. Он заглянул в первый же отель, но тот был таким большим, что ему стало неуютно, и продолжил свой путь вниз по набережной, пока не наткнулся на маленькое кафе, которое выглядело как раз тем, что нужно. Он не мог сказать почему: это кафе ничем особым не отличалось от дюжины других, с таким же увитым цветами балконом на втором этаже, и такими же столиками и стульями на мостовой, но это место словно приглашало его.
Внутри был бар с фотографиями боксёров на стене, и подписанным плакатом широко улыбающегося аккордеониста. Там же была кухня, а дверь рядом с ней открывалась в узкий лестничный пролёт, покрытый коврами с изображением цветов.
Он тихонько поднялся по узкой лестнице и открыл первую же дверь, на которую наткнулся. Это была комната с видом на набережную. Внутри было горячо и душно, и Уилл открыл стеклянную балконную дверь, чтобы впустить внутрь ночной воздух.
Сама комната была маленькой и запущенной, и была уставлена слишком большой для неё мебелью, но она была чистой и удобной. Похоже, здесь жили гостеприимные люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32