Покупай Китай, попридержи Финляндию, продавай Индонезию.
Обратите внимание, нас, людей, граждан, правительства по-прежнему могут арестовывать и бросать в тюрьмы (и нигде в мире это не сделают с большим удовольствием, чем в ведущей Интернет-державе – Соединенных Штатах). Деньги утекают, но вам не последовать за ними. Если бы это зависело от вас, деньги бы и не утекали – им пришлось бы сидеть на месте с ощущением угрюмой безнадежности. Деньги бегут от вас, от вас и ваших решений, ущемляющих их интересы. Паспорта граждан национальных государств дотошно отмечают всяческими печатями, людей сканируют миноискателями, обнюхивают собаками и подвергают личному обыску с головы до ног. Но деньги путешествуют почти повсюду, в то время как информация движется еще более стремительно и неудержимо.
Смогут ли правительства продумать все это, признать, что игровое поле стало новым, и возглавить игру?
Возможно. Но есть веские основания для сомнений. Вспомните печальную участь разработанного и одобренного правительством США чипа Clipper. Он был создан для того, чтобы обезопасить связь. От кого бы вы думали? От террористов, распространителей порнографии, наркоторговцев и мафии. Он предназначался для кодирования телефонных звонков и компьютерных коммуникаций, чтобы никто не мог подслушать их, то есть никто, кроме федерально одобренных правительством Соединенных Штатов слухачей. У американских шпионов и полицейских не было бы проблем с прослушиванием через Clipper. Фактически он и был изобретен, чтобы американцы могли тайно подслушивать.
Почему никто во Франции, в Китае или в Ираке не захотел купить американское шпионское изобретение, никто никогда не объяснял. Разработанный государственными агентами из Агентства национальной безопасности Clipper, без сомнения, и должен был использоваться в интересах национальной безопасности. Ни один иностранный покупатель не оказался настолько наивным, чтобы купить его, а у американского правительства не хватило выдержки устанавливать его в соответствии с законом в компьютерах и телефонах внутри страны. Так что этот чип был отвергнут – повсеместно, вместе со своим оскорбительным содержимым. Иного, лучшего решения предложено не было. Так что вплоть до сего дня коммуникации, к всеобщему страху, остаются совершенно не защищенными. Замечательный пример того, как удалось усугубить технологический затык.
У преданных сторонников демократизации публичной компьютерной политики, свободы и неприкосновенности личной жизни есть еще одна серьезная проблема. Невидимого свойства.
В сетях никогда не существовало демократии. В результате они во все времена были населены шпионами. Криптография и электронная разведка присутствовали еще в колыбели новорожденных компьютеров. Цифровые компьютеры были изобретены, чтобы превзойти нацистские кодировочные машины, работавшие по принципу часового механизма. В момент приступа необычной, прямо-таки лессиговской рациональности, сразу же после окончания Второй мировой войны, Уинстон Черчилль бесцеремонно распорядился разбить дешифровальные машины Алана Тьюринга на мелкие кусочки и тайно утопить в Северном море. Политики еще в те дни знали, что в случае чего надо делать.
Но искушение соблазнительной технической власти было слишком сильно, чтобы демократия могла ему сопротивляться. После тайного основания Агентства национальной безопасности Гарри Трумэном в 1952 году для нужд холодной войны был создан громоздкий аппарат для контроля сетей. Он по-прежнему существует, буднично поглощая радиопередачи и телефонные переговоры всего мира и, конечно же, анализируя движение в Интернете. В последнее время, в свете необъявленной войны против терроризма, границы его компетенции были сильно расширены. Но разведывательные агентства находятся за рамками научного анализа, публичных дебатов и дискуссий о демократии. Технически труднообнаружимые, они также предусмотрительно спрятаны за весомыми соображениями национальной безопасности.
Национальные правительства обладают древнейшими традициями тайной слежки и прослушивания связи других стран. Как и война, шпионаж является продолжением политики другими средствами. И точно так же, как и война, это симптом политической неудачи.
