- А где мой меч? - спросил он, ухватившись рукой за дверной проем, а
затем еще и за полку, чтобы удержать равновесие. Его сердце подскочило,
когда на качнувшейся полке загремела посуда. - Где мой меч? И где он сам?
- Это очень опасно, не делай этого! Я не могу пройти за эту дверь. Он
хорошо защищен! Тебе следует просто уйти отсюда...
- Так где же этот проклятый меч? - продолжал настаивать Петр, но она
хотела, чтобы он поскорее отошел от этой двери и отправился к Саше и ее
отцу, она хотела, просто-напросто, чтобы он не мешал ей.
- Помоги отцу! - сказала она. - Помоги ему там, где у тебя есть такая
возможность: ты не сможешь противостоять Черневогу, ты ничего не сможешь с
ним сделать здесь, ты не сможешь даже войти туда. Уходи отсюда, прошу
тебя! Это все, что ты можешь сделать, Петр!
Он увидел свой меч, стоявший в углу около двери, и сделал в его
направлении несколько неуверенных спотыкающихся шагов, поднял меч и
прислонился к стене, ощущая, как подгибаются и дрожат его колени.
- Пожалуйста, - продолжала упрашивать Ивешка, гладя его лицо. В ее
глазах дрожали слезы. - Пожалуйста! Ведь ты ничем не поможешь мне, а
только причинишь боль...
- Но ведь все это обман, - сказал он. - Черт побери, ведь это
сплошной обман! - Он замахнулся на нее рукой и почувствовал, как его рука
прошла через невесомый холод, который очень напоминал ему Ивешку, которая
отпрянула от него, прижимая руки к губам.
- Уходи отсюда! Пожалуйста, прошу тебя.
Неожиданно сзади него от сильного порыва ветра распахнулась дверь и
снаружи пахнуло сыростью. Он взглянул на макушки мертвых деревьев,
видневшиеся в сумрачном свете дня за перилами крыльца. Волны мелкого,
похожего на облака тумана дождя ворвались в комнату. Ветер завывал и
раскачивал что-то с такой силой, что звуки его могли разбудить мертвеца.
Петр с тревогой повернул голову, когда увидел искаженное страхом и
ужасом лицо Ивешки: ее глаза округлились, а рот был непроизвольно открыт.
В этот момент он почувствовал, что ветер за его спиной стих, будто
встретил на своем пути какую-то преграду.
Он быстро повернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с чудовищной
мордой водяного, голова которого раскачивалась над перилами крыльца словно
голова змеи, скользкая и блестящая, отсвечивающая чернотой на дожде.
- Так-так, - сказал Гвиур, - идешь туда, идешь сюда. Хозяину явно
наплевать на тебя. Да, видно, так оно и есть, на самом деле. Он говорил,
что ты должен появиться здесь.
Петр попытался было захлопнуть дверь, но порывами ветра ее отбросило
назад, а водяной тут же ринулся к нему как змея, блокируя дверь и хватая
своими небольшими, но цепкими лапами его ногу.
- Остановись! - закричала Ивешка. - Кави! Кави, не надо, прекрати
это! Останови его, он хочет его убить...
Петр выхватил меч и нанес несколько ударов по голове водяного, в то
время как змея тянула его за порог. Он ощутил боль в руке, и она тут же
онемела. Все завертелось перед его глазами, смешавшись в сплошном
водовороте: и небо, и земля, когда упругие черные кольца обхватили его.
Меч выпал из его руки, а все тело, от руки к ребрам, пронзила страшная
боль, особенно в тех местах, где Гвиур сжимал его своими кольцами.
- Наконец-то, ты достался мне, - сказал водяной, продолжая обвиваться
вокруг Петра.
Затем он неожиданно отскочил от своей жертвы и зашипел:
- Соль! Соль! Какое вероломство!

Сквозь серую стену леса они уже различали высокую ограду огромного
дома, который мог быть украшением любого большого города, а вместо этого
стоял здесь в запустении, выветрившийся от непогоды и такой же серый, как
и окружавшие его деревья.
- Здесь, - сказал Ууламетс, едва переводя дыханье.
И Саша, ощущая волнение в сердце, с чувствами, навеянными непрошеными
мыслями об этом месте и детстве мальчика-Ууламетса, сказал:
- Мы что же, вот так просто и подойдем к нему?
