— Успокойся, пожалей себя…
— Из-за дохлой стервы, из-за Чумового, себя губить! Опомнись!
— Ваня, друг!..
В приступе яростного гнева матерый Ванька Граф потерял голос: взлаивал, хрипел, плевал, колотился затылком в пол.
По строгой команде все легли на койки. Хмурый надзиратель переписал буянов. Снова все в порядке. Только избитый Чумовой все так же, по-лягушечьи, торчал в углу, поплевывал, сморкался, тихо всхлипывал. Ванька Граф дрожал, зубы дробно чавкали. Горло сжимали спазмы. Томимый жаждой, он выпил две кружки ледяной воды и снова лег.
Время шло. Камера уснула. Бред, стоны. Кто-нибудь вскочит, побубнит невнятно, вновь упадет на изголовье. Во дворе, где валялся жалкий труп котенка, пробили полночь.
Амелька хлопал глазами, глядел на полукруглую луну в окне, думал о той прекрасной девушке, о которой рассказывал ему друг и покровитель. А что ж дальше? Призрак сказочной девушки тихо отделялся от освещенного луной окна; слегка покачиваясь в воздухе, подплывал к Амельке, назойливо проникал в его зрачки, в мозг, в сердце. И больно становилось взволнованному сердцу, А что же дальше? Ванька Граф лежит рядом на спине, глаза закрыты. Спит.
— Эй, Ваня… — вздохнув, шепчет Амелька.
— Ну?
— А что же с девушкой-то?
Ванька Граф, как кит, поворачивается на бок, — ножки койки гнутся, лезут в пол, — он открывает свои мутные, уставшие глаза. Ему вовсе не до девушки, не до ответа на праздное любопытство друга. Душа его объята внутренним шумом своей личной жизни, горькой, как полынь.
— Что же с девушкой-то? Ты пожалел ее, не тронул?
— Что с девушкой? — сердито переспрашивает Граф, и койка вновь скрипит под ним. — Очнулась… Выть начала, гадина ползучая… Чуть весь дом не подняла… — И Граф по-злому сказал низкой октавой: — Потом замолкла.
— Почему, почему замолкла? — жадно спросил Амелька.
— Задушил, — равнодушно ответил Граф.
Амелька вздрогнул. Ванька Граф вдруг представился ему большим, притворно ласковым псом, который ни с того ни с сего, обнаружив свою подлую натуру, предательски куснул доверчивую руку друга. С внезапно подкравшейся обидой, с брезгливостью Амелька резко отвернулся от Ваньки Графа и в напряжении затих.
— Ну, что ж молчишь? — спросил Граф. Амелька не ответил. Ему стало несказанно жаль погибшей девушки. Он лежал и с болезненной тоской думал о ее последнем вздохе; он до ужаса ясно слышал, как хрустят хрящи ее горла под железной хваткой палача. Амельке жарко, душно, тьма шуршала пред его глазами. Нет, нет, Амелька никогда этого не позволил бы себе, он лучше бы сам погиб… А вот Граф… Эх, зверь, подлец.
— Ежели бы не прикончил, — слышит Амелька противный, гукающий, как из бочки, голос, — если б не прикончил гадину, сам попал бы. Я двоих пришил — девчонку да барина. А Лешка Семизвон — кухарку да старуху. Лешка из города смылся. Меня взяли по подозрению. Вот сижу теперь. А я знать не знаю, ведать не ведаю. Ха-ха! Свидетелей нет. Концы в воду. Подержат да выпустят. Опять крути
И голос его вдруг набух слезливой жалостью, как сухая каша маслом.