Национальные правительства, пытающиеся вводить глобальные законы и устанавливать порядок во всем мире, играют роли полицейского с дубинкой и подглядывающего одновременно.
Нет ни одной страны, совершенно непричастной к этому. Разработка средств электронного шпионажа и «средств технического контроля» щедро спонсируется. Благодаря подслушиванию можно добиться серьезных преимуществ, хотя простым гражданам и избирателям редко доводится слышать об этом. Почти в каждом посольстве есть микроволновые передатчики, никто и не пытается их глушить. Даже незначительные актеры на политической мировой сцене, которые не могут позволить себе спутников-шпионов, требующих крупных бюджетных затрат, выпрашивают эту информацию у союзников. У всех запачканы руки, это настоящие джунгли, и именно поведение, как в джунглях, сохраняет эти джунгли.
Удивительно, что обладатели лучшей системы глобального наблюдения, Агентство национальной безопасности и его очень опытный британский союзник, не могут так пересмотреть свои роли, чтобы они вписались в новую глобальную реальность. Это самые крупные и самые хитрые хищники, рыскающие в дебрях международных коммуникаций, и благодаря своим большим глазам и большим ушам они, по крайней мере, действительно знают, что происходит. Будь их деятельность открытой, публичной и законной, она превратилась бы в мощнейший стабилизирующий фактор.
Движение в глобальной информационной инфраструктуре можно успешно контролировать, но это требует серьезных политических действий и согласия основных заинтересованных сторон. Создать работающие, надежные сети даже при наличии доброй воли политиков очень трудно и, конечно же, практически невозможно в кромешной тьме засекреченной крепости в Форт-Мид [42], куда не допускаются гражданские лица.
Идеальное Агентство национальной безопасности напоминало бы творение в духе Лессига. Оно бы планировало, строило и внимательно наблюдало за здоровой, жизнеутверждающей общественной сетью при свете дня. Но как раз оно и не подходит для тяжелой работы по созданию глобального общества. Из-за этого существенного системного недостатка оно обречено действовать как хакер, исподтишка взламывая и врываясь, устанавливая ловушки и создавая пути к отступлению.
Временами кто-то хватает его за руку, как Европейский парламент, проводивший расследование по поводу деятельности системы перехвата ECHELON, или как армия Германии, отказавшаяся использовать для нужд системы безопасности продукцию Microsoft, снабженную закладками Агентства национальной безопасности. Но в большинстве случаев, когда люди натыкаются на эти крошечные артефакты из призрачного мира разведки, они просто делают вид, словно ничего не произошло.
Ситуация крайне дестабилизирующая. Она порождает вполне обоснованный цинизм. Фактически это Новый мировой беспорядок в глобальном масштабе. Невидимые группы по борьбе с терроризмом, освобожденные от контроля общественности, особенно опасны. Они слишком хорошо подходят для воспитания Арканов и Катли, одетых в тефлон агентов, сеющих коррупцию и подрывающих собственные правительства.
Среди множества других безобразных последствий дерзкого электронного шпионажа можно назвать и воровство у законных ученых их законных прав. Когда Лоренс Лессиг и его коллеги апеллировали к высшей социальной цели и просили Интернет-специалистов мудрее планировать политические последствия в интересах общества, они, как юристы и работники правосудия, знали, что этого им не добиться. Правительство США с его федеральными поверенными – лукавые посредники в глобальных сетях. Как только дело касается телекоммуникаций, у Агентства национальной безопасности появляется вето на любые решения Департамента юстиции, благодаря проверенному временем подслушиванию, изначально неконституционному и незаконному.
