– Вам надо поторопиться, – сказал Фрейд Гамилькару. – Мальчик в 12 лет уже мужчина, а первые соки самые драгоценные, как молодое вино. К старости сперма устает.
Тут Фрейд был прав.
ГЛАВА 4. Обыск без ордера на обыск
Мне снилось – мы умерли оба.
Н. Гумилев
Гайдамака осторожно оглянулся. За его спиной ничего особенного не происходило, но в углу кабинета неприметно сидел на стуле человек… наверно, не человек, а товарищ… возможно, не товарищ, а гражданин… – Гайдамака в этой иерархии окончательно запутался – в синем, вроде бы больничном, халате с закатанными рукавами, закинув голые ногу за ногу в поношенных шлепанцах. Сидел он неподвижно, как к стулу приклеенный, с легкой дрожью в босом колене, и смотрел строго перед собой в одну точку куда-то под стул Гайдамаки, на его стоптанные каблуки, и как будто здесь не присутствовал.
– Здравствуйте! – поздоровался Гайдамака.
(А как же, как в детстве учили.)
Гражданин не ответил.
Хоть бы кивнул, невежа. Даже лицо не дрогнуло. Сидит, как истукан, сомнамбула или восковая статуя. Взгляд опустил под стул, глаз не видно…
«Подсобник! – внезапно догадался Гайдамака. – Товарищ майор ручки не будет пачкать, а этот – мастер-исполнитель на все руки. Пришел на работу и переоделся в рабочую спецовку для исполнения служебных обязанностей. Вот только сапоги нужны, а не шлепанцы, чтоб бить ногами удобней. Вот они какие, мастера заплечных дел – товарищи Малюты Скуратовы и Лаврентии Берии! Закатают синие рукава, в морду дадут, жилы вытянут, мужское достоинство растопчут… – Гайдамака в очередной раз поправил ширинку, – а потом халат снимут, переоденутся в чистенькое и отправятся на матч сезона „Черноморец“ (Одесса) – „Динамо“ (Киев)».
– Вам опять поплохело? – тревожно спросил майор. – Может быть, еще на горшок сходите?
– Нет, спасибо, благодарю.
– Пожалуйста. Мое дело – предложить… На что же он клюет, интересно?… Может быть, он не на вас лично клюет, а на какой-нибудь предмет в ваших карманах? – засомневался майор. – Извините, ради Бога, командир, не подумайте ничего такого плохого, но не могли бы вы показать, что у вас в карманах?
«Обыск, – меланхолично отметил Гайдамака. – А после обыска – ордер на арест. А после ордера – сразу в морду. А ты как думал?»
– Зря, зря вы так думаете, – продолжал читать мысли майор Нуразбеков. – У меня никаких ордеров нет, типография бланки не напечатала. Хотите, я перед вами свои карманы выверну?…
– Хочу, – вякнул Гайдамака.
– Вот, пожалуйста… – Майор с готовностью вывернул пустые карманы своих белых брюк и объяснил: – Я в карманах ничего не ношу, а только в сумке. Так что берите с меня пример – никакой это не обыск, а дружеская просьба: сделайте мне одолжение – выверните карманы. Как в песне поется: «А что у вас, ребята, в рюкзаках?»
Против личного примера и дружеской просьбы возразить было нечего. Гайдамака выложил на стол перед майором все добро, что было в карманах штанов. Вот что там было (даже самому интересно взглянуть – ну-с, что мы таскаем в карманах, идя на собеседование в КГБ?): желтая примятая пачка папирос «Сальве», коробок спичек с красным петухом, задрипанный носовой платок, пробитый трамвайный талон, груда липкой мелочи, труха какая-то…
– А сказали, что не курите. – Майор Нуразбеков укоризненно указал па пачку «Сальве».
– С утра бросил.
– А в заднем кармане что?
Достал из заднего кармана видавший виды паспорт «Гражданина СССР» с билетом на футбол «Черноморец» – «Динамо».
– А здесь что у вас?
Из нагрудного кармана рубашки появились записная книжка, пластмассовая расческа и американская шариковая ручка с механически обнажающейся купальщицей. Стыдоба… И носовой платок, и паспорт в разводах, и авторучка-дешевка.
– Так… Давайте вместе подумаем: на что же он здесь клюет? На обнаженную натуру, что ли?… – с сомнением проговорил майор Нуразбеков, поднял неприличную авторучку над головой, перевернул ее вверх ногами, черный купальник с девицы сполз и обнажил эту самую натуру.
Майор ждал.
Но никто не собирался клевать на эту дешевку.
– Не клюет он на голых баб, – окончательно решил майор, отложил авторучку (девица тут же оделась) и продолжил изучение барахла на столе. Ненароком открыл, проверил паспорт, обнаружил в паспорте билет на футбол. – Что, на футбол собрались? Кто сегодня играет?