— А я ее люблю. Колдунья какая-то, волшебница. Подыхать буду, а любовь к ней в моем дурацком сердце не умрет. Ты думаешь — я зверь, а я человек есть… Может, в сто раз понесчастнее тебя. Вот на свободу выйду, обязательно ее могилку святую разыщу. Ты не смейся — разыщу. Упаду на могилку, плакать буду, как баран, свою грудь ногтями стану рвать, чтоб кровь добыть, чтоб моя кровь на могилу канула. Земли с могилы съем…
Где-то в подсознании Амельки, заглушая бредовой, быть может, выдуманный бандитом рассказ, звучал мотив только что слышанной им песни: «Мои руки в крови, но меня не кляни: я покоя с той ночи не знаю».
Амелька заткнул уши. В каком-то мучительном, придавившем его мраке он опрокинулся на живот и нырнул головой под подушку. Кровь неуемно стучала в виски: «Зверь, зверь, зверь».
15. ПРО ИНЖЕНЕРА ВОШКИНА, ЛЕНЬКУ ПУЗИКА И ПРОПАВШЕГО АРАБЧИКА
— Спасибо, голубушка. — Инженер Вошкин вытер губы салфеткой. — Шибко вкусные лепешки, и молочко вкусно. Очень ты меня наела. Я теперь поправился, я здоров.
Марколавна с особой заботой угощала выздоравливающего малыша отдельно от других в своей комнате.
— Ну вот, будь паинька. Веди себя прилично.
— Да я ведь и не хулиган. А просто так… Вола за хвост крутил… От скуки, А хочешь, я тебе, голубушка, усовершенствование устрою: как кто чужой войдет в твою комнату, так звонки зазвонят. Даже могу — у тебя в кармане зазвонит звонок.
Не дождавшись ответа, он побежал в свой класс, к старшей группе. По пути отворил дверь в младшую группу; там рассказывала сказки пожилая учительница Рябинина; девочки, слушая ее, делали из лоскутков куклы, мальчики клеили коробочки.
— Привет! — сказал Инженер Вошкин, входя. — Я только загадочку задам. Вот пошли два отца и два сына на охоту, убили трех зайцев и домой вернулись. А у каждого в сумке по зайцу оказалось. Как это так? Ответ в следующем номере — Он захохотал и выбежал, хлопнув дверью.
Малыши, мальчики и девочки, тоже захохотали, бросили слушать сказку, стали думать над загадкой. Учительница Рябинина сказала:
— Это он врет. Они убили четырех, а не трех зайцев, если у каждого в сумке по зайцу.
— Ясно, ясно! — закричали малыши. — Раз два отца да два сына, ясно — четырех…
В старшей группе кончался час политграмоты. А за окнами солнце, весенний день. Хочется порезвиться, побегать, поиграть в снежки. Ребята подымают «бузу», не слушают учителя, стучат в пол ногами, перебрасываются жеваной бумагой. Инженер Вошкин нарисовал себе чернилами усы.
— Теперь, товарищи, вы наглядно убедились, что значит классовая борьба, — говорит теряющий терпение учитель и хватается за ухо: в :висок смачно ударил ком жеваной бумаги.
Час окончен. В дверь лезет большая борода Емельяна Кузьмича. Начинается урок арифметики.
— Вот, ребята, — говорит он. — Сообщаю вам по строжайшему секрету. Весной наш детский дом получает участок земли с огородами и с пашней.
— Ур-р-а!! — заорали ребята. — Ра-ра-ра-урра!
— Тише, тише, — зашипел Емельян Кузьмич, замахал на них руками. (Он побаивался нового, довольно строгого заведующего домом, любившего дисциплину, порядок, планомерность.) — Теперь, ребята, нам надо вычислить, сколько потребуется семян для засевки полей, сколько навозу для удобрения.
— Давай площадь! — с азартом кричат ребята. — Какая площадь?
— Пишите, — проговорил учитель, радуясь, что так ловко поддел на удочку тугих к решению задач детишек. — Запашка под пшеницу — двадцать семь тысяч десятин… Под овес восемнадцать тысяч… Вот сколько нам дадут…
— Врешь! — заголосил с задней парты Ленька Пузик, сын крестьянина. — Врешь, слепых на столбы наводишь… Столько десятин во всем мире нет.