При таких обстоятельствах честные и открытые дебаты о республике в сетях или планете сетей невозможны. А это заводит в тупик все остальные политические наступления в этой сфере. Результатом стала затяжная теневая война между компьютерными фанатами и компьютерными шпионами, в которой шпионы и энтузиасты-криптографы пытались загнать друг друга в ловушки уже работающих технических решений. Это еще одна ядовитая война в Сети, где побеждают утечка информации и скандалы – за исключением особых прецедентов сверхтаинственного Агентства национальной безопасности, когда моральная паника приходит стеной тумана от испарений сухого льда прямиком из «Секретных материалов».
Самое обидное здесь – обман. Он сводит на нет все остальные усилия. Шпионаж – форма власти, обладающая иммунитетом к демократическому законодательству. К тому же это и колоссальный источник токсичности Сети, потому что все делается секретно, анонимно и исподтишка; это мифический, нескончаемый источник вторжения в частную жизнь, политической возни, компрометирующих утечек информации, грязных трюков и всех видов чернушной пропаганды.
Потребуются мощнейшие усилия реформаторов, чтобы те, кто находится у власти, отказались от фантастического искушения, пожертвовали тщательно хранимыми сокровищами тайных знаний, вынесли все публичные вопросы на публичное обсуждение и решили основать простое, честное и ответственное правительство. Это означает глобальные glasnost и perestroika, и лишь небу известно, переживем ли мы это. Но пока этого не сделано, в сетях никогда не будет гражданской законности. В них навсегда сохранятся громадные унылые заплаты теневой коррупции. И их никогда нельзя будет вывести на свет.
Распространение мировой войны с террором в Сеть, без сомнения, усилит ее эксцентричность. Выкладки компьютерной науки насчет информационной войны, некогда на девять десятых теоретические, в полумилитаризованной Сети будут выглядеть еще более угрожающими. Если киберпространство превратится в территорию вооруженных до зубов секретных агентов, оно обязательно будет коррумпированным и едва ли безопасным для простых пользователей. Многие из наиболее распространенных пороков Сети: кража программного кода, вирусы, казино on-line, web-сайты моджахедов – будут уже не просто колоритными аномалиями, а превосходными мотивами для ликвидаторов типа Катли.
Когда политика информационного общества станет стабильной? Возможна ли там законность? Даже если мы покончим с откровенной, бешеной жестокостью постоянно прорывающегося беспорядка, мы можем оказаться обреченными на длительное пребывание в политической среде, где отупляющая скука сменяется лишь бешеными припадками сумасшествия. В мире, где каждый находящийся у власти притворяется душевно здоровым, технически грамотным и полностью компетентным, пока случайная находка решительных медиа – сальная шутка перед микрофоном, оговорка, поцелуй, попойка, галстук не того цвета – не выплывет на публичную сцену, колкая и ядовитая, как рыба-еж.
Почему люди должны довольствоваться подобным положением? Даже если сетям по природе присуще органическое поведение, не следует терять надежду на возможность позитивных политических акций. Сад органичен, но это не значит, что садовник обязан любить сорняки. Язык органичен, но это не значит, что вы должны врать.
Какое будущее ожидает политику? Предположим, что, как общество, мы оставим позади технократию, ностальгирующий активизм и уродство. Значит, надо представить новую форму активизма, но не ностальгирующего, а футуристического. Трудно перехитрить политиков, ведь каждый политический активист всегда пытается перехитрить систему, а их миллионы. Но делать предположения нам никто не запрещает.
Если Новый мировой порядок потерпит крах, может произойти все, что угодно. Если технократия не выполнит своих напыщенных обещаний, сулящих экономический рост, если поток потребительских товаров иссякнет, а экраны любимых игрушек погаснут, могут высвободиться по-настоящему страшные политические силы.
Нет никаких причин предполагать, что XXI век будет более разумным или менее кровопролитным, чем девятнадцатый или двадцатый, а поскольку мировое общество базируется на товарном изобилии, Великая депрессия стала бы окончательным освобождением от иллюзий. Тогда к власти начнут рваться эксцентрики с факелами в руках.
