На первый взгляд какая-то
уродливая порода свиньи, но это был не кабан. За первым зверьком появились
еще четыре, из которых один взрослый, а три других - молодые поросята'.
[' Не вызывает сомнения, что это были капибары, известные также под
названием водосвинки (Hydrochoerus capybara).]
Все семейство не спеша покинуло прибрежное болотце и направилось в
сторону леса, двигаясь прямо на меня. Я медленно натянул лук.
Звери приближались, не догадываясь о присутствии человека. От стада
чуть отбился один поросенок и приблизился ко мне едва ли не на десять
шагов. Как только он повернулся боком, я выстрелил. Ловко пущенная стрела
попала в самое сердце, пробив тело навылет. Зверь лишь жалобно тихо
хрюкнул и забился в последних судорогах. Остальные пустились наутек.
Не помня себя от радости, я бросился к добыче. Славный выстрел! Зверь
был мертв. По форме зубов я определил, что это грызун. Весил он добрых
десять фунтов - в два раза больше, чем взрослый заяц. Тут же на месте я
его освежевал и сунул в корзину за спину.
"Добрый, славный лук!" - нежно взглянул я на свое оружие и погладил
его, будто живое существо.
Стоило ли идти дальше с таким грузом? Солнце поднялось высоко,
усиливался зной, с каждой минутой становясь все невыносимее. Я повернул
назад, пообещав себе назавтра задолго до рассвета предпринять сюда новую
вылазку.
Я размышлял, какое название дать вновь открытому озеру. Не подобает
такое богатое птицей и дичью место оставлять безымянным. И придумал:
"озеро Изобилия".
...К сожалению, проблема корма для моих попугаев ничуть не сдвинулась
с места. А это было делом неотложным.
ТАИНСТВЕННЫЙ ВРАГ
Мне катастрофически не хватало огня! Убитый зверь оказался жирным и
был бы хорош поджаренным на вертеле. Мне же пришлось удовольствоваться
сырым мясом. Съев изрядный кусок, все остальное я спрятал в глубине
пещеры, где было несколько прохладнее.
Два или три дня назад мне попался на берегу моря небольшой камень,
похожий на кремень. Я сильно ударял им о другие камни, но безуспешно -
искр не появлялось.
На следующий день после открытия озера Изобилия я покинул пещеру
очень рано и до заячьей поляны добрался; едва стало светать. С собой я
принес около двадцати силков и разложил их на тропинках и тропках,
проторенных зайцами в зарослях.
Озеро Изобилия встретило меня по всем птичьем великолепии:
разноголосым предрассветным концертом всевозможных трелей, писков,
свистов, хлопанья крыльев.
Я затаился, стараясь по вызвать переполоха, в надежде выследить
крупного зверя. Но на этот раз меня ждало разочарование, хотя свежих
следов было множество, а земля вокруг взрыта.
Поистине озеро Изобилия! Обойдя его полукругом, я направился дальше в
ранее намеченном направлении. Ручья тут уже не было, всюду стоял сплошной
девственный лес.
Не прошел я и четверти мили, как сделал новое радостное открытие: мне
попались невысокие деревья, густо увешанные желтыми плодами, по величине и
форме напоминающими яблоки. У плодов была мучнистая розовая мякоть,
настолько сладкая и нежная, что прямо сама таяла во рту. Тут же, нарвав
побольше этого лакомства, я стал уплетать его за обе щеки. Этих райских
деревьев росло здесь довольно много; немало зрелых плодов валялось на
земле, а на ветках висели еще недозревшие, мелкие и зеленые. Разное время
созревания позволяло надеяться, что пища мне здесь обеспечена на многие
недели, а может, и месяцы.
- Райские яблоки! - возбужденно восклицал я, наблюдая, как
питательное лакомство привлекает к себе всяческих птиц и насекомых,
особенно крупных ос.
Это было важное для меня открытие, возвещавшее конец прежним
трудностям и спасавшее меня от голода. Можно ли дивиться моей радости?
Было раннее утро, день едва начинался, и я двинулся дальше, горя
желанием узнать, что же ждет меня там, в глубине острова. Однако ничего
особенного я там не обнаружил. Лес скоро кончился, сменившись
разбросанными тут и там густыми бамбуковыми рощами и травянистыми
полянами. Потом снова потянулся сухой колючий кустарник и кактусы,
доходившие, похоже, до самого западного побережья. Я добрался до середины
острова, однако никакой дичи больше не встретил.