– «Черноморец» с Киевом.
– А, матч сезона… Можно не ходить. Будет ничья, «три-три», опять сговорились… А где ваши деньги? Денег вы с собой не взяли? – наблюдательно заметил майор. – Как же так: в Одессу на футбол и без денег?
– Взял… Но все утром с Трясогузом на коньяк потратил, – вывернулся Гайдамака.
– То есть, пропили. Как же обратно в Гуляй-град уедете? Вы ведь не на машине? Или вы уже домой не собираетесь, решили здесь у нас в КГБ заночевать? Может, некуда уже и ехать, может, Гуляй-града уже и нету…
«Все ему шуточки-смехуечки, – подумал Гайдамака. – На шуточки пытается взять майор».
– Нет, спасибо, мне сегодня надо домой. Придумаю что-нибудь. Одолжу у кого-нибудь на обратный путь.
– У кого? У вас в Одессе друзья есть? Родственники? Никого вроде нет – мы выясняли. Надо было на своем служебном самосвале приехать. У вас какой самосвал? «ОГУ 23-63»?… Водителя отпустили бы на пляж, сами – к нам в гости, потом – на футбол, а вечером на самосвале – в Гуляй-град. Домой ведь хочется? Кому не хочется… А может быть, вы решили, что негоже государственный транспорт по личным делам гонять? – опять снасмешничал майор Нуразбеков, продолжая разгребать указательным пальцем липкую мелочь.
Все– то он знал, майор; очень уж проницательно попадал Гайдамаке под дых.
– Вызов в КГБ – не личное дело каждого, – попробовал отшутиться Гайдамака.
– Очень точно подмечено. Вот и приехали бы в КГБ на служебном самосвале. Ладно, я вам одолжу денег на обратный проезд, а в следующий раз встретимся – отдадите.
«Значит, будет следующий раз…»
– Да, а где ваши ключи от квартиры? Как вы в собственный дом попадете?
Опять под дых!
– Ключи… Ключи я товарищу оставил. Товарищ ко мне приехал… С Дальнего Севера, – придумал себе товарища Гайдамака.
– Ага. Товарищ приехал, с Дальнего Севера. Бывает. Чего только иа свете не бывает, – согласился майор Нуразбеков. – Есть такая народная песенка – она поется медленно, тягостно и уныло… – и майор заунывно пропел:
Мы с товарищем работаем на Северной Двине.
Ничего не причитается ни ему, ни мне.
– Так примерно? – спросил он.
– Примерно так, – согласился Гайдамака. – А я вот знаю похожую…
– Тоже народную? Спойте! – потребовал майор. Гайдамака спел:
Мы с товарищем вдвоем работаем на дизеле,
он мудак, и я мудак, у нас инструмент сп…
– Браво! – захохотал майор. – Нет, с таким народом не пропадешь! Товарища-то вашего как зовут?… Фамилия у него есть?
– Это… Андрюхой его зовут.
– Андрюха. И такие имена бывают. Чего только на свете не бывает… Стоп, а это что?!
И майор Нуразбеков с алчной страстью золотоискателя выкатил указательным пальцем из груды мелочи и табачной трухи стеклоподобный прозрачно-мутно-белесый шаровидно-овальный камешек.
– Это… Как его… Реголит.
– Реголит, реголит… – забормотал майор, жадно разглядывая камешек на просвет. – Он что, еврей?
– Кто еврей? – удивился Гайдамака.
– Андрюха ваш.
– Почему?!. Андрюха?!. Щирый украинец!
– Аидрюха Реголит… Странная фамилия. Еврейская? Или немецкая?
– Да не!… При чем тут… Лукьяненко его фамилия. Реголит – это то, что вы в руках держите.
– Да ну?! – Майор Нуразбеков внимательнейшим образом продолжил изучение барахолки на столе. – Реголит, реголит… Напомните, забыл… Это что, реголит?
– Такой строительный дорожный матерьял, вроде щебенки. Хороший, качественный, дефицитный. Даже на Луне есть, а у нас не достанешь. Случайно завалялся в кармане.
– Ну, это вы загнули – на Луне!… О! А вот еще один реголит случайно завалялся! – Майор с азартом выкатил из барахла второй камешек и принялся сдувать с него табачную пыль. Желтоватое лицо майора то ли подсвечивалось из окна солнцем, то ли самолюминесцировало от удовольствия. – Не реголит, а целая реголитина!… Дороги, что ли, из этого реголита строите?