Господство технократии основывается на всеобщей уверенности в том, что политический активизм не приведет ни к чему стоящему. Пока технократия процветает, избиратель утрачивает свою значимость.
Но мы не предрекаем краха цивилизации. Мы пытаемся найти реальную, жизнеспособную и вместе с тем принципиально новую форму политики, которая способна вырасти из современных реалий. Что это значит? Как она будет выглядеть и ощущаться?
Вот несколько предполагаемых признаков нового политического движения XXI века.
Во-первых, этому движению понадобится принципиально новая идеология. Новая воодушевляющая Грандиозная Идея, что-то складывающееся в слоган типа «Свобода, равенство, братство», «Один человек – один голос!», «Нет глобализации без представительства!» – что-то в этом роде.
Новой идеологии не надо быть похожей на традиционную. Вначале она даже может показаться довольно глупой и эксцентричной, как, скажем, феминизм. Потребуется время, чтобы понять, что отцы-основатели движения вовсе не шуты. Напротив, они тщательно все продумали, и их намерения вполне серьезны. Постепенно они начнут выигрывать самые серьезные дискуссии и привлекать серьезно настроенных сторонников.
Это политическое движение, скорее всего, будет глобальным и многосторонним. Вряд ли оно будет базироваться в рамках одного государства – правительства некоторых государств загнаны в угол, а патриотические призывы ограничивают сами себя.
Ему потребуются какие-то места дислокации и политические модели. Здесь национальные государства выглядят не слишком многообещающими, по крайней мере на первых порах. Более вероятны кандидатуры больших городов. Управление городов может быть захвачено небольшими авангардными группами энтузиастов, и лучшими из кандидатов станут наверняка многонациональные города со своими диаспорами, интенсивно вовлеченные в мировую торговлю. Вполне сойдет Брюссель. Сингапур. Возможно, Нью-Йорк, Амстердам или Гонконг.
Ключ к успеху в том, чтобы эти города воплотили новую политическую доктрину в жизнь, а затем окажется, что толпы людей захотят к ним присоединиться. Подтверждением их теории станет политика городских властей, которая принесет процветание, повысив качество жизни. Если они будут побеждать, оплот движения начнут повсеместно воспринимать более цивилизованно, более серьезно и доверчиво, чем отсталые области планеты. Мир ногами проголосует в его пользу.
Это движение, по всей вероятности, возглавят очень богатые и очень прогрессивные люди. Если что-то и продемонстрировали недавние неприятности с Усамой бен Ладеном, так это то, что радикалам больше не обязательно быть бедными. Напротив, эксцентричные фигуры богачей, таких как Джордж Сорос, Сильвио Берлускони, Стив Форбс, Росс Перо и, конечно, Усама бен Ладен, внесли заметную сумятицу в современный политический пейзаж. Сорос со своим «открытым обществом» ближе всех подошел к принципиально новой политической идеологии, но все движения, порожденные одним отцом-основателем, сильно страдают от наполеоновских комплексов собственных прародителей.
Этому движению придется стать другим. Оно будет привлекать и очень богатых, но умудрится обойти проблему богатеев, возможно, за счет создания Великого союза диаспор, заключенного между «сливками общества» и экономическими беженцами.
Богатых людей мало волнуют национальные государства: возможность лишиться собственности сдерживает и пугает их. Бедным страшно нужен капитал, в то время как богатым страшно нужны избиратели. Похоже на потенциальный союз низов с верхами. А возможно, потребуется именно столь неортодоксальный альянс, чтобы сокрушить современные властные структуры существующего статус-кво.