На обратном пути я не поленился и набрал столько яблок, сколько
уместилось в мою корзину. Ноша была нелегкой для моих подорванных болезнью
сил, но в душе все пело от радости, а ноги сами несли вперед. Приятные
неожиданности в этот день сыпались на меня как из рога изобилия: проходя
мимо заячьей поляны, я обнаружил в расставленных часа два назад силках
двух отчаянно бившихся в бесплодных попытках вырваться зайчишек.
Теперь я мог рассмотреть их вблизи. Это были грызуны с на редкость
длинными лапками. На наших зайцев они совсем не походили, но, коль уж я
окрестил их так, буду звать зайцами и дальше.
Осторожно, стараясь не поранить, я связал им лапы и, приторочив
зверьков сверху корзины, с луком и стрелами в одной руке, с копьем в
другой, в приподнятом настроении направился к пещере.
Итак, в моем хозяйстве стало три вида животных: попугаи, ящерицы и
зайцы. С содержанием грызунов опять возникли трудности. Как только я
посадил их в одну клетку с попугаями, задиристые птицы тут же бросились
клевать пришельцев, а клювы у них были ого-го! Зайчат пришлось срочно,
пока живы, вытаскивать. Я пустил их пока к себе в пещеру и тщательно
забаррикадировал вход. На изготовление новой клетки у меня не было
времени. "Надо выкопать для грызунов яму".
Как только полуденный зной немного спал, я поспешил берегом моря к
месту, где лежал панцирь погибшей от зубов хищника черепахи. Нашел я его
сразу. Отбив часть панциря камнем, я насадил его в виде клина на крепкую,
расщепленную на конце палку, прочно привязал лианами - и лопата была
готова. Я тут же ее опробовал, и - да здравствует смекалка! - инструмент
оказался достаточно падежным.
В пятнадцати примерно шагах от пещеры я выкопал яму. Дело шло споро,
земля тут оказалась мягкой. Яма представляла собой квадрат со сторонами в
двадцать пять футов и глубиной в человеческий рост. Поместив в нее зайцев,
я накрыл яму ветвями, чтобы грызуны не выскочили, они были защищены от
солнца и - пусть хоть как-то - от непрошеных гостей. Зайчишки в этот же
день охотно принялись за райские яблоки, которые и попугаям пришлись
настолько по вкусу, что, не выдели я им небольшую порцию, они в полчаса
склевали бы весь мой запас. В яму к зайцам я поместил и ящериц, учитывая
сходный характер их нравов.
Только теперь, справившись с первыми трудностями и обеспечив в
какой-то мере свое существование, я мог передохнуть. По примеру Робинзона
Крузо я решил сделать календарь, но вспомнил об этом слишком поздно -
почти через месяц после высадки на острове. Дни в моей памяти
перепутались, и я не знал, когда будни, когда праздник. Я помнил лишь, что
корабль потерпел крушение в первых числах марта, а мысль о календаре
пришла мне в голову где-то в начале апреля. Я наугад установил дату -
десятое апреля - и с этого момента каждый день стал делать зарубки на коре
ближайшего дерева. Тут же вырезал: год 1726-й от рождества Христова.
Устранив угрозы голода и почувствовав прилив сил, я все чаще стал
задумываться, как мне вырваться из заточения на этом острове. Тоска по
людям, по их миру охватывала меня остро, как физическая боль. Теперь я
каждый день взбирался на вершину холма и смотрел на море. Пусто, всюду,
куда ни глянь, безбрежное море, и лишь на севере - очертания острова, а на
юге - какой-то земли, быть может, даже материка, и больше ничего, ни
малейшего признака человеческой жизни.
Мой холм, как я уже упоминал, находился на восточном берегу острова,
и я собирался предпринять дальнюю вылазку на южную его оконечность и
оттуда с более близкого расстояния постараться детальнее рассмотреть
материк. Чтобы выбраться с острова и преодолеть морской пролив,
понадобилась бы хорошая лодка, а как тут мечтать о лодке, не имея никаких
инструментов, кроме охотничьего ножа? Робинзон Крузо с набором всяких
инструментов, топоров, оружия и запасами продовольствия с разбитого судна
в сравнении со мной был могущественным лордом.