– Сильно сказано – «строим»… Ремонтируем, подсыпаем потихоньку…
– Значит, это и есть тот знаменитый дефицитный доброкачественный реголит в первозданном виде? – Майор Нуразбеков бережно держал двумя пальцами прозрачный камешек на уровне глаз и, будто разрезая узким взглядом, смотрел сквозь него за спину Гайдамаки. – Значит, вы утверждаете, что этот реголит даже на Луне есть, а у нас не достать? Ну, насчет Луны – это вы загнули, загнули!
За спиной Гайдамаки затрещал стул – Гайдамака спиной увидел, как Малюта Скуратов в больничном халате тяжело поднимался со стула.
«Вот сейчас…» – спинным мозгом подумал Гайдамака, ожидая первого страшного удара сзади.
– Точно… Это… реголит… – подтвердил за его спиной Малюта Скуратов.
Голос и интонация царского сатрапа показались Гайдамаке знакомыми.
Опять затрещал стул, опять человек сел.
– Что, голос знакомый? – тут же прицепился к Гайдамаке майор Нуразбеков. – Да вы оглянитесь, оглянитесь – может быть, узнаете!
Гайдамака опять послушно оглянулся. Голос был знакомый, но Гайдамаку сбивали с толку этот стираный-перестираный больничный халат, эти шлепанцы, просящие каши, и это лицо мертвенно-серого цвета…
ГЛАВА 5. Штормовое предупреждение автора
Уважаемому Читателю в следующей главе предстоит разбираться с родословной Пушкина, поэтому ленивый читатель (кстати, самый любимый автором читатель), лежа на диване, может спокойно не читать ГЛАВУ 6, самую длинную главу в романе, потому что все равно ничего не поймет, – как не понял ее и сам автор, списавший эту генетическую главу из монографии Шкфорцопфа и из «Дела» Нуразбекова.
ГЛАВА 6 Гаданье на горохе, или розыски мужской и женской линий Пушкина
Не занимайтесь баснями и родословиями бесконечными.
Св. Павел. Послание к галатам
«Подумайте – что вы делаете?! Россия не ваше отечество, ваше пребывание во Франции сделало вас чуждым климату и образу жизни полудикой России. Останьтесь во Франции, за которую вы уже пролили свою кровь». Ибрагим искренне поблагодарил герцога, но остался тверд в своем намерении. «Жалею, – сказал герцог, – но, впрочем, вы правы».
А. Пушкин. Арап Петра Великого
В генплан Гамилькара но выведению Пушкина лиульта Люси входила как невеста для Гайдамаки, но после никакого лечения у Фрейда ее отдали то ли в жены, то ли в наложницы колдуну Мендейле. Люська поначалу перепугалась, вид колдуна был устрашающ: жирные черные губы-пиявки, выпученные глаза, в носу янтарный мундштук, мочки ушей оттянуты до сосков, в мочки вставлены блюдца. Но его доброе сердце и, самое главное, увесистая мужественность, привели Люську в такой восторг, что инфантильная нимфетка, которая так измучила ее, ушла из нее в реальность БКР Й, и Люська, наконец-то заимев то, что хотела, – стабильно, каждый день и но нескольку раз, – пошла на выздоровление, что не только не противоречило учению Фрейда, но подтверждало его: найти в подсознании психический корень своей болезни (Люська нашла этот корень у колдуна) и не бояться его (Люська его не боялась). Колдун был тоже доволен Люськой. Ему предложили отложить горох и дрозофил и разобраться с генезисом Пушкина как по мужской, так и по женской линии. Мендейла обложился книгами и вот что выяснил (этот документ есть в «Деле» Нуразбекова, примечания в фигурных скобках {} его же):
«Негроиды и европеоиды примерно одинаково удалены от монголоидов в таксономической иерархии по иммунологическому анализу сывороточных альбуминов и по геному ближе друг к другу, чем к монголоидам, – писал колдун. – Я разработал способ, позволяющий судить о близости европеоидов и негроидов по особенностям генетического кода. В молекуле ДНК существуют участки-регуляторы, управляющие активностью структурных генов. Например: лень, выпивки и любовные похождения Пушкина {спал, пьянствовал и предавался… по девять месяцев в году, кроме Болдинских осеней} несомненно пошли от структурных генов деда, арапа Петра Великого {арап был Пушкину прадедом, но Пушкин часто называл его дедом, поэтому на путаницу с дедом-прадедом можно не обращать внимания}, „который умер в своей деревне от следствий невоздержанной жизни“. Последний раз Пушкин, общался с дедушкой в ранней юности. Встретились, дед запросил водку, велел и внуку поднести стопку; тот выпил и не поморщился и тем чрезвычайно обрадовал старого арапа. Через четверть часа дед опять потребовал водки, и повторил это раз пять-шесть до обеда. {Однако!} Юный поэт не отставал. За обедом продолжили. Водка, которой дед угощал внука, была его собственного изготовления; он с удовольствием наблюдал, как внучек сумел оценить ее и как развязно с нею справлялся. Генерал-аншеф занимался на покое перегоном водок и настоек {попросту гнал самогон, старый хрыч} и занимался этим без устали, со страстию {что не говорит о его лени}».