Раз капитал движется по всему земному шару, а его преследует громадная орда людей без корней, которых каким-то образом притягивают эти деньги, это может привести к образованию новой коалиции мировых социальных сил. Это поможет преодолеть и традиционные политические проблемы, поставленные реальными государствами. Перспектива еще туманна, но прецеденты уже были: это прекрасно сработало в Гонконге. И даже во времена золотой лихорадки в Калифорнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Обратите внимание, нас, людей, граждан, правительства по-прежнему могут арестовывать и бросать в тюрьмы (и нигде в мире это не сделают с большим удовольствием, чем в ведущей Интернет-державе – Соединенных Штатах). Деньги утекают, но вам не последовать за ними. Если бы это зависело от вас, деньги бы и не утекали – им пришлось бы сидеть на месте с ощущением угрюмой безнадежности. Деньги бегут от вас, от вас и ваших решений, ущемляющих их интересы. Паспорта граждан национальных государств дотошно отмечают всяческими печатями, людей сканируют миноискателями, обнюхивают собаками и подвергают личному обыску с головы до ног. Но деньги путешествуют почти повсюду, в то время как информация движется еще более стремительно и неудержимо.
Смогут ли правительства продумать все это, признать, что игровое поле стало новым, и возглавить игру?
Возможно. Но есть веские основания для сомнений. Вспомните печальную участь разработанного и одобренного правительством США чипа Clipper. Он был создан для того, чтобы обезопасить связь. От кого бы вы думали? От террористов, распространителей порнографии, наркоторговцев и мафии. Он предназначался для кодирования телефонных звонков и компьютерных коммуникаций, чтобы никто не мог подслушать их, то есть никто, кроме федерально одобренных правительством Соединенных Штатов слухачей. У американских шпионов и полицейских не было бы проблем с прослушиванием через Clipper. Фактически он и был изобретен, чтобы американцы могли тайно подслушивать.
Почему никто во Франции, в Китае или в Ираке не захотел купить американское шпионское изобретение, никто никогда не объяснял. Разработанный государственными агентами из Агентства национальной безопасности Clipper, без сомнения, и должен был использоваться в интересах национальной безопасности. Ни один иностранный покупатель не оказался настолько наивным, чтобы купить его, а у американского правительства не хватило выдержки устанавливать его в соответствии с законом в компьютерах и телефонах внутри страны. Так что этот чип был отвергнут – повсеместно, вместе со своим оскорбительным содержимым. Иного, лучшего решения предложено не было. Так что вплоть до сего дня коммуникации, к всеобщему страху, остаются совершенно не защищенными. Замечательный пример того, как удалось усугубить технологический затык.
У преданных сторонников демократизации публичной компьютерной политики, свободы и неприкосновенности личной жизни есть еще одна серьезная проблема. Невидимого свойства.
В сетях никогда не существовало демократии. В результате они во все времена были населены шпионами. Криптография и электронная разведка присутствовали еще в колыбели новорожденных компьютеров. Цифровые компьютеры были изобретены, чтобы превзойти нацистские кодировочные машины, работавшие по принципу часового механизма. В момент приступа необычной, прямо-таки лессиговской рациональности, сразу же после окончания Второй мировой войны, Уинстон Черчилль бесцеремонно распорядился разбить дешифровальные машины Алана Тьюринга на мелкие кусочки и тайно утопить в Северном море. Политики еще в те дни знали, что в случае чего надо делать.
Но искушение соблазнительной технической власти было слишком сильно, чтобы демократия могла ему сопротивляться. После тайного основания Агентства национальной безопасности Гарри Трумэном в 1952 году для нужд холодной войны был создан громоздкий аппарат для контроля сетей. Он по-прежнему существует, буднично поглощая радиопередачи и телефонные переговоры всего мира и, конечно же, анализируя движение в Интернете. В последнее время, в свете необъявленной войны против терроризма, границы его компетенции были сильно расширены. Но разведывательные агентства находятся за рамками научного анализа, публичных дебатов и дискуссий о демократии. Технически труднообнаружимые, они также предусмотрительно спрятаны за весомыми соображениями национальной безопасности.
Национальные правительства обладают древнейшими традициями тайной слежки и прослушивания связи других стран. Как и война, шпионаж является продолжением политики другими средствами. И точно так же, как и война, это симптом политической неудачи.