Емельян Кузьмич конфузливо, как пойманный с поличным, улыбнулся, забрал в горсть бороду, сказал:
— Да, да, перепутал… Сейчас, сейчас! — Он достал из кармана записную книжечку, открыл ее и, уткнувшись длинным носом в ту страницу, где было записано отданное в стирку белье, стал диктовать: — Пишите… Теперь точно; пахоты триста семьдесят пять десятин, под пшеницу. Записали?
— Еще вчера! — крикнул Инженер Вошкин.
— Под овес сто двадцать девять десятин. Теперь десятины переведите в гектары. Теперь кто знает, сколько пудов семян надо на засев одного гектара?
— Семь!
— Девять!..
— Хорошо. Возьмем для ровного счета семь и пять восьмых пуда. Переведите пуды в килограммы. Не в центнеры, а в килограммы. Поняли?
— Когда?
— Зачем?
— Еще вчера, — скрепил мальчишеские озорные выкрики Инженер Вошкин.
— Ша! Братишки, не балди… Тут дело требуют, — слышались в разных местах протестующие голоса.
Ребята быстро со всей серьезностью принялись за дело. Глаза их горели. Головы работали в полном напряжении. А как же? Свое, родное, настоящее…
— Ну вот, решайте. А я пока пойду на заседание.
Учитель ушел. Тишина стояла, прерываемая усиленным пыхтеньем.
Меж тем младшее отделение, кончив слушать сказки учительницы Рябининой, отправилось на прогулку. В освободившемся классе заседал педагогический совет.
— Вот, товарищи, — докладывал новый заведующий ломом Иван Петрович Петров. (Он небольшого роста, бритый, с одутловатым лицом, с энергичными черными глазами.) — Мне с большим трудом, с большим боем удалось-таки выхлопотать для детдома хутор на лето. Речка, сосновый лесок, в полуверсте деревня. Довольно хороший, только небольшой дом — для девочек. Мальчикам придется жить в палатках, в шалашах по-походному. Мы будем располагать фруктовым садом, огородом в полгектара и пахотной землей в полтора гектара…
При этих словах Емельян Кузьмич широко улыбнулся, прикрываясь бородой.
— Вам что смешно?
— По некоторому поводу.
— Итак, нам предстоит с вами обсудить следующие практические вопросы. Первый вопрос…
В это время в класс вихрем ворвался Инженер Вошкин с наведенными усами и крикнул:
— Ответ: дедушка, сын и внук… Трое!.. Инженер Вошкин, видя перед собой не шумную гурьбу малышей, которым он только что задал загадку, а хмурых взрослых, вдруг страшно смутился. На него быстрой, подпрыгивающей походкой шел заведующий домом. Инженер Вошкин попятился к двери.
— Какой такой дедушка, сын и внук? — глядя сверху вниз, строго спросил его заведующий.
— А на охоту которые… Загадка… Не четверо, а трое…
— Пошел вон!
Инженер Вошкин юркнул в дверь, как карасик в омут.

* * *
С приближением весны из детского дома сразу сбежало семь мальчишек и девочка. В их числе скрылся и Клоп-Циклоп. Администрация дома встревожилась,
Предпринят был ряд мер к пресечению дальнейших побегов и к розыскам скрывшихся. На место беглецов были присланы из приемника новые восемь мальчиков. Крестьянский сын Ленька Пузик, живший в доме второй год и отличавшийся честным устойчивым характером, отнесся к новичкам с хозяйственной мужичьей подозрительностью. Он сказал Ивану Петровичу:
— Ты, товарищ заведующий, повремени новеньким давать казенную одежду. Через два дня я тебе резолюцию сделаю. Тогда уж…
Вскоре Ленька Пузик сдружился с новыми восемью, сразу влез к ним в доверие.
— Я тоже недавно здесь, — врал он, сидя с ними в укромном уголке, у печки — Думаю в четверг бежать… Чего тут? То ли дело на воле… Хорошо… А вы как?