- Пока кто-нибудь не остановит нас, - ответил Ууламетс, и начал
преодолевать подъем, склон которого был размыт дождем и покрыт грязью. Он
поскользнулся, и Саша не раздумывая поддержал его, совершенно не
удивившись, когда старик оттолкнул его, когда они поднялись на самый верх,
не впадая от этого в раздражение и не сосредоточивая свое внимание на
таком отказе от посторонней помощи. Тишина - вот что сейчас требовалось им
обоим: скрытность и внезапность появления.
Это должно было подбодрить Черневога, уверить его в собственной силе
и собственной ловкости, убедить в том, что старый Илья Ууламетс уже ни на
что не способен, кроме ошибок, и нет никаких причин беспокоиться о
столкновении с ним, к которому Черневог так долго готовился. Все,
находящееся поблизости, что имело хоть какую-то силу, боялось Черневога,
даже лешие.
В это было легко поверить, особенно легко потому, что именно эту
мысль Черневог послал им, и она, посланная ими назад, словно эхо,
вернулась к нему, имея лишь еле заметные искажения, вполне подходящие для
его подозрительного бессердечного нрава:
"Остерегайся Ивешки.
Она не любит тебя. Разве ты мог рассчитывать на это? Она и никогда не
любила тебя: она лишь хотела обрести побольше силы для себя самой".
Тем временем, Саша вновь ощутил, как его охватывает слабое сомненье,
проникающее откуда-то совсем с другой стороны, похожее скорее на
уверенность, что Петр был жив и находился рядом с Черневогом.
Саша даже качнулся, почувствовав жестокий холодный толчок недоверия к
Ууламетсу, вспоминая, как тот не пожалел бы никого, даже Ивешку, не говоря
уже о Петре или о нем самом, для своих целей, и, следовательно, сейчас не
могло быть и речи о спасении Петра.
Тогда Ууламетс вновь схватил его за руку и сказал:
- Следи за собой, следи за собой, малый. Все, что ты чувствуешь
сейчас, это все тоже исходит от него. Ты не можешь позволить себе верить в
это.
Но несмотря на это у него росла уверенность, что он знает, где был
Петр: за ближайшим деревом, в том самом дворе, которого он никогда не
видел, а знал лишь только по воспоминаниям Ууламетса. И еще он был уверен,
что Ивешка указала путь к Черневогу и приняла в дар его силу, которую
Петру было не жаль...
Что же касается Саши Мисарова, то ему предназначалась весьма
соблазнительная мысль, шептавшая о том, что если он всего-навсего
останется в стороне, если он согласится на это, то тогда Черневог сделает
его всесильным и могучим над людьми во всем мире, что всегда презиралось
им, не потому что Черневог не принимает его в расчет, он вполне оценил и
почувствовал его пребывание рядом с Ууламетсом, но в отличие от
последнего, он более расположен к молодым...
Мальчик, который связал себя обещанием с Черневогом, должен стать
частью его окружения, его дома, его жизни вместе с Ивешкой, вместе с
Петром, вечной жизни, чтобы управлять городами и княжествами, если этого
захочется ему...
Или он может умереть, но прежде увидит, как умрет Петр...
- Если Петр там, - тяжело дыша сказал Ууламетс, - то Черневог
наверняка не убил его, по крайней мере он не сделает этого до тех пор,
пока он не выведет из равновесия тебя. Деревья! Помни о деревьях, малый!

Он не стоил ровным счетом ничего и на самый худой конец мог послужить
лишь заложником, а точнее оружием в руках Черневога, точкой раскола между
Ууламетсом и Сашей, которые собирались прийти сюда...
Возможно, что Черневог хотел, чтобы он знал об этом, или этого хотел
Гвиур. Или, наконец, он оказался столь проницательным, что и сам узнал
кое-что, без объяснений всяких колдунов: он теперь был не вполне уверен в
том, откуда приходили к нему посещавшие его мысли. Так он размышлял, сидя
на том самом месте, куда Гвиур затащил его: в самом грязном месте двора,
почти рядом с засохшим деревом... Тут он вспомнил, как прямо здесь
Черневог немедленно отобрал у него тот мешочек с солью, который еще Саша
дал ему в самом начале их путешествия.
Боже мой, и он не разу не вспомнил об этом. Может быть, в этом и была
своего рода удача, которой обрадовался бы любой колдун, но Петр позволил
Черневогу забрать ее и выбросить в грязь...
Со смехом. О Боже!