Но присутствия духа я не терял ни на минуту. Было бы здоровье, а
выход найдется. Время проходило в трудах. Апрель выдался погожим, дожди
шли редко, но становилось все жарче, а солнце, прежде стоявшее на юге,
поднималось в зенит. Около двенадцати часов оно находилось почти прямо
надо мной, так что тень моя пряталась под ногами. Позже оно перемещалось
дальше на север и - о чудо! - в полдень светило с севера.
Я уже говорил - бездельничать не приходилось. Ежедневные походы на
озеро Изобилия обеспечивали нас, меня и мою живность, пищей. Лук,
становясь в моих руках все более метким, часто доставлял дичь, а в силки
время от времени попадались зайчишки. В течение месяца в одном и том же
месте я поймал их около десятка.
Когда зной усиливался, ходить в плотных штанах, рубахе и башмаках
было неудобно, и я часто их снимал, хотя и делал это неохотно, поскольку,
не привыкнув к наготе, стыдился самого себя. Приходилось остерегаться и
всяких насекомых: комаров, клещей, ос. Лицо мое заросло косматой бородой,
и однажды, увидев свое отражение в стоячей воде, я едва не пришел в ужас
от разбойничьей своей физиономии.
В конце апреля мне довелось пережить дни, полные беспокойства и
тревоги. Поблизости объявился грозный хищник и стал наведываться в мой
зверинец. Делал он это настолько хитро и скрытно, что поначалу
представлялся мне какой-то нечистой силой, лишавшей меня по ночам сна.
Началось все с того, что в один из дней я недосчитался зайца. Должно
было быть двенадцать, а стало одиннадцать. В ветвях, прикрывавших яму,
виднелась небольшая дыра, но это могло быть и случайностью. Никаких других
следов поблизости я не обнаружил. Трава здесь была мной изрядно вытоптана.
На следующий день считаю: десять зайцев. Невероятно, чтобы заяц мог
выскочить. Вокруг опять никаких следов, и лишь стена ямы в одном месте
слегка осыпалась, словно там кто-то неосторожно полз. Причем зайцы никогда
не пропадали ночью, а только днем, когда я ходил в лес за пищей. С
каким-то дьявольским постоянством почти за каждую отлучку мне приходилось
расплачиваться одним, а то и двумя зверьками. Таинственный враг истрепал
мне нервы до такой степени, что я опять стал всерьез опасаться за свое
здоровье.
Эта бестия постоянно держала меня в поле своего зрения, в чем я не
раз имел возможность убеждаться. Знать, что враг неустанно следит за тобой
и притаился где-то рядом, а ты не можешь сказать, где он, не знаешь даже,
как он выглядит и не бросится ли в следующую минуту тебе на спину, - это
поистине скверное чувство, дьявольская игра в прятки. Однажды я отошел
всего на каких-нибудь пятнадцать минут за водой к ручью, вернулся - одного
зайца уже недосчитался. А вокруг все оставалось как прежде - ни малейшего
движения в кустах, никакого подозрительного шороха. Я начинал уже
сомневаться: в здравом ли я рассудке.
Прожорливость врага была под стать его несвойственному зверям
небывалому нахальству и коварству. Или он невидимка? Я с величайшей
осторожностью осмотрел каждый куст, каждое дерево поблизости, не пропустив
ни одного дупла, ни одной норы, и все безрезультатно - нигде ни малейшего
следа. Тогда я окопал злосчастную яму широкой полосой, удалив с нее всю
траву, чтобы узнать, следы каких лап оставит за собой хищник. Вернувшись
после часовой прогулки, я обнаружил, что он появлялся. И на этот раз он
утащил одного зайца, но четких следов не оставил. На вскопанной земле,
правда, что-то изменилось, появились какие-то вмятины, но я безуспешно
высматривал следы лап. Близкий к умопомешательству, я опрометью бросился в
пещеру, гонимый страхом, что враг бросится и на меня, но ведь он мог
затаиться в глубине моей пещеры. Ах, нервы, нервы!
Придя в себя и вновь обретя присутствие духа, я дал себе клятву не
знать покоя, отказаться от всего, чем дотоле занимался, пока не разгадаю
тайну и не схвачу дьявола за рога.