Национальные правительства, пытающиеся вводить глобальные законы и устанавливать порядок во всем мире, играют роли полицейского с дубинкой и подглядывающего одновременно.
Нет ни одной страны, совершенно непричастной к этому. Разработка средств электронного шпионажа и «средств технического контроля» щедро спонсируется. Благодаря подслушиванию можно добиться серьезных преимуществ, хотя простым гражданам и избирателям редко доводится слышать об этом. Почти в каждом посольстве есть микроволновые передатчики, никто и не пытается их глушить. Даже незначительные актеры на политической мировой сцене, которые не могут позволить себе спутников-шпионов, требующих крупных бюджетных затрат, выпрашивают эту информацию у союзников. У всех запачканы руки, это настоящие джунгли, и именно поведение, как в джунглях, сохраняет эти джунгли.
Удивительно, что обладатели лучшей системы глобального наблюдения, Агентство национальной безопасности и его очень опытный британский союзник, не могут так пересмотреть свои роли, чтобы они вписались в новую глобальную реальность. Это самые крупные и самые хитрые хищники, рыскающие в дебрях международных коммуникаций, и благодаря своим большим глазам и большим ушам они, по крайней мере, действительно знают, что происходит. Будь их деятельность открытой, публичной и законной, она превратилась бы в мощнейший стабилизирующий фактор.
Движение в глобальной информационной инфраструктуре можно успешно контролировать, но это требует серьезных политических действий и согласия основных заинтересованных сторон. Создать работающие, надежные сети даже при наличии доброй воли политиков очень трудно и, конечно же, практически невозможно в кромешной тьме засекреченной крепости в Форт-Мид [42], куда не допускаются гражданские лица.
Идеальное Агентство национальной безопасности напоминало бы творение в духе Лессига. Оно бы планировало, строило и внимательно наблюдало за здоровой, жизнеутверждающей общественной сетью при свете дня. Но как раз оно и не подходит для тяжелой работы по созданию глобального общества. Из-за этого существенного системного недостатка оно обречено действовать как хакер, исподтишка взламывая и врываясь, устанавливая ловушки и создавая пути к отступлению.
Временами кто-то хватает его за руку, как Европейский парламент, проводивший расследование по поводу деятельности системы перехвата ECHELON, или как армия Германии, отказавшаяся использовать для нужд системы безопасности продукцию Microsoft, снабженную закладками Агентства национальной безопасности. Но в большинстве случаев, когда люди натыкаются на эти крошечные артефакты из призрачного мира разведки, они просто делают вид, словно ничего не произошло.
Ситуация крайне дестабилизирующая. Она порождает вполне обоснованный цинизм. Фактически это Новый мировой беспорядок в глобальном масштабе. Невидимые группы по борьбе с терроризмом, освобожденные от контроля общественности, особенно опасны. Они слишком хорошо подходят для воспитания Арканов и Катли, одетых в тефлон агентов, сеющих коррупцию и подрывающих собственные правительства.
Среди множества других безобразных последствий дерзкого электронного шпионажа можно назвать и воровство у законных ученых их законных прав. Когда Лоренс Лессиг и его коллеги апеллировали к высшей социальной цели и просили Интернет-специалистов мудрее планировать политические последствия в интересах общества, они, как юристы и работники правосудия, знали, что этого им не добиться. Правительство США с его федеральными поверенными – лукавые посредники в глобальных сетях. Как только дело касается телекоммуникаций, у Агентства национальной безопасности появляется вето на любые решения Департамента юстиции, благодаря проверенному временем подслушиванию, изначально неконституционному и незаконному.