- Покарауль его, - сказал Черневог водяному, и добавил, обращаясь к
Петру: - Они все еще идут. Старик обманывает твоего молодого друга, точно
так же, он обманывал меня или свою дочь, в конечном счете продолжая
удерживать его около себя, пока тот не потеряет рассудок, уверяю тебя. Но
ты должен вернуть его.
К тебе, подумал Петр, и отвернулся к мягкому холодному стволу дерева,
ожидая почувствовать боль, которая должна была последовать за его отказом.
- Разве ты не обязан ему ничем, чтобы сделать это? - спросил
Черневог.
Только не сопротивляйся, продолжал убеждать его Черневог в который
уже раз, заверяя его в том, что даст ему все, что только пожелает Петр...
И только Ивешка продолжала держаться. Боже мой, подумать только, она
пыталась делать это там, где кровь и плоть готовы были вот-вот отступить,
а Черневог, который убил бы его без всякой жалости, все еще продолжал
держать его живым...
- Ивешка одумается, - сказал Черневог. - Я полагаю, что тебе это
понятно. А разве ты не должен сделать то же самое? Ведь ты должен спасти
своего молодого друга, у которого есть такие задатки. Ты можешь достаточно
получить в этой жизни, и ты можешь сделать так много добра. От тебя же не
требуется ничего.
Петр не удержался и в конце концов заплакал. Черневог же, тем
временем, вернулся в дом, оставив Петра изможденного переполнявшими его
сомнениями об Ууламетсе и о самом Черневоге. Он свесил голову и попытался
собраться с мыслями, не обращая внимания на легкий шорох змеиных колец, то
и дело скользящих по дереву и случайно задевавших его ноги. Гвиур
прошептал ему с леденящим свистом и шипеньем:
- Теперь, я вижу, ты уже не такой бойкий? И не такой ловкий, в
конце-то концов. Как ты разочаровал ты своих друзей, да еще и женщину...
Никого он не разочаровывал, подумал Петр, припоминая Дмитрия,
припоминая заявление чуть ли каждого родителя в Воджводе... Каждый из них
ожидал, что он окажется неудачником.
- Они приближаются, - продолжал Гвиур, и слегка подтолкнул его своей
головой, пристраивая челюсть около его щеки. - Взгляни, взгляни, прямо на
вершине холма.
Саша и Ууламетс. Он смог различить их прямо со своего места, сквозь
ветки, под серым в коротких отблесках небом. Он видел, как они оба
направлялись прямо к дому, то ли по своей воле, то ли по чужой.
- Теперь ты узнаешь, - сказал Гвиур, наваливаясь нижней челюстью
Петру на плечо, и тот почувствовал, как в лицо ему пахнуло речной гнилью.
- Боже мой! - Петр едва не свалился под тяжестью змеи. - Пошел прочь
от меня! Саша, черт побери, спасайся, ради Бога!
- Петр? - Слабый сашин голос тем не менее долетел до него на таком
расстоянии, и показался ему слабым и испуганным. Он видел, как мальчик
бросился со всех ног.
К нему.
Я приношу одни несчастья, подумал Петр, проклиная самого себя...
В поединке между колдунами каждый игрок, кроме него самого, мог
мешать кости...
Сын игрока понимал все хитрости игры, когда видел ее.
- Он сейчас в доме! - закричал Петр, и в тот же момент, быстрее, чем
он смог отбежать в сторону, кольца водяного плотно обвились вокруг него. -
Черневог в доме: хватайте его!
Саша словно застыл, глядя на дом, а Петр чувствовал, как начинают
трещать его ребра, а швы на одежде уже лопнули, когда он пытался
отделаться от змеи.
Неожиданно, что-то небольшое, крылатое и черное появилось в узком
пространстве между лицом Петра и головой Гвиура, устремив свой клюв в
глаза водяного.
Яркая вспышка света, от которой стыла кровь и останавливалось сердце,
разорвала двор, а за ней последовали раскаты грома.

Саша, растянувшись в грязи, старался добраться до Ууламетса, в то
время как горящие остатки бани летели вокруг них.
А в это время он думал, что Ууламетс хочет, чтобы молния ударила мимо
Черневога. Вспышки прорывались над их головами, от чего даже поднимались
их волосы, а по коже бегали мурашки.
Ууламетс хотел, чтобы молнии обратились к дому, но Саша в последний
момент уклонился от этого, проявляя несогласие и идя на компромисс во
всем, что касалось имущества Черневога...