На следующий день, в обычное время, вооруженный, как всегда, ножом,
луком и копьем, я покинул пещеру, но, не пройдя и двухсот шагов, припал к
земле за одним из кустов. Ползком, стараясь не шуметь, как вор, направился
я к своей собственной обители. До ямы оставалось шагов пятьдесят. На этом
безопасном расстоянии я притаился за кустом, выбрав позицию, с которой
хорошо просматривалась и пещера, и яма с зайцами, и клетка с попугаями.
Враг мог быть поблизости, наблюдая за мной из ближайших зарослей, но я об
этом уже не думал. Меня охватил гнев, и я не хотел отступать.
Ждать пришлось недолго. Я заметил какое-то движение, но не в
зарослях, где я укрывался, а на склоне холма. Над моей пещерой нависал
довольно крутой склон, который вел к вершине холма. Этот склон, изрезанный
расселинами и трещинами, был покрыт осыпями и низкорослым кустарником.
Оттуда-то и двигался мой враг, спускаясь вниз. Он старался держаться
расселины меж камнями, поэтому я не мог его толком рассмотреть.
И только когда он сполз к самому подножию холма, я разглядел его.
Огромная змея медленно ползла, извиваясь, прямо к моей яме с зайцами. Она
казалась каким-то адским чудищем. Тело ее, толщиной почти с бедро
человека, выражало страшную силу и наверняка могло, опоясав взрослого
вола, раздавить ему все ребра. Как же против такой громадины выйти с моим
жалким оружием? Я заколебался в нерешительности.
Тем временем змея подползла к яме и остановилась, вытянув голову.
Замерев в полной неподвижности, она довольно долго прислушивалась, сверля
своими крохотными глазками заросли, в которых я притаился, словно чуя
опасность. Потом она раздвинула головой ветви настила и сунулась в яму.
Большая часть тела ее при этом осталась снаружи.
"Сейчас она схватит моих зайцев!" - захлестнула меня ярость.
Не владея более собой, я вскочил на ноги и бросился вперед. Змея, как
видно, меня учуяла: внезапным стремительным рывком она вырвала голову из
ямы и вскинула ее высоко над землей. В пасти у нее судорожно трепыхался
зайчонок. Заметив меня, змея откинулась назад, выгнув тело широкой дугой и
готовясь то ли нападать, то ли обороняться. Подбежав шагов на пять, я
отпустил тетеву - стрела пронзила ей шею навылет. Удав чуть дрогнул, как
бы дивясь, выпустил из пасти добычу и тут же, шипя, пополз на меня. Я едва
успел отбросить лук и схватить копье. В тот миг, когда враг был совсем
рядом, я изо всех сил размахнулся и нанес ему удар в шею. Змея
пронзительно зашипела и закачалась, неестественно запрокинув голову.
Кажется, я перебил ей шею. Долго раздумывать не приходилось, я нанес еще
один удар, сильнее прежнего.
Этого оказалось достаточно - удав обратился в бегство. Стрела, все
еще торчавшая в его теле, разлетелась вдребезги.
Живучесть чудовища была поистине поразительной. Извиваясь, удав
мчался такими прыжками, что я едва поспевал за ним. Лук и стрелы снова
были у меня в руках.
Если бы удав устремился вниз, в заросли, ему наверняка удалось бы
спастись. Но он, повинуясь силе привычки, стал взбираться на холм - к
своей гибели. Тут я догнал его и, не слишком приближаясь - сил у него было
еще достаточно, - стал осыпать его градом стрел. Чаще я промахивался, но
несколько раз все-таки попал. Он вновь сделал попытку броситься на меня,
но силы его иссякли. Я без труда отскочил в сторону. Схватив копье за
острие, я тупым концом ударил его по голове раз, второй, третий. Уже
бессильный, он все еще извивался, и я долго опасался к нему приблизиться.
Потом я измерил его. В длину он составлял пятнадцать футов, тело его
украшал великолепный рисунок из линий, зигзагов и пятен. Цветов было
несколько: светло- и темно-коричневый, черный и желтый.
Я был так измотан борьбой, что вынужден был лечь и несколько часов
отдыхать.
Помятый удавом заяц сдох. В яме их осталось только четыре.
ОГОНЬ
После этих бурных событий наступили более спокойные дни. Каждый день
утром, если только благоприятствовала погода, я отправлялся в лес и всякий
раз что-либо приносил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
уродливая порода свиньи, но это был не кабан. За первым зверьком появились
еще четыре, из которых один взрослый, а три других - молодые поросята'.