Пятеро новичков надули губы, заругались;
— Иди к чертям!.. Мы едва попали сюда. А ты — воля. А чего там, на воле-то? Холод, вша ест, озорство. Беги: воля дураков любит. Баран кривобрюхий…
— Ша! Захлопнись! — осердился Ленька Пузик и в обиде так шумно задышал, что из левой ноздри его выскочил пузырь и лопнул.
Все засмеялись. Ленька сконфузился, поглядел кругом — никого из администрации не видно, — сморкнулся на пол и сказал:
— С вами вежливо разъясняются, а не то чтобы… Сволочи этакие, обормоты. Вам хорошее советуют… А вы лаетесь, как кобели поповские. Не хотите — и торчите здесь. А я вот убегу! Теперича весна.
Тогда трое остальных поманили Леньку в коридор и шепотом таинственно сообщили ему:
— Ежели в четверг, то и мы увинтим. Только б шкурку получить казенную. Сапоги дают?
— Дают.
— Мы уже из четвертого дома сигаем. Мы — вольные. С «красивыми» нам не жить. Только ты не сказывай.
— Будьте благонадежны, — весело поддернул штаны Ленька Пузик и тихонечко пошел от них, а как завернул за угол коридора, понесся вскачь и постучал в комнату Ивана Петровича Петрова.
— Товарищ заведующий! Резолюцию принес. Пяти гражданам можешь выдать спецодежду, это верные ваши. А трем — Кольке Жучку, который хромой, еще Ваньке Морошкину, самый низенький который, еще Спирьке Зайцеву — этим гражданам ша давать. В четверг тягаля хотят задать. Винтить. Фють, наматывай! Я хитрый: я все выведал. Имей в виду. Я Ленька Пузиков, то есть Алексей из старшей группы. Поведения хорошего. А то ты новый, — поди не знаешь меня…
Закончив торопливый свой доклад, мальчонка топтался на месте, не знал, уход иль иль нет.
Иван Петрович выслушал его со смущением, прошелся по комнате, подумал и сказал:
— За такое твое усердие надо бы тебе, оболтусу, оттянуть уши до плеч. Но я на первый раз прощаю. Ты — слушай, Алексей. Выпытывать людей таким образом, как ты это сделал, называется провокация. Это очень нехорошо. Это постыдно. Это позорно. Понимаешь?
— Понимаю. Я от усердия. Мне казенное жаль.
— Ступай. Ничего им больше не говори. А если придешь ко мне еще раз с подобной «резолюцией», я переведу тебя в разряд штрафных.
Ленька Пузик вышел в коридор, встал возле окна и целый час торчал так, огорченный и недоумевающий, барабаня в стекло пальцами, обдумывая свой разговор с заведующим и тягостно вздыхая.
В тот же вечер все восемь новичков все-таки получили казенную одежду и по паре крепких сапожишек.
Перед тем как укладываться спать, один из малышей закричал:
— Ай, ай!! Арабчика моего украли!..
Арабчик — кукла из черного сукна с белыми глазами и красными волосами. Были опрошены все дети. Никто не брал.
Тогда к Марколавне подбежал хорошенький Жоржик.
— Я очень, очень хочу кушать, — сказал он ей. — Если вы дадите мне пирожка кусочек, я скажу, кто украл арабчика. Я знаю, кто украл.
— Пирога нет. Но если ты умненький мальчик и любишь меня, то и так скажешь.
Жоржик подумал, сказал: «Пойдемте», — и побежал в спальню. Там он сел на пол и заявил при всех:
— Это я украл арабчика.
— Куда же ты его дел? — спросила Марколавна.
— А я его за печку бросил. — Он подбежал к печке, — Вон туда.
Но арабчика за печкой не оказалось.
— Зачем же ты врешь?
— Нет, не вру. Я забыл. Я его в шкаф… Вот в этот. Поиграл и положил.