Он даже припомнил голоса своих родителей, раздававшиеся из горевшего
дома...
- Саша! - Это кричал Петр, в то самое время, когда молнии вновь
целились в них, и старик во второй раз пожелал, чтобы они ударили в дом...
Теперь Саша был вместе с ним, объединяя свое желание с желанием
старика, неожиданно проникнувшись опасностью, которая угрожала Петру.
Небо раскололось над ними, будто раскололся мир, прорезанный яркой
вспышкой. Восточная часть дома, поднимавшаяся вверх словно башня, стала
ослепительно белой, а потом в воздух взлетели тучи горящих деревянных
обломков.
Огонь охватил обломки башни и прилегающую часть крыши, и, подгоняемый
ветром, что входило в намерения Ууламетса, рвался внутрь дома.
- Молнии всегда предпочитают все самое высокое, - пробормотал
Ууламетс, а Саша в это время страстно хотел, чтобы завывающий ветер и
искры от начинавшегося пожара ринулись в сторону водяного, он желал, тем
самым, чтобы Петр был свободен. И он и старик должны были сконцентрировать
свое внимание, чтобы очередные молнии летели в направлении Черневога как
можно чаще.
Молнии же летели попеременно, то на них, ударяя в грязь, покрывавшую
двор, то опять в сторону дома. Саша обхватил себя руками, чтобы хоть
как-то защититься от сыплющихся с неба ударов, и при очередной вспышке
упал на спину. А когда он встал на колени, а потом поднялся на ноги, он
уже ничего не смог разглядеть: ни дерева, ни Петра. Перед его глазами
стоял лишь рвущийся на части под ослепительными вспышками окружающий мир,
а все звуки в его ушах были поглощены оглушительным ревом. Он стоял
ослепший, оглушенный и беспомощный, не понимая что происходит.
- Петр! - закричал он тогда, и Ууламетс, проклиная его за глупость,
указал ему на дом, в котором где-то был все еще живой Черневог, и,
следовательно, еще не покончивший с ними...

Тем временем, Гвиур корчился от боли, нанося во все стороны удары
упругими кольцами, а Петр старался встать из грязи, чувствуя боль в каждой
части тела. Он пытался, стоя на коленях, убраться как можно дальше от
мерзкого существа, помогая себе одной рукой, в то время как вторая без
движений болталась где-то под ним: скорее всего, была сломана, как считал
он сам. Он старался лишь двигаться как можно скорее, почти ослепший и
оглохший от боли и раскатов грома.
Внезапно здоровой рукой он нащупал что-то твердое, втоптанное в
жидкую грязь. Это был промокший тряпичный ком, перевязанный тонкой
веревкой: и он узнал, что подложило ему под руку вовремя посланное удачное
желание колдуна, в тот самый момент, когда водяной, шипя как раскаленный
кусок железа, нанося во все стороны тяжелые удары, вслепую ринулся к нему.
Петр сжал промокший мешочек в руке, перевернулся и сел, поджидая,
когда змей приблизится к нему. Он ухватил веревку зубами и торопливо
ослабил ее.
Мешочек был развязан, когда Гвиур все еще приближался к Петру, и
наконец его холодное дыханье ударило его в лицо.
Тогда он с силой бросил соль, целясь прямо в водяного.

Гвиур завизжал, попятился назад, и Саша уже понял, что случилось, и
Ууламетс сам видел это. Он протянул руку, обнял его и пожелал, чтобы и
слух и зрение вновь вернулись к нему...
- Малый! - сказал старик в тот момент, когда свет, слепивший глаза,
приобрел красный оттенок, а потом стал черным, превращаясь в мглистую
дымку. - Он собирается выходить, малый. Сам Черневог собирается выходить,
так что забудь о водяном, и будь внимателен!
Саша моргнул, протер слезящиеся глаза и, взглянув в сторону дома,
увидел как на крыльце появился светловолосый молодой человек и направился
прямо к ним, держа в руках книгу.
- Петр! - позвал Саша, подчиняясь естественному желанию, чтобы Петр
был вместе с ними. Но совершенно неожиданно он почувствовал мучительный
страх от того, что теряет Петра из вида. Кроме того, ему казалось, что
молнии обрели прежнюю силу, а между ними вновь замелькали случайные
призраки, холодные и пронзительно кричащие. Теперь молнии были направлены
в то место, где находился Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56