[' Не вызывает сомнения, что это были капибары, известные также под
названием водосвинки (Hydrochoerus capybara).]
Все семейство не спеша покинуло прибрежное болотце и направилось в
сторону леса, двигаясь прямо на меня. Я медленно натянул лук.
Звери приближались, не догадываясь о присутствии человека. От стада
чуть отбился один поросенок и приблизился ко мне едва ли не на десять
шагов. Как только он повернулся боком, я выстрелил. Ловко пущенная стрела
попала в самое сердце, пробив тело навылет. Зверь лишь жалобно тихо
хрюкнул и забился в последних судорогах. Остальные пустились наутек.
Не помня себя от радости, я бросился к добыче. Славный выстрел! Зверь
был мертв. По форме зубов я определил, что это грызун. Весил он добрых
десять фунтов - в два раза больше, чем взрослый заяц. Тут же на месте я
его освежевал и сунул в корзину за спину.
"Добрый, славный лук!" - нежно взглянул я на свое оружие и погладил
его, будто живое существо.
Стоило ли идти дальше с таким грузом? Солнце поднялось высоко,
усиливался зной, с каждой минутой становясь все невыносимее. Я повернул
назад, пообещав себе назавтра задолго до рассвета предпринять сюда новую
вылазку.
Я размышлял, какое название дать вновь открытому озеру. Не подобает
такое богатое птицей и дичью место оставлять безымянным. И придумал:
"озеро Изобилия".
...К сожалению, проблема корма для моих попугаев ничуть не сдвинулась
с места. А это было делом неотложным.
ТАИНСТВЕННЫЙ ВРАГ
Мне катастрофически не хватало огня! Убитый зверь оказался жирным и
был бы хорош поджаренным на вертеле. Мне же пришлось удовольствоваться
сырым мясом. Съев изрядный кусок, все остальное я спрятал в глубине
пещеры, где было несколько прохладнее.
Два или три дня назад мне попался на берегу моря небольшой камень,
похожий на кремень. Я сильно ударял им о другие камни, но безуспешно -
искр не появлялось.
На следующий день после открытия озера Изобилия я покинул пещеру
очень рано и до заячьей поляны добрался; едва стало светать. С собой я
принес около двадцати силков и разложил их на тропинках и тропках,
проторенных зайцами в зарослях.
Озеро Изобилия встретило меня по всем птичьем великолепии:
разноголосым предрассветным концертом всевозможных трелей, писков,
свистов, хлопанья крыльев.
Я затаился, стараясь по вызвать переполоха, в надежде выследить
крупного зверя. Но на этот раз меня ждало разочарование, хотя свежих
следов было множество, а земля вокруг взрыта.
Поистине озеро Изобилия! Обойдя его полукругом, я направился дальше в
ранее намеченном направлении. Ручья тут уже не было, всюду стоял сплошной
девственный лес.
Не прошел я и четверти мили, как сделал новое радостное открытие: мне
попались невысокие деревья, густо увешанные желтыми плодами, по величине и
форме напоминающими яблоки. У плодов была мучнистая розовая мякоть,
настолько сладкая и нежная, что прямо сама таяла во рту. Тут же, нарвав
побольше этого лакомства, я стал уплетать его за обе щеки. Этих райских
деревьев росло здесь довольно много; немало зрелых плодов валялось на
земле, а на ветках висели еще недозревшие, мелкие и зеленые. Разное время
созревания позволяло надеяться, что пища мне здесь обеспечена на многие
недели, а может, и месяцы.
- Райские яблоки! - возбужденно восклицал я, наблюдая, как
питательное лакомство привлекает к себе всяческих птиц и насекомых,
особенно крупных ос.
Это было важное для меня открытие, возвещавшее конец прежним
трудностям и спасавшее меня от голода. Можно ли дивиться моей радости?
Было раннее утро, день едва начинался, и я двинулся дальше, горя
желанием узнать, что же ждет меня там, в глубине острова. Однако ничего
особенного я там не обнаружил. Лес скоро кончился, сменившись
разбросанными тут и там густыми бамбуковыми рощами и травянистыми
полянами. Потом снова потянулся сухой колючий кустарник и кактусы,
доходившие, похоже, до самого западного побережья. Я добрался до середины
острова, однако никакой дичи больше не встретил.