При таких обстоятельствах честные и открытые дебаты о республике в сетях или планете сетей невозможны. А это заводит в тупик все остальные политические наступления в этой сфере. Результатом стала затяжная теневая война между компьютерными фанатами и компьютерными шпионами, в которой шпионы и энтузиасты-криптографы пытались загнать друг друга в ловушки уже работающих технических решений. Это еще одна ядовитая война в Сети, где побеждают утечка информации и скандалы – за исключением особых прецедентов сверхтаинственного Агентства национальной безопасности, когда моральная паника приходит стеной тумана от испарений сухого льда прямиком из «Секретных материалов».
Самое обидное здесь – обман. Он сводит на нет все остальные усилия. Шпионаж – форма власти, обладающая иммунитетом к демократическому законодательству. К тому же это и колоссальный источник токсичности Сети, потому что все делается секретно, анонимно и исподтишка; это мифический, нескончаемый источник вторжения в частную жизнь, политической возни, компрометирующих утечек информации, грязных трюков и всех видов чернушной пропаганды.
Потребуются мощнейшие усилия реформаторов, чтобы те, кто находится у власти, отказались от фантастического искушения, пожертвовали тщательно хранимыми сокровищами тайных знаний, вынесли все публичные вопросы на публичное обсуждение и решили основать простое, честное и ответственное правительство. Это означает глобальные glasnost и perestroika, и лишь небу известно, переживем ли мы это. Но пока этого не сделано, в сетях никогда не будет гражданской законности. В них навсегда сохранятся громадные унылые заплаты теневой коррупции. И их никогда нельзя будет вывести на свет.
Распространение мировой войны с террором в Сеть, без сомнения, усилит ее эксцентричность. Выкладки компьютерной науки насчет информационной войны, некогда на девять десятых теоретические, в полумилитаризованной Сети будут выглядеть еще более угрожающими. Если киберпространство превратится в территорию вооруженных до зубов секретных агентов, оно обязательно будет коррумпированным и едва ли безопасным для простых пользователей. Многие из наиболее распространенных пороков Сети: кража программного кода, вирусы, казино on-line, web-сайты моджахедов – будут уже не просто колоритными аномалиями, а превосходными мотивами для ликвидаторов типа Катли.
Когда политика информационного общества станет стабильной? Возможна ли там законность? Даже если мы покончим с откровенной, бешеной жестокостью постоянно прорывающегося беспорядка, мы можем оказаться обреченными на длительное пребывание в политической среде, где отупляющая скука сменяется лишь бешеными припадками сумасшествия. В мире, где каждый находящийся у власти притворяется душевно здоровым, технически грамотным и полностью компетентным, пока случайная находка решительных медиа – сальная шутка перед микрофоном, оговорка, поцелуй, попойка, галстук не того цвета – не выплывет на публичную сцену, колкая и ядовитая, как рыба-еж.
Почему люди должны довольствоваться подобным положением? Даже если сетям по природе присуще органическое поведение, не следует терять надежду на возможность позитивных политических акций. Сад органичен, но это не значит, что садовник обязан любить сорняки. Язык органичен, но это не значит, что вы должны врать.
Какое будущее ожидает политику? Предположим, что, как общество, мы оставим позади технократию, ностальгирующий активизм и уродство. Значит, надо представить новую форму активизма, но не ностальгирующего, а футуристического. Трудно перехитрить политиков, ведь каждый политический активист всегда пытается перехитрить систему, а их миллионы. Но делать предположения нам никто не запрещает.
Если Новый мировой порядок потерпит крах, может произойти все, что угодно. Если технократия не выполнит своих напыщенных обещаний, сулящих экономический рост, если поток потребительских товаров иссякнет, а экраны любимых игрушек погаснут, могут высвободиться по-настоящему страшные политические силы.
Нет никаких причин предполагать, что XXI век будет более разумным или менее кровопролитным, чем девятнадцатый или двадцатый, а поскольку мировое общество базируется на товарном изобилии, Великая депрессия стала бы окончательным освобождением от иллюзий. Тогда к власти начнут рваться эксцентрики с факелами в руках.