Далее, по Мендейле, оказалось, что в наблюдаемой реальности в городе Логоне никогда не существовало царя Ганнибала, где и когда арап Петра получил это прозвище, неизвестно, зато известно, что династия логонских царей носила имя Гамилькаров, и биография гамилькаровской икс-хромосомы несколько отличалась от художественной правды «Арапа Петра Великого» и от так называемых исторических фактов. С момента решения уехать в Россию судьба Гамилькара вошла в укороченную реальность С(ИМХА) ЗЛ ОТ, и этот переход произошел, как вычислил колдун, накануне отъезда из Парижа, когда Гамилькар провел вечер у графини. Она ничего не знала. Он не имел духа ей открыться. После ужина все разъехались. Остались в гостиной графиня, муж и Гамилькар. Граф расположился у камина так спокойно, что было безнадежно выжить его из комнаты. Все молчали. «Доброй ночи», – сказала наконец графиня. Сердце Гамилькара стеснилось и почувствовало ужас разлуки. «Bonne nuit», – повторила графиня. Он не двигался… наконец глаза его потемнели, голова закружилась {вот он, момент перехода!}, он едва смог выйти из комнаты.
В ту же ночь Гамилькар отправился в Россию. Путешествие было ужасно. Осень уже наступила. Ямщики два месяца тащились по бездорожьям с быстротой околевающих кляч. Наконец осталось 20 верст до Питера. Весь в грязи он вошел в ямскую избу. Очень высокий человек в зеленом кафтане, с глиняной трубкой во рту, читал газету. «Гамилькар! – закричал он. – Здорово, крестник! – Государь обнял Гамилькара и поцеловал. – Меня предупредили о твоем приезде, и я поехал тебя встречать. Жду со вчерашнего дня. Выпьем за встречу!… Что ж ты своей графине не написал? Она была очень огорчена, потом утешилась и взяла нового любовника; знаешь кого? Маркиза R. с длинным носом; что ты вытаращил свои арапские глаза?»
Какие чувства наполнили душу Гамилькара? ревность? отчаянье? Нет – глубокое уныние. Он почувствовал, что графиня плохо кончит. Так оно и случилось. Она пустилась во все тяжкие, и тихий муж-граф убил ее. Ронсар по этому случаю написал язвительную балладу, которую перевел Евгений Лукин:
У одного влиятельного дюка
была жена, известная гадюка,
и вот однажды благородный дюк
схватил кинжал, как подобает дюку,
и молча вычел данную гадюку
из общего количества гадюк.
Гамилькар был определен в Преображенский полк, где служил сам Петр I, учил наследника престола математике и кутил с ним, успешно приударил за княгиней Волховской и поссорился с ее прежним любовником, всесильным Меншиковым, который после смерти Петра удалил Гамилькара в Сибирь и направил за ним наемных убийц, неких Семэна и Мыколу. Екатерина, вдова Петра, благоволила к Гамилькару и послала гонцов с царским указом: Семэна с Мыколой схватить и заточить. Гамилькар получил от Меншикова предписание ехать в Казань инспектировать развалины тамошней крепости, оттуда – в Тобольск, из Тобольска – совсем уже на китайскую границу. За его спиной творилось нечто неописуемое: в Казани, Тобольске, в сибирских селах и городах хватали и заточали всех попавшихся под руку Семэнов с Мыколами, тюрьмы были забиты Семэнами и Мыколами, по сибирским трактам, звеня кандалами, брели колонны Семэнов с Мыколами; «шаг влево, шаг вправо» – это они уже понимали. Среди них, наверно, находились подлинные киллеры. Но Гамилькар ничего об этом не знал. Он побывал в Иркутске и уже с азартом направился в Хабаровск, охотился на амурских тигров, дошел до Тихого океана и, переплыв Татарский пролив, забрался на Сахалин. Был принят по высшему разряду, смотрел «Отелло» в Драматическом театре им. Чехова. Всплакнул. Вернувшись на континент, узнал о ссылке Мепшикова и о судьбе всех сибирских Семэнов с Мыколами. Он озверел, бросился в сани, закутался в шубу из амурского тигра и помчался в Березово с намерением убить Меншикова или, по крайней мере, набить ему морду, но тот встретил его такими неподдельными слезами раскаяния и радости, что сердце негра смягчилось, и два птенца Петровых, превратившиеся уже, правда, в толстых соплистых индюков, целый месяц не просыхали во глубине сибирских руд {не «руд» – в Березове они сидели на нефти}.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36