На обратном пути я не поленился и набрал столько яблок, сколько
уместилось в мою корзину. Ноша была нелегкой для моих подорванных болезнью
сил, но в душе все пело от радости, а ноги сами несли вперед. Приятные
неожиданности в этот день сыпались на меня как из рога изобилия: проходя
мимо заячьей поляны, я обнаружил в расставленных часа два назад силках
двух отчаянно бившихся в бесплодных попытках вырваться зайчишек.
Теперь я мог рассмотреть их вблизи. Это были грызуны с на редкость
длинными лапками. На наших зайцев они совсем не походили, но, коль уж я
окрестил их так, буду звать зайцами и дальше.
Осторожно, стараясь не поранить, я связал им лапы и, приторочив
зверьков сверху корзины, с луком и стрелами в одной руке, с копьем в
другой, в приподнятом настроении направился к пещере.
Итак, в моем хозяйстве стало три вида животных: попугаи, ящерицы и
зайцы. С содержанием грызунов опять возникли трудности. Как только я
посадил их в одну клетку с попугаями, задиристые птицы тут же бросились
клевать пришельцев, а клювы у них были ого-го! Зайчат пришлось срочно,
пока живы, вытаскивать. Я пустил их пока к себе в пещеру и тщательно
забаррикадировал вход. На изготовление новой клетки у меня не было
времени. "Надо выкопать для грызунов яму".
Как только полуденный зной немного спал, я поспешил берегом моря к
месту, где лежал панцирь погибшей от зубов хищника черепахи. Нашел я его
сразу. Отбив часть панциря камнем, я насадил его в виде клина на крепкую,
расщепленную на конце палку, прочно привязал лианами - и лопата была
готова. Я тут же ее опробовал, и - да здравствует смекалка! - инструмент
оказался достаточно падежным.
В пятнадцати примерно шагах от пещеры я выкопал яму. Дело шло споро,
земля тут оказалась мягкой. Яма представляла собой квадрат со сторонами в
двадцать пять футов и глубиной в человеческий рост. Поместив в нее зайцев,
я накрыл яму ветвями, чтобы грызуны не выскочили, они были защищены от
солнца и - пусть хоть как-то - от непрошеных гостей. Зайчишки в этот же
день охотно принялись за райские яблоки, которые и попугаям пришлись
настолько по вкусу, что, не выдели я им небольшую порцию, они в полчаса
склевали бы весь мой запас. В яму к зайцам я поместил и ящериц, учитывая
сходный характер их нравов.
Только теперь, справившись с первыми трудностями и обеспечив в
какой-то мере свое существование, я мог передохнуть. По примеру Робинзона
Крузо я решил сделать календарь, но вспомнил об этом слишком поздно -
почти через месяц после высадки на острове. Дни в моей памяти
перепутались, и я не знал, когда будни, когда праздник. Я помнил лишь, что
корабль потерпел крушение в первых числах марта, а мысль о календаре
пришла мне в голову где-то в начале апреля. Я наугад установил дату -
десятое апреля - и с этого момента каждый день стал делать зарубки на коре
ближайшего дерева. Тут же вырезал: год 1726-й от рождества Христова.
Устранив угрозы голода и почувствовав прилив сил, я все чаще стал
задумываться, как мне вырваться из заточения на этом острове. Тоска по
людям, по их миру охватывала меня остро, как физическая боль. Теперь я
каждый день взбирался на вершину холма и смотрел на море. Пусто, всюду,
куда ни глянь, безбрежное море, и лишь на севере - очертания острова, а на
юге - какой-то земли, быть может, даже материка, и больше ничего, ни
малейшего признака человеческой жизни.
Мой холм, как я уже упоминал, находился на восточном берегу острова,
и я собирался предпринять дальнюю вылазку на южную его оконечность и
оттуда с более близкого расстояния постараться детальнее рассмотреть
материк. Чтобы выбраться с острова и преодолеть морской пролив,
понадобилась бы хорошая лодка, а как тут мечтать о лодке, не имея никаких
инструментов, кроме охотничьего ножа? Робинзон Крузо с набором всяких
инструментов, топоров, оружия и запасами продовольствия с разбитого судна
в сравнении со мной был могущественным лордом.