Господство технократии основывается на всеобщей уверенности в том, что политический активизм не приведет ни к чему стоящему. Пока технократия процветает, избиратель утрачивает свою значимость.
Но мы не предрекаем краха цивилизации. Мы пытаемся найти реальную, жизнеспособную и вместе с тем принципиально новую форму политики, которая способна вырасти из современных реалий. Что это значит? Как она будет выглядеть и ощущаться?
Вот несколько предполагаемых признаков нового политического движения XXI века.
Во-первых, этому движению понадобится принципиально новая идеология. Новая воодушевляющая Грандиозная Идея, что-то складывающееся в слоган типа «Свобода, равенство, братство», «Один человек – один голос!», «Нет глобализации без представительства!» – что-то в этом роде.
Новой идеологии не надо быть похожей на традиционную. Вначале она даже может показаться довольно глупой и эксцентричной, как, скажем, феминизм. Потребуется время, чтобы понять, что отцы-основатели движения вовсе не шуты. Напротив, они тщательно все продумали, и их намерения вполне серьезны. Постепенно они начнут выигрывать самые серьезные дискуссии и привлекать серьезно настроенных сторонников.
Это политическое движение, скорее всего, будет глобальным и многосторонним. Вряд ли оно будет базироваться в рамках одного государства – правительства некоторых государств загнаны в угол, а патриотические призывы ограничивают сами себя.
Ему потребуются какие-то места дислокации и политические модели. Здесь национальные государства выглядят не слишком многообещающими, по крайней мере на первых порах. Более вероятны кандидатуры больших городов. Управление городов может быть захвачено небольшими авангардными группами энтузиастов, и лучшими из кандидатов станут наверняка многонациональные города со своими диаспорами, интенсивно вовлеченные в мировую торговлю. Вполне сойдет Брюссель. Сингапур. Возможно, Нью-Йорк, Амстердам или Гонконг.
Ключ к успеху в том, чтобы эти города воплотили новую политическую доктрину в жизнь, а затем окажется, что толпы людей захотят к ним присоединиться. Подтверждением их теории станет политика городских властей, которая принесет процветание, повысив качество жизни. Если они будут побеждать, оплот движения начнут повсеместно воспринимать более цивилизованно, более серьезно и доверчиво, чем отсталые области планеты. Мир ногами проголосует в его пользу.
Это движение, по всей вероятности, возглавят очень богатые и очень прогрессивные люди. Если что-то и продемонстрировали недавние неприятности с Усамой бен Ладеном, так это то, что радикалам больше не обязательно быть бедными. Напротив, эксцентричные фигуры богачей, таких как Джордж Сорос, Сильвио Берлускони, Стив Форбс, Росс Перо и, конечно, Усама бен Ладен, внесли заметную сумятицу в современный политический пейзаж. Сорос со своим «открытым обществом» ближе всех подошел к принципиально новой политической идеологии, но все движения, порожденные одним отцом-основателем, сильно страдают от наполеоновских комплексов собственных прародителей.
Этому движению придется стать другим. Оно будет привлекать и очень богатых, но умудрится обойти проблему богатеев, возможно, за счет создания Великого союза диаспор, заключенного между «сливками общества» и экономическими беженцами.
Богатых людей мало волнуют национальные государства: возможность лишиться собственности сдерживает и пугает их. Бедным страшно нужен капитал, в то время как богатым страшно нужны избиратели. Похоже на потенциальный союз низов с верхами. А возможно, потребуется именно столь неортодоксальный альянс, чтобы сокрушить современные властные структуры существующего статус-кво.
Раз капитал движется по всему земному шару, а его преследует громадная орда людей без корней, которых каким-то образом притягивают эти деньги, это может привести к образованию новой коалиции мировых социальных сил. Это поможет преодолеть и традиционные политические проблемы, поставленные реальными государствами. Перспектива еще туманна, но прецеденты уже были: это прекрасно сработало в Гонконге. И даже во времена золотой лихорадки в Калифорнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30