В шкафу тоже не оказалось арабчика.
— Опять врешь.
— Забыл, забыл! — вскричал Жоржик. — Я его… я его за зеркало сунул.
Посмотрели за зеркало: нет.
— Жоржик!.. Говори правду… Или я тебя накажу, — едва сдерживая гнев, проговорила вся раскрасневшаяся Марколавна.
Жоржик заплакал и сказал:
— Вот вы не верите… А еще зоветесь моей мамой… Я забыл, Я его под шкаф подсунул. К самой стене.
Все заглянули под шкаф. Темно. Толстобокая нянька легла на живот и, дрыгая обутыми в красные чулки ногами, возила под шкафом клюкой. Оттуда летели сгустки пыли, сор. Не было и здесь арабчика.
Жоржик, смахнув слезы, рассмеялся, опять сел посреди пола и сказал:
— Я не украдывал арабчика. Я даже не видал, какой он есть. Я наврал.
Тогда малыш, у которого пропал арабчик, поднял нестерпимый вой: у него рухнула всякая надежда, что арабчик найдется. На его отчаянный рев и плач слетелись, как мошкара, ребятишки со всех спален. Марколавна растерялась.
В это время пришла нянька из флигеля, где жили девочки, и подала Марколавне куклу.
— Не ваша ли?
Тогда владелец куклы сразу прекратил плач, вырвал арабчика из рук воспитательницы и побежал с ним спать. А Жоржик кричал:
— Вот вы не верите, а я правду говорил, что не я украл! А вы все говорите, что я… Обижайте, обижайте маленьких! — с нервностью завизжал он и залился слезами.
Дети кругом смеялись, хлопали в ладоши, издевались над Жоржиком:
— Врун, врун, врун!.. Марколавна, накажите его. Вот мы сейчас за Инженером сходим, за Вошкиным… Он тебе…
Жоржик закрутился на полу волчком, заверезжал пуще. От его рева звенело в ушах. Нянька в дверях скрипела зубами: ну и задала бы она этому пащенку! Марколавна подняла его, поцеловала:
— Вот, дети, глядите. Сейчас я сделаю фокус: накрою Жоржика платком, сосчитаю — раз, два, три, и он замолчит.
Она сняла с себя теплый платок и покрыла им голову плачущего мальчика. Нянька неодобрительно плюнула и, тряся толстыми боками, сердито ушла.

* * *
Когда все дети засыпают, Марколавна обходит спальни, останавливается у Жоржика.
— Вы велели мне подумать о моем поступке, — лепечет он. — Вот я все думаю, думаю. Не сплю. А завтра, как проснусь, сяду на лестницу и все буду думать, думать. Я ночью сегодня обделаюсь.
— Надо, Жоржик, выходить в уборную.
— Я боюсь. Я лучше обделаюсь, а завтра матрасик высушу у печки… Я есть хочу.
— Спи.
— Я совсем, совсем буду умненький.
Марколавна идет к себе, садится за дневник. Дневники ведутся воспитателями обо всех детях с неустойчивым характером.
Одиннадцать часов вечера. За окном крупные, на темном небе, звезды. Марколавна мельком взглядывает на них, вздыхает. Болит голова, в ушах звон от дневного гвалта, шума. Она ведет три дневника — о Жоржике, Оле Буяльцевой и Пете Чижикове. Особенно подробно и с любовью она пишет о Жоржике, его поведении за истекший день, о плюсах и минусах.
Постучал в дверь и вошел Иван Петрович, заведующий. На его не по возрасту обрюзгшем лице усталость.
— Посоветоваться с вами, — сказал он, сел к печке и засунул руки в рукава. — Новые восемь мальчиков, присланные из приемника, — сплошное хулиганье. Трое собираются бежать. Все они очень скверно влияют на наших ребят, уже достаточно дисциплинированных. Что делать? Изолировать хулиганов некуда, и нецелесообразно, по-моему, было бы это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48