Но присутствия духа я не терял ни на минуту. Было бы здоровье, а
выход найдется. Время проходило в трудах. Апрель выдался погожим, дожди
шли редко, но становилось все жарче, а солнце, прежде стоявшее на юге,
поднималось в зенит. Около двенадцати часов оно находилось почти прямо
надо мной, так что тень моя пряталась под ногами. Позже оно перемещалось
дальше на север и - о чудо! - в полдень светило с севера.
Я уже говорил - бездельничать не приходилось. Ежедневные походы на
озеро Изобилия обеспечивали нас, меня и мою живность, пищей. Лук,
становясь в моих руках все более метким, часто доставлял дичь, а в силки
время от времени попадались зайчишки. В течение месяца в одном и том же
месте я поймал их около десятка.
Когда зной усиливался, ходить в плотных штанах, рубахе и башмаках
было неудобно, и я часто их снимал, хотя и делал это неохотно, поскольку,
не привыкнув к наготе, стыдился самого себя. Приходилось остерегаться и
всяких насекомых: комаров, клещей, ос. Лицо мое заросло косматой бородой,
и однажды, увидев свое отражение в стоячей воде, я едва не пришел в ужас
от разбойничьей своей физиономии.
В конце апреля мне довелось пережить дни, полные беспокойства и
тревоги. Поблизости объявился грозный хищник и стал наведываться в мой
зверинец. Делал он это настолько хитро и скрытно, что поначалу
представлялся мне какой-то нечистой силой, лишавшей меня по ночам сна.
Началось все с того, что в один из дней я недосчитался зайца. Должно
было быть двенадцать, а стало одиннадцать. В ветвях, прикрывавших яму,
виднелась небольшая дыра, но это могло быть и случайностью. Никаких других
следов поблизости я не обнаружил. Трава здесь была мной изрядно вытоптана.
На следующий день считаю: десять зайцев. Невероятно, чтобы заяц мог
выскочить. Вокруг опять никаких следов, и лишь стена ямы в одном месте
слегка осыпалась, словно там кто-то неосторожно полз. Причем зайцы никогда
не пропадали ночью, а только днем, когда я ходил в лес за пищей. С
каким-то дьявольским постоянством почти за каждую отлучку мне приходилось
расплачиваться одним, а то и двумя зверьками. Таинственный враг истрепал
мне нервы до такой степени, что я опять стал всерьез опасаться за свое
здоровье.
Эта бестия постоянно держала меня в поле своего зрения, в чем я не
раз имел возможность убеждаться. Знать, что враг неустанно следит за тобой
и притаился где-то рядом, а ты не можешь сказать, где он, не знаешь даже,
как он выглядит и не бросится ли в следующую минуту тебе на спину, - это
поистине скверное чувство, дьявольская игра в прятки. Однажды я отошел
всего на каких-нибудь пятнадцать минут за водой к ручью, вернулся - одного
зайца уже недосчитался. А вокруг все оставалось как прежде - ни малейшего
движения в кустах, никакого подозрительного шороха. Я начинал уже
сомневаться: в здравом ли я рассудке.
Прожорливость врага была под стать его несвойственному зверям
небывалому нахальству и коварству. Или он невидимка? Я с величайшей
осторожностью осмотрел каждый куст, каждое дерево поблизости, не пропустив
ни одного дупла, ни одной норы, и все безрезультатно - нигде ни малейшего
следа. Тогда я окопал злосчастную яму широкой полосой, удалив с нее всю
траву, чтобы узнать, следы каких лап оставит за собой хищник. Вернувшись
после часовой прогулки, я обнаружил, что он появлялся. И на этот раз он
утащил одного зайца, но четких следов не оставил. На вскопанной земле,
правда, что-то изменилось, появились какие-то вмятины, но я безуспешно
высматривал следы лап. Близкий к умопомешательству, я опрометью бросился в
пещеру, гонимый страхом, что враг бросится и на меня, но ведь он мог
затаиться в глубине моей пещеры. Ах, нервы, нервы!
Придя в себя и вновь обретя присутствие духа, я дал себе клятву не
знать покоя, отказаться от всего, чем дотоле занимался, пока не разгадаю
тайну и не схвачу дьявола за рога.
На следующий день, в обычное время, вооруженный, как всегда, ножом,
луком и копьем, я покинул пещеру, но, не пройдя и двухсот шагов, припал к
земле за одним из кустов. Ползком, стараясь не шуметь, как вор, направился
я к своей собственной обители. До ямы оставалось шагов пятьдесят. На этом
безопасном расстоянии я притаился за кустом, выбрав позицию, с которой
хорошо просматривалась и пещера, и яма с зайцами, и клетка с попугаями.
Враг мог быть поблизости, наблюдая за мной из ближайших зарослей, но я об
этом уже не думал. Меня охватил гнев, и я не хотел отступать.
Ждать пришлось недолго. Я заметил какое-то движение, но не в
зарослях, где я укрывался, а на склоне холма. Над моей пещерой нависал
довольно крутой склон, который вел к вершине холма. Этот склон, изрезанный
расселинами и трещинами, был покрыт осыпями и низкорослым кустарником.
Оттуда-то и двигался мой враг, спускаясь вниз. Он старался держаться
расселины меж камнями, поэтому я не мог его толком рассмотреть.
И только когда он сполз к самому подножию холма, я разглядел его.
Огромная змея медленно ползла, извиваясь, прямо к моей яме с зайцами. Она
казалась каким-то адским чудищем. Тело ее, толщиной почти с бедро
человека, выражало страшную силу и наверняка могло, опоясав взрослого
вола, раздавить ему все ребра. Как же против такой громадины выйти с моим
жалким оружием? Я заколебался в нерешительности.
Тем временем змея подползла к яме и остановилась, вытянув голову.
Замерев в полной неподвижности, она довольно долго прислушивалась, сверля
своими крохотными глазками заросли, в которых я притаился, словно чуя
опасность. Потом она раздвинула головой ветви настила и сунулась в яму.
Большая часть тела ее при этом осталась снаружи.
"Сейчас она схватит моих зайцев!" - захлестнула меня ярость.
Не владея более собой, я вскочил на ноги и бросился вперед. Змея, как
видно, меня учуяла: внезапным стремительным рывком она вырвала голову из
ямы и вскинула ее высоко над землей. В пасти у нее судорожно трепыхался
зайчонок. Заметив меня, змея откинулась назад, выгнув тело широкой дугой и
готовясь то ли нападать, то ли обороняться. Подбежав шагов на пять, я
отпустил тетеву - стрела пронзила ей шею навылет. Удав чуть дрогнул, как
бы дивясь, выпустил из пасти добычу и тут же, шипя, пополз на меня. Я едва
успел отбросить лук и схватить копье. В тот миг, когда враг был совсем
рядом, я изо всех сил размахнулся и нанес ему удар в шею. Змея
пронзительно зашипела и закачалась, неестественно запрокинув голову.
Кажется, я перебил ей шею. Долго раздумывать не приходилось, я нанес еще
один удар, сильнее прежнего.
Этого оказалось достаточно - удав обратился в бегство. Стрела, все
еще торчавшая в его теле, разлетелась вдребезги.
Живучесть чудовища была поистине поразительной. Извиваясь, удав
мчался такими прыжками, что я едва поспевал за ним. Лук и стрелы снова
были у меня в руках.
Если бы удав устремился вниз, в заросли, ему наверняка удалось бы
спастись. Но он, повинуясь силе привычки, стал взбираться на холм - к
своей гибели. Тут я догнал его и, не слишком приближаясь - сил у него было
еще достаточно, - стал осыпать его градом стрел. Чаще я промахивался, но
несколько раз все-таки попал. Он вновь сделал попытку броситься на меня,
но силы его иссякли. Я без труда отскочил в сторону. Схватив копье за
острие, я тупым концом ударил его по голове раз, второй, третий. Уже
бессильный, он все еще извивался, и я долго опасался к нему приблизиться.
Потом я измерил его. В длину он составлял пятнадцать футов, тело его
украшал великолепный рисунок из линий, зигзагов и пятен. Цветов было
несколько: светло- и темно-коричневый, черный и желтый.
Я был так измотан борьбой, что вынужден был лечь и несколько часов
отдыхать.
Помятый удавом заяц сдох. В яме их осталось только четыре.
ОГОНЬ
После этих бурных событий наступили более спокойные дни. Каждый день
утром, если только благоприятствовала погода, я отправлялся в лес и всякий
раз что-либо приносил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72